Колыбель молчания

Элиас Вернер сидел за столом в лаборатории, заваленном распечатками своих ранних, еще связных записей. Он пытался вести дневник. Карандаш дрожал в его руке. Он знал, что должен записать: учащение ритуалов, полное подчинение Кассандры ритму, состояние Эллиота (Стадия 3 – Полное Отключение). Слово «катастрофа» снова уплыло, но он видел ее очертания, чувствовал ее вкус – медь и пыль.

Он вывел на чистом листе: «День 49. Ухудш – »

Буква «ш» поплыла. Концы ее закрутились в мелкую спираль. Элиас моргнул. Нет, это не спираль. Это просто… каракуля. Он попытался продолжить:» – ение. Ритуалы все – »

«И» расплылась в кляксу. «Е» раздвоилась, превратившись в подобие трезубца. Он сжал карандаш так, что дерево треснуло. Написал снова, медленно, выводя каждую палочку: «ПОЛНЫЙ КОНТРОЛЬ»

Буквы на глазах искажались. «П» провалилась вниз, «О» сплющилось в овал, «Л» изогнулась дугой. Слова превратились в бессмысленный узор из черточек и петель, неотличимый от спиралей на стенах. Элиас в ужасе отшвырнул карандаш. Он схватил планшет, открыл текстовый редактор. Начал печатать: «ПОМОЩЬ»

На экране буквы заплясали. «П» отклонилась вправо, «О» расплылась серым пятном, «М» развернулась на 90 градусов. Сообщение стало: «П [пятно] O [перевернутая L] ЩЬ». Он стер, попробовал снова. Текст превратился в последовательность бессвязных символов: «#¤%&Ψ∞». Экран задрожал, по нему побежали волны статики, на мгновение сложившись в знакомую, пульсирующую голубую спираль, прежде чем погаснуть.

Элиас закричал. Не слово – просто протяжный, бессильный вопль ужаса. Его последнее оружие – слово, записанное слово – было сломано. Колыбель стирала не только настоящее, но и память, саму возможность рассказать. Он схватил лист с каракулями, смял его, швырнул в угол. Потом поднял ранние распечатки – четкие, ясные строки анализа. Буквы на бумаге оставались стабильными. Пока. Но читать их становилось все труднее. Знакомые слова распадались на слоги, слоги – на бессмысленные звуки. Тихий шепот в его голове нарастал: Безумие. Это безумие.

Паника, лишенная слов, была ужасна. Она выражалась в немом метании, в разбивании предметов, в диких, бессвязных криках.

На кухне: Повар (еще способный к простым действиям) пытался посмотреть рецепт на планшете. Цифры «200 гр» поплыли, превратившись в «2ΘΘ ΨΓ». Он завыл, швырнул планшет в стену.

В инженерном: Техник смотрел на показания давления в системе. График на экране из ровной линии превратился в хаотичные пики и провалы, затем – в нагромождение геометрических фигур, сливающихся в спираль. Он забился в угол, закрыв голову руками, издавая гортанные звуки.

В каютах: Люди листали фотографии с Земли – лица близких расплывались в цветные пятна, пейзажи искажались до неузнаваемости. Одна женщина безутешно билась головой о стену, глядя на искаженное лицо ребенка на экране, ставшее чужим кошмаром.

Экраны не были сломаны. Техническая диагностика (проведенная Джексом в минуты ясности) показывала исправность. Сбой был в восприятии. Мозг, перестроенный нанокристаллами и ритмом, терял способность декодировать символьную информацию. Буквы, цифры, графики – все превращалось в визуальный шум, часто несущий подсознательный паттерн спирали или ритмичного мерцания, усиливающий трансовое состояние. Цифровой мир стал зеркалом их распадающегося разума.

Кассандра Блэйк стояла в комцентре. На главном экране горело входящее сообщение с Земли – подробные инструкции по приему «Икара», списки грузов, расписание. Текст был четким, официальным. И абсолютно недоступным.

Она смотрела на строки, и буквы расползались. «Площадка» превращалась в «Пл#щадку» с завитком вместо «щ». «Координаты» плыли, как под водой. Знакомое слово «Астра» рассыпалось на «А*ст@ра». Она чувствовала холодный пот на спине. Ее рука потянулась к планшету с резервной копией – та же белиберда. Она попыталась продиктовать голосовое сообщение в ответ: «Принято… начнем… подготовку…» Голос звучал чужим, слова спотыкались. Автоматическая система транскрипции выдала на экран: «Пр%нято… начн€м… пдготвку…» – бессмыслицу, усеянную посторонними символами.