Истории, рассказанные серой кошке

Андрей Фа

Истории, рассказанные серой кошке

Предисловие автора

Долгое время я жил один, в компании серой беспородистой и очень умной кошки, которая, ввиду обстоятельств, осталась в какой-то момент со мной один на один и вынуждена была наблюдать и слышать многое, что может сделать и сказать человек вроде меня. Именно поэтому я решил, что этот сборник новелл стоит озаглавить как истории, которые могла слышать моя кошка, – во многом потому, что я часто читал вслух написанное, и она неизбежно была моим единственным слушателем.

Не стану говорить, что из написанного выдумка, а что быль. Ведь если я не знаю о произошедшем, это не значит, что его не было. Мне нравится думать, что все эти истории – реальны.

Самая первая новелла повествует о скоропостижной влюбленности, искренней и неповторимой. Если ее прочесть, словно она от начала до конца выдумана, может показаться, что ее герой – глубоко несчастный человек. Но если прочесть ее под другим углом, будто она от начала до конца правдива, – ее герои вызовут совершенно иные эмоции, я надеюсь.

История про психотерапевта – о невидимой доброте. Новогодний рассказ – про чудо, которого всем иногда не хватает. Канцелярская новелла отражает конфликт. «Ужин» – экзистенциальный конфликт социальных ролей. Полный весны и безмятежности рассказ о провинции в некотором смысле – переосмысление процесса взросления любого человека через призму его прошлого, а история про ночь в купе – отчасти пересказ имевшего место быть случая. Философский сюжет о паре на вечерней прогулке написан после одноименного стихотворения, а репортаж с карнавала – изложение наблюдений с аллегориями на повседневную жизнь, написанное в качестве упражнения в изобразительном описании, вдохновленное Хемингуэем. Короткая и меланхоличная новелла про ветер – самая ранняя работа в сборнике, написанная в поздней юности, но включенная в него за свою эстетику. А радиопьеса – оммаж на радиопостановки пятидесятых годов XX века, подсмотренные у Марио Варгаса Льосы в одном из его произведений, так полюбившемся мне за свою подачу.

Но как автор, я не вправе обязывать читателя оценивать написанное с той или иной позиции и могу лишь дать немного ключей ко всему изложенному, чтобы прочитавший мог чуть больше углубиться в каждое произведение при прочтении.

Омут

I

Свадьба все же странное мероприятие. Особенно когда женятся малознакомые люди, а ты почтил их своим присутствием с целью соблюдения каких-то социальных норм. Хуже, наверно, только поминки. С самого утра суета ради еды и сомнительного развлечения. Поздравляю, счастья, здоровья, детей побольше, дом побогаче, увидимся снова лет через пять. Традиции и опрометчивые обещания мало чего общего имеют с хорошим времяпрепровождением, на мой взгляд. Насмотрелся на растанцевавшихся родственников, уехал. Оголтелые песнопения и провинциальные застолья в таких условиях не для меня.

Жара и выпитая в обед водка не дают покоя. Бессилие от раннего подъема, усталость от людей, обратной четырехчасовой дороги – сил только на магазин c готовой едой и банку пива.

Ведомый скукой, лезу за знакомствами в интернет, листаю приключения. Ничего нет. На половине банки перебрал все болота – тишина. Заранее неподготовленный, пожинаю плоды одинокого вечера. Вдруг контакт. Как всегда, случайный. За ним быстрый диалог. На том конце какая-то улыбчивая, высокая, с длинными темными волосами девушка Маша, на яхте, под парусом, в очках. Маша. Что-то из прошлого, кажется, но не сегодня. Откуда ты? Скучный вечер, говорит. Вернулась с морей, через несколько дней уезжает домой в Киров, пока в отпуске, ничего не делает, приговорила бутылку вина, и теперь вечер ее томит.

Не меньше, чем меня, дорогая, не меньше.

Будучи на дне банки, разыгрываю последнюю ставку – сил нет, иду ва-банк. Ей подходит любой сценарий, кроме «обниматься и целоваться», как только встретимся. Выходит, выкинул пару двоек, а сыграл флеш-роялем. Адрес? Счастье в пятнадцати минутах, на другом конце города, который можно пройти за час вдоль. Пять минут на сборы, причесываю усталость, накидываю ветровку с высоким воротом и закрываю тяжелую дверь квартиры на три полных оборота. Машина подана, самое время забрать выигрыш.

Такси привезло в знакомый в прошлом район. Сумерки равномерно растеклись по высоткам, подпалив их снизу доверху мелкими огоньками квартир. Под фонарями снуют заблудшие летние души, оживающие после невыносимой жары. Все так же толпятся у алкомаркета свободные от мирских забот молодые, желающие выглядеть старше и старые, желающие чувствовать себя моложе.

Жду. Условленное время и место, предвкушаю следующий шаг с поездкой в центр города в какое-то заведение с целью распития и поедания чего-то культурно-высокого. Хотя внутренне готов к любым сценариям, даже к тем, которые ее смущают.

Из подъезда выходит невысокая красотка на высокой платформе. Белое вязаное платье на босое тело почти незаметно на фоне ее красных губ и густых, въедливых глаз. Смуглая от загара и счастливая от вина – такая смесь зажигает самые потухшие очаги в самых глубоких пещерах. Мне по плечи – и по плечу.

Предлагаю немного пройтись из дворов и потом вызвать мотор к удобному месту. Так сказать, пообщаться. Не сразу же, в конце концов, бросать ее в свои крепкие объятия. Эмоционально выжжен, почти не ощущаю человека. С ее первых слов понимаю, что все планы и сценарии – шум и пыль. Планирование – это динамит под собственной задницей. Нужно оставаться верным себе и святой простоте.

– Ой, интересно, он еще открыт? – резкая перемена темы завязывающегося диалога от появившегося на углу Бристоля. – Может, заглянем?

Назревает какая-то смена курса и желаний. Соглашаюсь проверить. Открыто.

– Я хочу вина. Во мне бутылка вина и я хочу еще. Ты будешь?

Во мне водка и пиво. Вино я буду, но тогда это станет последним, что я буду на сегодня.

Ходит, бьет хвостом мимо стеллажей с алкоголем и, словно по запаху, находит виноградный угол. Метит глазами по бутылкам и, как бы заряжая, вопрошает:

– А где тут Испания… или Франция… Я не хочу ничего российского. Хочу импорт. – Потом резко поворачивается и стреляет. – Вот, я знаю вот тут одно отличное вино. Испания. Сухое. Ты не представляешь, насколько оно замечательное. Будешь?

Отказываюсь. Продолжу разлагаться темным пивом. Ее улыбка обтачивает ее черты лица, и серые глаза хитро вонзаются куда-то мне в подбородок. Она оплывает стеллажи и показывает мне холодильники с пивом. Выбираю, ищу привычное – ничего нет. Колеблюсь.

– Еще нам нужны стаканчики. Но только с крышечкой!

Понимаю, что в центр мы не едем, и заведение нас уже может не ждать. Мы выбрали сценарий душевных посиделок в свободной форме. Внутри начинает играть.

– Зачем тебе с крышечкой? Есть обычные.

– Люблю стаканчики, из которых ничего не проливается, и чтобы можно было пить из трубочки. Нам нужны стаканчики с трубочкой и крышечкой!

Ее непринужденность и искренность обезоруживает. Задачу для одиннадцати она вечера задала совершенно нетривиальную. Такую, которая мне была нужна. Чувствую, что вовлекаюсь в поиски – что-то внутри начинает активно стучать. Шарю по сторонам и, одновременно с ней, натыкаюсь на пластиковые стаканы с попкорном, под крышечкой которых заботливые китайцы положили детскую бижутерию разного толка. По ее улыбке понимаю, что оно.

Приносим на кассу испанское аллегро темпранильо, две банки немецкого данкеля и стакан попкорна с блестящей заколкой в виде бабочки внутри. Пока ждем очереди, открываем кружок очень умелых ручек:

– Смотри, какая заколка! Как я тебе?

Она цепляет бабочку в свою густую, темную гриву. Я слышу, как в унисон хрустят шеи рядом стоящих мужиков. Она очаровательна.

– Ты хотела еще трубочку. Возможно, тут есть в продаже, но в крышке стакана нет дырки. Нужен какой-то ножичек.

– Попросим тут ножницы!

– А попкорн съедим?

– Оставим. Он химозный.

На кассе просим ножницы. Ее обаяние вкупе с доброжелательностью и ловким словарным запасом обезоруживает моментально, тем более таких матерых людей, как молодые кассиры в алкомаркете. Особенно с такой бабочкой в ее волосах. Любуюсь вихрем.

– Ой, а можно еще у вас стаканчик попросить? Мы вам завтрак сейчас сообразим, – она заигрывает с кассиром, пока я забираю у него ножницы и начинаю орудовать над крышечкой. – И у вас есть еще трубочки для коктейлей?

– Нет, таких трубочек, к сожалению, нет, – улыбается молодой парень, наблюдая за нашими чаяниями в рукоделии. – Но могу вам предложить сладкие трубочки.

Приносит пачку пластиковых трубочек, через которые дети пьют молоко, внутри которых химический сахар со вкусом всего, что не существует в природе. Единогласно решаем, что нам это подходит. Ловким движением ножниц обезглавливаю две трубочки, высыпаю сладкую крупу из них в стаканчик с попкорном, и собираю их в одну длинную трубку. Таким я еще по вечерам не занимался с женщиной.

– Ребят, держите, это вам завтрак, – она угрожает им своей улыбкой и протягивает стакан, набитый попкорном и сладким сахаром.

– Нам еще нужен штопор, – разряжаю обстановку повышенного возбуждения своей просьбой и тут же узнаю, что в ее сумочке такие инструменты водятся почти всегда, на что парирую воспоминанием о своем пиджаке, в котором был даже специальный карман для подобного агрегата.

Кассир любезно подает нам открывашку, и красное сухое начинает дышать. Мы начинаем дышать, переставая наконец-то хохотать.

Выходим. Вечерний и спертый уличный воздух бьет по лицу духотой минувшего дня. В руках бутылка испанского винограда, две банки темной Германии, и наполненный вином рукотворный стакан, без которого вечер как будто и не начался бы. Ехать в центр уже нет никакого желания и смысла – она об этом не вспоминает, я об этом не напоминаю. Идем, экзальтированные магазинной импровизацией. Понимаю, что ничего усложнять не хочу ни я, ни она. Задумались о цели нашего похода.

– Нам нужна где-то лавочка, я не люблю пить на ходу.

Она ускоряет шаг и идет навстречу женщине еще ниже ростом, чем она сама. Едва она успевает встревожить свои пошлые губы и сказать «добрыйвечеризвинитепожалуйста», как из-за моей спины, невесть откуда, вылетает целеустремленный мопс и бежит, усердно кряхтя, по направлению к незнакомой женщине. Та, от неожиданности свалившегося на нее внимания, цепенеет, и только когда пес естественным образом пробегает мимо, приходит в себя. Маша пользуется женщиной как социальным навигатором – расспрашивает незнакомку об укромных уголках и дворах с лавочками, где можно спокойно посидеть, и чтобы был не сильно яркий свет. Женщина, ошарашенная непопулярным вопросом, суетливо пытается вспомнить, где тут описанное место, и как полагается, пространно указывает в направлении счастья и приключений. Благодарим ее и следуем указаниям. За углом дома находим аллею, которая, на удивление, свободна от людей и большого количества света – для полуночи субботы совершенно странное дело.

Неосознанно располагаемся на понравившейся лавке. Диалог уже давно пошел каким-то своим путем – она рассказывает о своем отпуске, из которого только вернулась и остановилась у подруги, о том, что не спит неделю, о безумном количестве знакомых, о спонтанном знакомстве в интернете, о скучных мужиках в этих знакомствах, о неадекватных, об альтернативах этому вечеру, о том, где была и что успела посмотреть. Я сижу, развесил уши, наблюдаю, как шевелится красная губная помада, как губы поджимают ее щеки под фонарный свет до густых теней на лице, как она вьется и искрится фонтаном. Девушка из Кирова, чуть старше меня, повидала полстраны, работала всем и везде, сама заработала на квартиру, и в ней еще столько энергии, что она не знает, к чему ее приложить. Она перегорела от обыденности, и не так давно выбрала быть счастливой, а не какой от нее требуют и ждут. Разумеется, никто ничего от нее не ждал и не требовал, но она это тоже поняла не сразу. Несчастливый брак, разного рода отношения, сложные и непростые работы, ответственность и проблемы – она все больше становилась обыкновенно привлекательной. Она говорила очень ловко – ее речь лилась без лишнего мусора, то вспыхивая красивыми оборотами и фразеологизмами, то искрясь отборным матом. Так говорят не прожженные тусовщицы и разгильдяйки, но эмоционально выстроенные личности. Я был рад обмануться этим – мне хотелось окунуться в этот есенинский омут поглубже. В ней не ощущалась интеллектуальная слепота – от нее веяло той простотой, которая присуща людям, понимающим себя и окружающий мир, в котором они находятся. В ее послужном списке всплывало много незаурядного, но кто к тридцати пяти годам приходит заурядным? На каждую ее историю о странных жизненных ситуациях мне было что рассказать. Она слушала не менее внимательно, чем говорила. И хотя моя усталость не давала мне эмоционально разобраться с ее восприятием меня – я видел, как она источала жизнь и обаяние, в то время как сам я был трезв и просто восхищался ею и своей удачей.

Мимо ходят какие-то неприкаянные школьники, одинокие алкоголики и заплутавшие хмыри, завистливо поглядывающие на нас и нашу лавку. Конечно, они разглядывают ее – издалека увидеть в ночи белое платье, пританцовывающее у скамейки, и не обратить на это внимание было невозможно.

– Сыграем. Три факта о себе. Один – неправда, и я должен угадать какой. Потом меняемся, – я прикурил ей ее шоколадную сигарету.

Она вновь заулыбалась и тут же втянулась.

– Хорошо! Тогда выбирай. Первое – я верю в единорогов. Второе – я боюсь высоты и змей. И третье… – тут она замешкалась. – У меня был групповой секс.

Единороги, высота, змеи и групповой секс. Другого я как будто и не ожидал. За пару часов неустанной болтовни поверить во все это было уже очень легко, а тот факт, что она сразу добавила перчинки в игру, только убедил меня в мысли, что все наше знакомство изначально строится на гендерной симпатии. Кто бы сомневался.

– Сложный выбор. Но как будто самым невозможным тут кажется высота… – берусь за рассуждения самым примитивным образом. – Ты настолько искренна, что твоя вера в единорогов мне видится вполне закономерной. Групповой секс – достаточно обыденное мероприятие в современном мире, особенно если в нем участвует красивая девушка. А высота и змеи – ты летаешь на отдых и по стране… с такими страхами это было бы очень некомфортно и разрушительно. Думаю, страх высоты – это неправда.

Она, не теряя ни грамма своего великолепия, ехидно улыбнулась.

– Нет! Ты неправ! И невнимательно меня слушаешь к тому же.

– Это еще почему?

– На отдых я ездила, а не летала. Высоты я правда боюсь, и раньше боялась очень сильно. Сейчас проще. Змей я боюсь до ужаса. Змей и высокой травы. Потому что в ней водятся змеи. Но у меня не было групповушки. А в единорогов я правда верю, их не может же не быть, они прекрасны!

Конечно. Конечно! Они и правда прекрасны.

Я начинал видеть в ней то, что искал – беззащитную, любящую жизнь, обманчиво наивную девушку. Вся ее лучезарность и доброта, все ее излучаемое счастье подкупали с той силой, с которой подкупает кошачья ласка или детский смех – это все становилось на глазах хрупким и уникальным. Она вся.

Киров, где это? Это же провинция, там нет жизни, там рождаются, спиваются и умирают. Откуда она? И как это не было групповушки. С ее-то энергией…

– Знаешь, когда я стала меньше бояться высоты? Когда увидела закат с семнадцатого этажа. Я же во многих городах была, и вот однажды заселилась одна в гостиницу на семнадцатом этаже. Единственная высотка на краю города, с окнами на закат. Дальше – лес, до самого горизонта! Представь, да! И я пришла в номер после работы, а он весь залит огнем, как, знаешь – в книжках пишут, или на картинах. Вся комната рыжая, теплая от этого света, от этого зарева. Я бегом к окну, отдергиваю штору и вижу, как весь горизонт над лесом горит, все небо в огне, огромное солнце пламенеет над этим всем. Я встала – а там окна были в пол, панорамные, кажется, и гостиница так называлась – «Панорама» – встала, стою, и у меня рот нараспашку. Оцепенела, стою в шоках, и не могу осознать, что вижу. Под ногами за стеклом край, и семнадцать этажей до земли, перед глазами – бесподобные виды. Я даже тебе рассказать не могу, насколько! У меня перехватило дыхание, чувствую, что начинаю реветь просто от этой красоты. Летят куда-то птицы, город этот чего-то там, я уставшая вся, без сил, и меня просто остановило. Знаешь, будто вселенная меня подвела и показала мне, что, работая до бессилья, можно пропустить что-то по-настоящему важное и красивое. Будто подвела мне сказать, чтобы я не забывала вообще смотреть на мир без работы и суеты.

Я оцепенело слушал.

Я видел тысячи закатов, везде и всюду, я терялся в них, стоя на обрыве над океаном и наблюдая их после грозы с пятого этажа квартиры. Но за свою жизнь еще никогда не слышал, чтобы кто-то с таким упоением рассказывал о своей влюбленности в закат. О том, как этот закат поразил.

Руки сами вытянулись к ней и, ухватив за шею, машинально подтянули ее огненные губы к себе. Поцеловались так, будто встретились после десяти лет расставания. Она отошла с улыбкой и недоумением, я сел обратно на лавочку с легким непониманием происходящего.

– Или Вселенная показала тебе, как ярко ты сейчас выгораешь…

Мы говорили о странных вещах. Как, впрочем, и полагается малознакомым людям. Сентиментальные разглагольствования, гедонистические взгляды, межличностная психология, отношение к личному счастью и комфорту – все это было частью любой темы, которая всплывала. Мы говорили по чуть-чуть обо всем, но в каждой фразе находили связь между личным опытом и чужим, связь между собой. Мы находили контакт. Почти все ее истории сопровождались смехом и искренним воодушевлением – она выбрала быть счастливой и была ею здесь и сейчас.

А может, она просто была пьяна.

Она подловила меня с неправильным произношением, когда я рассуждал о покупке квартиры или машины и о том, что не всегда, когда есть средства, есть также и нужда в чем-то.

– Ну какие средства! Нет такого слова! – она нарочито громко сделала ударение на последний слог, повторяя мою ошибку. И выдержав паузу, аккурат чтобы с нами поравнялись две мимо проходящие полуночные школьницы, выпалила:

– Правильно – средства, да, девочки?

Те моментально поддержали мое уничтожение и в один голос подтвердили, что ударение правильно ставить на первый слог. Гендерная доминация, публичное унижение и очень красивая расстановка ролей. Я и так при ней почти безоружен. Посмеялись, проникся.

За спиной на пустое парковочное место припарковалась колымага. Настолько старая, что в ночи ее зад напоминал поношенную Волгу из восьмидесятых. Я почти повелся на ее восхищение этим корытом, пока не увидел шильдик модели над бампером. Гранада. Путаюсь в памяти, выбирая между Фордом и Шевроле, и говорю ей, что это не наш автопром, это еще куда более древняя находка. Она уже порывается спросить у хозяина машины, что это за шедевр инженерной мысли прошлого тысячелетия и могут ли нас на нем прокатить, как осекается – из машины выходят два молодых парня, одного из которых она приняла по ошибке за девушку (o tempora, o mores!). Молодые студенты, вероятно, выпускники, купили первую машину, скорее всего на двоих. Еще не догадываются, что сейчас им вонзят доброту в их замшелые сердца и уставшие души.

– Ой, мальчики. А что это за машина? Это Волга?

– Форд Гранада семьдесят шестого года.

– Ничего себе!

В этот момент я разделил ее неподдельный интерес и восхищение. Машина как-то быстро переехала из категории «старое корыто» в «уважаемый раритет». Владельцы, пока проверяли по кругу, закрылись ли двери, в двух словах поведали о том, что запчастей на нее достать сложно, но в остальном она прекрасно едет. Хорошего вечера Вам, господа. Удивляюсь ее доброте и счастью. Не хочу представлять, бывает ли она грустной, но ее легкость, уверенность в себе и простота притягивают. Куда и зачем только?

В какой-то момент, когда уже все темное было выпито, а все виноградное допивалось, потребовалась дамская комната. Да и не только дамская. Встали и пошли по аллее в сторону окраины домов, к уже известному пустырю и стоянке. Темень, два часа ночи, сумерки очень быстро перетекают в рассвет. Огрызок луны вот-вот рухнет за горизонт и разбудит солнце. Она вернулась из-за какой-то Газели, и все с той же игривостью заявила:

– Я хочу раков. Или нет. Я хочу цезарь. Вот что я сейчас реально хочу, так это цезарь. Настоящий, вкусный, нормальный цезарь. Где тут он у вас сейчас есть?

Все мои предшествующие этому речи о том, что в столь позднее время уже не хочется прощаться, но надо, были забыты и ею, и мной. Надежда кинуть свой утомленный организм в кровать к трем часам ночи ярко сгорела в ее пламени и превратилась в очередной пепел и пыль плана. Я снова включился в ее игру.

– Мы сейчас его нигде не найдем. Ничего не работает же!

– Не может быть. Работает. Поехали в центр, у вас там было заведение, которое работает до утра, я знаю.

– Там не будет вкусного салата.

– Проверим!

Бесит, но ровно настолько, чтобы быть движимой силой к решению проблем. Психолог из нее так себе, но девушка – хоть куда. Два раза хлопнуть ресницами и растянуть свои красные, пошлые губы – и любая ее прихоть будет выполнена. Не мной, так кем-то еще. И почему красный так опошлили?

Заказываю такси, ждем, курим, слушаю историю о том, как в ее прошлой жизни фанатки какой-то известной, заезжей в их город поп-дивы, платили ей деньги, лишь бы попасть в гримерку к певице, и салфеткой собрать отпечатки ее пальцев. На память. История на грани, но почему-то охотно верю в подобный идиотизм. Приезжает машина, пакуемся, Маша сходу обезоруживает улыбкой и собственным счастьем водителя.

– До скольки работает заведение?

– Сегодня у нас что, суббота? До пяти должно.

Просит сделать музыку погромче, извиняется. Начинаем горлопанить халигали-паратрупер. От начала до конца, со всем спектром возможных подвываний и подтанцовываний. Она искрится, будто в ней и нет двух бутылок вина. Стаканчик все еще в ее руке, внутри плескается остаток потеплевшего вина. Во мне уже давно ничего нет, кроме необузданного восхищения и жажды. Существую еще не на ободах, но на холостых. Хотя, по правде сказать, рядом с ней жизнь выглядит жизнью.

Таксист оказался добрым человеком – безоговорочно капитулировал перед теплотой и обаянием моей спутницы и после наших песнопений с улыбкой заключил, что мы самые безобидные пассажиры для такого времени. Мы и не думали его обижать, но спасибо на добром слове.

Заведение в центре города было заведением по всем канонам. Географически оно обязывало к тому, чтобы быть местом паломничества всех способных на безрассудство жителей города. Стоит ли говорить, что усредненный портрет посетительницы заведения можно было описать денежным эквивалентом, а усредненный портрет посетителя того же заведения – часами, проведенными в спортзале, и длиной бороды. Мы с Машей заметно выбивались из этих средних показателей. Ее нельзя было выразить никакими деньгами мира, моя же борода была далека от понятия бороды в заведении. Нас доброжелательно обыскали на входе, чтобы мы не учинили своих старческих беспорядков в этой богадельне, после чего вертухай любезно попросил оставить стаканчик с недопитым вином. Мы чуть было не подрались с ним из-за этого неуважения – я было начал спрашивать «почему», но мне учтиво сообщили, что со своим нельзя, и я остыл. Маша сориентировалась еще быстрее и поинтересовалась, может ли она оставить сей предмет искусства у охранника ради сохранности и затем забрать на обратном пути. Вопрос был решен сиюсекундно, и вот мы уже поднимаемся по лестнице, куда-то вглубь гудящего заведения, а мимо нас снуют разной масти молодухи и амбалы. О, это давно забытое чувство провинциального веселья – грохочущая музыка страшных ремиксов некогда популярных в узких кругах песен, эпилептическое световое шоу, конвульсивные танцы и тестостероновые соревнования клерков и заводчан в моих замшелых, старческих глазах. Последний раз, когда мне довелось быть в центре подобного шабаша, я пришел к выводу, что это часть моего культурного кода, от которого я никогда и ни при каком желании не смогу избавиться.

Сегодня же эта мысль укоренилась во мне как нерушимый постулат, над которым уже не нужно рефлексировать. Меня занимали другие мысли.

– Сядем вот тут. Тут хотя бы слышно.

Она бросила сумочку на указанный диван и огляделась. Пустой зал, официанты бездельничают, бар суетится. Все не так, как она бы того хотела.

– А принесите нам меню, пожалуйста, и позовите официанта сразу! – сказала она случайной официантке, вместо того чтобы топнуть ножкой, и повернулась ко мне. – Когда я работала администратором подобного ресторана, все всегда были при деле, у меня никто так не шатался!