Нечисть не плачет

Тори Сушко

Нечисть не плачет

Часть 1. Приют

1

Кухарка зажимала руками уши и время от времени зажмуривалась. Крик за стенкой, то нарастающий, то переходящий в протяжный, отчаянный стон, смолкал только на несколько минут. А потом начинался с удвоенной силой.

Никогда не буду рожать. Господи, дай сил бедной девушке…

Роженица пришла сама, ночью. Единственный доктор в маленьком городишке на окраине графства был занят, делая кровопускание дочери городского главы. Бедняжка страдала мигренями с восьми лет, с того момента, как узнала о предстоящей помолвке со своим кузеном.

И в чём-то я её понимаю. Мальчишка жутко неприятный.

– Марта! – голос начальницы приюта заставил девушку подпрыгнуть на стуле, не дочитав очередную молитву, – не сиди, нужна ещё вода.

Схватив полотенце, девушка сняла с огня котелок с почти горячей водой и поспешила в комнату, где местные работницы пытались принять роды своими силами.

Женщина, растрёпанная, с диким обезумевшим взглядом, цеплялась руками за всё, до чего могла дотянуться. Когда Марта аккуратно ставила воду на пол около кровати, роженица вцепилась ей в волосы, и кухарка вскрикнула.

– От тебя никакого толку, – пробормотала одна из воспитательниц, резко вырывая прядь из руки несчастной, не особо заботясь о том, что на голове кухарки могла остаться проплешина.

Прикрывая голову рукой, Марта поспешила обратно в свой угол.

Забежав на кухню, девушка отдышалась. Она потрясла головой, чтобы стереть из памяти картину лежащей на окровавленных простынях роженицы. Казалось, что её безумные глаза и скрюченные пальцы будут долго преследовать Марту в кошмарных снах.

Ни за что туда больше не пойду.

Через некоторое время, однако, крики стали затихать. Марта прислонилась к стене и собиралась впервые за долгий день задремать у печки, как её разбудили громкий звон с улицы.

Наверное, мальчики Смитов опять разбили витрину в пекарне. Ох и достанется же им…

За звоном послышалась крепкая мужская ругань, оглушительный свист и собачий лай. Пожалуй, для мальчиков Смитов это было бы слишком.

Может, ловят какого-нибудь вора? На прошлой неделе, помню…

Мысли кухарки прервал настойчивый стук в дверь чёрного хода. Девушка поднялась и, совершенно не думая о последствиях, распахнула дверь.

Открывшаяся картина заставила её ахнуть и отступить на шаг назад. На пороге стояла женщина со свёртком на руках. Марта потёрла глаза, чтобы прогнать наваждение.

И там ребёнок, и тут ребёнок.

Женщина сняла капюшон. Её волосы были настолько рыжими, что огонь в камине, казалось, завистливо присвистнул. На лице, руках и ногах гостьи были царапины, от платья и башмаков остались рваные лохмотья.

– Помоги, – коротко и твёрдо произнесла она.

Крики и лай за окном приближались. Женщина беспокойно оглянулась назад и шагнула к онемевшей от страха Марте. Кухарка не отличалась острым умом, но кто перед ней, сообразила сразу. Как и то, что с ней будет, если кто-нибудь узнает, что она разговаривала с пришедшей гостьей и не подняла крик сразу же. Женщина протянула ей младенца.

– Помоги, – на этот раз прозвучало тише, почти умоляюще.

Марта взглянула ведьме в глаза и с удивлением отметила, что они полны слёз.

Нечисть не плачет. У них нет души.

Марта нащупала верёвку от креста под платьем и собиралась уже выдернуть его, когда взгляд её упал на ребёнка. Младенец распахнул глаза, и они оказались большими и зелёными, как у матери. Дрожащими руками девушка протянула руки и, забрав свёрток с ребёнком, крепко прижала его к себе. Ведьма сделала ещё шаг и, поцеловав кухарку в щёку, выбежала за дверь.

Еле дыша от страха, Марта заперла дверь и опустилась на табурет и печки. Развернув младенца, она увидела, что это была девочка. Малышка не кричала, только осматривала кухню своими большими зелёными глазами. Когда взгляд её остановился на Марте, девочка несколько раз моргнула, и кухарка, не выдержав, улыбнулась.

– Родила! – из транса её вывел голос начальницы приюта, которая зашла на кухню сообщить, что роженице нужно приготовить бульон для восстановления сил. – А это ещё что?

– Подбросили, миледи. Под дверь. Только что, – краснея от смущения, пробормотала Марта. Врать она никогда не умела.

– Этого мне не хватало. Мать видела?

Кухарка помотала головой.

– Мальчик или девочка?

– Девочка.

– У этой, нашей, тоже девочка. Крестим вместе. А там может она согласится взять и эту тоже. Всё-таки если б не мы, она бы умерла со своей дочкой во чреве.

Миледи исчезла, напоследок велев Марте не задерживаться с бульоном. Поставив чашу на огонь, кухарка аккуратно положила малышку на стол и, разорвав старую скатерть на две половины, запеленала ребёнка. Вторую половину она отдаст как раз матери девочки, которая родилась за стенкой пять минут назад.

– Никто не узнает, откуда ты. Будешь милое христианское дитя, – и Марта подняла было руку, чтобы осенить малышку крестным знамением, но девочка внезапно так закричала, что кухарка испуганно отшатнулась.

Она ведь ещё совсем маленькая. Неужели не получится?

Марта дрожащей рукой достала из кухонного шкафа маленькую бутылочку святой воды. Набрав в пипетку совсем немного, она капнула воду на ножку ребёнка. Крик малышки стал ещё пронзительнее, а кухарка с ужасом увидела, как на белоснежной коже остался ожог размером с бусинку.

– Ну что тут такое? – недовольное лицо миледи показалось в дверном проёме.

– Простите. Кипящий бульон… случайно капля отлетела… обожгла, – пролепетала Марта, кивнув на заходящуюся девочку. Бутылку и пипетку она предусмотрительно спрятала за спину.

– Хм. Горластая, – скривившись, проговорила начальница, – тяжело ей здесь будет.

Оставшись одна, Марта прижала малышку к себе.

– Прости меня, маленькая, проверить-то надо было. Назову тебя Ирма, хорошо?

Слова хозяйки эхом отзывались в голове. Тяжело ей здесь будет.

Вы даже не представляете, насколько тяжело.

Кухарка качала ребёнка, совершенно не подозревая, что же ей теперь делать. Но в тот вечер на кухне, прислушиваясь к затихающему лаю собак за окном и внезапно расслышав в общем гуле где-то там, далеко, короткий женский вскрик, она поняла две вещи.

У этой девочки нет теперь никого, кроме Марты, и она в какой-то мере ответственна за её судьбу.

И второе.

Крещение, возможно, её убьёт.

2

Хозяйка приюта, миссис Уиннифред, была женщиной строгих нравов и в своём кругу слыла образцом благочестия. Она никогда не впадала в ярость на людях, а в высшем свете и вовсе держалась с достоинством. Обладая безупречными манерами, эта женщина, кроме всего, гордилась своим образованием и слова произносила так, как учат малолетних детей: медленно, с хорошей дикцией, чуть ли не по слогам. Детский приют она содержала исключительно на пожертвования «нашего милого и мягкосердечного городского главы», как она любила повторять на светских раутах, не забывая промокать уголок глаза платочком. И только воспитанники этого приюта знали, насколько суровой и безжалостной может быть «наша мэм», когда не в настроении.

Сегодня был как раз один из дней, когда лучше всего было бы не попадаться миссис Уиннифред на глаза. Она шла по коридорам приюта, так сильно стуча подошвами ботинок, как будто хотела вбить невидимые гвозди в деревянный пол. Малыши, только завидев её надбровную морщинку, понимали, что дело плохо, и тут же разбегались в разные стороны, совершенно не заботясь о том, что это может ещё сильнее раздражать. Ребята постарше старались сделать вид, что они очень заняты: утыкались в учебники, поправляли одежду, чистили обувь.

Однако их опасения были напрасны: сегодня гнев миссис Уиннифред обрушился на ту особу, до которой она уже не могла дотянуться. Эта грязная бродяжка, у которой они принимали роды целых шесть часов, не соизволила даже оставить денег, прежде, чем позорно сбежать. И хорошо бы просто сбежать, так она ещё смогла прихватить с собой пару довольно ценных подсвечников из гостевой комнаты. И одна из работниц не досчиталась ценных бус.

Хотя… скорее всего, врёт. Какие ценности могут быть у наёмной работницы за четыре доллара в неделю?

Мысли о ценных бусах на шее, которая могла целыми днями не видеть мыла, несколько развеселила миссис Уиннифред. Но она скоро снова вернулась к размышлениям о беглянке.

Я так надеялась повесить ещё и вторую девчонку на неё. В благодарность за то, что мы не дали ей умереть с её приплодом на улице, она могла бы хотя бы не вести себя по-свински. В следующий раз на порог не пущу ни одну из них, пока не получу вперёд денежную компенсацию. А теперь у меня два голодных рта.

– Марта! – женщина стремительно ворвалась в обеденный зал. Кухарка быстро накрывала на стол и замерла с тряпкой в руке, увидев хозяйку приюта. Окинув взглядом получившиеся яства, она удовлетворённо хмыкнула. Если бы можно было просто накормить священника и не платить ему дважды за крестины, это было бы весьма хорошо. Обычно священник их маленького городка довольствовался благодарностью и брал самую умеренную плату, но сегодня он был занят, и пришлось вызвать другого, из большого города. Этот служитель церкви предпочитал лёгкую трапезу прежде, чем проводить обряд, чтобы голос его звучал твёрже и бренные мысли не отвлекали от священного действа. А после, конечно, он брал и щедрую оплату, ибо «блажен дающий, и Вас, мэм, Бог благословит».

– Приготовь много воды и отнеси в церковь. Надеюсь, он здесь надолго не задержится.

Марта сделала неумелый книксен и проводила хозяйку тревожным взглядом. Как только она скрылась из виду, девушка склонилась над бокалом, предназначавшимся специально для священника. Идеально ровный, он был инкрустирован драгоценными камнями и хранился в церкви в шкатулке под замком, как будто это была реликвия, достойная Святого Грааля. Боязливо оглянувшись, девушка достала из кармана передника маленькую бутылочку с крепкой настойкой и добавила её в вишнёвый морс, приготовленный по заказу служителя церкви. Тревога ненадолго отпустила её, и Марта отправилась исполнять поручение хозяйки.

Поставив два тяжёлых ведра с горячей водой у стены, девушка осмотрела церковный холл. В маленьком помещении была только одна купель, значит, девочек крестить будут по очереди. Кухарка торопливо перекрестилась. Со стены на неё смотрело изображение Спасителя: не то с укором, не то с любопытством.

– Прости, – прошептала Марта, – но она доверила её мне. Дитя же не виновато. Я надеюсь, ты поймёшь.

В каморке за стеной послышались шорохи и тихое детское похныкивание. Одной из девочек было явно некомфортно в этом помещении. Марта зашла в каморку и видела, что два свёртка уже лежат на столе в ожидании обряда. Над ними хлопотала Анна, одна из работниц, которая, как раз и лишилась ценных бус, по её словам, конечно.

– Давай я помогу, – предложила кухарка, стараясь, чтобы это не выглядело подозрительно, – а ты пойдёшь отдохнуть.

– Чего это ты такая добрая, м? – буркнула Анна, поправляя свёртки. Одна из девочек продолжала хныкать уже громче и вот-вот должна была сорваться на крик.

– Миссис Уиннифред недовольна моим столом для священника. Надеюсь хотя бы на время здесь спрятаться от неё. В церкви-то она на меня не набросится, – соврала Марта первое, что пришло в голову.

– Разумно, – ещё немного поколебавшись, девушка, всё же, уступила. Как только она покинула комнату, девочка с пробивающимися рыжими волосами перешла на надрывный крик. Марта как можно тщательнее покрыла волосы обеих девочек чепчиками и стала ждать. Вскоре в церковь зашли священник и миссис Уиннифред с несколькими её приближёнными, чтобы совершить и засвидетельствовать таинство обряда. За несколько мгновений до этого, только заслышав шаги у двери, Марта сняла манжету с форменного платья и закрыла рот кричащей девочке.

– Прости, – шепнула она, поглаживая девочку по голове, – я не дам им это сделать, обещаю.

Первую девочку окрестили Леттой. Она, кажется, даже не проснулась. Святая вода и молитвы благотворно влияли на неё, чему умилились все, кроме присутствующей хозяйки. Когда её подали Марте, она принялась усиленно вытирать её от воды.

– Что ты копаешься? – прошипела одна из работниц, подойдя к каморке, – давай вторую.

С трепетом, зажмурившись, Марта подала ту же девочку. Когда младенец оказался на руках священника, тот на минуту замер. Волосы малышки под чепчиком были мокрые, сама она холодная и вроде бы страшно похожа на ту, что крестили первый раз. Но с другой стороны, сегодня священник внезапно плохо себя почувствовал, взгляд его начал туманиться, а перед глазами поплыло сразу после трапезы… Кухарка замерла и ещё раз перекрестилась.

Господи, помоги…

Отбросив сомнения, священник опустил младенца в купель. Летта начала возмущаться и хныкать: второй раз лезть в воду не хотелось совершенно. Присутствующие возмущённо зашептали, что вторая оказалась более строптивой. Когда всё закончилось и вторую девочку вернули Марте, она снова прикрепила манжету на свой рукав.

– Чудесная девочка, – сказала одна из присутствующих тётушек, склонившись над Ирмой, – так и не проснулась. Вот что значит влияние церкви на невинные души.

Марта изумлённо взглянула на Ирму и поняла, что малышка не спит. Она потеряла сознание. Подхватив её на руки, кухарка стремительным шагом вышла на воздух.

3

Кухарка проверила список ещё раз: свежая зелень, овощи, немного птицы и рыбы, мука, козий сыр и молоко. И маленький кусок мяса – для двух малышек. Им уже исполнилось по шесть месяцев, и Марта убедила хозяйку, что они нуждаются в хорошем питании, хотя бы до года. Но ни днём позже: как только обеим исполнится 12 месяцев, миссис Уиннифред переведёт их на общий рацион. Нечего детям привыкать к баловству. «У меня здесь никто зря хлеб не ест», – Марта вспомнила, как морщится верхняя губа хозяйки, когда она произносит эту фразу. А повторяла она её чуть ли не по десять раз на дню: детям, воспитательницам, сторожу и, конечно, самой Марте. Так что будь любезна не только готовить, накрывать на стол, мыть посуду и содержать в чистоте кухню и столовую, но и тащить с рынка огромную корзину с продуктами на весь приют. Конечно, ей присылали в помощь воспитанников из младших классов. Но толку от них было немного: дети голодными глазами смотрели на картофельные очистки и украдкой пытались стащить объедки со стола. Марта делала вид, что слепа.

Девушка растёрла раскрасневшиеся от тяжести пальцы: если останавливаться несколько раз по пути, то можно донести корзинку и не проклясть при этом всё на свете. На этот раз кухарка продвигалась медленно: погода была хорошая, хозяйка уехала на встречу с городским главой, и никто не будет ждать её на крыльце, постукивая пальцем по часам в знак того, что она слишком долго болталась. Марта уже собиралась поднять корзинку и двинуться дальше, как её внимание привлёк какой-то шум.

Обернувшись, девушка увидела быстро приближающуюся толпу. Телега, окружённая стражниками, чуть не сбила Марту с ног, но она успела подобрать корзину и отскочить в массу народа. Люди с криком, улюлюканьем и радостными возгласами следовали за повозкой.

Должно быть, везут кого-то важного.

Марта попыталась продвинуться ближе, чтобы увидеть, кто сидел на телеге. В поле её зрения попал только клочок волос. Огненно-рыжих волос.

Ох, святые угодники, это же…

Кухарка ухватила корзинку покрепче – в такой толпе глаз да глаз за провизией нужен – и двинулась вместе с людьми. Она надеялась, что ошибается, до последнего, но нет: телега приехала именно на главную площадь города. Печально известную главную площадь. Когда люди отступили назад, Марта увидела её: ведьма изменилась за эти два месяца. Исхудавшая и растрёпанная, она была связана, и стражникам пришлось повозиться с верёвками, чтобы поставить её на ноги. Кухарка поставила корзину и подошла ещё ближе. На стопах ведьмы были видны ожоги идеально ровной формы.

Это кандалы? Они держали её в серебряных кандалах? – девушка ужаснулась, вспомнив, как маленькая Ирма потянулась за серебряным блюдом и обожгла пальцы. Хозяйке тогда пришлось наврать, что девочка сунула руку в камин. Миссис Уиннифред было всё равно, но следить за девочкой она просила тщательнее: обожжёнными руками она в будущем много не наработает, и какой тогда смысл её кормить?

Измученная женщина, когда её вытащили из телеги, не смогла стоять с первого раза и, неожиданно подавшись вперёд, упала прямо на Марту. Толпа испуганно вскрикнула, а кухарка, оцепенев от ужаса, не знала, подхватить рыжеволосую пленницу или оттолкнуть от себя, чтобы не навлечь подозрения стражников. Ведьма мутными глазами посмотрела на Марту, и в её взгляде мелькнуло узнавание.

– Она в порядке, – шепнула Марта, боясь, что рыжеволосая выдаст себя или её. Но она не произнесла ни слова: стражники оттащили её к эшафоту. Кухарка, не отрываясь, смотрела на ведьму, которую обматывали верёвкой, привязывая к столбу. Наверняка многим из толпы это показалось излишней мерой предосторожности: чтоб не сбежала или не начала колдовать. Но Марта понимала, что женщина была слишком слаба. Женщина, список грехов которой сейчас оглашался на всю площадь, та, которую выдавали за бездушного монстра, не упала с эшафота только благодаря опутавшим её верёвкам.

И этот бездушный монстр, в разгар молитвы, вдруг встретился взглядом с ней. Глаза ведьмы уже второй раз напомнили ей большие и светлые глаза малютки Ирмы. Марта поразилась, насколько уверенным был её взгляд, хотя и отражал тяжесть перенесённых страданий.

Не надо бы показывать, что мне её жаль. А то попадёт ещё… Запишут в соучастники.

Кухарка сморгнула навернувшиеся слёзы и снова подняла взгляд на ведьму. Та болезненно, вымученно улыбнулась, и в голове Марты прозвучал её голос: «Спасибо»

Не знала, что они так умеют. Она даже рта не раскрыла. Хотя с другой стороны, если её обжигает святая вода и серебро, должна же быть и обратная сторона.

Марта смотрела, пока могло выдержать её доброе сердце. Когда первые языки пламени охватили стопы женщины, она зажмурилась и опустила голову. Но с площади не уходила.

Если бы я была там – не приведи Господи, конечно – я бы хотела, чтобы среди толпы, которая радуется моим страданиям, был бы хоть кто-то, кому больно за меня. И если ты сейчас слышишь мои мысли, то знай: мне больно. Мне жаль, что всё так закончилось для тебя.

И ведьма закричала. Всё длилось не больше получаса, но Марте это показалось вечностью. Она нашла в себе силы открыть глаза только когда народ уже начал расходиться, а пепел ведьмы подхватил ветер.

По крайней мере, теперь она с Тобой. И слышать не хочу про огненную геенну: она мученица, – подумала девушка, смотря в небо. После того, как ей удалось провернуть затею с двойным крещением Летты, Марта стала чаще говорить с Богом. Если он помог ей тогда, значит, был не против. Значит, он любит всех, как и говорят на проповедях.

Подхватив корзинку, девушка побрела в приют. Заботы на кухне, предстоящие ей сегодня, казались мелочью. И уже подходя к крыльцу, девушка почувствовала, что в кармане её форменного платья что-то есть. Марта запустила руку внутрь и с трепетом вынула самодельный браслет, сделанный из клочка ткани с кусочком грубо выделанной кожи какого-то животного. Судя по маленьким ворсинкам, это была белка. Сердце кухарки пропустило удар: этот браслет был на руке ведьмы, когда она появилась на пороге и протянула ей свою малышку. Тогда Марта не обратила на него внимания, но сейчас, недоумённо смотря на браслет, недоумевала, как это она могла про него забыть.

Пробравшись в одну из детских спален, девушка обернула браслет вокруг маленькой ручки Ирмы. И та, бесшумно проснувшись, посмотрела на кухарку своими огромными зелёными глазами. В тот момент ей показалось, что она ещё слышала голос её матери с площади: «Спасибо. Спасибо. Спасибо».

4

День за днём, Марта всё больше привыкала к малютке Ирме. Когда та научилась сидеть, кухарка была рядом. Первые шаги девочка сделала, протягивая руки к её переднику. И всё это время от святой воды и серебра оберегала её тоже Марта. Девушке удалось убедить хозяйку, что малышке будет лучше на кухне: так она не будет никого беспокоить своим криком в комнате. Втайне Марта мечтала, что Ирма станет её помощницей и не покинет эту кухню. Всё-таки проще скрыть любой секрет именно в том месте, где никому нет для тебя дела.

Хозяйка не стала спорить. Кухарке удалось поймать её хорошее настроение. Уличные мальчишки в тот день болтали, будто на площади повесили воровку, которую долго искали. Миссис Уиннифред, вернувшаяся с прогулки, поведала, что этой воровкой была мать Летты. Пока хозяйка рассуждала про свершившуюся справедливость и божий взор, от которого ни одна вошь не скроется, Марта давала девочкам кружку молока сверх нормы и причитала: «сиротки мои».

Когда девочкам исполнился год, рацион их заметно оскудел, как и предполагалось, и кухарке приходилось делиться своими запасами в обход приказа миссис Уиннифред. Впрочем, до пяти лет, пока они не начали работать, девочки проживали вполне счастливое время. Сторож даже смастерил им куклы из рукоятки старой метлы. Летта быстро находила общий язык с другими ребятами, старшие девочки иногда брали её, чтобы понянчить. Ирма была нелюдимой и, как только видела других детей или воспитателей, прижималась к Марте, прячась в складки её юбки: не из страха, скорее, из нежелания кого-то видеть, кроме своей заступницы.

– Когда-нибудь ты перестанешь помещаться у меня под платьем, и тебе придётся знакомиться с миром, крошка, – увещевала кухарка, угощая девочку хлебом. Ирма росла быстро и к пяти годам была довольно крепкой и хорошенькой. Если Летта больше походила на фарфоровую куклу: тонкая, болезненная, гибкая; в Ирме всё больше проявлялась вызывающая красота её матери.

– Я не люблю их всех, они меня шугаются. Как мыши, – спешно прожевав краюшку, отвечала девочка. Ещё бы им не шугаться. С последнего Дня Рождения Ирмы и Летты – их записали одним числом – за малышкой замечали странности. Если хозяйка кого-то изобьёт, а Ирма потом обнимет, тот обязательно поправится в скором времени. А уж если пострашнее хворь свалит, то малышка и вовсе не отходила от постели, пока ребёнок не вставал. Этому бы радоваться и благодарить девочку как счастливый талисман, но по приюту быстро поползли слухи, что если малышка приносит удачу, то она может и накликать беду, и лучше бы держаться от неё подальше. Скоро дети так сильно поверили в это, что ласковее, чем «подкидыш» никто девочку не называл.

Однажды Марта услышала, как в сторону Ирмы летит новое обидное и страшное прозвище – «ведьма». Мальчишку, неосмотрительно крикнувшего это вслед Ирме, она отвела в часовню и заставила молиться, объяснив это тем, что нехорошо поминать нечисть.

– Может, тебе подружиться с Леттой? Или другими девочками? – ласково предложила Марта, наливая Ирме ещё молока. – Ты всё норовишь в компанию мальчишек ввязаться.

– Мальчишки противные. Но с ними веселее, – отвечала девочка, задумавшись. – Они не плачут.

Кухарка вздохнула. В чём-то Ирма была права. Она и сама с момента своего появления на свет не проронила ни слезинки, чем очень удивляла воспитателей и хозяйку. Даже мальчишки, пытавшиеся её напугать, дёрнуть за волосы, поставить подножку или вытворить ещё что похуже, не добились от неё даже вскрика и вскоре бросили эту затею. Правда, общаться с ней от этого больше никто не стал: слишком уж она была странная для девочки.

– Никто меня не любит, – произнесла девочка вдруг как-то злобно, и в кухне разом погасли все свечи. – Ой.

Марта спешно принялась зажигать их обратно. Ирма была умной, и дальше списывать всё происходящее с ней на нелепую случайность было бы нечестно. Усадив девочку напротив, кухарка рассказала ей о том дне, когда рыжеволосая красавица явилась к ней на кухню со свёртком. Как она просила защитить девочку и передала её Марте. Как другая девочка, родившаяся в этот же день, буквально спасла Ирме жизнь, сама того не подозревая.

– Я бы хотела, чтобы мама была похожа на тебя, – Ирма пару раз моргнула, и Марта с удивлением заметила, что слёз у девочки нет и сейчас. – Какая она была?

– Очень смелая, – подумав, ответила Марта. – Ты на неё похожа. И характером, и внешностью. Я не успела узнать её получше, но уж кто-кто, а она тебя точно любила. Всё, чего она хотела, это защитить тебя.

– Поэтому она отдала меня тебе, да? И ушла? Что с ней случилось?

Подбирая слова, насколько это возможно для пятилетнего ребёнка, кухарка рассказала ей, что случилось на площади в тот день, когда она надела девочке на руку материнский браслет. Ирма сняла его с запястья и вдруг прижала к себе, улыбаясь.