Генезис: Код Создания. Книга первая: Боги

– Опаснее? Кто забил тебе голову этими глупостями?! – вскричал Аджака. – Кто-нибудь видел эти цветы? Просил тебя создать их?

– В твоём исключительном положении с исключительными правами ты глух ко всему, кроме того, что тебя окружает, – с ожесточением сказал Лай. – Не тебе рассуждать о глупости. Никто не просил меня ничего создавать, это была моя идея, и никто их не видел – можешь не бояться, твоим привилегиям ничего не угрожает.

– Если бы ты не был моим сыном… – не выдержал Аджака.

– То – что? Ты попросил бы Иккурию усмирить меня? – молодой хикон презрительно ухмыльнулся. – Совсем скоро настанет время, когда ты не сможешь называться хиконом, и тогда останется только избавиться от чешуи на лице, чтобы по праву назваться белолицым. Дело за малым – ты ведь уже и так стал им. И раз уж ты почти забыл сюда дорогу, то, может быть, будет лучше, если ты забудешь её совсем.

– Зачем ты звал меня? – коротко спросил Аджака, в горле которого клокотала ярость. – Чтобы посоветовать мне забыть сюда дорогу?

Лай молчал, пытаясь справиться с собой.

– Прости, отец, – сделав над собой отчаянное усилие, наконец, угрюмо выдавил он. – Даже у тех, кто живёт в Городе, взгляды всё чаще расходятся, а нам с тобой тем более нечему удивляться. В последнее время здесь… бродят разные настроения.

– Хиконы заслужили свою свободу, – сквозь зубы сказал Аджака. – Ты вправе распоряжаться ею, но помни, что у тебя есть ещё и обязанности.

– Обязанности быть твоим сыном, сыном Первой руки Пятиравного? Обязанность ему соответствовать? Даже главный помощник Мадрига Доргона не может приказать слухам утихнуть.

Аджака готов был снова вскипеть, но Лай уже взял себя в руки и не собирался вступать в новую перепалку.

– Я звал тебя с тем, чтобы предупредить, – примирительно сказал он. – Ходят слухи, что происходящее грозит выйти из-под контроля. Я звал тебя для того, чтобы ты просто выслушал меня.

Вся ярость Аджаки сразу же утихла – холоднокровные хиконы были отходчивы. Теперь он чувствовал только ответственность – ответственность родителя за то, что не слишком много внимания уделял сыну, который, скорее всего, поэтому попал под влияние вольнодумцев, задумавших играть в опасные игры.

– Я выслушаю тебя, – смягчаясь, согласился он.

Некоторое время Лай молчал, очевидно, размышляя, как начать этот крайне неприятный разговор.

– Растёт недовольство… – наконец, издалека начал он.

– Это основное свойство и состояние всей нашей расы, – незаметно усмехнулся Аджака. – Собери вместе несколько хиконов, дай им всё, чего они только пожелают, но они всё же найдут повод для недовольства.

– К мелким запретам все давно привыкли, – продолжал Лай, сделав вид, что не услышал этого замечания, – но к ним всё чаще прибавляются новые. Теперь в накопителе не должно находиться больше восьми хиконов одновременно. Объявлен полный запрет на прямой Обмен через аксу, кроме специально отведённых для этого мест, и говорить теперь можно только вслух.

– Я слышал об этом запрете, – спокойно подтвердил Аджака, – и это не больше, чем временные меры. Все на Глазе в одинаковом положении, идут серьёзные работы, и потребовалось введение дополнительных мер, чтобы гарантировать безопасность – поверь мне, это необходимость, такое уже не раз случалось.

– За всю историю хиконов ни одно временно введённое ограничение ещё ни разу не было отменено, – Лай не удержался от улыбки. – Они приводили лишь к тому, что нас обкладывали новыми запретами, ограничивая нашу свободу, которую однажды они сами нам гарантировали, выдавая это за заботу о нашей же безопасности. Но это ни в коей мере не мешает им нами пользоваться. И если ты говоришь о серьёзных работах, то скажи мне, что из того, что делают хиконы, несерьёзно? Сколько технологий на обеих планетах зависят от аксы? Сколько лабораторий Глаза без нас не сможет сдвинуть с места ни одно устройство?

Аджака молчал.

– Тогда я скажу тебе – множество хиконов вычисляют что-то для Иккурии, критерий их отбора неизвестен, и им запрещено говорить об этом даже друг с другом; для этого и только для этого был запрещён прямой Обмен. Я не знаю даже, сколько нас, но все мы связаны этим запретом, – Лай прочертил рукой в воздухе две линии, и над столом проступили мерцающие знаки, – и я работаю над частью чего-то, чего впервые не понимаю и о чём ни с кем не могу говорить.

– Как я вижу, сохранить тайну оказалось тебе не по силам, – проворчал Аджака. – Несмотря на законный запрет.

– Если узнал я, узнают и остальные, – убеждённо сказал Лай. – Я знаю наверняка, что подобных мне много, и если это выйдет из-под контроля… Поверь, это всего лишь вопрос времени. Что это за формула, отец?

– Не знаю, – честно признался Аджака, – но если бы знал, то не открыл бы тебе. Чувство долга, к моему стыду, неведомое тебе, не позволило бы мне нарушить клятву; но тебе я советую держаться от нелепых слухов подальше, пока твоя безответственность не обернулась последствиями, где не поможет уже даже то, что ты мой сын.

– Не считая того, что на меня всюду косятся из-за такого родства, другой помощи от тебя не дождаться, – в сердцах буркнул Лай, уязвленный этими словами.

Аджаку захлестнула волна холодной ярости – оба сердца мощным толчком выбросили синюю кровь в раздвоенные артерии.

– Хиконов контролируют, – проскрежетал он, – из-за их безответственности и неуправляемости…

– Хиконов контролируют потому, что мы сильнее их, и они это знают, – выкрикнул Лай. – Но тебе этого не понять, ты ведь и сам стал одним из них.

– Я приказываю тебе замолчать! – в бешенстве прорычал Аджака.

– Я не боюсь тебя, можешь выдать меня Иккурии, если хочешь! А вот ты чего-то боишься – чего?! Мой отец стал такой важной персоной, что за ним нет даже слежки, никто не пытается узнать, где, о чём и с кем он говорит! У тебя исключительные права, каких нет даже у белолицых – и я не хочу знать, чем ты их заслужил. Но если ты действительно отец мне, то в первый и последний раз в жизни я прошу тебя доказать мне это – скажи мне, что это за формула, скажи мне, что я не занят чем-то, о чём мне придётся впоследствии сожалеть, и я больше никогда и ни о чём тебя не попрошу. Клянусь тебе всем нашим родом, я сохраню это в тайне, но я должен знать, правду ли говорят те, кто считает, что то, что мы делаем, ведёт к ужасному концу. Сейчас я верю им больше, чем верю тебе.

Скрепя сердце, Аджака поглядел на слабо мерцающие в воздухе знаки – это был небольшой фрагмент какой-то формулы, одной из тех сотен тысяч по управлению аксой, которые хиконы постоянно рассчитывали для Иккурии.

– Обычная формула по управлению аксой, – равнодушно сказал он, – каких сотни, и я в самом деле не вижу ничего, что могло бы сделать её опаснее других. Скорее всего, Иккурия поручила экспериментальные расчёты хиконам по отдельности, чтобы исключить их взаимное влияние, в особенности через Обмен, к тому же Центр использует разные способы, подыскивая сотрудников, которым можно доверять. Позволь сказать тебе, что хотя хиконы и заслужили доверие, слишком многие из них всегда были и останутся безнадёжными выдумщиками.

Лай крепко схватил его за руку; Аджака не помнил, когда сын в последний раз прикасался к нему.

– Отец, твоя жизнь проходит в лабораториях Центра, а я живу здесь и знаю, что в Городе Хиконов ни о чём не говорят впустую. И если вновь ожили слухи о том, что не все хиконы погибли в Цветных войнах ....

– Я не желаю слушать этот бред, – оборвал Аджака, высвобождая руку.

– Отец, у тебя есть доступ к информации, – взмолился Лай, – я прошу тебя, позволь мне убедиться, что Исход был таким, каким он описан в Архивах, и я с радостью сделаю всё, чего потребует Иккурия – иначе я никогда не успокоюсь, я буду искать ответы, пока не найду их или не погибну, и ты знаешь, что так будет. Прошу, единственный раз, обещаю тебе.

Аджака прекрасно помнил день, когда во вспомогательной лаборатории Центра второго уровня произошёл взрыв, в котором погибли его дед и отец, один из самых известных Укротителей Глаза. Именно от деда он впервые услышал легенду о том, что не все хиконы погибли в Цветных войнах, и что существует история Исхода, противоречащая архивной – ему не было и сорока лет, но дед говорил с ним, как с равным и предупредил, что даже упоминать об этом вслух опасно. В лаборатории теперь всё чаще собирались группы хиконов, испытывая новые способы концентрации аксы – Аджака догадывался, что на самом деле акса лишь прикрытие, за которым происходит опасный прямой Обмен. Всему положил конец взрыв скопления аксы, унесший около двадцати тысяч хиконов, сам Аджака уцелел случайно – подозревая, что он унаследовал исключительный талант отца, белолицые отправили его в подготовительную Академию при Иккурии. Узнав о случившемся, Аджака вспомнил свой единственный разговор с дедом и принял решение держаться от любой опасности подальше; теперь он повсюду защищал Иккурию от обозлённых хиконов, считавших происшедшее её виной, хотя бы и по недосмотру – защищал так усердно, что вскоре его самого начали сторониться. Этого не могли не заметить фао – Аджака, потерявший во время взрыва всех своих кровных родственников, живших и работавших в лаборатории, по-прежнему не обращал внимания ни на какие слухи и упорно защищал белолицых. Тогда из вспомогательных лабораторий второго уровня Аджаку перевели в Центр Иккурии и взяли на пробный срок – пока в возрасте девяносто четырёх лет он не вскрыл фильтры рисов и не совершил прорыв, обеспечивший ему взлёт, о котором он не смел даже мечтать.

– Какая глупость, – раздражённо сказал он. – Я запрещаю тебе впредь говорить на эту тему с кем бы то ни было – по закону крови Ардории я имею на это право. Или я заставлю тебя навсегда покинуть Город и жить в Центре.

Лай молчал, глядя себе под ноги.

– Ты понял меня? – свирепо спросил Аджака.

– Мне не было и ста лет, когда я вернулся сюда – как не было мне тяжело расставаться с тобой, это был мой выбор, о котором я ни разу не пожалел, а ты остался там, сделав свой. Хиконы стали для тебя чужими, мы с тобой давно связаны одной кровью разве что формально – и ты даже не заметил, как утерял право на закон крови Ардории, оставив меня одного. Не думал, что когда-то скажу это вслух – но я вижу это теперь так же ясно, как мост между нами, который ни одному из нас уже никогда не перейти – ты трус, и я рад, что ни в чём не похож не тебя.

Аджаке стоило больших усилий удержаться, чтобы чешуя на его лице и теле не встала дыбом.

– Я твой единственный прародитель, – пророкотал он.

– Потому что ты так решил, – устало сказал Лай. – Я ни о чем не просил тебя, но если бы ты спросил меня, то я не захотел бы такой жизни. Ни такого родства. Ты всегда и всё делал только для себя, только то, что хотел ты; ты всегда думал лишь о том, как подняться на самую верхушку Иккурии – тебе это удалось, и я не осуждаю тебя за это. Но у меня другой путь, другая жизнь – и, что бы ни случилось, она лучше, чем просто быть сыном труса.

Короткий путь обратно показался Аджаке незаметным и совершенно невыносимым – кипя от ярости, он вспоминал, как Лай молча ушёл, оставив его одного, невзирая на гневные требования родителя вернуться. До самой кости уязвила его несправедливость обвинений – белолицые и в самом деле были для него домом, но он был так же убеждён, что сделал почти невозможное для своего единственного потомка, которому когда-то, как думал он, предстояло занять достойное место рядом с ним. Не замечая ничего вокруг, он оказался в секторе Пятиравного, где прошёл мимо охраны, даже не взглянув на неё, и мастера-Банги, с почтением отступившего в сторону – Аджака ничего не видел, поглощённый тяжкими мыслями. Очнулся он, когда заговорил Транформатор – Пятиравный оставил распоряжения. Аджака мрачно выслушал обстоятельные объяснения, отлетел к Стене, проверил что-то, поменял местами кристаллы и вернулся к Трансформатору, чтобы продиктовать новый запрос. Тот внимательно слушал.

– В запросе возможна ошибка, – сказал он, когда Аджака закончил. – В Жёлтой Ветке содержатся только документы класса четыре – Древнейшая История; на указанной Линии – классификация родословных хиконов, по степеням их взаимодействия с аксой.

– Ошибки нет, – спокойно сказал Аджака. – Это будет включено в анализ данных, я хочу учесть все параметры.

– Отправляю запрос.

– Ещё вот что…– рассеянно сказал Аджака, взглянув на Стену. – У Формулы Центра, кажется, есть какое-то другое название?

Стена мигнула.

– Формула Удара, – бесстрастно ответил Трансформатор.

Глава 17

– Никто пока не знает точно, что произошло. Нелепая гибель… Мне действительно очень жаль, – Рене де Лис опустился в кресло напротив. – Каждый из нас понимает, на что идёт, мы давно не боимся смерти, но привыкнуть к таким внезапным потерям не удаётся никому.

– Отсюда всё выглядит не так уж скверно, – глухо сказал Нико.

– Вы имеете в виду – из бункеров Горизонта, в которых прячется его руководство? – усмехнулся Рене. – Ошибаетесь. Хотя структура власти в мире действительно устроена по принципу пирамиды, каждая ступень которой обеспечивает всё больше исключительных привилегий, ради которых соискатель готов ровным счетом на всё; все правительства на земле работают по этому принципу, вы журналист, и вам это хорошо известно, хотя, разумеется, писать об этом вы не можете. Но это пирамида, устремлённая вверх – в отличие от перевёрнутой пирамиды Горизонта, упирающейся остриём в землю; вам наверняка знакомы оба этих символа, которые веками наделяют (справедливо, хотя и абсолютно неверно) скрытым смыслом, однако речь сейчас не об этом. Горизонт держится на собственной системе управления, в этом наша главная сила – высокие должности не приносят здесь никаких привилегий и требуют тем больших жертв, чем выше положение, в действительности нисходящее к основанию пирамиды. Куратор Горизонта – пожизненная должность, избираемая из числа добровольцев с определёнными критериями, состоящих в Горизонте не менее двадцати лет. Несмотря на то, что любой агент имеет при себе всё необходимое, гарантирующее, что он не будет взят живым, для нас этого недостаточно, кураторы не могут рисковать тем, что знают. Для всего руководства Горизонта и их помощников много веков действует строгий запрет выходить на поверхность, за исключением крайних обстоятельств, чтобы не оставить врагу никакой возможности захватить себя – для этого ему придётся лезть под землю, а это открытая война, которую по причинам вам уже известным он не может себе позволить. У кураторов много обязанностей, от организации обороны на случай войны или нападения до координации работы между отдельными частями Горизонта, без малейшей оглядки на то, что остаётся наверху; мы сознательно и добровольно отказываемся от любого контакта с поверхностью, от родных и близких, во имя цели, ради которой Горизонт был создан тысячелетия назад. Официально мы давно умерли, родственники были на наших похоронах, и мир наверху забыл о нас. Ариэль Гомез пропал без вести во время одной из войн, лично я умер много лет назад. Своего рода вторая жизнь, если хотите, хотя, разумеется, никто из нас не знает, сколько проживёт.

Нико сидел, подавшись вперёд и устремив пустой взгляд в пол прямо перед собой.

– Разве кто-то знает? – мрачно спросил он, не поднимая головы.

– На этот раз вы правы, – невесело усмехнулся Рене. – Этого в самом деле не знает никто. Мне очень жаль, что всё свалилось на вас в один день, как видите, в жизни порой оказывается слишком много неизвестных составляющих.

– Не уверен, что успел вполне это осознать, всё промелькнуло слишком быстро, – честно признался Нико, – в особенности когда меня выбросили из вертолёта.

– К сожалению, это была единственная возможность для Сферы перехватить вас в воздухе, – ответил Рене. – До сих пор неизвестно, что именно произошло, каким образом Департамент узнал о вашей совершенно секретной встрече с профессором, и почему одни агенты Департамента обстреляли других. Знаю, знаю, вы считаете это возможным результатом шпионской деятельности, но это исключено, шпионов нет ни в Департаменте, ни в Горизонте. О вашей встрече знал очень ограниченный круг людей, всего несколько человек, и я склонен больше сомневаться в себе, чем в них; несмотря на то, что по всему миру около девяти миллионов наших агентов, все они абсолютно надёжны, я гарантирую.

Нико ошеломлённо посмотрел на него.

– Девять миллионов агентов – это в два раза больше, чем мировое масонство, и в четыре, чем китайская армия…

– И все они абсолютно надёжны, – с непоколебимой уверенностью повторил Рене. – Стать одним из таких агентов невероятно сложно; Горизонт самое закрытое общество из всех существующих, со сложнейшим процессом рекрутирования, отработанным веками и отточенным временем. Наши тесты начинаются за много лет до того, как кандидату становится известно, что его испытывают, и это не то, что вы думаете, – Рене улыбнулся, по лицу Нико угадав его вопрос, – выпить крови или улечься в гробу эпатаж чистой воды. Тайные ритуалы для новичков якобы секретных обществ, о которых говорят все, кому не лень, не что иное, как снобизм мирового масштаба, направленный на то, чтобы питать теорию заговоров, набирающую в мире всё больший оборот – что, к слову сказать, тоже вовсе не случайность. Для настоящих степеней и посвящений у тех же обществ существуют совсем другие тесты, и прочитать вам о них нигде не удастся. Впрочем, на мой взгляд, эти тесты также довольно слабы.

– Что, если кандидат подставной? – помолчав, спросил Нико.

– Если бы Горизонт не учитывал того факта, что кандидат может оказаться подставным, мы бы давно погибли, – очень строго сказал Рене, подавляя улыбку. – Нас многому научил самый тёмный период в нашей истории, когда Горизонт находился на грани развала и с трудом уцелел, так что, боюсь, мы можем позволить себе лишь стопроцентную надёжность результата. Наши люди есть везде, на всех уровнях современного общества, и за последние четыре тысячи лет не зарегистрировано ни единого прокола.

– Почему вас нет в Департаменте? – спросил Нико. – Насколько я понимаю, это избавило бы вас от многих проблем.

Рене внимательно посмотрел на него.

– Вы уверены, что хотите знать? Ведь вы никогда и никому не сможете об этом рассказать.

– Я буду рад, если мне удастся просто выйти отсюда живым, – хмуро сказал Нико. – Что в данный момент представляется крайне маловероятным, так что я не слишком на это рассчитываю.

– В начале своего существования Горизонт состоял из небольших групп специально подготовленных агентов, рассеянных по миру – тысячелетия спустя они начнут называться жрецами – информация об этом сохранилась в древнейших текстах. Их основной функцией было обеспечить сохранность Первого Кодекса в ожидании возвращения тех, кого люди впоследствии назвали богами, но существует множество косвенных свидетельств того, что агенты Горизонта понемногу передавали знания возрождающемуся человечеству и обучали людей – пришельцы оставили на Земле огромный архив вполне конкретных знаний по географии, геометрии, астрофизике, строительству, медицине… К сожалению, мы не знаем по какому принципу действовали эти первые агенты и можем только гадать, почему процесс обучения оказался сильно растянут во времени и проходил в разных концах света совершенно по-разному. Но шли века, тысячелетия, боги не возвращались; кое-кто из охранявших Кодекс перестал верить в их возвращение и позабыл о своём предназначении. Знанием начали торговать – поначалу с величайшей осторожностью, но с течением времени всё более смело; постепенно оно превратилось в разменную монету, на которую покупали богатства, власть, привилегии, верховные посты, жрецы погрязли во взяточничестве. Прежде, чем Горизонту стал понятен масштаб трагедии, они добрались до некоторых сверхсекретных источников – их части, хотя и в сильно искажённом виде, до сих пор гуляют по свету в виде легенд, преданий, или так называемых священных книг. Человечество, с таким трудом выжившее, начало убийственные войны и оказалось отброшенным назад; едва зародившись, приходили в упадок целые цивилизации. Всё это произошло не в один день, но никто в Горизонте не оказался готов к разразившейся катастрофе – понадобилось около двух тысяч лет, чтобы создать систему, позволявшую безошибочно отличать своих и чужих, перекодировать источники, создать ту самую живую сеть агентов… Обществу был нанесён гигантский ущерб, от которого оно не вполне оправилось по сей день, источники сильно пострадали – множество из них погибло случайно или было утеряно, часть оказалась намеренно уничтожена, часть скрыта за многочисленными переводами и слоями кодов; некоторые из них, как вы уже знаете, мы до сих пор не можем расшифровать. Но всё же цель была достигнута, Первый Кодекс спасён – потеряв десятки тысяч агентов, Горизонт заплатил за это страшную цену.

– А те… другие?

– Борьба между нами никогда не прекращалась. Появившаяся на свет новая каста – жречество – уже не имела ничего общего с агентами Горизонта, из числа которых взяла своё начало. Оказавшись отрезанными от всех источников, они объединились, предпринимая всё новые попытки получить доступ к информации, которые с каждым разом становились все изощрёнее – ведь их руководители, твёрдо решившие получить власть над миром, наверняка знали, что она существует. Организация, которую вы сегодня знаете, как Департамент 13, рождалась медленно и создавалась в противовес Горизонту – это наш основной враг, на которого сегодня работает большинство правительств и государственных служб, хотя последние не всегда знают об этом. Департамент детище Горизонта, его структура почти идентична нашей, и система безопасности устроена так, что к ним не пробраться – мы учились на ошибках друг друга. Теперь вы знаете, почему в Горизонте нет агентов Департамента, а в Департаменте нет наших; после Чёрного Времени (Blackout), как мы называем период, разделивший историю Горизонта на две части, им всего однажды удалось заслать к нам своего агента, но продержался он пятнадцать часов и не успел даже приступить к работе. Нам удалось внедрить агентов дважды, оба раза они были раскрыты и убиты. А вы всё же взяли у меня интервью, – Рене слегка усмехнулся, взглянув на потрясённого журналиста.

– Я всегда считал ЦРУ самой секретной и опасной организацией на свете, – пробормотал тот. – Или Ми-6…

– И та, и другая – преторианские гвардии Департамента, выполняющие самую грязную работу, – Рене прищурился, взглянув на зажужжавшие наручные часы. – Через минуту сюда войдет человек, способный многое об этом рассказать. Он, кстати, ваш новый сопровождающий.

Нико не успел ничего спросить – далеко за спиной Рене открылась основная дверь в библиотеку, и Нико показалось, что в зал влетела птица, так стремительно вошёл в него человек лет сорока с небольшим; шагая уверенно и одновременно легко, он быстро прошёл по коврам через зал и уселся рядом с Рене, буравя Нико острыми, как у хорька, глазками.

– Виноват, почти опоздал, но ваши посты устроили дополнительную проверку. Даниэль Алтер, – он быстро кивнул Николя, – и если Рене не успел ничего сообщить вам, что маловероятно – я ваш новый сопровождающий.

– Даниэль историк, специалист по коду номер 13, около десяти лет работал с Гомезом под самым носом Департамента; он бывший консультант Ми-6 – вплоть до недавнего времени, когда из-за возрастающей угрозы провала пришлось организовать его внезапную гибель.

Нико вспомнил золотые огоньки на пиджаке Кушнера; ему вдруг стало досадно, что чудаковатого, но добродушного раввина так быстро забыли – как ему показалось, без долгих сожалений. Он довольно мрачно смотрел на новоприбывшего.

– Ми-6 чрезвычайно заинтересовалось перестрелкой в Люксембургском, – по-деловому и без предисловий сказал тот, – тем более, что дело, которое вела французская полиция теперь курирует Великобритания. Это значит, что вами занялся сам Департамент, поэтому вас ищут с особой тщательностью, как главного пособника террористов и возможного организатора – за вашу голову Интерпол уже назначил награду в полмиллиарда евро, и это абсолютно беспрецедентная цифра. Так что, боюсь, вы довольно долго не сможете отсюда выйти. Но раз уж так сложилось – возможно, сможете кое в чём помочь. Обнаруженный на руинах Шестого отдела камень бесследно исчез – как ни невероятно это звучит, его выкрали, однако в этот раз Департамент не имеет к этому отношения; со всей очевидностью, это мог сделать только человек, напрямую участвовавший в операции.

– Вы ведь не думаете… – изумлённо пробормотал Нико.

– Разумеется, нет, – усмехнулся говоривший, – ваш друг не смог бы этого сделать, даже если бы у него были такие намерения. После того, как камень обнаружили на самом дне заполненной пылью дыры, оставшейся от Шестого отдела, его отправили в лабораторию DGSI– к сожалению, наши люди не смогли отреагировать, им просто не оставили для этого времени ни возможности. В лаборатории камень исследовали, готовясь переправить в бункер разведки; всё это время с него не спускали глаз, но прежде, чем к нему успел подобраться кто-то из наших агентов, между бункером и лабораторией камень исчез, во всяком случае, в бункер он не доехал. Как вы, вероятно, догадываетесь, Департамент в ярости, все свободные агенты задействованы в поиске и сейчас проверяют на возможную причастность всех, кто приближался к камню ближе, чем на пять метров – пока что совершенно безрезультатно.