Сквозь войну и руины

Гнев, скорбь, ярость. Сначала почти незаметные, они медленно набирали силу, пока Ардена не захлестнула страсть. Он стиснул челюсти, его легкие работали, как кузнечные мехи, холодная решимость наполнила вены. Стоявшие вокруг рыцари испытывали такие же чувства. Он видел это в их глазах. Словно эмоции Каллинвара текли через Печати всех рыцарей, собравшихся в зале. Он сделал глубокий вдох, выпрямляясь, и его взгляд по очереди остановился на каждом.

– Тень существует за счет нашей замкнутости. Там, где сияет наша гордость, она процветает. Пришло время, мои братья и сестры, встать плечом к плечу с воинами Эфирии. Мы не впустим Тень. Мы не позволим руке бога-предателя проложить кровавую тропу по нашему миру. – Каллинвар замолчал, глядя на Ардена. – За прошедшие тысячелетия Тень удавалось удерживать не только благодаря нашим усилиям, хоть нам нравилось так думать. Дралейды на драконах служили маяком для всех обитателей здешних земель. Где бы Тень ни поднимала голову, они неколебимо вставали на ее пути. Там, где требовалось их пламя, оно горело. Много лет мы сражались с ними бок о бок. Но четыре века назад, когда они нуждались в нас больше всего, мы отошли в сторону и ждали. Мы позволили Тени проникнуть в разум Ордена, убедить нас «не вмешиваться в политику континента».

В зале установилась тишина, слова Каллинвара повисли в воздухе.

– И тогда мы их подвели, но такое больше не повторится. В нашем мире появился новый дралейд. Те из вас, кто сражался в Кингпассе, видели, как солдаты Империи сплотились вокруг него. Вы видели, как они сражались рядом с ним. И заметили свет Варина в его глазах. Империя – его враг, однако, когда он ей понадобился, он пришел на ее зов. Какими бы ни были ваши мнения, мы исповедуем кредо Акерона. Разве не так?

И вновь вопрос повис в воздухе. Руон шагнула вперед, и все глаза обратились к ней.

– Долг сильных – охранять слабых! – ее голос дрогнул, когда она закричала во всю силу своих легких, ударив кулаком себя в грудь и не сводя глаз с Каллинвара.

Все волосы на теле Ардена встали дыбом, по коже побежали мурашки.

Илдрис и Таррон встали рядом с Руон и одновременно кивнули, соглашаясь с ней.

– Долг сильных – охранять слабых! – рявкнули они вместе.

По всему залу рыцари и капитаны повторяли эти слова, наполнив воздух своей страстью.

– Мы потеряли братьев, мы потеряли сестер, но мы никогда не прекратим борьбу! – Вены выступили на шее Каллинвара, когда он закричал, ударив себя кулаком в грудь.

– Боль есть дорога к силе! – взревел в ответ зал.

Сердце Ардена отчаянно билось о ребра, все звуки вокруг исчезли, кроме гула ударов его кулака о собственную грудь и гудения Печати.

– Мы никогда не остановимся! – вскричал Каллинвар. – Встанет Кровавая Луна, – голос Гроссмейстера понизился, а потом снова взмыл вверх. – Но мы будем на месте, чтобы ее встретить!

* * *

Закрыв глаза и свесив ноги над пропастью, Арден сделал глубокий вдох, и его плечи расслабились, когда он выдохнул. В лицо дул легкий ветерок, который слегка разгонял тепло заходившего солнца. Он сидел на самом краю огромного плато возле восточной стены Ардхолма. Плоскогорье возвышалось на сорок или пятьдесят футов над деревней – если село заслужило такое название. Арден считал, что слово «деревня» подходило ему лишь в далеком прошлом, столетия назад.

Он никогда не спрашивал, зачем создали плато, – но не видел в нем никакой практической пользы, если не считать того, что отсюда открывался очень красивый вид на закат. Однако после встречи в Зале военного совета начал подозревать, что это как-то связано с драконами. Зачем еще могла понадобиться огромная платформа возле города, построенного на склоне горы?

Но в мире не осталось дралейдов. За исключением Кейлена.

При мысли о брате Арден ощутил свинцовую тяжесть внутри.

«И все? Ты просто меня оставишь?» – слова Кейлена эхом прозвучали в голове Ардена. Он открыл глаза, и на него снизошло спокойствие при виде великолепия заходившего солнца: оранжево-красный свет каскадом окрашивал одеяло из снежно-белых облаков, повисших под городом. Сквозь них просачивались мерцающие лучи. Очень далеко полукруг солнца уходил в бело-голубое полотно возле горизонта.

«Они мертвы, Хейм. Все мертвы».

Когда Кейлен произнес его имя, Арден впервые услышал его за последние три года. Ему часто снились сны или воспоминания о прошлом, и в них родители называли его тем именем, которое дали при рождении, но наяву, вслух, его никто не произносил. Он знал, что никогда больше не увидит свою семью, никогда не услышит своего первого имени. После принятия Печати он с этим смирился.

Глядя на оранжево-красное небо, Арден прижал руку к Печати, вплавленной в грудь, которая, как и всегда, оставалась холодной даже сквозь рубашку. Он не убирал руку до тех пор, пока не послышались шаги – вероятно, Лирина, пришедшего обсудить выступление Каллинвара. Печать Ардена все еще издавала легкое гудение после окончания его речи. Слова Гроссмейстера зажгли огонь даже в рыцарях, еще совсем недавно яростно протестовавших против поиска союзников. Каллинвар изменился, словно стал другим человеком. Он всегда был сдержанным и спокойным. Но в Зале совета Арден увидел горевшую в глазах Гроссмейстера холодную ярость.

– Я приняла Печать почти шесть веков назад. И в течение двух столетий приходила посмотреть на закат каждый раз, когда находилась в храме.

Арден удивленно повернулся, услышав голос Руон. Ему никак не удавалось опознать ее акцент. Она входила в число семнадцати рыцарей, переживших Падение. Из чего следовало, что ей никак не меньше четырехсот лет. Но сейчас, когда Арден на нее смотрел, он не мог поверить, что ей шесть веков – она выглядела не старше тридцати лет: темно-каштановые волосы, цвет лица такой же, как у жителей Илльянары, пусть и немного более бледный, темно-зеленые глаза. Едва ли Ардену доводилось видеть лучше воинов, чем Руон, – за исключением, быть может, Каллинвара, Варлина и Илларина. Однако он чувствовал в ней удивительную доброту.

– Что изменилось? – спросил Арден, поворачиваясь в сторону заката, когда Руон села рядом. – Сестра-капитан?

Руон мягко улыбнулась при упоминании нового титула, потом вздохнула.

– Стало трудно видеть красоту после Падения. Даже Каллинвар проводил дни в Саду Безмятежности после той ночи и сидел там в полном молчании. Потерять так много братьев и сестер… это сломало меня – я до сих пор пытаюсь собрать осколки.

Арден чувствовал смерть Иритинии, Алленора и Вератина. Каждая вызывала огонь в его Печати. Скорбь и утрата причиняли невероятную боль. Он не хотел даже представлять, что испытала тогда Руон, утратившая всех братьев и сестер, кроме уцелевших шестнадцати.

– Я… сожалею, что тебе пришлось через это пройти.

– Боль есть дорога к силе, Арден.

– Боль есть дорога к силе, – повторил он, не в силах скрыть печаль.

Руон пошевелилась и слегка выпятила губу.

– Понимаешь ли ты смысл нашего девиза?

– Я… – Арден колебался. – Наверное, понимаю. Через боль мы становимся сильнее. Она делает нас твердыми. Закаляет. Боль готовит к тому, что предстоит.

Руон коротко кивнула, и ее взгляд обратился к клубившимся под ними облакам.

– То, что ты сделал в Кингпассе, далось тебе нелегко, – сказала она после недолгой паузы. – Лишь немногим из нас довелось через такое пройти: посмотреть на свою прежнюю жизнь, которой мы пожертвовали.

Арден кивнул, сердце дрогнуло, мышцы онемели.

– Ты поступил правильно, Арден.

– В самом деле? – спросил Арден, поднимая голову. – Я бросил его, Руон. Младшего брата, которого должен защищать. Охранять от опасностей. Когда он родился, я обещал это матери, сказал, что буду всегда приглядывать за ним. Он нуждался во мне, а я его покинул.

Как бы сильно Арден ни пытался заглушать голос Кейлена, он все громче и громче звучал в его голове: «Мама, папа, Элла, Фейнир. Все мертвы».

– Ты его покинул, потому что таков твой долг, Арден.

Слезы покатились по щекам Ардена.

– Ты слышала, что он сказал? Они все мертвы, Руон. Мой отец, мать, сестра, Фейнир. Кейлен остался один. – Арден поднял руку и вытер слезы тыльной стороной ладони.

Он всегда думал, что его семья продолжает жить и двигаться вперед. Конечно, они скорбели из-за его гибели, но, не приняв Печать, он бы умер, так что они в любом случае о нем горевали. А так у него остался шанс их защищать. Он представлял, что Элла вышла замуж, Кейлен присоединился к городской страже, а его мать и отец счастливы, как и прежде. Намного легче ничего не знать.

Руон положила руку на спину Ардена.

– Я сожалею. Мои родители и три брата также умерли после того, как я приняла Печать, – еще когда западная Илльянара называлась Ирандир. Хотя я не говорила с ними, мне известно, что они находились внутри городских стен, когда джинареане стерли с лица земли город. Дикари никого не оставили в живых. Наши разведчики знали о предстоящей атаке, но Тень не имела к ней отношения, и мне ничего не оставалось, только стоять в стороне и смотреть, как горит мой дом. – Глаза Руон заблестели в лучах заходившего солнца, в них появились слезы. – Хотела бы я тебе соврать, что со временем становится легче. С того дня прошло шестьсот сорок восемь лет. И боль не стала меньше. Просто теперь я испытываю ее реже.

– И как тебе удается жить дальше?

– Я делаю один шаг за другим, – с печальным смехом ответила женщина. Потом она тяжело вздохнула. – Когда мы принимаем Печать, мы даем клятву оставить нашу прежнюю жизнь и то, что удерживало нас там, за спиной. Но это не значит забыть, Арден. Это значит посвятить себя Акерону, чтобы иметь возможность делать то, что необходимо. Ты не бросил брата, уйдя в Разлом, потому что мы его не бросим.

Арден кивнул, размышляя о словах Руон. Что бы она ни говорила, он не мог избавиться от чувства вины. Что ж, придется привыкнуть с ним жить.

– И это еще не все, – продолжала женщина. – Ты счастливее многих из нас. Твой брат стал дралейдом. Теперь, когда встает Кровавая Луна, а Тень угрожает континенту, все наши дороги неразрывно сплетены между собой. Ты снова его увидишь, и у тебя будет шанс сражаться с ним рядом.

По губам Ардена пробежала быстрая улыбка.

Он посмотрел на одеяло облаков под плато, увидел двух ангианских кондоров, вылетевших из пещеры на склоне горы и теперь скользивших вниз на расстоянии двухсот или трехсот футов от него. Печать позволяла даже разглядеть Т-образные отметины на спинах птиц.

Арден молча смотрел на величественный полет кондоров, промчавшихся вдоль облаков, а потом нырнувших в них.

– Как Каллинвар? – спросил Арден.

– Он испытывает боль, – с нежностью сказала Руон. – Он придет в себя, но, когда люди живут так долго, как Каллинвар и Вератин, друг становится постоянной величиной в жизни. Опорной точкой. Якорем, с которым все связано. Без Вератина Каллинвар… – женщина прикусила губу, подыскивая нужное слово. – Утратил равновесие. Мы должны быть рядом с ним еще в большей степени, чем раньше. И я пришла сюда не только ради твоего утешения. Он зовет тебя.

* * *

Каллинвар закрыл за собой дверь и вошел в комнату, которая еще недавно была кабинетом Вератина, а теперь принадлежала ему. Как и комнату Каллинвара, ее освещали несколько свечей из пчелиного воска, расставленных в каменных нишах в стенах. Перед высеченным из камня длинным письменным столом у дальней стены стояло жесткое кожаное кресло. Сейчас, когда Каллинвар на него смотрел, он вспомнил сидевшего в нем старого друга, который склонился над свитками и старыми текстами – он многому научил Каллинвара, но, впрочем, несмотря на старания Вератина, в его знаниях до сих пор оставалось еще много пробелов.

Как и в кабинете Каллинвара, из вещей здесь были только кресло и письменный стол. Тем не менее помещение размером в четыре раза превосходило то, где многие годы работал Каллинвар. На правой и левой стенах сотни открытых отделений, высеченных прямо в стене, служили чем-то вроде книжных полок. В каждом лежало так много древних свитков и текстов, что они грозили вывалиться наружу, а некоторые растрепались и свешивались вниз. Каллинвар не сдержал смеха, когда запихивал старый свиток на место. Именно Вератин настоял на том, чтобы его друг выучил историю Эфирии так, будто она была его собственной.

«Прошлое – это гобелен, который позволяет нам не совершать ошибок, – говорил Вератин. – Изучай историю, учись у нее, запоминай детали. Тогда и только тогда мы сможем надеяться, что не повторим прежних промахов. Если ты забудешь историю, то станешь дурным примером для следующих поколений, которые будут изучать твои поступки».

– Ты был мудрым человеком, старый друг. – Каллинвар провел пальцем вдоль книжной полки, где за тысячелетия камень обрел необычайную гладкость. – Мудрее, чем я когда-либо смогу стать, даже если проживу еще тысячу лет.

Обойдя письменный стол, Каллинвар не сразу решился сесть в кресло старого друга. Как и титул Гроссмейстера, ему казалось, что данное право может принадлежать только Вератину.

– Входи, брат Арден.

Только после того, как Каллинвар это произнес, он понял, что не дождался стука рыцаря в дверь. Просто почувствовал пульсацию Печати Ардена задолго до того, как молодой человек подошел к двери.

Арден бросил на него странный взгляд, войдя в кабинет, и Каллинвар ощутил его любопытство, но юный рыцарь не стал задавать вопросов.

– Садись, – сказал Каллинвар, указывая на деревянное кресло, стоявшее перед письменным столом Вератина – теперь уже его столом.

Арден кивнул и опустился на стул, который, как ему показалось, с трудом выдержал его вес.

– Я знаю, что Руон уже говорила с тобой, а она гораздо лучше меня умеет находить нужные слова, но я тоже хотел с тобой побеседовать.

– А вы знали? – спросил Арден.

Вопрос застал Каллинвара врасплох. Он забарабанил пальцами по письменному столу, провел языком по зубам.

– Знал, – ответил он, посмотрев Ардену в глаза.

– И ничего мне не сказали…

– Это бы не стало для тебя утешением, Арден. То, что твой брат стал дралейдом, ничего не могло изменить. Я хотел, чтобы ты сохранял сосредоточенность.

Арден рассеянно кивнул, глядя в пустоту. Даже если бы Каллинвар не мог прочитать гнев и утрату в языке тела Ардена, он почувствовал их через его Печать. Возможно, именно так Вератин всегда безошибочно находил правильные слова? Конечно, он располагал мощным инструментом – знанием того, что испытывают те, кто находятся под твоей командой.

Каллинвар чувствовал вину, но тем не менее воспользовался своими преимуществами в Зале совета.

Гроссмейстер вздохнул, положил ладони на письменный стол и поднялся на ноги.

– Потребуется время, чтобы выбрать наш путь. – Каллинвар прислонился к задней стене кабинета и сложил на груди руки. – Сейчас рыцарей переполняет боевой пыл, но скоро ему на смену придет спокойствие, и тогда появятся вопросы. К тому же найти союзников не так просто. Для новых, возникающих по всей Эфирии, группировок не имеет особого значения, что именно мы скажем. Их интересует только собственная власть и возможность ее удержать. Народы мечтают избавиться от владычества Империи – все остальное их едва ли будет волновать. Эльфы и гномы – те, кто нас помнят, – давно от нас отреклись.

Арден молчал, глядя куда-то в угол кабинета.

– Почему?

– Ни эльфов, ни гномов никогда не призывали для служения Акерону. Они считают это доказательством, что мы служим не богу-воителю.

– А на самом деле? – Арден поднял голову и внимательно посмотрел на Каллинвара.

– Гномы находятся под покровительством Гефесира – Акерон не станет забирать паству брата. Что до эльфов, представления о чести не позволяют им вступить в наши ряды. Они подчиняются единой этике, хотя у каждого имеется свой собственный кодекс, и они фанатично ему следуют. Именно по этой причине мы должны отыскать дралейда. Если мы действительно рассчитываем найти союзников на континенте, то только через него. Он нас всех объединяет: эльфов, гномов и множество других групп. Он – боевой клич для всех.

Эти слова Гроссмейстера привлекли внимание Ардена, и он посмотрел Каллинвару в глаза.

– Я отправлю Лирина на поиски ответов внутри его сети шпионов. Сначала в Кингпасс, потом в Берону. Мы обязательно его найдем.

– А что буду делать я, Гроссмейстер? – спросил Арден.

Каллинвар широко улыбнулся.

– Попроси Руон и остальных собраться в Зале Сердца. Война против Тени не должна останавливаться, пока мы строим планы. Мы заставим Отмеченных Кровью понести тяжелые потери.

Арден быстро встал.

– Будет немедленно исполнено, Гроссмейстер.

Этот титул никогда не зазвучит естественно в сердце Каллинвара.

Дверь за Арденом закрылась, и Печать Каллинвара начала пульсировать. Его била дрожь. Он стиснул челюсти, пальцы сжались в кулаки.

– Каллинвар, дитя мое.

Глава 14. Дорога впереди

Кейлен застонал, дыхание с хрипом вырвалось из его груди, и он проснулся. Открыв глаза, он понял, что находится практически в полной темноте: его накрывало крыло Валериса, точно ткань палатки, сохраняя тепло и не впуская свет. На Кейлена обрушилась паника, и дракон убрал крыло, впустив морозный утренний воздух и теплое сияние рассвета.

Валерис изогнул шею и ткнулся носом в плечо Кейлена. Ноздри дракона раздувались. Им снова приснился общий сон. Могло ли это что-то означать? Должна же существовать связь между тем, что сказал Рокка, и общими снами Кейлена и Валериса.

Этого сна он раньше не видел. Две армии дралейдов сражались друг с другом. Драконов было так много, что полог из чешуи и стали закрывал небо. С одной стороны эльфы верхом на своих драконах, а с другой – йотнары. Кейлен узнал их по стройным сильным телам и бледной голубоватой коже. Две армии сошлись в небе, лилась кровь, тела падали на землю.

Кейлен никогда не видел ничего подобного и надеялся, что не увидит. От количества смертей и потерь у него сжалось сердце. Он сразу понял, что происходило перед его глазами: Война Крови. Великая война эльфов и йотнаров. Тэрин рассказывал ее историю множество раз. Она бушевала более пятисот лет назад, еще до того, как люди появились в Эфирии, и продолжалась не менее двух столетий. Только Падение в Хэйдре положило конец конфликту и привело к созданию Ордена. От полнейшего уничтожения – к новому рассвету.

Волна боли утраты, шедшая от Валериса, затопила разум Кейлена, когда он вспоминал сон. И дело не столько в гибели драконов, сколько в потере того, что могло быть.

Кейлен прижался лбом к морде Валериса. Он не стал ничего говорить, слова были не нужны, и позволил своему сознанию объединиться с разумом дракона: вспомнил, как вылупился Валерис, как ехал в седле Кейлена в Темнолесье. В эти образы он вплел беседы с Данном, Ристом, Эриком, Тармоном и Вейрилом. Мы не одиноки.

Когда их разумы превратились в единое целое, каждый звук и запах в роще стали более отчетливыми. Кейлен слышал, как дрожали замерзшие листья, как птицы перелетали с одного дерева на другое, как бежали по земле белки. Слышал, как ломались ветки под порывами ветра и журчала вода в реке, что текла неподалеку. Он даже уловил биения сердец четырех кроликов, спавших в норе в пяти футах от них: крольчиха и трое малышей.

Он втянул в себя воздух через нос – и уловил ароматы лаванды, сосны, запахи мокрого меха и крови лисицы, на которую какой-то зверь напал ночью, и теперь она медленно проигрывала схватку за жизнь.

Множество ощущений нахлынули на него, и он почувствовал, как благодаря возникшему единению замедляется биение сердца Валериса. «Мэйа нитир тил диар». Моя душа принадлежит тебе.

Послышалось низкое горловое урчание, и морда дракона теснее прижалась к Кейлену. Валерис не мог отчетливо излагать свои мысли, как человек, но тепло, исходившее от его разума, говорило больше, чем могли сказать слова.

– Пора, – сказал Кейлен, похлопав Валериса по щеке. – Старик сказал, что нам следует уйти прежде, чем солнце поднимется на два пальца над горизонтом.

Рациональная часть Кейлена твердила, что Рокка безумен. Бредни старика – результат долгой жизни вблизи Выжженных земель, а когда Рокка произносил все же что-то осмысленное, это было случайным совпадением. Но в то же время Кейлен был уверен, что за всем этим кроется нечто большее.

Дралейд вновь вспомнил фразу, произнесенную Роккой перед тем, как он отправился спать.

«Тропа, на которой ты находишься, приведет к смертям, каких ты не видел в своих самых худших кошмарах. И я говорю тебе о них не для того, чтобы ты свернул, а чтобы ты набрался мужества».

Если бы не глубокая грусть в глазах Рокки, когда он это сказал, Кейлен мог не обратить на его слова внимания. Но он откуда-то знал, что каждое из них было искренним – и наполненным настоящей печалью.

Вздохнув, Кейлен сбросил одеяло Рокки – еще одно предвидение старика – и поднялся на ноги. Он застегнул на поясе перевязь с мечом, и его пальцы задержались на шелковом шарфе, продетом в петлю ремня. Кейлен купил его в подарок матери, меч получил от отца, ремень же сделал ему Тарн Пимм. Не имело значения, в какой части мира он находился: каждая из этих трех вещей всегда будет напоминать ему о доме, обо всем, за что он сражался, и людях, которых потерял.

Артим Валдлок, Инквизитор Рендалл, Фарда Кирана. Вы забрали у меня все. И я кое-что заберу у вас. Я вам обещаю.

Одна лишь мысль об этой троице испортила Кейлену настроение.

Но когда он шел через рощу, с Валерисом рядом, в голову ему пришла новая мысль. Он перекинул сумку вперед и расстегнул пряжки. Сунув руку внутрь, он ощутил прохладное прикосновение медного кулона, найденного в Виндакаре вместе с письмом Альвиры. Вытащив и кулон, и письмо, юноша закинул сумку обратно за плечо.

Кейлен развернул письмо и пробежался по нему взглядом, пока под ногами хрустела замерзшая трава.

«Моя дорогая Элуна!

Я оставил больше. Кулон – это ключ.

Всегда помни, даже в тени утраченного мы можем отыскать новый свет.

Твой архонт и друг.Альвира Сэррис».

Кейлен дважды перечитал письмо, вздохнул и вернул его в сумку. «Кулон – это ключ». Он принялся раскачивать его в руке, одновременно проводя большим пальцем по замысловатым узорам, вырезанным на его обратной стороне, сделанной из меди, потом по прохладному обсидиану передней. Белые значки замерли внутри черного стекла, изображая символ Ордена: треугольник с вершиной, направленной вверх, и тремя другими треугольниками у каждой из сторон. Видимо, он что-то упускал.

Сами по себе слова Альвиры не имели смысла. Возможно, понять их могла только Элуна?

«Кулон – это ключ». Ключ к чему?

Свежий утренний ветер ударил в лицо Кейлена и взметнул в воздух волосы, когда он вышел из рощи. Он бросил последний взгляд на кулон, убрал его в карман куртки и поправил заброшенную за плечо сумку. Потом поднял вверх руку и повернул ее так, чтобы ладонь оказалась параллельна восточному горизонту над лесной громадой Линалиона, до которого оставалось не меньше ста миль. Утреннее солнце только начало вставать над лесом, проливая на мир оранжевый свет.

– Только один палец над горизонтом, – сказал Вейрил, выходя из рощи, и его зеленый плащ, разорванный во многих местах, лениво развевался за спиной, на бедре висел меч, а из-за спины торчал лук из белого дерева.

Кейлен кивнул эльфу. Прошедшей ночью Валерис уловил запах Вейрила, находившегося от них не более чем в пятидесяти футах, когда они спали. Дракон знал запахи каждого из спутников дралейда. После того как Кейлен проводил с кем-то достаточно времени, Валерис мог легко отличить его только по запаху.

Когда Вейрил приблизился, Валерис наклонил голову, словно приветствовал эльфа.

– Ду грир хейдриа тил майя элвин, – сказал Вейрил, отвечая поклоном Валерису. – Ты принес честь моему сердцу.

– Я знал, что не смог бы убедить тебя спать в доме, чтобы ты по-настоящему отдохнул, – сказал Кейлен Вейрилу, когда тот подошел к нему. – Но тебе нет нужды прятаться.

Эльф улыбнулся. Ну почти – уголки его губ слегка приподнялись.

– Трудно отказаться от старых привычек, – ответил он. – К тому же наблюдать легче, когда не слышишь твоего храпа, он меня отвлекает.

Кейлен покачал головой, сдерживая смех.

– Пойдем, нас уже ждут остальные.

Он издалека разглядел стоявших рядом с лошадьми Тармона и Эрика и сухопарую фигуру Рокки, свободные коричневые одеяния которого трепал ветер. Кейлен не знал, можно ли ему доверять, но у него не было выбора.

– Ты вовремя, – сказал Эрик, закидывая сумку за плечи. – Я уже хотел тебя искать. Ну, точнее, я собирался искать его. – Юноша кивнул в сторону Валериса, который стоял рядом с Кейленом, устремив лавандовые глаза на Вирандра. – Его гораздо легче найти.