Забери меня отсюда

– Ты тоже иди, – высунулся Пирс из подсобки. Кудри были скручены на затылке в фигу, на кончике носа еле-еле держались очки. – Мне тут всё равно кое-что надо закончить, а посетителей вроде нет.

Тина молча кивнула, глотая дурацкий всхлип, с силой потёрла глаза и выскочила на улицу.

Домой идти не хотелось.

Она долго плутала по боковым улочкам, пока не стемнело окончательно. Заскочила в супермаркет, докупила кошачьего корма, обезжиренных йогуртов и хлеба. Зачем-то схватила банку оливок, пусть и знала, что вряд ли откроет её; взяла кофе навынос и выпила его, сидя на низенькой оградке чьего-то садика. Гортензии, серые в ночном сумраке, колыхались на ветру, словно клубы пены, – точно так же, как прошлым летом.

И позапрошлым.

«Ничего не меняется».

Намотав на запястье шуршащие ручки целлофанового пакета, Тина медленно брела по дороге – мимо закрытых магазинов, мимо стадиона, освещённого тусклым прожектором на длинной, шаткой с виду мачте. Мост через Кёнвальд выглядел как сувенирная открытка: широкая каменная дуга, грубоватая и древняя, два жёлтых фонаря – по одному на каждом берегу, согбенные ивы, полощущие ветви в реке. И вода – чёрная, глянцевая, непроглядная.

Оказавшись на мосту, Тина поставила пакет у ног и перегнулась через перила. Камень ещё не успел остыть; прикасаться к шершавой, рельефной поверхности было приятно. Собственное отражение внизу напоминало то ли утопленника, то ли удавленника; замшевый пиджак цвета топлёного молока скорее походил на саван, а свесившаяся через плечо коса – на висельную верёвку. Луна плавала рядом, большое сияющее пятно, единственное по-настоящему яркое, словно свет от фонарей увязал в воде, как мошкара – в мазуте.

Тоска, смутная после ночного кошмара, стала теперь невыносимой.

– Кто-нибудь, – выдохнула Тина шёпотом с такой страстью, какой сама от себя не ожидала. – Кто-нибудь, пожалуйста… Забери меня отсюда.

Пальцы точно примёрзли к перилам.

Мигнул и погас правый фонарь, затем левый, с тихим хлопком. Луна в реке покачнулась и поплыла против течения, размазываясь по глади реки призрачным человеческим силуэтом. Ветер всколыхнул ивовые ветви, вывернул до противного, стонущего скрипа, ударил в спину – холодно, холодно, слишком холодно для лета. Река выгнулась навстречу мосту, и в мертвенном лунном свете, расплёсканном по воде, из глубины проступил бледный лик…

– Х-ха!

Тина с усилием выпрямила спину, точно судорогой сведённую, отодрала ладони от перил, кажется оставляя ошмётки кожи, – и побежала, сперва вниз, с моста, потом по дороге, вдоль парка, и вверх, по холму, всё быстрее, сильными размашистыми шагами, иногда вовсе не чувствуя под ногами земли. Кое-как добралась до дома, отомкнула дверь с третьей попытки, задвинула щеколду.

Колени ослабели.

До спальни она добиралась ползком и залезла под одеяло, как была – в пиджаке и джинсах. Тряслась почти до самого утра, едва чувствуя, как кошки сбегаются и укладываются вокруг тёплым мурчащим кольцом.

«Я сказала не те слова, – проносилась по кругу одна и та же мысль. – Неправильные слова в неправильном месте. И меня услышали. Услышали…»

Но в дверь так никто и не вломился. Будильник прозвенел ровно в половине седьмого, приглашая на пробежку.

У порога обнаружился забытый на мосту целлофановый пакет – мокрый насквозь, с кошачьим кормом, хлебом, йогуртом, но почему-то без банки оливок.

Глава 2

Назойливое внимание

Первым порывом было избавиться от пакета, как избавляется от улик серийный убийца: вырыть яму в саду, залить бензином и поджечь. Но вместо этого Тина разрезала намокший хлеб на ломти и подсушила в микроволновке в режиме гриля, корм одинаковыми горками рассыпала по шести мискам – и обессиленно уселась на холодный пол, поджав под себя ноги. Кошки, изголодавшиеся накануне, набросились на угощение с хищным урчанием. Королева, наполовину опустошив свою миску, принялась тягать сухарики по одному – цепляла когтистой лапой, долго гоняла по плитам и только потом лениво, нехотя разгрызала.

«Охотится, – отстранённо подумала Тина. – Или играет. Интересно, а со мной?..»

Доводить эту мысль до логического конца – река, призрак в воде, погасшие фонари, невесомые шаги за спиной, цепочка холодных капель на пороге – не было никакого желания.

Пиджак давил на плечи; футболка пропахла по́том. Когда Королева потёрлась хребтом о колено, а потом вдруг чихнула, Тина словно очнулась. Вскочила на ноги, поставила наконец чайник, грохнула во френч-пресс целые две с половиной ложки кофе и поплескала в лицо водой, в три погибели согнувшись над маленькой раковиной. Глаза горели; веки у отражения в стеклянной дверце были гротескно распухшими, глаза – по-кроличьи красными, а не серо-голубыми.

– И как я на работу пойду, Аманда меня сожрёт вопросами, – пробормотала Тина.

В последний раз она так же выглядела́ наутро после похорон деда, но тогда хотя бы причина была уважительной… Сейчас всё произошедшее ночью казалось просто кошмарным сном.

Внезапно загрохотало требовательно дверное кольцо – массивное, отполированное множеством прикосновений. Лет сто назад его частенько использовали по назначению, конечно, но теперь этот анахронизм предпочитала нормальному электрическому звонку только одна гостья.

– Привет, Уиллоу, – болезненно улыбнулась Тина, приоткрыв дверь. Заставить себя снять страховочную цепочку до конца она так и не смогла, но гордилась уже тем, что не слишком долго пялилась в глазок, прежде чем отодвинуть щеколду. – Уже закончила с газетами?

Девчонка таращилась на неё снизу вверх, сунув руки в карманы: вырвиглазно розовая рубашка, шорты из обрезанных джинсов и кеды; сорок пять килограммов настороженной наглости, обеспокоенного нахальства. Велосипед валялся под кустом пионов.

Вопрос, разумеется, она проигнорировала.

– Ты сегодня не вышла на пробежку.

– Проспала…

Жалкая попытка, воистину.

– Врёшь. Мне снилась река. А кола у тебя есть? Холодная? А поесть что-нибудь? Отец с похмелья, не хочу пока возвращаться, он придирается, ну.

Уиллоу просочилась в дом-с-репутацией напористо и непринуждённо, почти как Королева. До её хвостатого величества не добрала от силы пару баллов, но кошек в этом плане вообще трудно обставить.

– Хлебом пахнет. Печёшь, что ли?

– Сушу. Он… намок.

– А-а, – протянула девчонка понимающе, словно каждый день перед завтраком сушила отсыревший хлеб. – Тогда лучше его нарезать, натереть чесноком – и на противень. Ну, или с перцем, сырным порошком и петрушкой… А ты вообще уже ела?

Тина неопределённо пожала плечами. Уиллоу просияла:

– Ну, я тогда сделаю что-нибудь! А ты пока голову помой.

– Зачем?

Вместо ответа Уиллоу провела рукой от виска к затылку. Тина рефлекторно повторила жест – и нащупала что-то жёсткое. В волосах запуталась плеть высохших речных водорослей, да так сильно, точно ночью её кто-то нарочно вплёл в косу.

– Да, действительно. – Голос прозвучал металлически и тихо, словно принадлежал другому человеку. – Гадость какая. Холодильник в твоём распоряжении, а я сейчас вернусь.

Ванная была занята: в раковине дрыхла пёстрая кошка, судя по настороженно торчащему уху – Альвильда собственной персоной. Её подобрал ещё дед, уже взрослой, с целым выводком котят-хулиганов. Малявок потихоньку пристроили по соседям и знакомым, а Альвильда поселилась у Мэйнардов и положила начало кошачьему разбойничьему отряду. Воды она не боялась совершенно и даже пару раз падала в ванну, когда Тина засыпала с книжкой и не успевала вовремя отгонять питомицу.

– Сгинь, – вздохнула Тина, махнув на неё полотенцем.

Альвильда фыркнула и стекла на пол одной большой пёстрой каплей, подтверждая постулат о жидких кошках.

Ванная была не такой уж большой, особенно если помнить о размерах дома. Однако здесь вполне помещалась не только душевая кабина, но и небольшая ванна, в которой не слишком высокая девушка вполне могла уместиться, согнув колени, и даже старомодный металлический шкафчик со стеклянными дверцами. Окно выходило в сад – хаотичная мозаика из цветного стекла, фиолетового, голубого, зелёного и жёлтого. Оно закрывалось на щеколду, как и дверь, – снаружи не откроешь при всём желании.

Руки у Тины немного тряслись.

«Надо успокоиться. Дома нет никого, кроме Уиллоу и кошек… Всё в порядке».

Она уже почти убедила себя в том, что просто увидела странный сон, когда влезла в кабину и открыла кран. Отрегулировала температуру, встала под душ – и только тогда осознала, что не так.

Вода, которая за все двадцать шесть лет в этом доме ни разу не прогрелась хотя бы до состояния парного молока, стала горячей.

В горле мгновенно пересохло. Сквозь матовый пластик ванная комната была видна смутно – разноцветное окошко, стул со сменной одеждой, полотенца и халат на крючке у двери, зеркало, раковина, домашние туфли… Никого. Даже Альвильда не царапалась снаружи – наверное, обиделась на бесцеремонное обращение.

«Даже если всё не в порядке, делай вид. Делай вид».

Заклинание, которое помогало уживаться в одном помещении с Амандой уже шесть лет, сработало и сейчас. Тина распустила косу, встала под струи воды – какое же блаженство, горячая в кои-то веки – и почти вслепую нашарила на полке флакон с шампунем. Дозатор нехотя выплюнул солидную порцию; пар в кабинке мгновенно пропитался густым сладким ароматом лесных фиалок и горьковато-свежим – ивовой коры.

Тина прекрасно помнила, что её шампунь пах карамельными яблоками.

«Делай вид».

Крепко-крепко зажмурившись – если ты не видишь, то и тебя не видят тоже, наивная детская магия, всегда работает, гарантия сто процентов, – она медленно взбила пену на волосах. Ванная заполнилась шелестом ивовых ветвей, скрипом замшелых дубовых сучьев, мелодичным говором реки, который нельзя перепутать ни с чем. Шорох ткани – полотенце упало или халат?

Тина не открывала глаза.

«Мертвецы могут идти рядом по той же дороге, – вертелось в голове старое, давно позабытое, кажется, вычитанное в книге, конечно, откуда же ещё? – Запугивать, угрожать, льстить… Но пока ты не заговоришь с ними сама – нет у них над тобой власти».

Босые пятки прошлёпали от двери к окну – нарочито громко, издевательски.

«Делай вид. Ты не слышишь. Ничего не происходит».

Она массировала голову так остервенело, что чуть не вырвала клок волос на затылке. Пальцы немели; дыхание перехватывало от фиалковой сладости и ивовой горечи…

Наверное, Тина ожидала чего-то подобного – кульминации кошмара, высшей точки невозможного – и только потому не вскрикнула, когда на спину ей легла холодная жёсткая ладонь.

Во рту появился привкус крови.

…а через мгновение в дверь забарабанила Уиллоу, и наваждение исчезло. Шампунь снова пах синтетическим яблоком. Вода, правда, лилась горячая – но может, это сама Тина просто слишком замёрзла?

– Эй, ты скоро? Еда остынет!

– Выхожу!

Она закрутила кран и выскочила из кабинки. Вода капала с мокрых волос на плитку, прочерчивая пунктирную линию вдоль цепочки следов – только её, маленьких и аккуратных, что бы ни нашёптывало разыгравшееся воображение. Кожу между лопаток саднило от ледяного прикосновения, но запотевшее зеркало отразило чистую спину – никаких инфернальных ожогов и отпечатков.

«Опухоль мозга иногда провоцирует галлюцинации, – подумала Тина и беззвучно рассмеялась, уткнувшись в зеркало лбом. – Наверно, дело совсем плохо, если мысль о смертельной болезни успокаивает».

– А ну, кыш! – заорала Уиллоу где-то вдалеке, судя по приглушённому звуку – на кухне. – Вот дуры!

«Кошки!»

Мгновенно позабыв о дурной мистике, Тина влезла в халат, в туфли, замотала голову полотенцем и выскочила из ванной. Опыт подсказывал, что ничего хорошего на кухне она не увидит…

В общем-то, верно. Мэйнардский прайд имени её хвостатого величества устроил целое представление.

Уиллоу приготовила простой, но исключительно ароматный завтрак – бросила на раскалённую сковородку ломтики бекона, обжарила, сверху на каждый положила по куску хлеба с выломанной серединой, внутрь залила яйца, запекла, выключила и оставила остывать, присыпав сыром и зеленью. А кошки, которые накануне вообще остались без ужина, не удовлетворились порцией сухого корма и решили пополнить запасы провизии самостоятельно – вдруг и сегодня хозяйка вернётся чёрт знает когда? И пока рыжая красавица Мата Хари томно мяукала в коридоре, отвлекая Уиллоу, банда во главе с Альвильдой общими усилиями спихнула в сторону тяжёлую крышку и попыталась добраться до источника райских ароматов, но в дерзкий план вкрались некоторые просчёты.

Во-первых, сковорода ещё не остыла.

Во-вторых, не остыла сама плита.

В-третьих, крышка не удержалась на краю стола и с артиллерийским грохотом рухнула на пол, вымощенный непробиваемой гранитной плиткой, сея ужас и панику в мохнатых рядах.

Итог – осколки закалённого стекла по всей кухне, опрокинутые во время отступательных манёвров перечница и солонка, а вдобавок – истошный кошачий ор, который, скорее всего, слышали даже в Форесте, если не в Сейнт-Джеймсе.

Самое интересное, что завтрак не пострадал – за исключением одного маленького корявого бутерброда, который стащила Королева. Её хвостатое величество благоразумно наблюдала за суматохой с подоконника, устроившись между кривыми геранями, и триумфально явилась лишь в самом финале.

– А когда ты стекло выносила, тут зазвонил телефон, – доверительным голосом сообщила Уиллоу. Она сидела на стуле задом наперёд, опираясь локтями на спинку, и догрызала второй бутерброд вприхлёбку с энергетиком – элитный кенийский кофе её совершенно не впечатлил. – Тебя женщина искала, с тоненьким таким голосом, говорила в нос: «Аллоу, а могу я услышать Ти-ину Мэйнард?»

«Аманда, кто же ещё».

Бутерброд сразу показался каким-то резиновым.

– А ты что?

Уиллоу состроила непроницаемо серьёзную физиономию и ответила низким хрипатым голосом:

– Сеструха избавляется от кое-чьих бренных останков в саду. А что, тебе тоже надо с этим помочь, детка?

Тина поперхнулась глотком кофе и согнулась пополам. Смеяться было стыдно, да и Аманда вряд ли спустила бы на тормозах настолько вульгарную шуточку, но после всего пережитого стресс требовал выхода.

– Больше так не делай, – попросила она, стараясь говорить строго. Получалось так себе, если честно. – А вдруг она вызовет копов?

Уиллоу ничуть не смутилась и цапнула со стола шоколадный батончик – между прочим, единственный.

– А ты им покажешь меня. И стекло разбитое. Посмотрят, плюнут и уйдут… Слушай, это ведь та блондинка была, ну, ваша? Миссис Биггл?

– Да, Аманда, – вздохнула Тина. – Наверняка хотела, чтобы я пришла пораньше и открыла библиотеку. Если один человек опаздывает – это ничего, но двое – это уже катастрофа. Хоть кто-то обязательно должен прийти вовремя.

– Перетопчется, – фыркнула Уиллоу. – И вообще, раз ты проспала пробежку, то на работу надо идти длинной дорогой. Самой длинной! И знаешь что? Мы пойдём вместе.

– Нет, – очень решительно и твёрдо сказала Тина.

А через пятнадцать минут она уже запирала входную дверь – в коротком вельветовом зелёном платье, коричневых легинсах и с рюкзаком за спиной вместо опостылевшей сумки. При каждом движении в термосе призывно булькал кофе; запахи из пекарни Кирков у подножия холма обещали неизъяснимое блаженство каждому, кто зайдёт и купит свежую слоёную «улитку» с корицей и грецким орехом.

– Быстрей, быстрей! – торопила Уиллоу. Она катила велосипед рядом, но время от времени вставала на педаль и проезжала на нём с десяток метров, как на самокате, отталкиваясь одной ногой. – В парке есть стол для пинг-понга. Можно сыграть немного, хочешь?

Губы сами сложились в улыбку.

– Я бы с удовольствием. Но вообще-то мне всё-таки надо попасть на работу, и желательно вовремя.

– Не занудствуй, а? – хмыкнула девчонка. – Надо иногда позволять себе всякие хулиганства. А то рутина может свести с ума, честное слово.

Лента реки вдали ярко блеснула на солнце – маленький отрезок, где не было ни ив, ни чёрных дубов; между лопаток опять засвербело, как в предвкушении удара.

– Есть вещи похуже опостылевшего быта.

– Ну да, – легко согласилась Уиллоу, но тут же добавила: – Только вот куда выше вероятность порезаться тупой бритвой, чем острой, как говорил один поэт в пятнадцатом веке. Или в шестнадцатом.

– А ты это не в рекламе по телевизору подцепила? – недоверчиво переспросила Тина, силясь вспомнить, где уже слышала нечто подобное.

Девчонка пожала плечами:

– Даже если и в рекламе, это не значит, что ничего подобного не мог сказать какой-нибудь древний поэт. Или вообще Шекспир: «Клинок опасен острый – для врага. Для фехтовальщика – тупой вдвойне опасней… Точить иль не точить?»

Ветер колыхал сирень и гортензии – лиловая ароматная пена, белая, голубая, малиновая. Таращились из травы облезлые гномы и зайцы. Из открытых окон доносились звуки утренних телепередач, обрывки радиоэфира и запахи, запахи: тосты, омлет, чай с бергамотом, какао, апельсины, гречневые оладьи… Безмятежный мир, сладостная обыденность.

Грубый каменный мост над чёрной рекой казался фрагментом иного мира – фантасмагорического, сюрреалистического, опасного.

Тина замерла, не в силах сделать ни шагу больше.

– Как ты думаешь… Только не смейся, пожалуйста… Я не могла случайно рассердить какую-нибудь злопамятную утопленницу?

Уиллоу уже вкатила на мост переднее колесо велосипеда. Она наклонилась вперёд, почти укладываясь на расхлябанный руль, и негромко сказала:

– Мне кажется, что утопленницам обычно нет дела до живых. Они ведь прыгают в воду именно затем, чтобы оборвать все связи с этим дурацким миром. Не могу больше терпеть, да пошло оно к чёрту и всё такое… Хотя если бы меня спихнули с моста против воли, я бы постаралась утянуть кого-нибудь с собой, – закончила она парадоксально и, не глядя, протянула руку.

Облизнув пересохшие до трещин губы, Тина молча вложила пальцы в её ладонь – холодную, жёсткую и влажную.

«Дежавю».

По спине прокатилась волна мурашек. На какую-то долю секунды промелькнула абсурдная мысль, что Уиллоу – невзрослеющая, вечно с синяками под глазами, рассекающая по городу на стареньком велосипеде с самого рассвета – и есть одна из утопленниц Кёнвальда.

Мост они так и перешли вместе. Велосипед дребезжал, подпрыгивая на колдобинах. Река внизу катила свои воды беззвучно – ни шелеста, ни плеска. На другой стороне Уиллоу разжала хватку и машинально обтёрла ладонь о рубашку.

– Вообще я почти не сплю. И уже привыкла к этому, если честно, – лежишь себе, читаешь, сколько влезет, пока весь город дрыхнет. Но сегодня мне приснилась какая-то муть: будто ты стоишь в реке по колено, такая белая-белая. Я испугалась жутко, особенно когда утром тебя не увидела. Но ведь человек не может утонуть, если зайдёт в реку на пару шагов, да? Даже если это Кёнвальд?

От сердца отлегло.

– Разумеется, нет. Всё будет хорошо.

– Тогда мне колу за беспокойство. И пончик от Кирков, – скорчила рожу Уиллоу и, вскочив на велосипед, погнала вперёд.

Термос с кофе опустел ещё на полпути к библиотеке – на трибунах стадиона, где мальчишки в красных и чёрных футболках пинали мяч, в парке под огромной липой с расколотым стволом, на качелях у заброшенной игровой площадки? В памяти это не отложилось. Потом было мороженое перед детским театром и ещё одно – у неработающей карусели. Отключённый мобильник болтался где-то на дне рюкзака, и кто звонил, когда и звонил ли вообще, разыскивая потерю, знали только всесильные духи сотовой сети и операторы связи.

Сейчас безмятежно-бездумный город казался благословением.

Библиотека не рухнула без бдительного ока Мэйнардов – ни в девять часов, ни в десять. Пирс благополучно открыл двери и запустил несколько озадаченных Фогга и Корнуолла, а затем так же невозмутимо набрал номер Аманды и попросил её разок явиться вовремя. Она не обрадовалась, но прилетела на работу через двадцать минут, ненакрашенная и с куцым хвостиком вместо романтического начёса.

– Не похоже на тебя, Тин-Тин, – заявила Аманда с порога, подозрительно сощурившись. И добавила, явно оценив платье и легинсы: – На свидании была, что ли?

Тина не выдержала и расхохоталась.

«Ну да, и мой бравый кавалер только что оседлал железного коня и уехал в школу».

– В восемь утра? Проспала, – соврала она весело.

– А кто у тебя трубку снял?

– Уиллоу Саммерс.

Похоже, девчонка пользовалась успехом не только у копов, потому что Аманду полностью устроило это объяснение.

– А, та оторва… Так, погоди, а с глазами у тебя что? Ты что, плакала?

В груди появился мерзкий ледяной ком.

– Нет.

Тина наклонила голову и попыталась проскользнуть за стойку, в подсобку. Пыль, потревоженная движением, закрутилась в солнечных полосах; мистер Фогг сделал удачный ход, громко шлёпнув фигуркой по доске, и расхохотался. Из кабинета Пирса доносилась тихая музыка. Пахло чаем и бергамотом, и тикали у кого-то невыносимо громко наручные часы.

– Нет, ты постой, я же не слепая! – зашептала Аманда, делая шаг в сторону и преграждая путь. – Это не из-за вчерашнего?

– О господи, конечно, нет! – У Тины вырвался смешок; она и думать уже забыла о дурацком кошельке. – Всё в порядке.

– Ничего не в порядке, – почти беззвучно прошипела Аманда, уперев руки в бока. Она оглянулась на Фогга с Корнуоллом, но они слишком были увлечены шахматами. – Я знаю, как выглядят люди, когда у них всё в порядке, и ты на них не похожа. И красивое платье ничего не скроет, не думай – наоборот, чем выше каблуки, тем, значит, хуже внутри!

Тина невольно улыбнулась: Аманда говорила так страстно, с таким неподдельным беспокойством…

«Неужели она правда волнуется?»

– У меня каблуков, считай, нет, так что бояться нечего.

– Ну да, – кивнула Аманда покладисто. – А такую физиономию, как у тебя, я видела пятнадцать лет назад, когда Джером меня бросил сразу после выкидыша. В блондинку я перекрасилась, кстати, именно тогда. И знаешь что? Помогло.

Стало неловко; некоторые откровения ложатся тяжёлым грузом на сердце, потому что всё случилось слишком давно, и поздно уже рваться помогать и сочувствовать, но и просто сухо кивнуть, принимая к сведению, невозможно. И одновременно – тепло на душе.

– Я… – Тина запнулась. Слова не шли с языка – все какие-то либо слишком пафосные, либо формальные. – Спасибо. Не переживай, я справлюсь.

– Ну, смотри, – качнула головой Аманда неопределённо. Сейчас, без слоя туши и желтоватого тонального крема, она выглядела моложе обычного – точнее, ровно на свой возраст, честные тридцать девять, когда вокруг глаз уже есть морщинки, но россыпь бледных веснушек на щеках пока ещё наводит на мысли о беззаботном детстве, а не о старческих пигментных пятнах. – Но если что, обращайся. А то ты совсем одна, сидишь в своём замке, как Рапунцель, косу отращиваешь. У меня хоть Дон есть, да и маленький не даёт заскучать.

Скулы свело.

Аманда не была бы Амандой, если бы не ввернула пару слов о своём семейном положении и один высокомерный намёк, даже искренне беспокоясь о ком-то.

– Я, наверное, пойду осматривать фонды, – улыбнулась Тина, стараясь хотя бы выглядеть благодарно; в конце концов, Аманда правда переживала, да и злонамеренной никогда не была, пусть и доводила временами до нервного тика даже снисходительного к женским слабостям Пирса.

– Иди, иди, а я пока подежурю на стойке. Ой, только мне в обед надо уйти пораньше, а то я примчалась как ужаленная, толком не позавтракала даже!

Самое смешное, что сегодня она имела все основания так говорить.

– Конечно. Скажи, когда тебя подменить.

Забросив рюкзак в подсобку, Тина забралась в глубь хранилища, в секцию детской и подростковой литературы. Что бы ни творилось во внешнем мире, о чём бы ни вещали политики, какие безумные моды ни навязывало бы телевидение, но из года в год чаще всего в реставраторской Пирса оказывались именно эти книги. Майн Рид и Купер, Льюис и Монтгомери, Олкотт и Бёрнетт, Даль и Кэрролл, Баум и Грэм… Вырастая, вчерашние мальчишки и девчонки вспоминали истории, которые вызывали когда-то трепет у них, и советовали теперь уже своим детям. Постепенно обложки приходили в негодность, страницы рвались, а некоторые даже и пропадали, но неизменным оставалось одно – аура волшебства, которая окружала старые полки, хранящие многие и многие миры. Работать здесь было приятно; сидеть на высокой шаткой стремянке, чихать от пыли, перелистывать книги. От прикосновений к вытертым корешкам и растрепавшимся уголкам затягивались кислотные чёрные дыры в душе…

Время от времени детский фонд приходилось перебирать, чтобы выявить наиболее пострадавшие экземпляры и отправить их к Пирсу. Тина всегда откладывала это про запас, как некоторые приберегают самую вкусную конфету из вазы, съедая сначала все остальные.