Тучи гасят звезды

– Клиенты, Митя, у проституток, у нас – исключительно, уважаемые партнеры. Но ответ на твой вопрос положительный. Купят. Если уж запросили у них заявку, то наверняка.

– А почему?

– Купят, купят…

Начальник встал, сделал два шага и прикрыл дверь, ведущую в смежную комнату, затем вернулся в свое кресло.

– Купят, потому что откат словят. Свои проценты. Ну, а кто у нас заказывает, кто в конторах сидит? – сказал он, пододвинувшись к Микке поближе. – Офис-менеджеры, или в госучреждениях они называются по старинке снабженцы. Зарплата у них какая?.. А тут ему с каждой закупки, что он у нас сделал, процентик вернется… Ему индивидуально. Сечешь?

Видимо что-то отразилось на лице Кутасова: Вениамин Николаевич дотронулся до его плеча.

– Да все так работают, Митя. Не парься! А вообще, если разобраться: не нашего ума это дело. Мы с тобой чем занимаемся? Правильно – обеспечиваем запрос. Ну и все на этом.

Кутасов опустил глаза на пачку бланков, которые ему вручил Каратаев. На верхнем листе, в правом углу значился заказчик – «Центральный клуб армии». Отогнул пальцем уголок бланка и взглянул на нижний – «Межрегиональное движение Зеленое Яблоко», следующим шел пентклуб «Верность», затем – Донцовский мужской монастырь, затем – Звездный городок – это где местные изображают попытки покорения космоса. И так далее и тому подобное.

Хм. Удивительно, но ладно. Ему-то какое дело? Если здесь все так устроено…

– И каждый раз вот так произвольно коэффициент изобретать? – спросил Микка, поднимая глаза.

– Вот! Правильный вопрос задаешь, – отреагировал Каратаев. – На кого это мы будем похожи с такой свистопляской по ценам? Все, что мы когда-либо уже отработали, мы систематизируем и заносим в компьютерную картотеку. Вот наша Женя, – начальник указал на соседний с Кутасовым стол, он стоял к окну. Его, чуть опоздав, заняла та девушка, с большими очками и косой, – сейчас тебе покажет, как картотекой пользоваться. Покажет, как смотреть складские остатки. Кое-какой товар, который все время запрашивают, мы закупаем даже на склад. Я тебе только общий принцип нарисовал. Ферштеен?

Вениамин Николаевич еще раз дотронулся до плеча Микки и озабоченно повернулся к своему столу. Пока он объяснял суть дела, лоток с входящими заявками, который стоял у него по левую руку, уже успели пополнить несколько раз.

– Еще раз здравствуйте. Вас как по отчеству? – спросила Женя.

– Дмитрий Викторович… а зачем по отчеству, – спохватился Микка. – Просто Дмитрий, Митя. И, может, мы лучше будем на «ты», мы все-таки теперь коллеги?

– На «ты» я так быстро не могу. Извините, Дмитрий, – щеки у девушки порозовели, она поправила очки. – Давайте, я вам все покажу. На своем компьютере.

Девушку Женю Остроумову трудно было назвать красивой, даже симпатичной, но внешность ее сразу вызывала приязнь; она обладала мягким, грудным голосом, очень доброжелательным. Несмотря на смущение, которое, очевидно, было вызвано общением с новым человеком, на производственный, в общем по сути, разговор, в интонациях ее то и дело прорывалось искрометные нотки. За ними чувствовалась сильная и глубокая натура. Еще толком не познакомившись с ней, Микка уже совершенно уверился, что Женя – человек жизнелюбивый и оптимистичный; и наверняка – юморной. А с такими везде хорошо.

– Нет необходимости, Дмитрий, каждый раз искать и устанавливать цену, – объясняла Женя. – Вот здесь, через поиск, в программке мы находим товар, здесь – по какой цене закупали, здесь – у кого. Видите?

Микка кивал; пухлые пальчики девушки порхали над клавиатурой.

– Можно редактировать и вносить новые данные. Нужно, – поправила Остроумова себя. – Балда я сегодня. Не точно выразилась. Картотеку, конечно, необходимо все время пополнять. Если здесь горят зеленые циферки – значит, этот товар у нас в наличии. Некоторые позиции у нас есть на складе.

Только некоторый товар?.. А остальной? Стал понятен сарказм Арлазарова по поводу больших складов. Весь склад фирмы «Пуп Земли интернешнл» размещался в институтском подвальном этаже. Это двести-триста квадратных метров. Так что закупленный товар обычно отвозился напрямую к покупателю, минуя склад. Он там зачастую просто бы не поместился.

Действительно, бизнес по-русски. Когда один клиент… пардон, партнер после заключенной сделки бежит искать деньги, а второй… – вагон яблочного повидла, который он и предложил купить.

Микка приступил к работе. Все заявки сначала попадали к Каратаеву, он их просматривал и сортировал. Какие-то, исходя из собственного разумения, оставлял себе, остальные – спускал подчиненным. Конечно, у каждого из работников отдела была своя специализация, но когда в заявке было много товара, разного направления, то ее не передавали, не пускали по кругу, а просто поворачивались и спрашивали цену у коллеги. Лампочками и бытовой химией, например, занималась Женя. Интеллигентный Борис Ефимович Кваша ведал инструментом и всем, что к этому можно пришить. Девушки в соседней комнате, Лена и Рита, управлялись с офисной канцелярией.

– А тебя я, Митя, нагружу электрикой и сантехникой, всякими фитингами, – сказал ему начальник. – Но это как основной профиль. Буду подбрасывать и офисную технику и задачки посложнее. Рук не хватает.

В общем, работа была понятная и удобоваримая, но только очень уж интенсивная. Заявки приносили все время, и стопка на столе Кутасова не уменьшалась, а увеличивалась. Хотя бы потому, что в этом деле на ровном месте можно забуксовать, когда не помогал и зачаточный аналог кантора – интернет. Например, Микку сильно затормозил запрос на типографский станок плоттерного типа.

А по основному профилю было куда проще. Когда Микка понял, что фитинги, в частности, на него идут непрерывным потоком, он нашел несколько крупных контор, именно на них специализирующихся. Составил список стандартных запросов, набил письмо, распечатал (один игольчатый принтер обслуживал две их комнаты) и пошел искать факсимильный аппарат.

Шел в раздумьях. Официальное письмо он составлял первый раз, и полученный результат ему казалось каким-то несуразным – недостаточно деловым. Правда, шапка с логотипом и вензелями их фирмы выглядела неплохо, а вот остальное… Факс стоял на выходе из коридора, в полутемной нише.

– Девушка… – сказал Микка, хмуря брови на страницы, которые держал в руках.

– Да?

Кутасов поднял глаза и позабыл о недостатках своего делового письма. Оператором за факсом сидела та самая девушка – в кудряшках. Значит, вчера ее все-таки взяли на работу.

– Девушка, м-мм… как вас зовут?

– Алена.

Она ответила, даже вежливо улыбнулась, но в уголках ее губ читался усталый сарказм: будто это все выглядело, как повод познакомиться, а подкат был до пошлости банальным.

– Я в смысле… отправите запрос?

Красивая все-таки барышня. А что в ней такого? Носик остренький, с маленькой горбинкой. Очень белая кожа, совершенно без следов загара, хотя лето только недавно подошло к концу. До сих пор одета в то странное вязаное платье серо-буро-малинового цвета с дырочками, через которые светится голая кожа. Спиральки на голове как недоваренные макарошки песочного, кое-где рыжеватого цвета…

– Отправите?

– Не сомневайтесь.

– Ладно… – он еще потоптался. – И когда они пришлют прайс на запрошенные позиции, примете? Я в отделе закупок тружусь.

– Конечно, приму. Совершенно естественным образом. Не волнуйтесь.

Девушка с усилием пробила пачку документов, ударив по степлеру маленькой узкой ладошкой, и быстро глянула на Кутасова из под кудряшек: «что-то еще?»

– Спасибо.

Пришлось идти на свое рабочее место, повода еще задержаться, совершенно не находилось. Уже входя в кабинет, Микка глянул в сторону колонны: были видны только голые, ослепительно белые ноги, обутые в какие-то несуразные ботики со стоптанными, скошенными вперед каблучками. Когда она разговаривала с ним, то подобрала эти свои белые ноги под себя, пряча заношенную обувку.

То, что одета она довольно бедно, придало Микке уверенности. Он, конечно, тоже не принц, только если в изгнании, но и она – точно, не принцесса: чего нос задирать? В смысле, с чего ему-то робеть. Нужно взять и пригласить куда-нибудь. Куда у них тут приглашают? Над зелеными предгорьями на ховерах прокатиться, на мелководье с дельфинами поплавать… – об этих вариантах можно надолго позабыть. Может, в живой театр? Или они тут сразу зовут симпатичную девушку к себе на квартиру?

Настроение у него ухнуло вниз. Возле колонны уже терся Вадик Ермолаев. О чем-то разглагольствовал, жестикулируя одной рукой. И Алена ему улыбалась и слушала его треп. Кутасов остро позавидовал его уверенности. Конечно, Ермолаев парень видный, симпатичный. Приглашает ее, наверное, в кафе…

Микка вернулся на свое место, отложил в сторону заявку с компьютерным монитором диаметром в девятнадцать дюймов – не нашел он при всем старании круглого монитора – и уткнулся в следующую.

– Подожди пока, Дмитрий, – сказал ему начальник. – Вот это срочно: проволока нужна медная. Потом займешься остальными. Совершенно не хватает людей в отделе. И то и се, теперь еще и прокат. В отдел продаж на обзвон людей набрали – велика трудность, а к нам абы кого не возьмешь?

С проволокой Кутасов разобрался лихо, еще с парой заявок, но настроение не улучшилось. То и дело поглядывал на часы над дверьми, а время еле ползло. Собственные его часы, наручные, перестали работать уже через несколько дней – отвалилась золотая шестерка на циферблате и застопорила стрелки. Предмет гордости, красивая вещица. Но, наверное, четыре вона – подозрительно дешево для Сейко… В переходе метро купил.

– Перфоратор – это что за зверь? – спросила его тихонько за спиной Женя Остроумова.

– Дрель такая ударная. Инструмент. Это к Борису Ефимовичу, – отвечал Кутасов так же негромко, возвращаясь к заявке с круглым монитором и снова откладывая ее.

Каратаев все замечал. Потянул бланк со стола Микки.

– Что тут у тебя? С чем бьешься? А ясно… Девушка перепутала, не понимает разницы между диаметром и диагональю. Нужно объяснить. Нет, лучше не по телефону, – остановил он, пораженного внезапным открытием, Кутасова. – Сходи и вежливо растолкуй, сколько эта корова твоего времени угробила. Так аккуратнее будет.

Кутасов пошел искать восемнадцатый столик. За ним сидела дама лет сорока. Кажется, ничего такого он диспетчерке не сказал, но женщина тяжело задышала, покрылась вся красными пятнами: и шея и голые руки, а на глазах ее выступили слезы. Страшно представить, что было бы, если Микка принялся по телефону ее промах объяснять, не видя реакции.

Пришлось сглаживать углы, шутить. На силу Микка убрался оттуда, но, кажется, Валерия успокоилась – так ее звали.

– Ну как ты? Адаптируешься? – в коридоре Кутасова остановил Ермолаев.

– Ничего, нормально, – коротко ответил Микка.

– Нагрузка у вас в отделе дай боже. Я знаю, – в пальцах Вадик привычно разминал сигарету. – Ты смотри, если что, я всегда помогу. Веник у вас там заскучать и расслабиться не даст. – Это он про начальника, Вениамина Николаевича. У него значит, подходящее прозвище имеется. – Ты, Митя, откуда сам? Не местный же? Видно, что понаехал… Вот. У нас за спиной московская родня не стоит – тети с квартирами, бабушки с пирожками – таким как мы нужно держаться вместе.

Ну вот как на него сердиться, и за что? За то, что он девушкам больше нравится? Ну это же свинство, не по-мужски.

Постояли минутку; Вадик объяснил, где лучше затариваться продуктами. На каком рынке можно недорого заморозку купить, какие напитки нельзя приобретать – палево. Информация была очень кстати. А то Микка сунулся было в магазин возле дома: раз, два – подъемные деньги почти все и улетели. Все-таки центр города. Куратор, почему-то, в такие мелочи в разговорах с подопечным не входил.

Возвращаясь в свой отдел, Микка старательно не смотрел в сторону ниши и все же не удержался, бросил взгляд и убедился, что белые ноги на месте.

– Я перекурить, – сказал интеллигентный Борис Ефимович, откатываясь от своего рабочего места спиной вперед и лихо разворачиваясь на колесиках кресла. В руках у него была пачка сигарет, зажигалка и глянцевый еженедельник.

– Я тоже. Можно? – спросил Микка

Начальник рассеянно кивнул. Удивительный факт: какое бы срочное и неотложное дело не висело над душой, какая бы запарка не случилась, но перекурить всегда являлось уважительной причиной, объясняющей и перекрывающей почти все – аргументом. А если хорошенько подумать, ведь практически наркотическая зависимость.

Местные нещадно вредили своему здоровью, поглощая дым табака – местного вида растительных алкалоидов. Начало любого дела знаменовалось перекуром, уже начатый процесс неоднократно прерывался также перекуром и завершение обязательно им же увенчивалось. Событием достойным такого порядка считалось даже выход из метро, переход улицы и так далее. Про чашечку кофе и говорить не приходиться. В приличном заведении для этого выделялись специальные места, назывались они курилками. Понять это было трудно. Они бы еще опиумом закусывали… Впрочем, таких вещей – несуразных и нелогичных на Эрде хватало. Памятуя пожелание куратора, всячески налаживать социальные связи, по пути с работы, на Семеновской Микка купил пачку сигарет, вечером и попробовал. Дым на вкус был мерзкий, хватило пол сигареты, чтобы голова закружилась, перед глазами поползи зеленые круги и к глотке подкатил рвотный позыв. Ничего себе удовольствие… Но Микка свою норму узнал.

В курилке народу оказалась целая уйма. Дымили здесь и Ермолаев – он разговаривал с Софочкой – и барышни из отдела продаж. Микка еще их не до конца запомнил, но уже своих как-то различал: чудилось что-то такое, не чужое… Тусовались здесь люди и из других контор, а еще и институтские; этих легко было различить – они по какой-то причине ходили в белых халатах. Может, они в этом видели некую кастовость, могли смотреть на коммерсантов свысока. Хоть в этом – говорят, в институте зарплата начислялась не ахти какая, да и ту частенько задерживали.

Кутасов пристроился рядом с Борисом Ефимовичем, развернувшим уже свой журнальчик, прикурил и осторожненько затянулся.

– Дичайшая вещь, – рассказывал худой чернявый мужчина с острым подвижным кадыком. – За окном – даже не Бологое, уже какой-то полустанок приграничный, не работающий еще со времен Ельцина, глухая ночь, а этот чудак, на большую букву «М», требует, чтобы девушка сошла, потому что у нее, видите ли, паспорт невалидатный.

– А она что, невинна? – прищурилась Софочка, выпуская дым в сторону инженера.

– Че-го?!

– Ну, невиновна?

– Ну да, у нее действительно паспорт еще блядской (пардон, барышни, за мой французский) этой Московской концессии и в чемоданчике у нее типа контрабанда – несколько пачек обезбола, но совесть у тебя есть? Или раз ты кокарду на лоб нацепил, то ты теперь уполномочен быть форменной скотиной? Ему и так и этак: «Ну чего ты к девчонке прицепился? Как она будет отсюда выбираться? Ночью! А что с ней в этом захолустье могут сделать, не думал? Отвяжись от нее». А пограничник уперся, и патронташ у него на ремне этак расстегнут: это значит, хочет, чтобы ему подмазали. Ну, мой товарищ ему и вломил. И в сердцах вломил лишнего, кровь течет по харе… Потом выяснилось: глаз ему здорово повредил.

– Быстрая карма в действии, – отозвался кто-то ближе к лестнице.

– А? Конечно. Любое зло должно быть наказано.

– Да, – негромко отозвался Борис Ефимович, не поднимая глаз от журнальной страницы. – А всякое добро должно быть учтено.

Но инженер услышал. На секунду он замолчал и сквозь клубы сизого дыма вгляделся в сторону Кваши.

– А что? Что-то не так, уважаемый? Подлецов, допустим, нужно учить, – сказал инженер. – Разве не так, господа-товарищи?

Если не брать в расчет Квашу, нарочито погрузившегося в свое чтение, курилка была, в общем, согласна: кто-то гукнул, кто-то просто кивнул, но рассказчик точно заслуживал большей поддержки. Микка проглотил дым, сморщился и выставил большой палец.

– Вашему приятелю не позавидуешь, – сказал другой инженер. Халат его, не очень уже новый, был тщательно выстиран и выглажен; под халатом виднелся приличный серый костюм. – Теперь начнут таскать по дознавателям. Замучают процессуальными действиями…

– Так уже таскают! – подтвердил чернявый. – Он же, глядишь, еще и виноватый выйдет. Насилие же!

– …А в Северо-Западной республике такой хлыщ на ответственную работу вовсе не попал бы, дудки! Это у нас всем заправляют демагоги, чтобы воровать было сподручнее, и законы у них родятся такие же нудные, а в Ленинграде люди четкие и конкретные – профессионалы. Не зря наши думцы отбиваются от Федерации.

Лицо у инженера было под стать его опрятной одежде: гладко выбритое, с правильными чертами, очень аккуратная прическа… ямочки на щеках, но губы сжаты в твердую линию. Взгляд серых глаз – прямой и холодноватый.

– Но законные процедуры все-таки идут, – опять, не отрываясь от чтения, заметил Борис Ефимович.

– Ха! – сказал Ермолаев. – Ха-ха!

Аккуратный инженер с ласковым прищуром смотрел на Квашу. Микка почувствовал себя неловко, будто он с несуразным Борисом Ефимовичем заодно. Раз он тут стоит рядом.

– А вы, значит, считаете, что эта средневековая раздробленность дело хорошее? Проверки эти на границах… Может, вас этот халдей, что в глаз получил, вообще как-то особенно вдохновляет?

– Нет, – сказал Кваша, отрывая от подоконника свой худой зад и выпрямляясь. Смотрел он в сторону, а журнальчик свой на нужной странице заложил длинным пальцем.

– Ладно, мальчики! – твердым голоском сказала секретарша Софочка и бросила сигаретку в плевательницу. – И девочки тоже! Хватит трепаться, работать надо. По рабочим местам!

Инженер с ямочками сложил руки на груди и ухмыльнулся.

Кутасов притушил сигарету. В этот раз он докурил ее почти до конца, а тошнота была вполне терпимой – так, где-то на дальних подступах. Возвращался он в контору, стараясь держаться поближе к Вадику. Все-таки, в отличие от чопорного Бориса Ефимовича, Вадик был свой парень, с ним легко общаться, на любую тему. Сейчас он накоротко объяснял, как работники института воспринимают «коммерсов» – то есть их всех, конторских, – что они в их глазах, как сыр в масле катаются, продались с потрохами золотому тельцу.

– Там, конечно, есть неплохие ребята, но ты лучше пока не лезь к ним близко. Даже отгрести можно – они бывают на взводе.

Впереди, как бык перед стадом, шла Софочка, она же и нажала кнопку звонка на двери в контору; ручкой секретарша отодвинула высунувшегося хмурого охранника и звонко поцокала каблучками по надраенному мастикой полу.

– А в нашей конторе… – наклонился к Микке Вадик, – тоже все не просто. Тут неудобно, я тебе при случае растолкую, как и с кем в твоем отделе нужно держаться. Там есть нюансы…

– Ты про Ефима Борисовича?

– Кваша? – хмыкнул Ермолаев. – Да с ним все понятно: интеллигент вшивый, что с него взять… я после тебе покажу.

Кутасов кивнул и, забывшись, посмотрел на часы; в раздражении, потряс рукой возле уха.

– Что там у тебя? – спросил Вадик.

– Да… ничего, – Микке стыдно было признаться, что как лошара купил паленые часы.

– Ну-ка снимай, снимай – посмотрю. Я это дело умею. Что тут у нас? Ага…

После работы Микка зашел в институтское кафе, благо располагалось оно все равно по пути – в фойе между первым этажом и их третьим. Выглядело оно без претензий: возле левой от входа стены находился буфет, со стойкой и витриной холодильника, а справа и у окон на улицу имелось полтора десятка квадратных столиков. Некоторые сдвинуты вместе и за ними сидели компаниями.

Микка взял две вареных сосиски и винегрет, подумав, добавил к заказу бутылочку «Балтики». Усталая буфетчица, не спрашивая, открыла пробку и одела сверху на горлышко перевернутый граненый стакан. Микка украдкой посматривал на столики, на открытую входную дверь. В зале были еще девушки из их отдела, но той новой девушки со спиральками между ними он не видел. Кутасов взял поднос и пошел в сторону окон. Внизу, по другой стороне улицы, прочь от института шли Ермолаев и Алена. Фигурки были маленькие, искаженные углом зрения, а окно здесь было просто окно – лист прозрачного силиката; не увеличить, не зафиксировать, чтобы потом пересмотреть, но это – точно они. Ну и хорошо. Ну и пожалуйста.

– Садитесь к нам, Дмитрий…

Оказывается, нагруженный подносом, он стоял возле столика Жени Остроумовой. Она делила его с Борисом Ефимовичем.

Микка сел спиной к окну, сгорбился и уткнулся в салат и сосиски. Следовало что-нибудь сказать, какую-нибудь пустую коммуникативную фразу, но совершенно не хотелось. Он и не стал. Тем более что коллеги через минуту продолжили прерванный его появлением разговор.

– А вы с этим не согласны, Борис Ефимович? – Женя отложила вилку на край своей тарелки.

Кваша вежливо подлил пива в ее стакан, затем – в свой.

– Это сложный вопрос, Женечка. Один из вечных, проклятых вопросов. Видишь ли, обращаясь к своему жизненному опыту, я не могу утверждать, что человек не должен сопротивляться злу, используя иногда для этого даже прямое насилие. Также для меня несомненно, что если у человека есть физическая возможность, нужно вступаться за слабых, гонимых, противодействовать преступлению, происходящему на его глазах, и прочее, и прочее – понятно. Правда, у меня имеется стойкое убеждение, что добро, которое не задумываясь бьет в рожу, сразу превращается в нечто другое.

– И во что же? – встрял с вопросом Кутасов.

Он понял, что Кваша пересказывал Остроумовой историю того чернявого инженера и вдруг отчего-то раздражился.

– Не знаю, Митя. Ничего, что я к тебе так обращаюсь? Но добро, у которого всегда наготове пудовые кулаки, это уже и не добро вовсе… Но только разговор же в курилке шел не об этом.

– А о чем же тогда?

– О власти. Тот инженер довольно недвусмысленно подразумевал, что устанавливать правила игры должны особые люди, избранные. Не избранные на каких-либо выборах или вытянувшие жребий, как у нас, а обладающие некоторой элитарностью – умственная аристократия. Куда он, полагаю, и себя заносит. Остальным же – людям обыкновенным, недалеким, нужно беспрекословно подчиниться начальству и этим законам и смирно жить в безопасности своими обыденными жизнями.

– А вы не согласны?

– Нет.

– Ну вы бы и высказали тогда ему свою точку зрения.

– Точка зрения, Митя, она как задница – она есть, но всем ее показывать не нужно. Ни к чему это… Извини, Женя.

От куратора домой Микка пришел ближе к одиннадцать. Шел пешком, и вместо двадцати минут шлепал по лужам почти час. Сил не осталось. Дело в том, что запах озона в квартире Порфирия Карловича в этот раз отсутствовал – то есть его не чувствовалось вовсе. Может, его никогда и не было!

Сразу от порога включил телевизор. На кухне включил проводное радио. Даже зачем-то чайник. Больше включать было нечего. За целый день Микка не успел и минуту подумать над своим делом. В транспорте: в метрополитене и трамвае – отвлекала толчея, разнообразие лиц и образов. На работе – вообще все новое, запарка, не до этого. А сегодня у куратора Кутасова оглушило страхом, что он ошибся, и нуль-передатчика у того нет. Прогулка пешком тоже не помогла. Наоборот, появилось беспокойство, что так и пойдет: с утра до вечера все будет пролетать, лица мелькать, он погрузится в жизнь Эрды и со временем станет совсем местным… Как же отсюда вырваться?

Сириус всемогущий!.. Кто его знает, слышит ли он вообще тебя на этой планете. В этой дыре на краю галактики. Сети здесь только в зародыше, а бытовые приборы отвратительно примитивные.

Микка встал на колени возле кровати, взглянул в черный проем окна. «За что мне это, Сириус? Я не виноват, Сириус, – мне просто не повезло».

4 глава.

Сны были суматошные и дерганные, мучительные именно этой своей мельтешащей пестротой, а снилось теперь Кутасову одно и то же, и целые ночи напролет. Заявки на его столе накапливались, к нему без остановки приносили все новые, новые, и ни одну заявку он обработать нормально не мог – все они были шизофренические и искать требовалось не товары, а этические и нравственные определения, устанавливать цену не фитингам и картриджам – базовым принципам межличностного общения и коммуникативным условностям.

А по утрам за оком снова висело низкое московское небо, того же свинцового оттенка, что и дорожное покрытие на улице, так что можно даже не отдергивать портьеры, светлее не становилось… Микка спускал ноги на коврик, клал тяжелую голову на руки; его подсознание продолжало переваривать ночное задание.

К счастью, прошло некоторое время, и мозг приноровился, справился с потогонным темпом и перестал насылать кошмары. Работа в «Вудстоке» все еще требовала напряжения, высокой концентрации, но постепенно превращалась в рутину. С куратором Кутасов тоже, кажется, нашел верный тон. Не такой уж он был и нудный старик.