Игра в сердца

– Если тебе что-то понадобится, что угодно, у тебя же есть Лизин номер? Она сразу прилетит помочь, ты же знаешь.

– Знаю, дорогая.

– И пожалуйста, мам, запомни: мое участие в шоу – строго конфиденциальная история. Нельзя никому рассказывать, пока шоу не выйдет в эфир, даже тете Ло, поняла?

– Я помню и обещаю молчать. Но Эбби…

– Что? Тебя что-то еще беспокоит?

– Я… я буду по тебе скучать, дорогая. Только и всего.

Я крепко-крепко ее обнимаю.

– Я тоже, мам, я буду звонить. Каждую неделю, обещаю. – Другим волчицам не разрешат созваниваться с близкими, но по условиям контракта для меня, слава богу, сделают исключение.

Мама обнимает меня, уткнувшись лицом мне в плечо, отчего ее голос звучит глухо.

– Зачем тащиться в такую даль, чтобы найти любовь? – спрашивает она.

Ах да, я забыла сказать, что соврала ей насчет самого главного.

Я отстраняюсь и смотрю на ее хмурый лоб. Терпеть не могу лгать родной матери, а ведь это не впервые. Мало того, что она не в курсе, что Анастасия Треплер – это я, она считает, что я зарабатываю на жизнь копирайтингом для малого бизнеса. Она видела лишь несколько моих статей, опубликованных под настоящим именем, и хвасталась ими перед всеми, кто соглашался слушать, и даже перед теми, кто не соглашался.

Хотя все это мелкое вранье по поводу того, кем я работаю на самом деле, хорошо подготовило меня к предстоящему обману. Правда, теперь я еще больше завралась – сказала маме, что еду на шоу, потому что оно мне нравится и я верю, что смогу встретить свою любовь.

– Все у меня будет хорошо, мам, обещаю.

– Ты самая чудесная девушка на свете, Эбигейл. Тебя все обожают. Ни к чему тебе ехать на край света, чтобы влюбиться. Это произойдет само собой, дорогая. И ты это заслужила.

В горле снова застревает комок, оно сжимается, и я не могу произнести ни слова. Но что тут ответить? Мама затронула самое больное, то, что зарыто глубоко внутри и редко дает о себе знать. Отец бросил нас вскоре после моего рождения, и мы его никогда не видели. Поэтому в минуты отчаяния, такого темного, что даже с Лизой я им не делюсь, во мне пробуждается та Эбби, которая свято верит, что недостойна любви.

А эта удивительная женщина, которая брала на дом глажку, чтобы купить мне платье на выпускной, ведь эти расходы моя стипендия не покрывала, любит меня так горячо и безусловно, что с моей стороны неблагодарно искать любви где-то еще и у кого-то еще.

Несмотря на то, что романтическая любовь – совсем другое.

– Спасибо, мам, – наконец отвечаю я. – Я знаю, что ты меня любишь, я даже уверена, что ни одна мать во всем мире не любит свою дочь так же сильно. – Она улыбается, но ее улыбка печальна. – Я просто…

Просто что? Ну почему я вру, почему?

– Кажется, мой рейс объявляют. – Это неправда – объявляют другой рейс. – Я лучше пойду.

– Хорошо, дорогая. – Она еще раз торопливо меня обнимает, а когда отстраняется, плотно сжимает губы – видимо, смирившись с тем, что ее прекрасная, умная, достойная обожания дочь (это ее слова, не мои) летит участвовать в реалити-шоу, чтобы найти любовь всей жизни.

Я вяло улыбаюсь и говорю:

– Я люблю тебя, мам. Ты лучшая мама на свете. Скоро созвонимся.

Она кивает, а я поворачиваюсь и шагаю к зоне вылета.

Надеюсь, перелет бизнес-классом смягчит боль расставания.

Вот честно, если бы это задание не вызывало у меня такую бурю противоречивых эмоций, оно было бы свершившейся мечтой. Бесплатный перелет до Австралии. Новые брови, эпиляция, прическа. Полностью новый гардероб. Сногсшибательный австралиец, который должен встретить меня по прилете.

Но от эмоций никуда не денешься. Это и вина. И страх. И тревога. Все в наличии.

Ух! Надо сосредоточиться на позитивном. У меня есть работа, есть где жить, есть замечательная мама и лучшая подруга, которая, возможно, состоит на тайной службе у Его Величества. Пусть я временно вынуждена писать на темы, которые мне не очень по душе, рано или поздно я буду писать о чем хочу – я должна в это верить. И я лечу в Сидней: об этом я мечтала много лет.

Так-то лучше! Прямо дневник благодарностей.

Единственная ложка дегтя в этой бочке меда – Джек. То есть с самим Джеком все в порядке, но я уверена, что Роберта не одобрит, если я начну зависать с продюсером шоу. Мягко говоря, не одобрит. Но я начну с ним зависать только при условии, что я вообще его интересую. Со дня нашего знакомства я его ни разу не видела, но мы переписывались и говорили по видеосвязи, и это подпитывало мое, вероятно, безответное увлечение моим крашем. Краш – какое подростковое слово! Но в любви я и есть подросток или, по крайней мере, новичок.

Мне нужно отвлечься: самокопание не доводило до добра еще ни одну тридцатилетнюю с хвостиком неопытную в любви женщину.

Итак, я в первый (и, наверно, в последний) раз сижу в бизнес-зале – может, из этого выйдет репортаж? Оглядываюсь из своего уютного места в углу. Тут есть все удобства, которые мы, простые смертные, только можем вообразить: подборка журналов и газет на всех языках, которым позавидует любой газетный киоск; бар с полным ассортиментом напитков, запись в салон красоты (хотя при мысли об этом у меня возникают травматичные воспоминания о бикини ваксинг), удобные кресла, низкие столики и рабочие зоны с офисными стульями, шведский стол – сырные тарелки, мясные деликатесы, закуски, огромные миски салатов и блюда с фруктами.

Зачем вообще куда-то лететь? Мне и здесь хорошо.

К сожалению, при виде этой роскоши и изобилия у меня не рождается ни одной идеи для репортажа. Нет, можно было бы, конечно, написать заметку под названием «В первый раз в бизнес-классе: бесплатный сыр, но не в мышеловке», однако вряд ли «Гардиан» и «Атлантик» станут соревноваться за право ее напечатать.

Подхожу к шведскому столу и неодобрительно смотрю на стопку крошечных тарелочек. Их словно специально придумали, чтобы люди голодали и недоедали или десять раз ходили за едой туда-сюда. Скорее, первое. Представляю, какой скандал разразится, если сходить за закусками, скажем, пять раз. «Кто пустил сюда эту простолюдинку? Видели, сколько раз она накладывала себе еду? Семь? Восемь?»

Беру крошечную тарелочку и стратегически выстраиваю аккуратную пирамидку из сыра и оливок; затем подхожу к барной стойке и сажусь на табурет. Барменша тихонько кивает в мою сторону, сообщая, что увидела меня и сейчас ко мне подойдет. Ее глаза не выпучились от ужаса, то есть я, верно, выгляжу нормально и на простолюдинку не похожа. Мысленно благодарю Надю, Гюнтера и Катриону, которые меня «прокачали».

– О, это ты! Привет! – слышу голос за спиной.

Умом я понимаю, чей это голос, но также понимаю, что этого человека здесь быть не может: он должен быть в Сиднее, ведь когда мы в последний раз общались по видеосвязи, он говорил оттуда. Я поворачиваюсь к нему.

– Джек! – выпаливаю я, не успев подумать.

– Ты отлично выглядишь, – говорит он, и это звучит как комплимент, а не как «ого, как тебя переделали, прямо не узнать».

– Э-э-э… спасибо, – отвечаю и я жалею, что не умею изящно принимать комплименты. – Но я думала… – Я растерянно замолкаю, удивившись, что увидела его здесь.

– Ах да… Почему я здесь, хотя должен быть там? – Джек улыбается, его идеальные – идеальные! – губы растягиваются широко, и, не стану отрицать, хотя и соглашаться тоже не буду, что мое неискушенное сердечко начинает биться неудержимо, разгоняется и вот-вот снесет все на своем пути от того, как сильно он мне нравится. – Проблема с одной участницей, – отвечает он на собственный вопрос.

– Ничего себе.

– Да, обычно в таких случаях мы приглашаем участницу из листа ожидания, но та тоже не смогла – только что вышла на новую работу в Шотландии. К тому же мы лишились не одной волчицы, а двух.

– Двух?

– Ага. Одна была беременна, когда проходила собеседование, но не знала об этом, а у другой опоясывающий лишай.

– О боже. Бедная девушка.

– Которая из них?

– Та, у которой лишай, – отвечаю я, а он подмигивает. – Ты пошутил!

– Ну да, а ты о чем подумала? – Мы смеемся, я расслабляюсь и перестаю замечать что-либо, кроме Джека, моего доброго союзника, который спас меня из смертельных челюстей лифта, а также от всевидящего ока Роберты и гнева Прю. – А беременная девушка к тому же на седьмом небе от счастья и влюблена в отца ребенка. Когда мы об этом узнали, то не стали заставлять ее соблюдать условия контракта.

– Еще бы. Значит, ты вернулся и опять прочесывал Британию в поисках самых видных представительниц нашей нации? – Кажется, во мне проснулось остроумие Анастасии.

– Ага. И я их нашел, – он, видно, не услышал насмешки в моем голосе. – Кстати, – он роется в сумке для ручной клади. – Это тебе. Досье на новых волчиц. – Он вручает мне коричневый бумажный конверт с ярко-красными буквами «Конфиденциально» посередине – точно такой, как лежит в моей сумке.

– Спасибо. В самолете изучу.

– И забудь все, что узнала об Анджеле и Пауле.

– О нет, Паула? – Он кивает. – Лишай или беременна?

– Лишай.

– Бедняжка, какой ужас! А она мне понравилась, хоть и заочно. Думала, мы с ней подружимся.

– Да, плохо. Она была классная.

– Мне даже захотелось послать ей открытку с пожеланием скорейшего выздоровления, но как это будет выглядеть? «Дорогая Паула, ты меня не знаешь, но я все о тебе знаю. Все до самых интимных подробностей!» – Глаза Джека смеются, и я воодушевленно продолжаю: – «Мы обе должны были участвовать в предстоящем сезоне “Одинокого волка”, и я была уверена, что мы станем лучшими подругами: как не подружиться с той, кто волонтерит в школах для детей из малообеспеченных семей и так близка со своей бабулей (по рассказам та очень милая)? Но из надежных источников мне стало известно, что ты пала жертвой лишая и не сможешь сниматься в шоу. Это глубоко опечалило меня. Прошу, не спрашивай, откуда я столько всего о тебе знаю: я могла бы тебе сказать, но тогда мне придется тебя убить. Возможно, когда-нибудь мы встретимся. А пока шлю тебе самые теплые пожелания скорейшего выздоровления. С любовью, Эбби». Ну как? – Я самодовольно задираю подбородок.

Джек тихо смеется.

– Ты очень смешная.

– Не я. Анастасия.

– Да, но она разве не ты? – Я вспоминаю Лизины слова: «Вот откуда, скажи, взялась Анастасия?» Кажется, Джек с ней согласен.

– Наверно, так и есть. Только я часто забываю, что я и есть Анастасия, а она – это я, или как там это работает. Знаешь, до того, как я начала готовиться к шоу, я и не догадывалась, что во мне сосуществуют несколько личностей. Когда я пишу обзоры серий, я легко переключаюсь на Анастасию. А эта одежда и волосы… это все волчица Эбби. Я словно надеваю костюм, как актриса в кино.

– А с кем я познакомился в тот день в редакции?

– О. Ну, то была просто я. Просто Эбби, – отвечаю я и пожимаю плечами.

– Значит, мне нравятся все твои личности. – Он пристально смотрит мне в глаза, и я начинаю ерзать на табурете. Мне приятно слышать его слова, но я не привыкла к комплиментам, особенно от мужчин с красивыми зелеными глазами и идеальными губами.

Настоящая Эбби не привыкла, но другая Эбби может быть вместо нее.

– Спасибо, Джек, – отвечает волчица и вызывающе смотрит прямо на него. А это чертовски приятно – играть более уверенную и привлекательную версию себя.

– Так, чего ты хочешь?

«Хочу сбежать с тобой на выходные в Тоскану – нет, пожалуй, на недельку», – думаю я. Хотя Джек, наверно, спрашивал о другом.

– Прости, что?

– Что будешь пить? – Джек кивает на барменшу. Та выжидающе смотрит на меня.

– О, – спохватываюсь я, – джин с тоником, пожалуйста. С лаймом, не с лимоном, если есть. – Оказывается, волчица Эбби пьет джин с тоником, хотя я сто лет его не пила, тем более с лаймом. Надо добавить в ее досье. Эбби Джонс, любит джин с тоником, чрезвычайно уверена в себе и сексуальна, частая гостья бизнес-залов в аэропортах, флиртует с симпатичными австралийцами. К вашим услугам.

Кажется, мне нравится быть волчицей Эбби.

– Еще раз привет, – Джек стоит в проходе рядом с моим креслом и улыбается мне сверху вниз. Мы скоро взлетаем, а я только что закончила разглядывать содержимое маленькой косметички, которая лежала на моем кресле, когда я зашла в салон. Там куча шикарной косметики, и я уже думала всем этим намазаться в полете, как появился Джек.

– Привет, – отвечаю я и смотрю на него снизу вверх. С минуты на минуту бортпроводники начнут готовить салон ко взлету; Джек должен сесть на свое место.

– Рядом со мной свободно, и я спросил бортпроводницу, можно ли тебе пересесть. Она сказала, что после взлета можешь поменять место, если захочешь. – После полусекундного колебания я соглашаюсь на его предложение.

Должна признать, узнав, что мы сидим не рядом, я испытала и разочарование, и облегчение. От взлета в Хитроу до посадки в Сиднее двадцать шесть часов, включая четырехчасовую стыковку в Дубае. За это время можно неплохо узнать друг друга, но если твой сосед – парень, который тебе нравится, стоит ли так долго сидеть рядом? Что если я усну и у меня слюни потекут? Что если я начну храпеть?

Лирическое отступление: я не знаю, храплю я или нет: в отношениях я неофит, у меня был только один (относительно) долгий роман. Мне было двадцать пять лет, и мой парень никогда не жаловался, что я храплю. Его звали Ангус, сам он был грузным шотландцем и храпел, а также пукал в постели. Еще у него была слабость к барменшам с именами вроде Синди и Шери. Короче, не принц; Лиза терпела его около трех месяцев, а потом убедила меня с ним порвать.

Все это проносится в моей голове, пока я взвешиваю варианты: сесть рядом с красавчиком-австралийцем и в перспективе опозориться или добровольно лишиться возможности узнать его поближе, зато избавить себя от позора и намазаться кремами.

Улыбка Джека все решает.

– Да, да, с удовольствием. – Он улыбается шире, и сотни маленьких бабочек вспархивают в моем животе.

– Супер, – говорит он. Подходит бортпроводница.

– Сэр, займите свое место.

– Да, конечно, – отвечает он и поворачивается ко мне: – Скоро увидимся. – Он подмигивает и оставляет меня в предвкушении, смешанном с тревогой. Наверняка он поступает так просто из вежливости. Наверняка он со всеми волчицами себя так ведет: просто он открытый и обходительный парень, милый и спонтанный. Даже когда я съязвила про «самых видных представительниц нации», он не уловил сарказма. Может, цинизм ему просто не свойственен и он и мухи не обидит.

Не то что я.

Точнее, не я, а Анастасия.

Итак, если Джек предложил мне пересесть просто из вежливости, что прикажете делать с бабочками в животе? Давно я не встречала парня, от которого у меня бы бабочки порхали, и я не знаю, что с этим делать. Если я пойду на поводу у своих чувств, моему редактору и начальству это вряд ли понравится, а мое пребывание в Волчьем особняке существенно усложнится. А мне и так будет непросто, полагаю.

Гудят двигатели, мы ускоряемся на взлетной полосе и взмываем в воздух. В животе ухает, а я не пойму, от чего: то ли от набора высоты, то ли от предчувствия начала чего-то удивительного.

Глава шестая

«Эбигейл, это не свидание», – напоминаю себе я в четвертый раз за два часа.

Но будь это свидание, оно стало бы лучшим в моей жизни, а может, и лучшим за всю историю существования Вселенной. Ведь с тех пор, как я пересела к Джеку после взлета, мы, не переставая, вели искрометную беседу.

Впрочем, искрилась не только беседа, но и шампанское в моем бокале. Настоящее шампанское из Франции. Когда я попросила повторить, Джек в шутку велел бортпроводнице не уносить бутылку; та улыбнулась и вернулась с полной бутылкой шампанского в ведерке со льдом! В ведерке! В самолете!

Однако придется мне притормозить, ведь всем известно, что в полете пьянеешь быстрее. Или это выдуманный факт, который мы напечатали в «Пище для ума»? Короче говоря, я слегка захмелела, а в чудесной, даже прелестной компании Джека время летит. Осталось всего двадцать четыре часа!

– Значит, у тебя есть брат. Один? – спрашиваю я.

– Один. Мама говорит, что после рождения Гарри у нее не осталось сил. Я тогда был еще маленький, а отец вечно пропадал на съемках, его не бывало дома по несколько месяцев. Он помогал, конечно, когда возвращался в Сидней, но все же… – Он замолкает и хмурится. – Странно прозвучит, когда про отцов говорят, что те «помогают» матерям. Ведь если у тебя есть ребенок, суть не в том, чтобы «помогать» другому супругу, а в том, чтобы быть таким же полноценным родителем, верно?

– Верно, – отвечаю я, хотя сама понятия не имею, что должен делать или мог бы сделать отец, чтобы считаться хорошим. Тем не менее я мысленно записываю его мудрое рассуждение в колонку плюсов своего списка «Плюсов и минусов Джека как потенциального парня». Я даже Лизе не говорила, что веду этот список, но она, наверное, и так в курсе.

– Какие истории он мне рассказывал, ты бы знала, – Джек тихо усмехается. – И до сих пор рассказывает. Он однажды работал с Клинтом Иствудом.

– Серьезно?

– Да. Его тогда впервые взяли на должность ГО. – Он видит растерянность на моем лице и поясняет: – Главного оператора. Клинту понравилась его работа в австралийском фильме, может, ты слышала – «Станция»?

Я качаю головой.

– В общем, он увидел этот фильм, позвонил отцу и предложил работу. А папа думал, это кто-то из его ребят решил над ним подшутить, но нет. Это правда был Иствуд.

– Ну надо же, – с улыбкой говорю я.

– Ага. Но если ты однажды познакомишься с моим папой и он начнет рассказывать эту историю, советую сразу устраиваться поудобнее. Он может час об этом говорить.

Я смеюсь, и он тоже. Он говорит о своей семье с такой любовью. Его лицо сияет. А потом до меня доходит, что он только что сказал. «Если ты однажды познакомишься с моим папой…» Мы с Джеком коллеги. В некотором роде. С какой стати мне знакомиться с его родителями, пока мы будем сниматься в Сиднее? Если только…

Может, это все-таки свидание?

«Нет, Эбигейл, он просто ведет себя по-дружески, – рассуждаю я. – Просто лететь долго».

– Ладно, что я все про себя да про себя. Давай поговорим о тебе и твоей семье, – просит он.

Услышав этот вопрос, я обычно превращаюсь в колючего ежа. Я росла с матерью-одиночкой, работавшей на нескольких работах, чтобы свести концы с концами, отца у меня не было, мы жили в муниципальном жилье… Услышав эту историю, большинство людей или качают головой, всем видом выражая сочувствие, или в их поведении происходит едва заметный сдвиг, как будто я внезапно падаю в их глазах и становлюсь хуже, чем они, а также хуже, чем была до того, как во всем им призналась.

Но я уже знаю, что Джек – не большинство, поэтому решаю рассказать почти правду, ничего не говоря об отце и описывая маму как «мать-одиночку». Когда в конце я говорю, что мама приехала в аэропорт меня проводить, Джек отвечает:

– Кажется, она у тебя потрясающая.

– О да. Я ради нее на все готова. Мне просто… – Я смотрю на сотни пузырьков, поднимающихся со дна бокала.

– Тебе не хочется ей лгать, – говорит он.

Я поворачиваюсь к нему.

– Да. Как ты узнал?

Он пожимает плечами.

– Я вижу, что ты порядочный человек; должно быть, тяжело врать собственной маме.

– Она переживает, что я считаю себя недостойной любви. – Слова слетают с моих губ, прежде чем я успеваю подумать. Зачем? Зачем я рассказываю Джеку такие вещи, ведь это личное и выставляет меня в не очень выгодном свете. Дурацкое шампанское. Я, хмурясь, смотрю на бокал, ставлю его на столик между нашими креслами и чувствую, как заливаюсь краской.

– Эй…

Не хочу на него смотреть. Хочу взять свои вещи, вернуться обратно на место 10В и провести остаток полета в последнем ряду салона бизнес-класса в тихом отчаянии.

– Эбби, послушай, я понимаю, почему она так говорит.

Он понимает? Я искоса смотрю на него. Меня ободряет его сочувственный тон.

– Понимаешь? Но почему?

– Я работаю на этом шоу уже четвертый сезон… Точнее, для британского ТВ мы снимаем впервые, но в Австралии я сделал уже три сезона «Жеребца» – так шоу называется у нас.

Вообще-то, я в курсе: гуглила Джека и узнала о нем много интересного, в том числе и это. Для работы гуглила, не подумайте плохого. Я не какая-нибудь кибер-сталкерша, боже упаси.

– Так вот, я уже в четвертый раз собираю команду волчиц, и знаешь что? – задает он риторический вопрос. – Большинство действительно хотят найти любовь. Учитывая этот факт и то, что ты рассказала о ваших с мамой отношениях, неудивительно, что она тебе поверила.

Я киваю и понимаю, что он прав. Мама лишь озвучила вслух то, что я сама про себя знаю. Мне по-прежнему больно, что она из-за меня переживает, но на самом деле я не считаю себя недостойной любви. Хотя внутренний голос иногда твердит обратное. И я обязательно найду способ сказать об этом маме, даже если та никогда не узнает об истинных причинах моего участия в шоу.

Тут в голову приходит мысль.

– А остальные волчицы?

– Что с ними?

– Ты сказал, что «большинство» волчиц хотят найти любовь, а остальные?

– Ах да. Остальные приходят на шоу ради шутки или чтобы попасть на телевидение. Кто-то хочет заинтересовать агента, получить эпизодическую роль в сериале и тому подобное.

– И ты знаешь об этом заранее?

– Ну, прямо они в этом не признаются, – в его глазах загорается смешливая искорка. – Им-то кажется, что они умело притворяются «искренними», – он добавляет воздушные кавычки, – но это же очевидно. – Он пожимает плечами. – Бывает, мы берем таких актрис специально, чтобы добавить интриги, понимаешь?

О, инсайдерская информация! Анастасия навостряет уши.

– Сказать по правде, мне не нравится эта часть шоу – сфабрикованные интриги ради рейтинга… – Он не договаривает, и, заметив его хмурое лицо, я добавляю еще один плюсик в свой список. У него есть совесть, а это шоу – всего лишь способ достижения цели, источник заработка для того, чтобы открыть собственную продюсерскую компанию вместе с Гарри.

Он качает головой, будто приводя в порядок мысли, и лучезарно мне улыбается. Я обещаю себе, что мы обязательно обсудим его моральную дилемму, когда он в следующий раз об этом заговорит, но он только что раскрыл важную информацию, и мой ум переключается. Анастасия берется за дело.

– Итак, – я достаю досье из сумки и кладу на колени, – рассказывай, кто есть кто.

– А ты точно не хочешь сама догадаться? Я читал твои обзоры. Мне кажется, ты уже к концу первой вечеринки всех волчиц раскусишь, – говорит он, имея в виду постановочные коктейльные вечеринки, которые устраивают несколько раз в течение сезона.

– Нет, давай лучше ты мне все расскажешь. Предупрежден – значит вооружен. Начнем с Тары.

– Как скажешь. Но сначала еще выпьем, – и он тянется за бутылкой охлажденного шампанского.

– Картина маслом: я прощупываю тебя на предмет пикантных сведений, пока ты меня спаиваешь.

О боже. Неужели я только что сказала, что прощупываю его? Прощупываю красавчика-австралийца? Его глаза округляются, так что сомнений быть не может: я действительно так сказала. Черт.

Он начинает что-то говорить и качает головой.

– Язык проглотил? – спрашиваю я.

Он кивает, поджав губы.

– Что ж, это все волчица Эбби. Дерзкая девчонка.

– Да уж, – дразнит он меня и улыбается. Теперь моя очередь проглотить язык – а ведь я, между прочим, писательница! Но несмотря на краткий миг смущения, мне давно уже не было так весело с парнем. А может, и никогда не было.

– Итак, остаюсь я, – отвечаю я и кладу ручку на колени. Я написала кучу заметок о других волчицах: за последние два часа Джек сообщил мне о них целый ворох информации. О каждой девушке он отзывался очень уважительно, даже если знал, что та пришла на шоу искать славу и богатство, а не настоящую любовь. Они с Робертой подбирали героинь по привычной устоявшейся формуле, однако Джек в разговоре со мной делился лишь фактами и наблюдениями: никаких домыслов и слухов. Видимо, домыслы и слухи – дело Анастасии. При этом я только что сообразила, что мне будет сложно писать о себе, точнее, о волчице Эбби. Я даже не знаю, в какую категорию себя относить.

– А какую роль буду играть я? – спрашиваю я.

– Ты должна быть собой, – отвечает он непринужденно, будто уже об этом думал. Я растерянно моргаю. Неужели мне не поручили определенную роль?

– Я серьезно, – продолжает Джек. – Просто будь собой. Собой – значит Эбби, а не Анастасией. Тара и Кайли и без Анастасии дадут жару, я в этом даже не сомневаюсь, – дипломатично добавляет он. – Да и тебе ни к чему забивать голову лишним.

– Почему?

– Если ты будешь просто собой – умной, веселой, доброй, – тебе придется переключаться на другую личность только один раз: когда пишешь обзоры от лица Анастасии. – Мой ум скачет, как обезьянка с дерева на дерево. Умная, веселая, добрая! И это он все про меня! Еще больше плюсиков в мой список.