Крестный путь патриарха. Жизнь и церковное служение патриарха Московского и всея Руси Сергия (Страгородского)

Корабль Добровольческого флота «Кострома»

[Из открытых источников]

На борту предстояло пробыть долгих два месяца. Уже вечером Сергий заполняет свой дневник первыми впечатлениями от расставания с Россией: сведениями о некоторых своих попутчиках, с кем удалось познакомиться; о маршруте плавания и планах, среди которых изучение японского языка, чтение книг. С ним его «хорошие друзья» – японский перевод Октоиха, «Лексикон» Рошкевича, «Грамматика японского языка» Смирнова, американское издание Нового Завета на японском языке. Разглядывая таинственные иероглифы, за которыми пока только угадывалось их значение, Сергий понимал, что все это, чтобы быть принятым в далекой и чужой стране, придется изучить и уже после этого других учить Христовой жизни.

На следующий день в десять с половиной утра был молебен. На верхней палубе устроили что-то вроде палатки из больших флагов. Поставили покрытый золотым облачением стол. На нем – икону, крест, Евангелие, два подсвечника. Составился импровизированный хор из случайно нашедшихся певцов. Другая служба устроена была в семь часов вечера для команды и пассажиров третьего класса. Так отныне и завелось во время всего плавания, за исключением дней ненастных и штормовых. Сергий был единственным священником на корабле, а потому и выбора у него не было – служил ежедневно, а потом к нему по всяким вопросам стали постоянно обращаться офицеры и матросы из команды и из числа пассажиров.

Первая большая остановка – Константинополь. По мере приближения к берегу становились видными холмы, кипарисы, минареты, дворцы, дома, а на заднем плане – Святая София. Чудесный, дивный город! В компании таких же любопытных россиян Сергий сошел на берег, устремившись к Софии. Вблизи все оказалось не так торжественно и дивно: какое-то скопление сооружений и пристроек, некрасивые, облезлые они загромождали Храм. Вошли во внутренний двор, обнесенный высоким забором. Посредине огромный фонтан, вокруг палатки и просто столы, заваленные всякой всячиной. Наконец вошли в самый собор – велика, грандиозна Святая София! Но как-то тяжело созерцать ее поруганное величие. Этот мусульманский помост на месте алтаря, эти неуклюжие почти до полу спускающиеся тощие люстры, эти нелепые зеленые щиты, которыми закрыты христианские изображения над и между арками! Как это все грустно, как это диссонирует, как это неуместно здесь! Громадная площадь храма устлана циновками. У стен какие-то загородки. Посредине огромные доски с возвышениями и без них, должно быть, места каких-нибудь мулл. На левой стороне (от входа) у алтаря (бывшего) на колонках крытое место султана. Кое-где, больше у дверей, были видны коленопреклоненные фигуры молящихся мусульман. Иногда доносились их всхлипывания и бормотание. А когда-то целые сотни священников, диаконов и певцов в богатейших одеждах наполняли теперь опустевший и уничтоженный алтарь. Когда-то было здесь великолепие, перед которым бледнел храм Соломона. Все прошло. Все поругано, заброшено, осквернено. Тяжело и грустно…[28]

Константинополь. Храм Святой Софии. Открытка

Начало XX в.

[Из архива автора]

Константинополь. Храм Святой Софии. Открытка

Начало XX в.

[Из архива автора]

На улицах Константинополя. Танцующие дервиши. Открытка

Начало XX в.

[Из архива автора]

Вышли в Средиземное море… И здесь столкнулись с тем, о чем все знали, читали и даже готовились. Стояла мертвая зыбь. Ни ветра, ни волн, а пароход качается. Пассажиры приготовились страдать морской болезнью. Ни в Аден, ни в Перим зайти не удалось – там свирепствовала холера. Была лишь небольшая остановка в Порт-Саиде для заправки водой и топливом, и вновь в путь. Пассажиры были готовы созерцать рукотворное восьмое чудо света – Суэцкий канал. Но вскоре все поняли, что жестоко просчитались. Грандиозность канала умом понятна, но незаметна, особенно с борта большого парохода, каким была «Кострома». Канал казался канавой, а его берега были томительно однообразны, пустынны, желты. С трудом дождались, когда наконец прошли, проползли канал и вышли в Красное море.

За бортом день за днем вода… вода… кругом вода. Изредка попадались встречные пароходы, рыбацкие шхуны, а еще зеленые и желтые, гористые и низменные острова. На горизонте, в дымке или в прозрачном и чистом воздухе, берега стран, названия которых юный миссионер знал только по картам и атласам… А вот теперь он рядом с ними, видит наяву. Ветер как назло стих. Температура поднялась до 26 градусов. В каюте нельзя было пробыть и нескольких минут. Все высыпали на палубу и проводили там весь день. Над палубой натянули двойной тент, но и под ним было не легче. Удушающая смертельная жара. Особенно тяжело было на нижней палубе. Несколько человек умерло, не справившись с жарой.

Наконец достигли о. Цейлон и встали на рейд в Коломбо. Пока корабль в течение нескольких дней стоял, заправлялся и брал на борт попутный груз, наиболее смелые, среди них и Сергий, сошли на берег и отправились на экскурсию – осматривать окрестности и достопримечательности и даже совершили путешествие вглубь острова, в г. Канди – священное для буддистов место.

И опять в море… Пинанг… Сингапур… Вскоре встали на рейд Владивостока. С палубы Сергий разглядывал еще недавно бывший таким далеким, а теперь такой близкий российский город. Можно ли будет сойти на берег, что будет далее – все было покрыто мраком неизвестности, так как пришло сообщение, что в Нагасаки холера и корабль туда зайти не может. Сойти где-то ранее Сергий тоже не мог, так как он имел поручение сопроводить до Владивостока группу переселенцев, которые проживали на нижней палубе. Как быть, что предпринять???

9 октября Сергий сидел за утренним чаем в компании попутчиков, готовившихся рискнуть сойти на берег. Среди публики, поднявшейся на борт «Костромы», оказался агент Добровольного флота. Его обступили, и тут же зашла речь о возможных вариантах добраться до Нагасаки.

– Пойдет ли «Кострома» в Нагасаки, – поинтересовался Сергий.

– По всей вероятности, нет, – был ответ. – Ее за это в Одессе засадят в карантин дней на 38. Сегодня-завтра весь груз с вашего корабля передадут на корабль «Владивосток». Можете потом перебраться туда и вы. Да, если угодно, я могу и сегодня отправить вас в Нагасаки, – вдруг заявил агент и продолжил: «Сегодня идет туда датский пароход-грузовик. Конечно, вы не найдете на нем таких удобств, как у нас, но до Нагасаки доберетесь. Только вы ведь не согласитесь сидеть на их габерсупах[29]?»

– Как не согласимся?! Конечно, согласимся. Чем скорее окажемся в Японии, тем лучше! – послышался хор голосов.

– Этот пароход уходит в 10 часов вечера. Нужно торопиться. Если кто готов, я дам знать на пароход, и вас примут.

Сергий оставил свой чай, взял шляпу и через пять минут уже трясся в шарабане по улицам Владивостока: нужно купить билеты, собрать багаж, переехать с «Костромы» на датский пароход. В общем, времени в обрез. Удалось уладить все достаточно быстро. Вернувшись на «Кострому», собрал вещи, определил часть груза к передаче на другой корабль, направлявшийся в Японию. Наскоро попрощавшись с попутчиками, Сергий в десять часов вечера вступил на палубу судна «Frithjof Nansen». Через четверть часа пароход дал последний свисток и вдоль борта «Костромы» пошел в открытое море. «Костромичи» высыпали на ют, оттуда раздалось их прощальное «ура», флаг трижды опустился (морской поклон), и «Кострома», бывшая столь длительное время гостеприимным домом, постепенно скрылась за горизонтом.

Новый корабль действительно и по размерам был мал, и удобств никаких, но он шел в сторону Японии… 13-го вечером стал виден Нагасакский маяк. Сергий и его сотоварищи по путешествию около 12 часов ночи спустились в каюты, чтобы провести последнюю ночь в море. Спалось, однако же, плохо. Мысль о том, что за бортом Япония и что завтра они вступят на твердую почву, не давала заснуть.

Утренний кофе в кают-компании на «Nansen’e» состоялся в семь утра. За прозрачными дверями было видно, как коридор и палуба наполняются японцами в кимоно, которые обращались к «господам туристам» со всевозможными предложениями. Спустя пару часов вещи были свезены на берег, но оказалось, что необходимо соблюсти еще некоторые формальности, без чего отправиться в Токио было невозможно…

Лишь 20 октября из российского консульства был получен толстый лист глянцевой бумаги, на котором стояли китайские и японские буквы, краснели два огромных штемпеля с иероглифами, а среди этой «красоты» виднелись слова «иеромонах Сергий Страгородский», написанные по-французски. Теперь надо было из Нагасаки пароходом «Jokohama-maru» добраться до Кобе. А оттуда на вечернем поезде отправиться в Токио.

Япония, гора Фудзияма

[Из открытых источников]

На следующее утро из окна вагона открылась новая страна – бесконечно зеленая Япония! На горах виднелись сосновые леса, в долинах – возделанные поля, деревеньки под соломенными крышами. Потом пошли горы, долины, туннели, мосты. Вдруг из-за поворота открылся вид на священную Фудзияму! Казалось, что она своей уходящей в небеса конической, блестящей от снега вершиной господствовала над всем вокруг и… даже над миром.

Еще час-полтора, и поезд медленно подошел к платформе токийского вокзала. На вокзале целая армия рикшей расхватывала пассажиров. «Суругадай Николай… Суругадай Николай», – повторял Сергий, заранее заученную фразу, поворачиваясь в разные стороны, но молодые парни лишь смущенно улыбались и отворачивались. Наконец нашелся тот, кто понял, что хочет молодой иностранец. Японец-возница усадил Сергия на двухколесную ручную тележку и быстро повез ее по шумным столичным улицам, через парки, по мостам через рвы и сквозь диковинные ворота дворцов. А вокруг люди, так же непохожие на россиян, как непохожи и их жилища, и сам мир, в котором они живут. Возница, молодой парень, бежит быстро, только изредка поглядывает на белого человека в черном одеянии. Наверное, и у него в голове пронеслась мысль о непохожести мира под названием «Россия», из которого прибыл этот иностранец, на родную и такую любимую им страну.

Вдали показался холм – это и был тот самый «Суругадай», паривший над всей окружающей местностью. А на ребре холма белел православный храм, сияя своим крестом на чистом небе. Подумалось: «Вот оно, это знамя Христово, поднятое из самой середины язычества, смело проповедавшее Христа пред лицом всего Мира». Сергий перекрестился и облегченно вздохнул.

Возница, ни о чем не спрашивая Сергия (видно, действительно ему приходилось здесь бывать), остановился возле ничем непримечательного двухэтажного здания. Всем своим видом и вежливыми жестами он старался объяснить, что путешествие закончено, надо идти в дом. На крыльцо вышла какая-то японка и неожиданно по-русски пригласила Сергия войти, сказав, что владыка давно ждет гостя.

Приехавшего проводили в приемную. Сергий осмотрелся: это была маленькая комнатка, стены которой были сплошь увешаны гравюрами. В ней стояли стол, диван, несколько стульев. Подумалось: «Тесновато и темновато». Но вот звук быстрых шагов. С лестницы спустился очень высокий человек в подряснике, перехваченном вышитым поясом. Это был «апостол Японии» епископ Николай (Касаткин), подвизавшийся здесь уже более 30 лет.

– Милости просим, – быстро заговорил он, благословляя Сергия широким крестом, – пожалуйте, располагайтесь в нашей гостиной.

Архиепископ Николай (Касаткин), начальник Японской духовной миссии

[Из архива автора]

30 марта 1880 г., согласно определению Святейшего синода, хиротонисан в Троицком соборе Александро-Невской лавры во епископа Ревельского, викария Рижской епархии, с откомандированием в Японию. 24 марта 1906 г. возведен в сан архиепископа. 10 апреля 1970 г. решением Священного синода Московского патриархата причислен к лику святых.

После длинной дороги был предложен традиционный чай, а затем отправились в храм, чтобы отслужить благодарственный молебен по случаю приезда. Проследовали через различные помещения Миссии, где текла обычная церковная жизнь. Вот младший класс семинарии… Ученики сидели по-японски на полу, поджав под себя ноги. Вместо парт перед ними стояли низенькие и длинные скамейки. Шел урок китайского языка, и маленькие японцы старательно выводили большими кистями самые невозможные китайские иероглифы. Учитель с кафедры «закрякал, зашипел» и совсем рассыпался в реверансах. Это был старичок, маленький, худой, бритый, давно принявший христианство. Преосвященный Николай оставил гостя в классе, а сам пошел собирать свою паству в церковь по случаю приезда нового члена Миссии.

Чуть позже за Сергием пришел гонец и повел его в храм Миссии, благо и располагался он рядом с классом. Храм, небольшой, но уютный, постепенно наполнялся людьми. Сергий с любопытством смотрел на свою новую паству. Вот попарно тихо прошли ученицы женской школы с несколькими учителями. Побойчее, но тоже сравнительно скромно, вошли и разместились семинаристы с преподавателями. Началась служба, ее возглавил епископ Николай, прислуживали ему японский священник и дьякон. Служили на японском языке, только преосвященный Николай для вновь прибывшего говорил возгласы и читал Евангелие по-славянски. Пел, и довольно хорошо, хор. Пели и все присутствующие в храме, человек сто. Напевы были знакомы Сергию, но только слова другие.

Епископ Николай после службы оставил все свои дела и провел иеромонаха Сергия по своим владениям. Прежде всего он показал строящийся Никольский собор, напоминавший византийскую базилику и потому казавшийся чем-то диковинным в окружении типичных невысоких японских строений. Затем осмотрели церковную школу, художественную мастерскую, семинарию, общежитие для семинаристов и дома для преподавателей.

И на следующий день владыка Николай был рядом с Сергием. Он повез его в другой православный храм, располагавшийся в квартале Коози-мац. При небольшом храме были еще катехизаторская школа и детский сад для маленьких японцев. Всего в то время в Токио насчитывалось около трех тысяч православных христиан. Каждая община имела во главе катехизатора, который жил в церковном доме, где и происходили различные церковные собрания. На богослужение все собирались или в Миссии, или в квартале Коози-мац.

Даже краткое знакомство с Миссией производило впечатление. Сергий в дневнике записал: «Да, жизнь здесь кипит повсюду: и в школах, и в канцелярии, и на постройках, и все это стоит на одном Преосвященном Николае, везде он, все им начато и поддерживается».

В честь гостя из России часов в восемь вечера в общежитии семинарии, в самой большой комнате собрались семинаристы. Они сидели за низенькими столами-скамейками, перед каждым из них лежали гостинцы, маленькие чашечки для японского чая, чайники с горячей водой. В переднем углу стоял европейский стол, покрытый роскошным байковым одеялом. На столе блестел огромный самовар, стоял какой-то цветок в банке, и возвышались горой всякие угощения. Все это для почетных посетителей, т. е. для учителей и миссионеров. В середине, у передней стены, которая была вся завешана длинными бумажными лентами с какими-то китайскими надписями, стоял другой стол, маленький, уже без всяких угощений, на нем стояли только чайник с холодной водой и стакан. Это была кафедра для ораторов, а непонятные иероглифы на лентах на передней стене – не что иное, как темы, на которые предполагалось говорить в этот вечер.

Пришел епископ, все хором пропели «Царю Небесный» (по-японски), и вечер начался. К импровизированной кафедре выходил кто-либо из ораторов и важно-преважно развивал перед публикой выбранную им замысловатую тему. Несколько человек говорило по-японски, двое по-русски. Содержанием речей служил приезд, нужды японской церкви, горячо говорилось о призвании проповедников и пастырей. Ораторы были весьма солидны. Держали себя вполне по-ораторски, непременно каждый несколько раз пил воду из стакана.

Молодой иеромонах сразу же включился в дела Миссии. Служить ему пришлось в Токио, Осаке и Киото. Запись в дневнике свидетельствует: «Я странствовал по Японии, посещая разбросанные всюду наши многочисленные христианские общины или разыскивая затерявшихся при частых перемещениях и одиноких христиан».

Стремясь быть ближе к пастве, Сергий приступил к изучению японского языка[30]. Его учителем был тот самый старичок, которого он встретил в семинарском классе сразу после своего прибытия в Миссию. Учитель прекрасный, только он из вежливости иногда не поправлял ошибок, отчего порой случались казусы. Но, как бы то ни было, каждое утро Сергий, напившись чаю и отогревшись от ночного холода, встречал своего учителя. Тот, прежде всего с поклоном, низко опустив голову, подходил к иеромонаху Сергию под благословение. У японцев установился обычай принимать благословение не руками, а головой. И только после этого начинался очередной урок. Усердие и старание в скором времени дадут хорошие результаты.

…С конца ноября 1890 по январь 1891 г. иеромонах Сергий находился в Осаке. Он жил в церковном доме, и здесь же в большой комнате размещался храм. B первое же воскресенье служили обедницу. Пело, и совсем неплохо, несколько христиан мужчин и женщин. Христиан собралось весьма мало, да и как-то сиротливо, по-видимому, чувствовали они себя в полупустом зале. Сергий говорил ектеньи и возгласы по бумажкам: японские слова были написаны русскими буквами.

После богослужения молодой миссионер дал в своем сердце зарок: изо дня в день по вечерам ходить по христианским домам для знакомства и назидания. Просить, умолять, призывать своих слушателей и собеседников, использовать все свое красноречие, но добиваться роста православной общины. Видно, Господь не оставил этих трудов без благословения: христиане, проживавшие в Осаке, постепенно собрались в тесную церковную общину, исправно посещали богослужения. Мало того: они то и дело отыскивали затерявшихся издавна или только переселившихся откуда-либо христиан и приводили их в церковь.

На страницах дневника продолжали появляться подробные записи впечатлений от увиденного и познанного. В виде писем «русского миссионера» некоторые из дневниковых записей были вскоре публикованы в российских журналах, вызвав неподдельный интерес в обществе. О многих сторонах жизни японцев, об особенностях их характера читатели смогли впервые узнать из этих писем. В одном из них есть и такие строки: «Все в Японии мило, красиво; прекрасны их цветы, но они не благоухают. Прелестны их птички, но они не поют. Изысканно любезны и ласковы японцы, но у них нет поцелуев, даже между родителями и детьми. Вы проходите точно в панораме, видите природу, города, людей, но все это только картины, только внешняя сторона жизни, скрывающая пустоту». Эта «пустота», воспринимавшаяся автором сродни «язычеству», объяснялась им слабым распространением среди японцев христианства, православия, которые, как ему казалось, только и могут наполнить человека и общество смыслом бытия.

Следующим пунктом миссионерского служения стал город Киото, куда Сергий приехал в январе 1891 г. Здесь уже имелся катехизатор, но еще молодой и неопытный. Взамен ему направили одного из свободных учителей семинарии, а Сергию предстояло помогать ему советом, а главное, служить, как говорил Сергий, «вывеской» потому что имя иностранца еще привлекало японцев. По воскресным дням Сергий и его напарник выезжали в город и ближайшие пригороды, чтобы посетить свою паству, а также снимаемый Миссией дом, где проходили общие службы, собиравшие, как правило, 15–20 японцев.

Япония, Токио. Никольский собор Японской духовной миссии

1891

[Из открытых источников]

На 24 февраля было намечено торжественное освящение новопостроенного собора Миссии. Преосвященный Николай вызвал в Токио Сергия, чтобы тот мог принять участие в подготовке и проведении общецерковного торжества.

В условленный день, в восемь часов, раздался первый в Токио удар православного колокола. До сих пор служба совершалась без звона, а теперь в Миссии имелся звонарь, прибывший из России. При освящении собора Воскресения Христова[31] вместе с епископом служили 19 священников (в том числе трое русских) и четыре диакона. Прекрасно пел хор в 150 человек – семинаристы и ученицы женской школы. Собор был переполнен народом, хотя пускали по билетам, т. е. только христиан и их близких. Присутствовали члены дипломатического корпуса, представители почти всех инославных Миссий, много разных здешних знаменитостей, ученых, литераторов и пр. Море «язычников» в несколько тысяч человек собралось вокруг ограды Миссии.

В последующие дни собор во время служб был переполнен молящимися и любопытными «язычниками». Решено было открывать собор для осмотра каждый день, было и видно, как беспрерывно к нему подходят группы по пять-десять человек и не только из Токио, но и из других японских провинций. Сложилась практика, когда всякого, кто приезжал в столицу осматривать достопримечательности, извозчики непременно везли к православному собору. У всех посетителей неизменно возникал вопрос: зачем все это, что это за вера? Чтобы пояснить и разъяснить, начать с «язычниками» разговор о вере, выделили специального человека, который постоянно находился в соборе и отвечал на многочисленные вопросы.

29 апреля – понедельник Фоминой недели. С утра Сергий вместе с членами Миссии и немногочисленными православными японцами ходили на кладбище, чтобы навестить родные христианские могилы и помолиться с христианами. После обеда Сергий преспокойно сидел с английской газетой и читал описание путешествия цесаревича Николая Александровича по южной Японии, о приеме, устроенном ему в Кобе. Вдруг в комнату, как всегда, быстро вбегает епископ Николай:

– Что же Вы? Поедемте!

– Куда? Зачем?

– Да разве Вы не знаете? Ведь, цесаревич ранен около Киото. Поедемте в посольство служить молебен.

Известие было ошеломляющее. Срочно выехали в российское посольство, где застали полнейшее смятение: приготовления к приему приостановлены, царила тяжелая неизвестность. Показали поступившую телеграмму: «Близ Киото один полицейский ударил Цесаревича саблей по голове; хотя раны глубоки, но состояние духа твердое». Но и она мало что разъясняла и возбуждала всякие опасения: что там? чем все это кончилось? Епископ Николай намеревался было служить благодарственный молебен об избавлении от смерти, но, видя царившую в посольстве неопределенность, решил провести службу о болящем, как наиболее подходящую к обстоятельствам. После молебна, собравшись все вместе, делились впечатлениями, опасениями, написали цесаревичу телеграмму от всей русской колонии. Новых известий не поступало, и церковная делегация покинула посольство, так и не дождавшись ничего определенного.

Сразу по возвращении в Миссию известие о ранении цесаревича быстро распространилось в округе. К епископу стали приходить христиане с выражением соболезнования и сочувствия.

Некоторое время спустя из посольства пришло известие, что цесаревич переехал в Киото и что правительство посылает туда экстренный поезд, на котором могут ехать все желающие из русских. Преосвященный направился туда. Чувство неизвестности еще оставалось, но появилась и некоторая уверенность, что опасность не так велика, если можно было сразу после нападения переехать в Киото.

Между тем, двери собора были отперты, в окнах светился огонь. Оказывается, ученики и ученицы школ Миссии самостоятельно собрались там, чтобы вместе со своим духовником молиться о здравии цесаревича. На следующий день служили молебен во всех токийских церквях. Это было очень необычно, поскольку в общественном сознании японцев молитва за чужого государя недопустима, воспринимается как измена своему государству.

Весь вечер и следующий день в кабинет Сергия приходили один за другим христиане-японцы с выражением сочувствия. Все были смущены и удручены. Говорили о «пятне позора», легшем на Японию.

1 мая вернулся преосвященный Николай с утешительными известиями: цесаревич ранен легко и теперь поправляется. Он сообщил, что был очень милостиво принят цесаревичем, который благодарил епископа за молитвенную помощь и сказал, что из-за одного человека он отнюдь не переменил своего доброго мнения о Японии. Вскоре стало известно, что наследник из Киото прибыл в Кобе на русское военное судно и вся русская эскадра отбыла во Владивосток. Волнение, произведенное покушением, стало понемногу спадать.