Дверь во тьме

– Хорошо.

Тиммонс восторженно взвизгнула:

– Вот и славно! Ну, теперь я тебя оставлю. Занимайся, не буду мешать. Кстати, я вдруг подумала: не принять ли тебе ванну перед выходом в свет?

– От меня пахнет?

– Потом и ненавистью.

Рен рассмеялась:

– Увидимся. И спасибо за помощь.

Тиммонс, не оборачиваясь, помахала рукой и исчезла в темноте коридора. Рен подошла к низкой башенке, на которой лежал браслет ее матери. Он светился изнутри – признак того, что в нем сохранилось новое заклинание. Она надела его на запястье, встала в позицию для активного магического действия.

– Заклятие распределения энергии, – с расстановкой произнесла она. – Внесение изменений, попытка один.

Наступил самый любимый у Рен этап работы с заклинанием. Идея, готовая превратиться в нечто реальное.

Знание, трансформируемое в магию.

7

Тео Бруд обещал закатить вечеринку столетия. Заманчивое предложение из уст самого пресыщенного из всех академических богатых сынков – заманчивое, но не для Рен. Для нее ничего более неприятного и придумать нельзя. Она не была знакома с Тео, потому что все четыре года намеренно избегала встречи с кем бы то ни было под фамилией Бруд. Эту фамилию знали в каждом уголке материка, куда доползли коммерческие щупальца Катора. У Рен имелись свои причины ненавидеть Брудов, но Тиммонс и слышать не желала никаких возражений и решительно тащила ее на праздник по вылизанным до блеска улицам Небес.

– Рен, это всего лишь вечеринка.

– Ты мне не сказала, что это вечеринка Тео Бруда.

– Как ты могла этого не знать? – парировала Тиммонс. – В академии уже несколько недель ни о чем другом не говорят. Еще один признак того, что тебе просто необходимо там оказаться. Если в разговоре с тобой никто про нее ни разу не упомянул, значит, ты остро нуждаешься в именно тех социальных связях, которые мы сейчас и идем устанавливать.

Они с Тиммонс поднимались по изящной каменной лестнице к широкой входной двери особняка. Лоб Рен покрылся холодным потом. Ее подруга летела на звуки музыки и шум праздника, словно яркая птица, возвращающаяся в родное гнездо. А Рен предпочла бы сейчас оказаться на антресолях библиотеки.

– Откуда у тебя предубеждение против Брудов?

– У меня нет против них никаких предубеждений.

– Неужели? Тогда почему тебя всю перекашивает всякий раз, когда я упоминаю фамилию Бруд?

Рен скривилась.

– О, вот-вот. Перекосило. Так что с ними не так?

«Все, – подумала Рен. – Если бы ты только знала, сколько всего с ними не так». Однако вслух она дала более рациональный ответ – такой, какой от нее могла ожидать Тиммонс:

– Уже несколько сот лет их подход к коммерческим предприятиям нельзя назвать иначе как грабительским. Во время Экспедиционных войн они захватили больше пленников, чем остальные четыре дома, вместе взятые. Их генеалогическое древо представляет собой галерею худших тиранов в истории Катора. И далеко не все их преступления были совершены в далеком прошлом. Всего десять лет назад Ландвин Бруд посредством подделки документов отнял землю у жителей Нижнего города. А затем он не выполнил своего обещания занять всех этих людей в работах на пристани, построенной на присвоенной земле. Я… терпеть не могу Брудов. Ничего с этим не поделаешь.

Тиммонс кивнула:

– Боги, Рен. Если приверженность принципам морали – это твой основной критерий при выборе будущего места службы, уверяю, тебе ни один дом не подойдет. У всех них немало скелетов рассовано по шкафам. Думаешь, почему они стали самыми могущественными людьми в самом могущественном городе в мире? Намек: совсем не потому что они добрые, совестливые и щедрые.

Рен понимала, что это правда. Все семьи – основательницы города далеко не были образцами нравственности. Ее ненависть к Брудам порождалась очень личными причинами – но о них она не говорила ни одной живой душе. Рен замолчала. Они добрались до обширного, но битком забитого людьми холла. Обойдя толпу по краешку, они собрались поглядеть на остальные комнаты на первом этаже, но тут из ниоткуда возник Клайд Винтерс и схватил Тиммонс за руку.

– Эй! У меня кое-что для тебя есть. Можно тебя всего на секунду?

Тиммонс бросила через плечо извиняющийся взгляд.

– Я сейчас вернусь, – сказала она.

Рен открыла было рот для ответа, но подруга уже исчезла с Клайдом в ближайшем ответвлении коридора. Оставшись в одиночестве, Рен направилась к единственному в пределах видимости источнику хотя бы относительного спокойствия: широкому бару, где подавали напитки сразу несколько лакеев. Неприлично пить одной, но никаких других вариантов не наблюдалось.

Со стаканом в руке Рен прошлась по комнатам, стараясь избегать мест особо плотного скопления людей, и почти сразу же очутилась в студии, освещенной более мягко, чем остальной дом. К тому же здесь было значительно тише. Рен забралась в кресло в самом дальнем углу и принялась перебирать в памяти грехи Брудов. Она никогда не считала грехом богатство, но ведь известно, как эта семья скопила свое состояние. Жертвами их ненасытной жажды денег становились простые люди – такие, как ее отец. Они никогда не несли наказаний ни за одно свое преступление. В свете того, что Рен знала о Брудах, – а она очень хорошо умела искать нужные ей сведения, – все излишества интерьера особняка, говорящие о богатстве владельцев, особенно обращали на себя внимание.

На полках студии стояли исключительно первые издания – она специально открыла несколько книг, чтобы в этом убедиться. Везде на мебель были нанесены очищающие заклинания. На разложенных на диване подушках лежало заклятие удобства. Сквозь открытую дверь студии она видела ледяную композицию – Бальмерикская академия в миниатюре. Скаты ее крыш служили желобами для различных напитков. От двери доносилось воодушевленное скандирование – золотая молодежь Катора самозабвенно веселилась. Рен сделала глоток из стакана, но он не помог уменьшить раздражение.

Лакей положил ей в напиток три кубика льда, и теперь она наблюдала, как они превратились в тройку танцующих балерин. Она поднесла стакан к ближайшей лампе. Напиток играл, но пузырьки не мешали ей увидеть, как заклинание началось заново. Маленькие балерины кружились на дне стакана. Рен восхитилась их синхронными прыжками. Однако даже изящный танец балерин ее раздражал, ведь она знала, что он стоил примерно половину ее месячного магического пособия.

Подняв глаза, она вдруг пересеклась взглядом с высоким парнем из ближайшей к ней компании. Она почти сразу же узнала его: Мэт Талли, красный от выпивки. Он широко улыбнулся и, чуть помешкав, направился к ней.

– Рен Монро! На вечеринке? Где-то виверна сдохла, наверное. За это надо выпить. И за каникулы!

Она чокнулась с ним стаканами.

– За каникулы. Что собираешься делать целую неделю?

Он покачнулся и с размаху сел в соседнее кресло. Его поза показывала, что задерживаться он не собирается, и Рен с облегчением вздохнула. Она принялась было придумывать предлог, который позволил бы ей быстро завершить разговор, но вспомнила, что она пришла сюда не за тем, чтобы от всех бегать, а за тем, чтобы налаживать социальные связи.

– Я буду занят на каникулах, – ответил Мэт и постучал по новенькой эмблеме у себя на груди. – Сегодня я официально принят на службу семьей Винтерс. Я буду специалистом по сбору магических артефактов. Винтерсы занимаются разработкой новых медицинских методик на основе религиозных практик тусканцев.

Она посмотрела на герб. Что ж, неудивительно. Мэт Талли сидел рядом с Клайдом Винтерсом каждую магическую этику. И по кампусу за ним ходил, словно хорошо выдрессированный пес. Но ведь это Мэт Талли. Сто тридцатый на курсе. Его баллы и ее – это земля и небо. И его взяли на службу в великий дом в тот же день, когда у нее даже с собеседованием ничего не получилось? При мысли об этом у нее задрожали руки.

– Поздравляю, – промямлила она.

– Надо с чего-то начинать. – Мэт пожал плечами. – А у тебя что? Какие-то варианты нарисовались?

– Естественно. Но я пока никому ничего не обещала.

Она уже устала повторять это соученикам и матери. Преподаватели тоже часто интересовались. Какие были собеседования? Как они прошли? Какой дом сделал самое заманчивое предложение? Какие-то особые стимулы, прописанные в договоре? И они всегда так удивлялись, когда узнавали, что ее еще никто не нанял. В конце разговора они всегда обещали подергать за все доступные им ниточки. Обещания в Бальмерикской академии стоили дешево. И теперь, глядя на герб на пиджаке Мэта Талли, Рен заставила себя совершить немыслимое: произвести на него впечатление.

– Знаешь, меня всегда интересовали тусканские религиозные практики. – Она мысленно пробежалась по своим рефератам за прошлые курсы. – У них сложился собственный, уникальный вариант распространенной в Дельвее системы верований. Очень любопытна их концепция пантеизма.

Мэт Талли нервно отпил из стакана.

– Пантеизма?

– Да. Центральным религиозным убеждением дельвейцев является концепция: «Бог создал Вселенную и удалился, оставив ее в наше распоряжение». Но большинство тусканцев верят, что бог и сейчас присутствует во всем, что нас окружает. Океаны, горы – они считают их телом бога. Именно поэтому, кстати, они называют наш материк Землей Сердца.

Мэт Талли выглядел так, будто готов был утопиться в собственном стакане. Было очевидно, что он ничего этого не знал, – что было не слишком к лицу специалисту, который вот-вот должен был приступить к исследованию того, какие тусканские религиозные практики могли бы продвинуть вперед развитие современной медицинской магии. В ее мозгу теснились и другие научные факты. Тусканское название Дельвеи – Земля Сердца – отражало их веру в то, что она действительно является настоящим сердцем живого бога, но также и намекало на тот факт, что только здесь люди обнаружили магию. Кроме того, они считали Дельвею сердцевиной – мистическим центром – всех известных миров.

Но выражение лица Мэта Талли напоминало о гримасе Девлина во время их последней встречи. Тебе необходимо доказать свою правоту. Доставшееся тяжелым трудом знание так и просилось на язык, но она его прикусила и изобразила улыбку.

– В общем, все это очень интересно. Я с удовольствием обсудила бы эту тему с тобой, но лучше как-нибудь в другой раз. Если услышишь о каких-либо открытых вакансиях в доме Винтерсов, замолви за меня словечко. Это было бы мило с твоей стороны.

Мэт сделал очередной глоток из стакана.

– Да, конечно. Хорошо. То есть, я уверен, ты найдешь себе место задолго до того, как я там освоюсь. Очевидно, что ты очень умная. У тебя высокие баллы за экзамены. Ты ведь входишь в число первых пятнадцати студентов у нас на курсе? Тебе надо просто пошерстить по знакомым, дать им знать, что ты в процессе устройства на службу. Не вижу никаких проблем.

Зато я вижу проблемы. Одни проблемы, и больше ничего. И я в пятерке, а не в числе пятнадцати, чтоб ты знал.

Ее попытка произвести впечатление явно провалилась. Она не стала отвечать и только кивнула. Возникшей паузы хватило на то, чтобы Мэт выкарабкался из кресла. Он отсалютовал ей стаканом и пожелал хорошо провести каникулы.

– Я буду следить за вакансиями и дам тебе знать, если что-то всплывет.

По его тону было понятно, что это тупик. Она поблагодарила его и тихо допила свой напиток. Студия постепенно наполнялась людьми. Рен задумалась, не отправиться ли на поиски Тиммонс. В конце концов, она очутилась на этом празднике только из-за нее – и без нее голоса здесь были слишком громкими, смех слишком резким, огни слишком яркими.

Рен предпочла бы исчезнуть отсюда и оказаться в своей комнате – либо, если на то пошло, в любом другом тихом месте.

8

Сидя в том же кресле, Рен допивала третий стакан. Студия то заполнялась группами студентов, то пустела – к сожалению, ненадолго. Рен были знакомы их лица, она знала их имена и баллы за экзамены. Складывалось впечатление, что в здание набились все старшекурсники академии. В особняке Брудов было тесно, шумно и невыносимо.

По крайней мере, звучала хорошая музыка.

Нежные ноты доносились до Рен с широкой террасы. Она видела в большое окно, что там на фоне звездного неба стояла семнадцатиструнная арфолютня. Вокруг массивной вертикальной рамы инструмента располагалась тройка музыкантов. Один играл на узкой «шее» инструмента, извлекая из него самые высокие звуки; второй отвечал за средний регистр, расположенный на уровне «рук» арфолютни; третий сидел перед низкими струнами, натянутыми в ее «ногах». Они не только играли, но и пели: их фальцеты то вплетались в основную мелодию, то выводили собственную линию. Музыка рождала в Рен чувство, будто она плывет по течению реки. Действительно, сейчас бы уплыть отсюда куда-нибудь.

Спасла та самая единственная причина, которая привела ее на этот праздник. В дверях появилась Тиммонс. С каждым шагом по паркету в ее сторону поворачивалось все больше голов. Тиммонс всегда одевалась со вкусом. Сегодня на ней была белая рубашка, заправленная в черную юбку с высокой талией. Вместо пояса юбка прикреплялась к жесткому черному корсету, надетому поверх рубашки, – она была хорошо видна в его вырезах в виде косой клетки. Рен впервые видела Тиммонс в этом наряде и подозревала, что она не купила его в магазине готового платья. Он был сшит специально для нее. Тиммонс без церемоний плюхнулась в кресло и сморщила носик.

– Почему от тебя лавандой пахнет?

Рен ткнула пальцем в брошенную на кресло декоративную подушку.

– Они набиты сушеными цветками.

– Вот оно что. Я вижу, ты нервничаешь. Извини. Не могла от Клайда отвязаться. И еще: не ходи в ванную на втором этаже – очумеешь. Там стоит служитель из живого камня. Когда я сделала свои дела, он подал мне полотенце.

– Служитель из живого камня? – с удивлением переспросила Рен. – Разве у нас нет указа, запрещающего их использование?

Редкий камень, оживленный посредством магии. Рен знала, что лучшим резчикам города требуется самое меньшее год работы, чтобы изготовить такую фигуру. И только одна из тридцати оживала после серии заклинаний. Остальные оставались бесполезными мертвыми скульптурами. У Рен не укладывалось в голове, как можно использовать бесценную статую для прислуживания в ванной.

Тиммонс кивнула:

– Статуи могут быть задействованы только «в целях защиты города или его интересов». Видимо, интересы города требуют, чтобы задница Тео Бруда была подтерта надлежащим образом.

Рен хмыкнула. Получилось довольно громко, и кое-кто из студентов на нее покосился. Наплевать. Тиммонс при случае с удовольствием прохаживалась по каторской знати, и Рен не сомневалась, что она продолжит делать это, даже когда вскоре вступит в их ряды.

– Ты собрала вещи? – спросила Рен. – Дом Монро не предоставит тебе таких удобств, как здесь.

Тиммонс отмахнулась.

– Что там собирать? Я и еду-то к тебе только затем, чтобы всю неделю ходить в удобной одежде и вообще ее не менять.

– Ты сейчас, одетая в эксклюзивный костюм, рассказываешь, что тебе наплевать на то, как ты выглядишь?

– Ага. – Тиммонс рассмеялась. – Хорошо, что ты у меня есть, – надо хоть кому-то следить за логикой речи. Подарок от семьи Винтерсов. Идеально подходит для собеседований. Ну и иногда для вечеринок с танцами.

Рен потеребила оборку на плече Тиммонс.

– Тебе идет.

– Надеюсь, – сказала Тиммонс и вдруг замолчала.

Она смотрела на что-то за плечом Рен. Быстрый взгляд показал, что там ничего нет, но Тиммонс продолжала, не отрываясь, смотреть в пустоту. Только приглядевшись, Рен заметила переливающийся оранжевый – цвета потухающего пламени – ободок вокруг ее зрачков. Так вот, значит, зачем она отлучалась.

– Тиммонс, серьезно? Сколько ты приняла?

Ее подруга расслабленно улыбнулась.

– Совсем чуть-чуть. У тебя на плече сидит гремлин.

– Замечательно. Передай ему привет.

Тиммонс прошептала:

– Она передает тебе привет.

И захихикала, обводя глазами комнату. Она явно употребила дозу драконьего дыхания – часто его называли просто дыханием. Рен один раз тоже его попробовала, еще на первом курсе. Это был не слишком приятный опыт. Дыхание проявляло невидимый мир, существующий рядом с обычной реальностью. Становились видимыми пряди и лоскуты магии и существа из других измерений. Считалось, что именно так когда-то видели мир драконы. Хотя на этот счет среди ученых существовали разногласия. Некоторые утверждали, что употребившие видели иллюзии, которые драконы создавали для отвлечения жертвы. Никто не знал наверняка, ведь драконы – первые хозяева этого материка – давно вымерли.

– Если бы ты знала, как делают драконье дыхание, – сказала Рен, – ты бы держалась от него подальше.

Галлюциноген извлекался из трупов погребенных драконов. При их разложении выделялись ядовитые газы, их собирали и перерабатывали таким образом, что в результате получался летучий дым. Употреблять драконье дыхание значило вдыхать саму смерть. Но Тиммонс лишь улыбнулась в ответ.

– Книжный шкаф горит.

– Вот несчастье. Там одни первые издания.

Они замолчали и продолжили разглядывать обстановку в комнате. В наступившей тишине в голову Рен прокрался голос Девлина: «Тебе просто необходимо доказать свою правоту. Это так изматывает». Должно быть, чувства, которые она так старалась спрятать от окружающих, в это мгновение отразились у нее на лице, потому что Тиммонс неожиданно подняла ее с кресла, схватив за руку.

– Пойдем танцевать.

Даже под наркотиком ее подруга не теряла своего природного дара убеждения. Рен сделала последний глоток и последовала за Тиммонс. Музыканты играли все более быстрые ритмы – вечер был в самом разгаре, и толпа танцоров росла. Привлекая всеобщее внимание, Тиммонс прокладывала им путь. Они выкроили местечко на террасе, и подруга Рен закружилась в танце. Ее черная юбка шелестела и серебрилась в лунном свете.

Рен улыбалась и лениво перетаптывалась в ритм. Естественно, она не привлечет столько взглядов, как ее подруга, но она не могла отрицать: было приятно постучать каблуками по полу. Она несколько раз обвела Тиммонс вокруг себя, забыв обо всем, кроме музыки.

Вскоре число людей на обширной террасе удвоилось. Становилось тесновато. Тиммонс подняла вверх руки, наслаждаясь всеобщим вниманием. Рен уже хотела предложить сделать небольшой перерыв, как вдруг музыка прекратилась. Все повернулись к дверям.

На террасе показался Тео Бруд со свитой.

Было видно, что он уже довольно пьян. Его воротник был расстегнут. «Вряд ли он сделал это сам», – подумала Рен. Он нетвердой рукой поднял стакан, облив яркой жидкостью ближайшего сателлита. Растрепавшиеся светлые волосы падали ему на лоб. Его внешность не произвела на Рен особого впечатления, но улыбался он так, будто весь мир находится в заднем кармане его брюк.

– Минуту внимания! – провозгласил он. – Настало время для моего ежегодного фокуса. Помните прошлый год? Мы подарили Кингстону отличнейшие крылья виверны.

Его реплика была встречена громким хохотом. Рен не поняла, притворный он или нет. Может ли быть, что они искренне считают сверстников-аристократов остроумными? Или просто выслуживаются перед будущими нанимателями? Несколько студентов похлопали по спине парня, которого она видела на занятиях по анатомии.

– Сегодня я покажу такую продвинутую магию, что не удивлюсь, если завтра в мою дверь постучатся дознаватели!

Пошатываясь, Тео двинулся вперед. Толпа расступалась перед ним со сверхъестественной быстротой. Эта картина вызвала у Рен воспоминания о похожем моменте. Она тогда была совсем маленькой. Другая толпа расступалась, чтобы дать дорогу другому Бруду. Отцу Тео – Ландвину. Она навсегда запомнила его гордую поступь, его широкие плечи, его самоуверенный вид. Он облокотился на парапет, отделяющий набережную от канала, посмотрел на каменные обломки и неподвижные тела, затем звучным голосом позвал докторов.

Рен оттеснила воспоминание подальше – живот скрутило спазмом, к горлу подступила желчь. Тео Бруд дошел до перил террасы и жестом отогнал ожидающих музыкантов:

– Идите отсюда! Ну же! Исчезните!

Музыканты переглянулись, но повиновались. Они отстегнули поддерживающие ремни и отошли от массивного инструмента. Никто из них не произнес ни слова. По тому, как самый старый музыкант все оглядывался через плечо, Рен догадалась, что арфолютня – это их личный инструмент.

По крайней мере, была.

Тео Бруд провел пальцами по полированному дереву. Рен знала, что его предки достигли высокого общественного положения благодаря войне. В Век экспансии на поиски бесценных подземных жил отправлялись сотни торговцев магией. Брудам повезло оказаться на борту одного из четырех кораблей, приставших к берегу, где впоследствии вырастет Катор. И еще больше им – и другим семьям-основателям – повезло, когда они обнаружили самую богатую в мире жилу магии.

Каждая семья играла свою роль. Пока остальные добывали магию и строили город, Бруды щелкали по носу вооруженные отряды, дерзавшие постучаться в ворота Катора. Дед Тео при жизни удвоил территорию Катора, хотя его способы борьбы с северными земледельческими племенами подвели его под военный трибунал. Его отец построил систему каналов, лишившую домов многие тысячи людей. Тео явно унаследовал их талант присваивать чужое.

– Любимая песня? – обернувшись к толпе, крикнул он. – Кто-нибудь, назовите!

Рен стиснула зубы. Она не знала, что задумал Тео, но чувствовала, что именно сейчас начинается самая невыносимая часть вечеринки. Раздались выкрики, чтобы он сыграл «Балладу Беатрис». Тео добродушно рассмеялся, но было очевидно, что нобиль вроде него не опустится до исполнения простенькой народной песенки. Он не торопился, позволяя присутствующим проявить инициативу.

– «Зимний покой»! – крикнул кто-то.

Он, словно бы в размышлении, склонил голову набок.

– Отличная песня перед каникулами. Хорошо! Давайте послушаем!

Он закатал рукава. Толпа внимательно следила за ним. Арфолютня стояла рядом. Инструмент высотой был почти с него и по крайней мере в два раза шире – шире даже, чем обычное пианино. Он положил ладони на его деревянный корпус. В воздухе ожила магия. Ее волна докатилась до зрителей. Послышалось несколько пьяных одобрительных возгласов. Только Рен, благодаря тому, что выпила меньше других, успела заметить, как эта волна сформировалась.

Она всегда очень хорошо чувствовала, как проявляют себя различные заклинания. Все дело в практике, в осмысленных повторениях. Если ты много раз повторил заклинание в архивном зале, тебе не составляет труда распознать возникшую в воздухе его форму. Чувства талантливого мага адаптируются к повторяющимся элементам магических формул. И никто на этой террасе не потратил больше часов на практическую работу с магией, чем Рен. Тео применил заклятие памяти. В нем была какая-то особенность, которую Рен не успела расшифровать, потому что он уже положил следующее заклинание поверх первого.

Заклятие привязи? Она проследила за линией, которую он быстро провел между инструментом и зданием. Затем третий – и последний – слой. Сначала она подумала, что это простое заклятие левитации, но его след имел характерный изгиб…

– Он соединил его с заклятием кругового вращения, – прошептала Рен.

Она коротко вздохнула, поняв, что он намеревался показать. Сначала должна зазвучать музыка. Тео улыбнулся притихшей толпе и поднял руки. Инструмент заиграл сам собой, а Тео принялся дирижировать. Теперь Рен понимала, как он это проделал. Заклятие памяти – но видоизмененное и примененное к объекту, а не человеку. Арфолютня вспоминала свои собственные движения, которые она совершала в последний раз, когда на ней исполняли «Зимний покой». Какое остроумное, красивое и бесполезное заклинание.

Но это было только начало. На припеве арфолютня поднялась в воздух. Она перевалила через перила террасы и стала удаляться. Рен на мгновение отвлеклась и взглянула на музыкантов, стоявших позади всей толпы. На их лицах был написан ужас.

Тео пел песню вместе со зрителями. Он не попадал в ноты и произвольно менял слова, чтобы было смешнее. Отвращение Рен к происходящему действу нарастало. Инструмент продолжал уплывать вдаль и уже миновал небольшой ухоженный луг, на который выходила терраса особняка. Скоро в своем полете он достиг края Небес.

Теперь, если заклинание завершится, он не просто упадет на землю с высоты двух-трех этажей – он рухнет на раскинувшийся под Небесами город.

Арфолютня летела по предписанному маршруту. Рен ожидала, что в какой-то момент она развернется и опустится на то же самое место, откуда начала свой полет. Прекрасно исполненное заклинание.

Вот только…

Она проследила за остаточными жгутами магии, постепенно растворяющимися в воздухе. Ее ментальные руки быстро нащупали нужную нить. Пока зрители распевали припев, она нашла якорную точку заклятия и наконец поняла, какую ошибку совершил Тео. Он привязал арфолютню не к самому зданию – промахнулся на несколько дюймов. Если бы он зацепил якорь за стену, она бы выдержала. Это бы сработало. Но он был пьян, бросил якорь небрежно, и тот закрепился за декоративную металлическую конструкцию. И она уже начала выгибаться.