Последнее желание

Евгения Кортас

Последнее желание

Глава 1

Предисловие

Остров Долей омывался сильным течением. Находясь на пути между двух крупных материков, он когда-то был оплотом морской торговли. Обратной стороной процветания было появление не столь доброжелательных переселенцев. Быть может, где-то и существовало место, в котором в это понятие входили лишь люди, бежавшие от чего-то или ищущие лучшей жизни. Местным хотелось в это верить. Однако в их реалиях, помимо людей, входили и существа. Проблемы доставляли и те твари, что были, так сказать, коренными, а пришлые, бывало, вовсе жизни не давали.

После же катаклизма, изменившего жизнь и вид всего острова, всё стремительно стало ухудшаться. Не иначе как от гнева Господа земля задрожала, завыла, будто раненый зверь. Проснулся вулкан, остров частично ушёл под воду, унося в пучину сотни жизней. В это же время вокруг трёх остров и кучки мелких необитаемых, будто клыки, поднялись рифы. Благое ранее течение теперь несло мореходам погибель. Первое время смельчаки искали безопасные пути прохода, но их количество стремительно уменьшалось, пока и вовсе не сошло на нет.

Сезонные сильные штормы и морские существа, в частности Сциллы и Харибды, препятствовали мореплавателям даже между островами. Двум королевствам: Изман на западе и Норбан на востоке, многим жившим за счёт морской торговли, резко пришлось менять уклад. Вдобавок к бесчисленным трудностям и проблемам, будучи запертыми между людьми и многочисленными видами существ, как пожары вспыхивали сражения.

Шли годы, ужасы отходили в прошлое, а жизнь налаживалась, обретая какую-никакую стабильность. Стычки и нападения существ снизились. Так, чтобы аж кровь рекой, случались настолько редко, что деды рассказывали внукам как напутствие или страшилку.

Глава 1

Королевством Норбан правил король Экгрис Траторн. До восхождения на престол он был рыцарем. Прежний король Кайден погиб, возвращаясь с совместного с соседним королевством военного похода. Полгода им потребовалось, чтобы убить колдуна Грама. Так как наследников Кайден не оставил, народ страдал от грызни за престол. Когда сил терпеть не осталось, народ сам выдвинул Экгриса в короли.

Замок, в котором правил король Экгрис, носил имя «Барсил» и славился красотой и неприступностью. Он был возведен, частично выточен в горе Эридан, ещё прадедом короля Кайдена. С юга стены замка резко переходили в крутой обрыв до самого Аристового моря. С запада – высокие горы. Таким образом, оставалось только два возможных варианта нападения: с севера и востока. Но с тех сторон были неприступные стены с башнями и бойницами.

За стенами замка текла обычная жизнь простого народа. По улицам разносился аромат свежего хлеба, звенели молоты кузнецов, перекрикивали друг друга торговцы каждый славя свой товар. Дети носились с деревянными мечами, разыгрывая схватки с разными монстрами, о которых их предупреждали родители. Бедняки просили милости у прохожих. Трактиры гудели от музыки и смеха выпивших людей, время от времени прерываясь на драки.

– Эй, красавица! Принеси ещё пива, – крикнул изрядно уже пьяный мужчина.

Худенькая, светловолосая девушка лет семнадцати начала пробираться к ненавистному ей палачу, повадившемуся распускать руки. Сидя в центре зала, он внимательно следил за тем, как служанка плавно идёт к нему. И чем ближе она становилась, тем похотливее горели его глаза. Стараясь не приближаться слишком близко, она поставила кувшин на стол. Палач, привстав с удивительной легкостью для пьяного, обнял за талию и усадил её себе на колени. Выроненный поднос с грохотом рухнул на пол, привлекая внимание ещё до криков.

– Пусти меня! Немедленно пусти! – безрезультатно пытаясь убрать его руки, завопила она.

– Да ладно тебе выделываться. Я же вижу, что ты хочешь меня, – под хохот в зале уверено молвил он и потянулся к ней губами.

– Эй, Сильвио! − крикнула из-за стойки хозяйка. − Пусти девчонку! Это тебе не бесплатный товар.

Он резко отпустил служанку. Вскочив, она чуть не перевернула соседний столик. Тот пошатнулся, разливая пиво, что стерло веселье зевак за ним.

– Да я заплачу сколько скажешь. Ты же знаешь меня.

– Ты сначала оплати игральный долг своим дружкам, – язвительно уколола она и обратилась к служанке. – Что стала? Иди работай! И хватит глазки строить.

Девушка дрожащей рукой злобно подобрав поднос, не пошла, побежала прибирать с дальнего освободившегося столика. «Вот накоплю ещё немного денег, и уеду к чёртовой матери» – мысленно успокаивала себя она, чувствуя затылком липкий взгляд палача.

– Росина, я на днях занесу деньги, – вставая из-за стола, шатаясь, крикнул Сильвио.

– Один раз я это уже слышала. Обманешь, добавлю к долгу три медяка.

– Три?! Ты головой, что ли, треснулась где-то?

– Мера предосторожности, – лениво, будто кошка, потягивающаяся на солнце, ответила она.

– Ты меня за кого принимаешь?! – зло стукнул он по столу. – Я палач, а не лицедей какой!

– За того, у кого уж много долгов развилось.

– Да я… Да мне… Эх, чёрт с тобой, – сдался Сильвио перед неопровержимым фактом.

Видя, как побежденный пьяный палач идёт прочь, лицо хозяйки расплылось в довольной улыбке. Оставив пустой стол, служанка, схватив тряпицу, пошла вытирать пролитое пиво. Игроки сдвинули кости в сторону, чтобы не закатились. Вслед за палачом к выходу пошла девушка в поношенном плаще, ненароком пройдя мимо того столика.

– Плати, давай, – поманив пальцами, сказал один из игроков.

– Ты чего, Дан? Глаза протри, я уже тебе заплатил.

– Ты из меня дурака не делай. Я бы такое не забыл.

– Да я вот тут на стол положил, пока тряпкой елозили, – ткнул он руками на край стола.

На рассвете на центральной площади Корфорта стража начала возводить эшафот для казни, взбудоражив своей внезапностью и зародив всеобщее нетерпение предстоящей экзекуции. Она должна была состояться в полдень в рыночный день, чтобы пришло как можно больше народу. То тут, то там люди обсуждали, кто сегодня предстанет перед судом? Какой воришка или сентон Люмин, уже четыре дня как арестованный. И если сентон, то как король накажет советника за покушение на собственную жизнь. Экгрис и в хорошем настроении отличался жестокостью, а в гневе ему лучше не попадаться на глаза. И до чего же дошло: сам глава храма, слуга Господа – взялся за оружие.

И вот время казни настало. По улицам города разнесся бой барабанов и звуки труб. Бросив по возможности свои дела, народ поспешил на жестокое зрелище. Первые подоспевшие выстроились в своеобразный туннель от тюрьмы до эшафота. Вскоре и яблоку негде было упасть.

Тяжёлая дверь тюрьмы со скрипом отворилась, из проёма в окружении стражи вышел осуждённый. Белое церковное одеяние, подпоясанное четырьмя шнурами разных цветов, символизирующими единение плоти, духа, сердца и святости, висело будто с чужого плеча. В ослабевших руках, как самое драгоценное, сентон Люмин нёс маленькую шкатулку, а в ней символ своей веры – кристалл горного хрусталя. На груди покачивалась табличка, на которой красными буквами сообщалось о совершённом им преступлении и мере наказания. Однако для необразованных информация дублировалась в устной форме шедшим рядом глашатым.

Так как сентон был уже в возрасте, а тюрьма не пошла ему на пользу, он передвигался с трудом, прихрамывая на правую ногу. Толпа, сопровождавшая его, не безмолвствовала, боясь, что гнев короля обрушится и на них. Чем и усугубляли нравственные страдания сентона. С разных сторон доносились крики осуждения, ужаса и рыдания. Наконец-то процессия достигла места казни, окруженного стражей.

С этого момента осужденный окончательно расставался с миром живых, переходя в руки палача. Люди замерли в ожидании. Сентон медленно, но уверенно поднялся по ступенькам. Страдавший от похмелья Сильвио начал снимать с него одежду, чтобы переодеть в белую рубаху смертника. Воспользовавшись моментом, сентон Люмин вложил шкатулку с кристаллом ему в руки, безмолвно прося быстрой смерти. Омерзительно звонкий голос глашатого нарушил тишину:

– Смотрите, смотрите люди и не говорите потом, что не видели! Этот человек совершил ужасное преступление. Он поднял руку на нашего Великого Короля Экгриса с целью лишить его священной жизни. По милости самого Господа задумка преступника не была осуществлена. За злодеяние против народа, короля и Бога сентон Люмин приговаривается королем Экгрисом к смертной казни путем обезглавливания. Стоило бы незамедлительно исполнить приговор, но мы ведь не звери, чтобы отнимать право на последнее слово, – закончив свою речь, глашатай повернулся к сентону.

В рубахе смертника Люмин подошёл к плахе, стоявшей посредине эшафота. Медленно осмотрел собравшуюся толпу, неотрывно наблюдавшую за ним. Ещё пару дней назад они были его прихожанами. Он выслушивал их исповеди, давал советы, сочетал браки и крестил детей. Тогда они смотрели с почитанием, теперь же с любопытством.

Его взгляд задержался на одном лице из множества других. То, которое он искал и боялся найти всё это время. Его воспитанница Эрин, ставшая ему как дочь. Люмин был рад увидеть её ещё хотя бы раз. И всё же предпочитал бы, чтобы она не успела приехать. Он всматривался в черты её лица. Не сдержал легкой улыбки от вида её поношенного плаща. Эрин никогда не любила новые наряды. На глаза навернулись слёзы. Глубоко вдохнув, он собрал силы для речи, и чтобы сдержать рвущиеся слёзы.

– Я… сделал что смог! Моя вера была и есть со мной. Даже руки палача не смогут её отнять. Добровольно отдаю свою веру и душу Господу. Пусть смилуется он над Вами, – слова казались куда тяжелее и суше, чем, когда он повторял их последние дни в темнице. Он не отрывал взгляда от Эрин, не скрывая своей горести и всё же ручья слёз. Глубоко вдохнув, он продолжил дрогнувшим прерывистым голосом: – Прости моё сердце… м-мне очень жаль, я подвёл тебя.

Она шагнула вперёд, проталкиваясь к нему. Боясь именно этого, сентон уверенно, почти незаметно для других, отрицательно покачал головой. Как в детстве Эрин замерла, повинуясь, хоть сердце рвалось, сопротивляясь указу. Взгляд скользнул по людям, к вооружённой мечами, копьями стражи вокруг эшафота. Они выстроились в линию, чтобы народ, захваченный зрелищем, не напирал. Дозорные с арбалетами шагали по внутренней стене. Правая рука до побелевших костяшек сжала тугой кошель. Сегодня вечером он должен был перейти к стражнику, что проводил бы к темнице Люмина, а там она бы вызволила его. Нужно было лишь знать, куда идти и подходящее время. Всего-то оставалось дождаться вечера.

Приняв свою судьбу, Люмин без принуждения склонил колени и положил голову на плаху. Палач занёс свой блестящий громадный топор. Внезапно сентон приподнял голову, в последний раз посмотрев в толпу. Он обратился к той единственной, чьё присутствие приносило и радость, и боль в одночасье, надеясь, что она не загубит свою жизнь, пытаясь спасти его.

– Не смотри, – как можно громче крикнул он.

В этот миг топор со всей силы обрушился на его шею. Из раны хлынула кровь, но то ли топор был затуплен, то ли сказывалось похмелье, но с первого раза лишить жизни осуждённого не получилось. Сентон дёрнулся, застонал, подоспевший помощник придержал его, чтобы он не упал. Занося окровавленный топор для второго удара, несколько капель крови попало Сильвио на лицо. После второго удара голова страдавшего сентона, наконец-то отделившись от тела, скрылась в плетёной корзине с въевшимися багровыми пятнами на боках.

Эрин не выполнила его последнее желание. По щекам побежали слёзы, хотелось кричать, бежать, но горло сдавило, а ноги будто отнялись. В ушах всё ещё раздавался его голос, а взгляд приковался к телу в неестественной, какой-то поломанной позе. Люди оживились и свободно вздохнули после невольной задержки дыхания. Для них всё закончилось, но не для неё.

Глухой последний удар сердца, отмечающий начало необратимого, и вокруг тела белой колыхающейся дымкой появился набирающий силу свет. Ровность его потока значила свободу от злости, жажды мести. Душа Люмина без следов прожитых лет возвысилась над бренным телом. Обретая очертания, он повернулся к ней. Эрин почувствовала его взгляд и приближение слуги смерти. Стук копыт резвого, неутомимого коня жнеца звенел, вселяя трепет и страх перед неизбежным. Он вынырнул из воздуха рядом со светлой душой, черный как сама скорбь. И, будто поглощённый мглой, Люмин растворился. А безразличный жнец поспешил к следующему в списке.

Кошель рухнул на землю, издав тихий звон. Вездесущие воришки, не в силах пройти мимо такой добычи, рискнули. Самый худой и ловкий, всего на мгновение присев, тут же стал пробираться сквозь толпу, прижимая к груди заветный узелок. Народ возмущался, проверял, на месте ли поясной кошель, и оглядывался, не запаникует ли кто, не найдя своего.

Однако никто так и не закричал. Казнь прошла, и народ начал расходиться по своим делам, бурно обсуждая увиденное. Одна лишь Эрин ещё какое-то время стояла неподвижно. Когда большая часть зрителей покинула площадь, ей все же пришлось уйти, чтобы не привлекать к себе внимание.

Она шла, не разбирая дороги, сворачивая наугад или увлекаемая толпой. Голова была как в тумане, сердце стучало тяжело, будто его силы были на исходе, вот-вот остановится. Она всё прокручивала и прокручивала последние слова наставника, его мучительную смерть. От этого становилось тошно, дурно, но остановиться не могла. Хотелось зверем выть, куда-то бежать, рвать глотки оболгавшим его. Король, так скоро, без достойных разбирательств приговоривший к смерти невиновного, даже не вышел на казнь. Не взглянул в глаза, не выслушал последних слов, по чину не взял топор в свои руки.

В груди, как снежный ком, разрасталась пустота, раздирая душу ледяными иглами. Эрин остановилась посреди большого оживлённого перекрестка. Куда идти? Пошел лишь второй день, как она приехала. Замок оставался чужим, незнакомым. За пять лет она редко приезжала в гости. Всё не было времени, дела, откладывала на следующий месяц, потом ещё на один. И ведь чем была занята? Разъездами по всему острову! А чего стоило свернуть? Отложить других на потом? Приехать с сюрпризом, а не тянуть, пока он сам приедет в своем-то возрасте, протащившись без малого через оба королевства? Ничего, ничего не стоило. Но нет же, всё бежала, гналась за призраками, чтобы упустить, опоздать и снова остаться одной.

Гул в ушах разрезал звонкий, заливистый детский плач. Вздрогнув, словно проснувшись, она обернулась. Женщина в сером простом платье с чуть испачканном жиром фартуке несла на руках и успокаивала мальчишку лет пяти. Он, не слыша её, не заботясь об удобствах окружающих, обливался слезами, уже прочертившими белые полосы на щеках. Из носа текли сопли, а изо рта – кровавая слюна. Сердобольная служанка цирюльника, выскочив, дала ткань, чтобы малыш не перепачкал всё. А он всё рыдал, набирая громкость, от чего прохожие кривились, закрывали уши, недовольно косились. Рыдал так, как рыдала она в душе и хотела бы также выпустить боль, но, увы, не могла. Не потому, что стыдилась таких взглядов, просто – разучилась.

Эрин свернула в противоположную сторону от той, куда пошли они. Внешне она шла, но внутри снова бежала от себя, от боли и мыслей, что крутились вокруг одного, будто рой пчел у мёда. Она завидовала мальчику: его боль пройдёт, забудется, напоминая о себе лишь когда придется рвать ещё один зуб. В руке сам собой появился маленький нож с изогнутым лезвием. Его легко было спрятать в кулаке; таким портнихи распарывали ткань, чтобы не повредить. Одно быстрое движение острым лезвием, и карман отяжелел от чужого кошелька. Нужно делать что-то, что угодно, лишь бы не думать, не вспоминать. А воровство – да, неподобающе, порочное занятие, но требует полного сосредоточения. Руки радостно вспоминали умения, практически заброшенные со встречи с Люмином.

За первым кошелем пошёл второй, третий, и тут же они пропадали в карманах проходящей мимо старухи, которой не хватило денег купить капусту, многодетной матери, калеке. Купив четыре буханки хлеба, она отдала их своре детей, подстерегавших, когда пекарь отвернётся. Вначале они вжались в стену, а после непонимающе переглядывались, когда она, отчего-то побледнев, убежала. Пожалев, что купила хлеб, вместо того чтобы дать денег, Эрин кинулась в омут с новой силой. Всё ждала, что оплошает, и кто-нибудь крикнет или схватит за руку.

Когда начало темнеть, скинув капюшон, она вошла в тот же трактир, где была вчера. Глупо, ведь подобных заведений на каждом углу, а здесь кто-то мог вспомнить, что проходила мимо, как пропали деньги. Её никто не вспомнил, не ткнул пальцем, все были заняты куда более интересным делом – обсуждением казни. Окружающая обстановка ничем не отличалась от вчерашней. Пройдя мимо столика, за которым сидели уже изрядно пьяные игроки, она села за стойкой боком к двери.

– Ты просто так зашла или что-то будешь заказывать? – через время неприветливо спросила хозяйка.

Оторвав взгляд от узора древесины, Эрин посмотрела на неё пустым взглядом, будто силясь понять, что та говорит. После дня беготни по всем окрестностям: вначале за воровским промыслом, потом в поисках палача, ноги безжалостно гудели. С самого утра, кроме перехваченного по дороге пирожка, она не съела ни крошки. Во рту же будто образовалась пустыня, хоть поясная фляга была пуста.

– Ужин и чего-нибудь попить. Кваса там или компота – без разницы.

– Пять монет, – сказала хозяйка и окинула взглядом порванный пыльный плащ, красные на мокром месте глаза, но необходимая сумма без задержки легла на стол. – Случилось чего? Может, комната или работа нужна?

Эрин промолчала, лишь посмотрела так, что все вопросы сразу отпали, и вовсе захотелось убраться подальше.

– Марлен, еды за стойку, – пряча деньги, крикнула хозяйка поварихе. – Аниса! – окликнула она мимо пробегающую служанку.

– Что опять не так? – устало спросила она, подойдя.

– Не забывай с кем говоришь, – прошипела хозяйка, дав наглой девчонке подзатыльник.

– Ай, за что? Я же ничего не сделала, – обиженно спросила Аниса, потирая затылок.

– В том-то и дело: возишься как муха в паутине – шума много, а толку никакого.

– Леди Росина, я вас не понимаю. Что надо-то? – полностью растерялась служанка.

– Что надо-то? Что надо? Мешок золота и толковая служанка. Пойди в погреб, набери кружку лучшего пива и принеси его той девчонке, – сказала она и кивнула влево. – Теперь поняла, что надо?

– Лучшее пиво ей? – не веря своим ушам, переспросила Аниса.

– Блин, ты оглохла, что ли, или я говорю на другом языке? Да, принеси ей пиво, из темной бочки. Ну же, ступай, – теряя терпение, сказала леди Росина. – А после вынеси мусор. На всё указывать надо. Бестолковая!

В подвале было темно и прохладно; для полной жути только не хватало писка крыс. Впрочем, этих тварей только недавно перетравили, но набежать снова им много времени не надо. Взгляд сам собой устремился к дальнему углу, где, когда-то, со слов хозяйки, умер человек. Верилось в это сразу и без сомнений: за стеной бывало слышно шорох и там холоднее. Постояв, ожидая, что вот сегодня явит себя призрак, Аниса поставила кружку под кран нужной бочки. Осторожно открыла его, и ароматное пиво потекло в кружку.

– Это ты мне? Знаешь мои вкусы, – опираясь одной рукой на неподалеку стоявшую бочку, сказал Сильвио.

– Ой, Господи, – Аниса испуганно, схватилась за грудь.

– Да не надо этого притворного перепуга, – с наслаждением сказал палач.

– Он не притворный. Что вы здесь делаете? Вам сюда нельзя! – еле успела она закрутить кран, прежде чем пиво начало выливаться через края.

– Давай сюда, – потянувшись к кружке, практически простонал Сильвио.

– Что вам дать? – медленно попятилась она.

– Пока что пиво, – с многозначительной интонацией пояснил он.

– Не дам. Оно не для вас, – пытаясь проглотить подступавший комок в горле и думая над вариантами побега, сказала Аниса. Она всё смотрела на дверь, ожидая, что, как всегда, подгоняя её, сейчас заглянет хозяйка.

– Хм… Не для меня, значит. Ну что же, ладно, – уже более грозно сказал Сильвио и, начав довольно быстро приближаться, добавил: – Ну раз пиво не мне, то ты наверняка мне.

– Никогда! – закричала Аниса и, развернувшись, побежала вглубь подвала.

– Хочешь поиграть в кошки-мышки? – весело прокричал Сильвио. – Давай, я буду кошкой. Кошки всегда съедают свою мышку после игры.

Страшный угол пугал Анису теперь меньше всего. В душе даже зародилась надежда, что призрак может чего заступится за неё или хотя бы ненароком напугает палача. Пробежав вдоль ряда бочек, она заметила просвет в том месте, где убрали пустую. Нырнув в образовавшуюся нишу, она притихла, как самая настоящая мышка.

– Где же ты, моя мышка? Выходи, я котик хороший. Поиграем немного. Тебе понравится. Потом сама будешь приходить играть, – громко говорил Сильвио, проходя мимо неё.

Аниса зажала рот руками и даже старалась не дышать. Казалось, что он может услышать не только слишком громкое дыхание, но даже бешеный стук сердца. Когда палач прошёл на несколько метров дальше её укрытия, она рванула к выходу.

– А вот ты где! Куда же ты бежишь? – начиная погоню, крикнул Сильвио.

Аниса ещё никогда в жизни не бежала с такой скоростью. Вот-вот позади будут оставаться горящие следы от обуви, однако она всё подгоняла себя. Палач, не привыкший к подобным нагрузкам и плохо видевший в полумраке, не заметил небольшого бревна из-под одной из бочек. Споткнувшись, Сильвио с грохотом рухнул на пол. Голова, как у соломенной куклы, качнулась вперёд, встретившись с полом. Раздался неприятный, тошнотворный хруст. Вначале просто стало мокро, и лишь чуть запоздав, разлилась боль. От злости с его губ полился поток неразборчивой брани.

Аниса оглянулась. Её кара господня сидела на полу, хныча, как малое дитя. Боясь, что он лишь притворяется и сейчас снова нападёт, она всё же прошла назад несколько метров к бочке. Схватив кружку с такой силой, что немного пива пролилось ей на руку, Аниса побежала к лестнице. Только позже, задумавшись, как она сама-то не навернулась ни разу, будто и вправду кто-то помог. Прямо у двери Аниса чуть не влетела в хозяйку, которая, по всей видимости, собралась её искать.

– Где ты столько времени шляешься? Тебя только за смертью посылать.

– Эээ… кран заел, – быстро оглянувшись назад, ответила Аниса первое, что пришло в голову. Скажи она правду, всё равно сделают крайней.

– Кран заел?! Что, серьёзно? Бегом отнеси пиво и берись за работу.

– Ага, – радуясь возможности подальше уйти от подвала, кивнула она.

Выйдя в зал, служанка быстро направилась к девушке, что едва не силой запихивала в себя еду. Всё ещё чувствуя преследователя спиной, Аниса постоянно оглядывалась.

– Ваше пиво. Простите за задержку, – поставив кружку возле посетительницы, поглядывая в сторону подвала со злой ноткой, извинилась она.

Несмотря на чувства Аниса, улыбнулась, по крайней мере, попыталась. Заставляя себя есть, Эрин не успела и слова сказать, что не это заказывала. Служанка с перепуганными глазами чуть не убежала, будто призрачный пёс Баргест следует по пятам. Посмотрев в сторону, откуда пришла служанка, она увидела палача с залитым кровью лицом. Руки в миг сжались в кулаки, отчего ногти до боли впились в ладонь. Перед глазами пронеслась казнь и довольное лицо палача над телом наставника.

Какой на самом деле пёс бежал за служанкой, стало очевидно. Впрочем, такого даже шавкой назвать будет за великую честь. Ещё раз посмотрев на палача, оживлённо беседующего с хозяйкой, она увидела в его руках шкатулку Люмина. Не доев и не притронувшись к пиву, она ушла.

***

С полным ведром отходов Аниса вышла через заднюю дверь. Выгребная яма находилась в метрах пятнадцати от заведения, однако ей казалось значительно дальше. Её всё преследовало чувство, что кто-то за ней идёт. Мерещилось дыхание за спиной, шаги, да касание рук к плечам. Она будто ненароком несколько раз оглядывалась. Света факелов хватало, чтобы убедиться, что улица была пуста. Только тупик, куда слаживали негодные ящики, зловеще темнел.

Высыпая мусор в яму, Аниса отчётливо услышала, будто что-то подпрыгнуло. Крепко сжав ручку ведра, готовая со всей силы треснуть им, она резко повернулась и с облегчением обнаружила, что, кроме неё, в переулке снова никого нет.

– Боже, ну и дура. Ещё и паранойи мне не хватало для счастья. Чёрт бы побрал этого палача, – успокаивающе ругала она себя.

Вот только не успела она пройти несколько метров, как кто-то набросился на неё сзади. Одна рука обхватила талию, а другая зажала рот, пресекая все попытки криков о помощи. От неожиданности Аниса выронила ведро, что только что было её грозным оружием. Нападавший, с лёгкостью приподняв её, понес в тупик. Она мычала, силясь кричать, била по рукам душегуба, махала ногами – всё это походило на беспомощное трепыхание рыбы в сети или той же мухи, упомянутой хозяйкой. Аниса уже представляла, как в тёмном грязном углу на ней рвут платье, быть может, даже не один насильник. Приставив нож к горлу, смеясь, лапают и спорят, кто будет первым. Одна картина была красочнее и кровавее другой. Когда она была уже готова умереть от страха, лишь бы не переживать этого, ноги внезапно коснулись земли. Аниса удивилась этому, будто и не чаяла хоть ещё раз в жизни ощутить под ними опору. Всё ещё закрывая рот, её повернули к себе лицом.