Полная версия
Одно незабываемое путешествие в Тартарары
Алексей Корнелюк
Одно незабываемое путешествие в Тартарары
Глава 1
Очередь вытянутой кишкой выстроилась к единственному работающему окошку. Окошку, в котором выдают билеты на все четыре стороны.
Толкая по гранитному полу сумку, я медленно приближался к цели.
Люди в очереди зевали, вздрагивая всем телом, закрывали рты ладошками, причмокивали – и так до тех пор, пока в их руках не хрустели отпечатанные билеты.
– Следующий.
Чем не колония муравьёв?
– Следующий.
Чем не фастфуд, где вместо картошки фри и гамбургера тебе выдают право войти в автобус? Фастбус.
– Следующий.
Мне наступают на пятку, и, оглянувшись, я зыркаю на дылду с лицом безучастного манекена. Дылдакена.
– Следующий.
Я изрядно надышался духами от впереди стоящей дамы.
– Следующий…
Вижу, как мужчина филигранно залазит в ухо мизинцем с длиннющим ногтем.
– Следующий.
Спина уходит влево… и я готов сделать заказ.
– Здрасьте, мне, пожалуйста (чизбургер, горчицу и два огурчика)…
Дама за перегородкой смотрит на меня потухшим взглядом. В нём читается два слова: «бери и вали». Ох, тут три слова…
Я проглатываю невысказанную шутку и прошу билет до Колывани. Рассчитываюсь. Смотрю на отросшие корни, на маникюр в стиле «я сама умею», клацающий по клавиатуре. Прощаюсь, кладу билет в карман и прохожу к выходу.
Плечо оттягивает сумка. Влажный прохладный воздух облизывает лицо.
Я сверяюсь с часами – полтретьего ночи.
До отправления 15 минут. Автобус на третьем перроне.
Пахнет чебуреками. Пахнет тальком на волосах женщин, обнимающих своих детей. Пахнет переменами.
Мне бы заподозрить что-то неладное… почувствовать, что на этот раз всё будет иначе. Но всё было как обычно. Асфальт блестит от росы. На небе тусклым блином висит луна. Курильщики, стоя одной ногой на ступенях, а другой поднимаясь, делают торопливые последние тяжки.
Я оттягиваю этот момент. Момент, когда придётся сражаться за подлокотник. За право развалить колени. Окна автобуса запотеют, в салоне от раскрытых храпящих ртов поднимется чесночно-луковый аромат. Но всё это будет, когда я войду.
Водитель заводит мотор, и из выхлопной трубы, тарахтя, вырывается чёрный сгусток.
Я вхожу на борт – и всё летит в тартарары.
Глава 2
Обхватив широкий обруч руля, водила смачно втянул сопли. Это было… эффектно, что тут скажешь.
– Билет, – захрипел он.
– Момент, – ответил я.
Прохлопал задние карманы… упс… передние – упс… внутренний карман – УПС! Слишком много «упс» за 30 секунд, знаю, но я облажался, и мой билет, который я точно… точно вам говорю, сложил в левый карман джинсов… Оу… испарился! ПУФ – и нет его. Вот вам ещё слово из трёх букв. И когда терпение водилы стало иссякать, я сам сдал назад, чтобы не быть посланным комбинацией из других трёх букв.
Автобус чихнул выхлопными газами и тронулся, оставив меня одного на перроне.
– Б*я… – выдохнул я – три другие буквы, точно описывающие моё душевное состояние.
В кармане позвякивала мелочь, отложенная на беляш.
И не спрашивайте, сколько деньжат было на моём банковском счету… это некрасиво.
Сойдёмся на том, что моё материальное состояние можно свести к слову из шести букв. Первая – «П», последняя – «Ц». Догадаетесь сами.
В целом, не в деньгах счастье, но я не уверен, что это правда.
Подхватив сумку, я вернулся к привокзальной кассе и обнаружил, что весь народ как-то рассосался.
Тихо так… шаги гулко разносятся эхом по фойе.
Бам-бам-бам… а я худенький, но по звуку – точно великан!
Женщина посмотрела на меня. Я посмотрел на неё. Искры между нами не вспыхнуло. Я улыбнулся. Она – нет.
– Что вам?
– Я у вас билет брал до Колывани, вы его не видели?
Она хлопнула глазами… Видимо, думает.
– Не видела.
Лаконично.
– Когда следующий до Колывани?
– В 12 дня.
Оу, не женщина, а справочник. Это даже возбуждающе как-то. Но тайминг меня не устроил – что я буду делать эту прорву времени?
Потарабанив пальцами по столешнице, спрашиваю:
– А пораньше нет?
– Нет.
Если ваша фантазия работает хорошо, то вы запросто представите говорящую жабу. Знаете, ответ был не «нет», а «НЕЕЕТ» – по-жабьи, как «КВААА», только «НЕЕЕТ».
Я шлёпнул ладошкой и отчалил.
В главном зале взглянул на табло с рейсами, направлениями, временем – и всё смешалось, как смешивается новенький набор пластилина в руках гиперактивного ребёнка.
В зале ожидания похрапывал старик, прикрытый газетой.
На каждом «Хрррр» газетка втягивалась. На каждом «фьююю» – газетка поднималась.
Магия.
Хрррр… фьюююю.
Уфф… поскрежетав челюстью, я пошёл на выход.
На улице всё так же – конденсат на асфальте, луна будто подкинутый хозяйкой блин, приклеенный к чернющему небу…
Вы это уже слышали, так что перейдём к новым деталям.
Мусор. Мусор был везде. Дворники взяли отгул или объявили забастовку. Уж не знаю, что стряслось, но этикеточки, упаковочки, фантички как перекати-поле носились туда-сюда…
Я случайно пнул пластиковую бутылку – на асфальт полилась ядовито-оранжевого цвета жижа.
За автовокзалом по автостраде проехал мотоцикл, громыхая мотором: ВРАААААМ!
Я ещё раз пнул бутылку – на этот раз нарочно. Стало легче. Немного легче.
Бутылка укатилась в дальний угол, где находились другие перроны.
Автовокзал вымер. Будто кастинг-площадка с массовкой объявила перерыв, оставив меня одного с этой пластиковой бутылкой.
Зайдя за угол, я увидел тот самый автобус, в который входить НЕ СТОИЛО!
Если бы к этому времени изобрели машину времени – вот такая тавтология —
я бы не задумываясь примчался бы в 16 мая 2025 года и сказал бы самому себе:
– Гриша, не входи в него ни при каких обстоятельствах!
Помолчал бы… и добавил:
– А ещё вложи деньги в компании, торгующие кремнием.
Но никто не появился…
И, брякая мелочью, оставленной на беляш, я подошёл к автобусу.
Глава 3
Автобус, надо сказать, был красив – насколько вообще автобусы могут быть красивыми. Ухожен, сверкал, как ёлочная игрушка в свете гирлянд. От него пахло… санями Деда Мороза. Веяло праздником.
Я, вообще-то, серьёзно. Не преувеличиваю ни капли. Вы ещё по ходу книги поймёте, что я тот ещё скряга на слова. Не автобус, а акула!
Захожу.
Водитель с хрустом свернул газету и взглянул на меня.
– Э… здрасьте, – чешу затылок и, вытянув шею, вглядываюсь в полумрак салона. – А вы куда едете?
– А куда нужно?
Я прищурился:
– Ну, в Колывань.
– Ну, в Колывань доедем. Забегай.
Мило. Очень мило. Таща за собой сумку и задевая кресла краями, я прошёл вглубь салона.
Чёрт! Тут пахнет как в кинотеатре! Я аж от удивления-наcлаждения-возбуждения прикрыл глаза.
Салон был пуст, и я брякнулся на самые дальние кресла. Чтобы укачало. Чтобы ямы сделали своё дело. БАМ – колесо влетает в котловину, днище чиркает… Чем не БАЮ-БАЙ? Ой, точнее – БАМ-ю-БАЙ, вот так достовернее.
Сумку разместил рядом.
Спрашиваю:
– А когда поедем?
Двери, как по команде, захлопнулись. Мотор заурчал, и мы тронулись.
Не сиденья – а чудо! Никаких усыпанных перхотью подголовников. Ни разлитой газировки на полу. Ни жвачек в подстаканнике. Первый, провалиться мне пропадом, класс!
Так… а где тут ручка, чтобы опустить спинку…
Вот она. Потянул – и спинка без скрипа, без заедания пошла вниз, и я размяк, как печенюха, вымоченная в стакане тёплого молока.
Боже, тут удобнее, чем дома в кровати!
Место для ног – ВО!
Место для рук – ВО!
Что-то подсказывало: поездочка мне обойдётся в приличную сумму.
Но… сон…
Ааау… – я зевнул и, как воробушек, вжался в кресло.
Мягкое, пахнущее карамелью сиденье.
На таком автобусе хоть в медовый месяц с красавицей-женой!
Медленно и верно, на 37-й овце, я уснул.
Не мне вам объяснять, как это происходит: внутренний диалог смолкает, кто-то выключает внутренний бубнёж – и ты проваливаешься в Нигделяндию (овцы, кстати, тоже).
Снов не было. Или, по крайней мере, я их не запомнил, а проснулся внезапно.
Колесо подпрыгнуло на колдобине, и мою сонную башку откинуло на чужое кресло.
Веки открылись. Потирая ушибленное место, я хлопал глазами, не соображая, где это я. Кости ныли, спина затекла…
Зевнул. Посмотрел в окно – и рот так и застыл в раззявленном состоянии.
Святые-пресвятые!
Мы петляли по просёлочной дороге, прорываясь сквозь джунгли!
Я вскочил и побежал к водителю. Слова не поспевали за действиями. Не добежав, я рухнул между кресел. Отлёжанная нога просто отключилась, и я, как на ходулях, бабахнулся с воплем:
– АЙБЛЕАЙ (тут три слова, но получилось одно)!
Растянувшись в проходе, я взглянул на водилу и увидел лишь краешек локтя. Пёстрая, вырви-глаз рубашка сползала по его загорелой коже.
У меня был один вопрос:
– ЧТО ТУТ, ЧЁРТ ВОЗЬМИ, ПРОИСХОДИТ!?
(Был и второй вопрос: где он взял такую рубашку?, но я приберёг его на потом.)
Сейчас нужно было встать – пока автобус на полном ходу несётся по просёлочной дороге.
И я встал, дрожа всем телом. Медленно, придерживаясь за подлокотники кресел, подошёл к водиле…
Глава 4
Для ясности – Колывань находится в Новосибирской области. Это там, где холодно. Ага. У нас не растут пальмы, а хотелось бы. Кипарисы, лианы доступны только по телеку. Но сейчас я собственными глазами наблюдаю это буйство зелени.
ЧЁРТ! ЧЁРТ! ЧЁРТ!
Я щипаю себя, тяну за мочку уха, набираю в лёгкие воздух и держу заряд до колик в животе. Что там ещё нужно сделать, чтобы проснуться? Посмотреть на руки? Ну, смотрю… Ладони стиснули подлокотники соседних кресел. Меня трясёт – мы поднимаемся по серпантину.
Я прям чувствую, как на лбу набухает и пухнет-пухнет-пухнет венка!
А водила насвистывает знакомую мелодию.
– Эй!
В зеркале заднего вида встречаемся глазами. Его губы, сложенные трубочкой, растягиваются в широкую улыбку:
– Привет, соня!
Он ещё и лыбится – уму непостижимо! Я переношу вес тела вперёд и, как орангутан, перемахиваю на следующий подлокотник… Ещё каких-то четыре ряда… Чуть-чуть…
Автобус берёт резко налево, и меня тянет вбок – на кресла.
Я заваливаюсь в дырку между спинками кресел. Выругиваюсь и головой ударяюсь о сидушку. Выползаю… Работаю ягодицами и плечами по-пластунски, в режиме дождевого червя. Волосы взъерошены, на затылке зреет шишак.
– Ты бы пристегнулся!
Я не отвечаю. Ещё три ряда… два… ай-яй-яй – снова заворот. Но на этот раз я намертво вцепился руками в кресло.
Сажусь за водилой. Пригибаю шею и ищу зелёный фон, кронштейны, студийные камеры, рельсы, на которые установили этот автобус! НО НЕТ! Всё взаправду. Из приоткрытого окна на меня дует вполне такой настоящий ветер. Пахнет цветами, летит пыльца… или что это жёлтое такое?
– Ты спал как убитый, я решил тебя не будить!
Зачем он так орёт? Я пригибаюсь к поручню и вижу, что у него в правом ухе наушник.
Ну ясно – видимо, режиссёры дают команды, что сказать и когда… Неясно только, почему настолько правдоподобные джунгли.
– УЧУ АНГЛИЙСКИЙ! АНДЭРСТЭНД? – и пальцами показывает на вставленный наушник.
Я проваливаюсь в кресло. Безнадёжно опоздал. На семейном вечере подадут не говядину, а меня на вертеле. Я же обещал! И что мне прикажете сказать? Сел на автобус до Колывани и оказался в джунглях, да? Что за оправдание пятиклашки? «Я дико извиняюсь, не сделал домашку, так как дневник съела собака»?
Ну… всё. Мне конец. Я уже представил гневное лицо матери, осуждающий взгляд отца и туповатый вид старшего братца. Впрочем, у брательника это перманентное состояние.
– Как мы сюда попали? – выдыхаю я.
– Ехали-ехали – и приехали! Ол райт?
Бляяяяяха-муха… Я опускаю на лицо влажную от пота ладошку и сквозь неё бурчу:
– Вы же говорили, в Колывань поедет автобус!
– Ну, говорил – значит, поедет.
– А КАК МЫ В ДЖУНГЛЯХ ОКАЗАЛИСЬ, ЧЁРТ ВОЗЬМИ?! – взрываюсь я.
– Тихо-тихо, малыш, – водила ногтем подцепляет наушник и кидает его на приборную панель. – Чего раскричался-то так? Ты же сам хотел уехать, куда глаза глядят.
– Я?
– Ну.
Я, скривив лицо, смотрю на него… затем сквозь него. Мой взгляд – тупой луч пронзающего непонимания.
– Тебе напомнить?
– Нечего мне напоминать, я всё прекрасно помню! – сжимаю до побелевших костяшек поручень. – Я зашёл и отчётливо сказал про КО-ЛЫ-ВАНЬ!
– Ай хирьююю, – опять улыбка. На этот раз как у дворецкого, который вместо чаевых получил мятную жевачку. – На, смотри сам.
И, щёлкнув пальцами, он запускает внутренний проектор… Считайте склейку. Когда оператор берёт камерой резко вверх – и накладывается следующий кадр.
ТОЛЬКО ЭТО НЕ КИНО, А ЖИЗНЬ! Спецэффекты остаются в кино, но здесь, господи всемогущий… я попал в жуткий переплёт. Я бы обделался, если бы мог, но прямая кишка встала зигзагом от увиденного.
Глава 5
Стопка с плеском принимает заряд текилы.
Лайм, брызгая соком, щиплет губы.
Слизываю кристаллики соли.
По горлу обжигающее пойло лавиной проскальзывает в желудок.
Я закрываю глаза, запрокинув голову.
– Уффф, ябадабаду!
В клубе играет техно. Надин исполняет коронный номер. Даже отсюда, из-за барной стойки, видны капельки пота на её загорелом теле.
Она идёт крест-накрест по подиуму, и я наблюдаю, как трутся внутренние части её бёдер. Туфли на шпильках. Трусики в стразах. Задние бретельки лифчика расстёгнуты, Надин придерживает груди правой рукой. Подходит к шесту… Я наваливаюсь на барную стойку… Чёрт, локти вляпываются в липкую жижу.
Не спуская глаз с Надин, наблюдаю, как, она хватает шест руками, и её ноги вспарывают воздух и возносятся к потолку.
Сжав бёдрами шест, она выпускает лифчик, и я вижу округлые, силиконовые груди, стоящие точно шарики.
Она проворачивается вокруг шеста. Ещё раз… Ещё раз…
Текила берёт своё, техно глубоким басом массирует грудную клетку.
Все взоры – клерков, банкиров, юристов, политиканов, женатых, гуляющих и неженатых мужиков – прикованы к Надин.
На развороте она вытягивает руку, и волосы спадающим водопадом расстилаются по подиуму.
Она чертовски хороша. Не женщина, а кошка. Она знает себе цену и берёт своё не без сантиментов. Я уже говорил, что она кошка? Если да, то… простите, текила.
Покажи, что ты хочешь… желаешь её – и ты в ловушке. Она выдоит тебя на приват-танцах, на допах и эксклюзивах. Только успевай доставать бабло. Кэш. Исключительно кэш. Придерживай её влажные, разгорячённые бёдра и оставляй Ярославль и Хабаровск в ниточке от трусиков. Даже не думай совать ей Москву – ты погибнешь в её глазах. Перестанешь быть мужчиной, не спасёт густая борода, накачанные бицепсы и счета на Кайманах. Только кэш – хрустящий афродизиак.
Когда смена закончилась, я протирал стаканы.
Голова гудела, последний клиент, заблевавший пол туалета и бледный, как растёкшаяся ряженка, свалил в 4:20 утра…
Пусть катится колобок. Я ухмыльнулся, вспомнив, как, заказывая «Кровавую Мэри», он стягивал с тугого жирного пальца обручальное кольцо. Как же… Тут все такие.
Находчивые и смышлёные, не забудьте только смыть тональник с щёк, слюнявые, похотливые мужчинки.
Закинув в мусор последний пустой пакет от сока, я пересчитал оставленный бабосик на чай. Не густо…
Давно известно, что самые жирные чаевые остаются в тонких трусиках танцовщиц. Нам, барменам, остаётся только глазеть на бесплатные танцы и догоняться… ой, извините – дегустировать коктейли. За счёт заведения.
Цокая каблуками, из гримёрки вышла Надин.
– НАДИН! – стянув с шеи полотенце, я на ходу скинул его на стойку и побежал за ней.
Не останавливаясь, виляя бёдрами, она шла на выход.
– ДА ПОДОЖДИ ТЫ!
Резко остановившись, она посмотрела на меня. Макияж смыт. Волосы собраны в хвостик. Жуёт жвачку. Взгляд уставший.
– Есть минутка поговорить?
Она смотрит через плечо. Надувает пузырь.
– Говори.
Я, сложив руки в карманы и потупив глаза в пол, выпаливаю:
– Мы можем сходить кофе выпить…
Пауза. Пауза. Чёрт, пауза. Долгие, невозможно долгие пять секунд.
– Тут рядом неплохое кафе, я угощаю.
Пузырь лопается. Поднимаю глаза. Она берёт меня за щёку – как пупса. Вверх. Вниз. Вверх. Вниз. Я ощущаю холод от её пальцев. Чувствую запах её духов.
– Нет.
Каблуки разворачиваются. Надин уходит.
В этом «нет» собрано всё самое ужасное, пакостное, что может напридумывать себе мужчина.
Кто я для неё? Бармен на зарплате? Паренёк, который после двадцати семи лет не смог найти нормальную работу и околачивается здесь, в этом полумраке, разливая один напиток за другим?
Кто я для неё? Пустое место. Мальчик «налей–рассчитай».
Камера удаляется… оставив меня в центре танцпола.
В клубе было тихо – разве что швабра уборщицы возюкалась туда-сюда. Но в голове у меня играла грустная музыка. Кавер на песню Эминема и Дайдо. Да, точно вам говорю. У меня неплохой музыкальный вкус.
– Вот тогда-то ты и сказал, цитирую: «Провались всё пропадом».
Я снова сидел в трясущемся автобусе и с отвисшей челюстью не понимал, как это ему удалось выкинуть такой трюк?
Глава 6
– Ловкость рук и никакой магии, – опередил меня водитель.
Я задумчиво качнул головой и резко сдёрнул с себя куртку. Мои импульсивные движения не поддавались объяснению – я действовал точно истеричка.
Пальцы, как китайские палочки, проскакивали между пуговиц. Долбанная клетчатая рубашка. Стянув и её, я, сидя с голым торсом, стал осматривать руки… вены… плечи… Посмотрел на пузо… достал пупочный комочек.
– Куда… – не отрываясь от осмотра тела, я продолжил: – вы меня накачали? Кольнули, пока я спал?.. Или дело в парах, пущенных через вентиляцию? Новый вид колёс? Порошок? Капли для глаз? Яд лягушки? Да… Я УГАДАЛ!?
Водила разразился смехом.
– Может, хватит?
Ржёт.
– Да хорош.
Ржёт.
– Ну серьёзно, достал.
Водила принялся вытирать слёзы… Его «аха-ха» сошло на редкие «хо… хо… хо…» – как у китайской игрушки, у которой сели батарейки.
– Оденься, будь добор. Дал пузу подышать – достаточно.
Я, не отрываясь от затылка водителя, наощупь положил пятерню на соседнее кресло. Рубашки не было… Повернув голову, я увидел, что рубашка вместе с курткой свалилась вниз.
Ну отлично… Нагнувшись, незаметно понюхал подмышки. Пахнет всё как раньше… Я знаю (читал в смысле), что от наркоты обильно потеешь, но сейчас всё чисто.
Я почесал затылок, ещё раз взглянул на вены и принялся залазить правой рукой в рукав.
– Убедился, что сам хотел провалиться в тартарары?
Закончив со вторым рукавом, я принялся за пуговицы.
– Ну, раз… может, сказанул. Это же фигура речи такая…
– Раз? Ха! А что ты скажешь на это? – водитель щёлкнул пальцами, и прямо перед моими глазами появились восемь экранов. Четыре вверху и четыре внизу, как в дополненной реальности.
Челюсть поползла вниз. Я стек по сидушке.
– Твою мать…
На экранах были кадры со мной. Как если бы кто-то снимал это на скрытую камеру.
– Давай начнём с этого.
Левый верхний экран ожил, и из динамиков автобуса послышался плеск воды.
Я разглядывал себя, сидящего на толчке. Штаны спущены, напротив меня – раковина с открытым краном.
– Не можешь ходить по-большому без звукового сопровождения?
Мне было не до шуточек. Я внимательно изучал белый кафель на стенах, свою скрюченную позу – точно торшер в гостиной. Я, наклонившись вперёд, навис над телефоном.
– Провалиться мне проподом, – заключил я, тужась и выдав «шпуньк». Затем обернулся и нажал на смыв.
– Бьюсь об заклад, у тебя был повод это сказать, – подбодрил меня Водитель и переключился на второй экран.
Я сижу в баре. Подпираю рукой подбородок. Икаю… разглядываю принесённый счёт и от выпитого виски прихожу к выводу, что счёт мой оброс лишним нулём справа. Чернила на кассовом чеке съехали, что ли?
– Проаавалисямнепроводом, – пробурчала моя копия и снова икнула.
– Ты сказал: «Провалиться мне пропадом», – подал голос Водитель.
Я посмотрел на него взглядом библиотекаря, увидевшего порванный корешок.
– Идём дальше.
Ожил третий экран.
Я одной рукой придерживаюсь за дверь общественного туалета, второй – держусь за живот. Даже отсюда чувствуется вонь от обилия мочи, пущенной мимо унитаза.
– Три… два… пли! – озвучил крутитель баранки.
Из горла, как из жерла вулкана, полилась лава.
– Прова… блеее… лить… блеее… мне… блеееееее…
– Давай следующий.
– Эй, я не договорил! – встрял я. – Не считается.
– Считается.
– Это ещё почему?
Въехав в ямку, автобус дёрнулся, и я подпрыгнул на заднице.
– Ты подумал об этом – и этого достаточно, – Водила одной рукой закрыл окно и поглядел на меня.
– И что из этого вытекает?
– То, что ты провалился пропадом.
– Ааааа… Ну теперь мне всё ясно.
Вскочив с места, я побежал по проходу назад, и вслед мне летели слова:
– НЕ ДЕЛАЙ ЭТОГО!
Но было уже поздно.
Глава 7
А сделал я вот что…
Хорошо разбежавшись, я решил бросить вызов законам физики.
Внимание: в ход пойдёт неустаревающее в кинематографе замедление времени. Бьюсь об заклад, ваша фантазия всё дорисует как надо, но я, если что, подстрахую – расскажу, куда навести свой взор.
Итак, прыжок…
Пятки отлипают от пола. Темечко тянется ввысь… выше… выше… и ударяется об обшивку автобуса.
Глухой удар – нечто среднее между БАМ и ДУФ.
В глазах – искры. Зубы стукнулись друг о друга. Я прикрываю глаза и валюсь в проход между креслами.
Руки ударяются о спинки, сиденья… Моё тело неуклонно… Нет, не так – у нас же замедленная съёмка: неееееееууууууууклоооооннооооо тянется к полу.
Камера этого талантливого оператора успевает сделать 360 градусов вокруг падающего тела. Не спрашивайте, как – я не силён в этом. Но вам вдруг становятся видны то застрявшая жвачка в рифлёной подошве кроссовок, то летящая перхоть от взъерошенных волос, то моё перекошенное от боли лицо. А потом я подбородком клацаюсь об пол. Шея хрустит в трёх… четырёх местах. Что-то вроде: хрусь-хрусь-хрусь-хрусь – и из груди вырывается стон.
Время возвращается на круги своя, и мы оставляем замедление до следующего уместного раза.
– Оуууууууу…
Как же больно… Я удерживаю все ниточки мужественности, чтобы не расплакаться.
Это похоже на то, как в 8 классе, стоя на воротах, я получил мячом в лицо. Только сейчас я получил целую серию таких пенальти в фейс. Я не преувеличиваю – боль такая, что аж в висках стучит.
По вибрации на полу я понял, что мы куда-то съехали. Засвистели колодки на тормозных дисках, и моё тело дёрнулось, как залежавшийся студень.
За спиной раздались шаги. Я не в силах был подняться – так и лежал, прижавшись щекой к миллионам микробов на полу.
– Красиво получилось.
– Рад, что тебе понравилось, – пробурчал я, проверяя языком зубы… вроде все на месте. – Почему я не просыпаюсь?
– Потому что это не сон.
Я прикрыл глаза.
– Не верю.
Слышно было, как он чешет щетину на лице.
– Тогда продолжай валяться. А я пока кости разомну.
Шаги удалились. Щёлкнула дверь – и я резко поднялся.
Правая кисть ныла, а на вене назревал ушиб. Тряся рукой точно градусником, я прошёл в начало автобуса… наклонил голову, всматриваясь в зелень. Всё же это были не совсем тропики. Много растений были мне знакомы… может, это Сочи?
Пока я раздумывал об этом, в салон залетела бабочка. Вспорхнув от плеча к плечу, она наконец уселась мне на макушку. Я застыл, боясь её спугнуть. Выпрямился. Посмотрел в зеркало заднего вида на себя со стороны.
Раскрыв крылья – цвета дубовой ветки с узорами, напоминающими хищный взгляд птицы, – она приковала к себе мой заворожённый взгляд. Я смотрел на её булавочного вида усики. На глазки, как две чёрные икринки. И чем дольше я на неё смотрел, тем меньше чувствовал боль в теле – как будто она вытягивала из меня увечья, которые я сам себе нанёс. Но было что-то ещё. Мне стало спокойнее. Легче. Нервозность, раздражительность таяли на глазах.
