Стая

Кошка коротко выдохнула – может быть, это смех такой. Потом Крысёныш рассказывал какие-то истории из детства, дворовые байки, даже стихи. Окончив рассказ, каждый раз спрашивал Кошку:

– Эй, ты слышишь?

Она едва различимо отвечала, Крысёныш говорил дальше. Кровь, попавшая на асфальт, замерзала, воротник у Кошки тоже заледенел от влажного дыхания. Он видел это и продолжал говорить, всё чаще упоминая Новый год и весну, которая непременно наступит после. Когда в спину ему посветили фары «скорой», даже не повернулся.

– Повезём в больницу, – сказал молодой врач со скорой. – Шансы есть. Ты молодец, парень, не бросил. Это сестра твоя?

– Да. В какую больницу?

Крысёныш запомнил номер больницы, обещал, что сам позвонит туда – ни один номер дать он не мог. Скорая уехала, забрав Кошку.

Крысёныш трясущимися руками сложил в рюкзак валявшиеся на земле вещи, сел на уцелевший кусок лавочки на злосчастной остановке и застыл, глядя на изредка мелькавшие мимо машины. Приехал Солоух, кажется, вскоре. Крысёныш ещё раз пересказал ему всё, сказал о Прожжённых.

– Распоясались, ничего не скажешь, – покачал головой Солоух. Подсвечивая фонариком, вдоль и поперёк обошёл место стрельбы, подобрал одну гильзу. Потом подошёл к Крысёнышу.

– Поехали. Переночую сегодня у вас, там видно будет. Держи, – зачем-то протянул ему платок и воду. Крысёныш механически взял платок, развернул, сложил обратно.

– У тебя лицо мокрое, – уточнил Солоух. – И руки грязные, давай полью. Крысёныш перевёл взгляд на ладони: в свете фонарика было видно, что они покрыты бурой коркой. Его замутило. Солоух заставил выпить воды, вымыл ему руки, подсадил на Сюка. Крысёныш смутно помнил, как сам Солоух сел сзади, потом подъезд и вопрос про ключи, потом тошноту. Тошнило от запаха крахмальной каши, доносившегося с кухни. К раскладушке подошёл Солоух, накапал валерьянки:

– Выпей. Мы не настолько экономим лекарства. Больше я ничего не нашёл.

Крысёныш вздрогнул: это он уже слышал пару недель назад. Сколько можно! Он едва пересилил себя, чтобы не ударить Солоуха по протянутой руке и послушно проглотил горькую гадость.

– Через пару часов позвоню в больницу, – сказал Солоух. – Сможешь уснуть? Ясно.

Он взял гитару, прислонённую к стене – Крысёныш учился играть – и пробежал пальцами по струнам. Запел «Дыхание» – песня давно стала символом конца света, звуча и насмешкой, и гимном одновременно. Потом пел что-то ещё или просто играл, не давая места тишине. Крысёныш был безумно благодарен ему за это. Сам он мог только лежать и временами поглядывать на шесть ярких точек на браслете. Руки всё ещё ощущали ком промокшей от крови тряпки.

Солоух уже написал, что в Кошку стреляли и она в больнице, ответил на пару вопросов, и чат снова затих. Браслет завибрировал в 22:17. Солоух оборвал песню на середине. Крысёныш открыл общий чат. «Жива, прооперировали, лежу в палате. Буду спать. Браслет могут украсть или сломать, без паники». Кошка. Жива. Крысёныш раз за разом перечитывал сообщение, чувствуя, что дрожит и, кажется, плачет. Солоух сгрёб его в охапку, прижал к себе. Когда они оба немного пришли в себя, сходил на кухню – зашумел чайник. Вернулся с двумя кружками кипятка:

– Сейчас попьём, умоемся – и спать, понял? А чаем отметим, когда Кошку выпишут.

На следующий день Крысёныш передал в больницу нужные вещи, поехал на работу. Там пришлось отбиваться от болтливого Кеши, быстро сообразившего, что что-то не так:

– Что у тебя, девушка болеет? Или ещё чего стряслось? Ты всё говоришь, что сам по себе, только брешешь, я же вижу. Те недели ходил светился, а сегодня сам не свой. Так только люди за людей переживают. И на браслет свой всё поглядываешь. У Манул-Сергеича такой же был, кстати, я помню.

– И у брата моего такой же был, это от него, – сразу же ответил Крысёныш.

– Ну решим, что от брата, как скажешь. Я не болтун. Стряслось-то чего?

– Да ничего не стряслось! Не болтун он. Сам шумит с утра до ночи, лезет чуть что, и не болтун.

– Ну и ладно! Не больно и надо, сиди в своей раковине, коли хочешь, – буркнул Кеша и отошёл. Правда, ненадолго – обидчивостью он не отличался и к вечеру перебрасывался с Крысёнышем шутками, как ни в чём не бывало.