Первый период: обыграй меня

– Продажный матч, черт бы его побрал, – шипит Харпер, не переставая колотить по стеклу уже кулаком, стараясь привлечь внимание судьи.

– Правда? – Хмурюсь я, все больше ощущая, как тревога переползает в грудную клетку.

– Нет, – закатывает глаза блондинка, тяжело выдыхая, – но вот судьи, видимо, да. Зальцман против подобных махинаций, и все команды знают: с такими "деловыми" предложениями точно не к Орлам.

– Тогда…

– Я просто не понимаю, – перебивает она меня на эмоциях, – он же задержал вратаря! Это как минимум штраф на две минуты тридцать девятому номеру!

– Главное, – я наклоняюсь чуть вперед, чтобы через проход в несколько метров увидеть скамейку запасных, – чтобы никто не втянул в это Найта.

– Волнуешься? – Хмыкает она, но в ее тоне нет подкола.

– Нет, – убеждаю ее и себя. – Просто не хочу проблем с «важной шишкой» и плохого настроения Джордана. Это… горючая смесь.

На самом деле – не в том дело. Я продолжаю упорно убеждать себя, что не в этом. Ведь… тогда вся наша игра в идеальную пару на публику не будет иметь никакого смысла. Если у него будут проблемы с «важной шишкой» и СМИ – они будут и у меня. Все рухнет. Все, над чем мы так старательно работаем. Поэтому нет, дело не в том, что я волнуюсь. Не волнуюсь.

– Тогда будем надеяться, что никто из Сиэтла не кинет чертову зажженную спичку, – выдыхает девушка, и я молча присоединяюсь к ее надеждам.

Первый период заканчивается два-ноль и штрафным временем у Орлов в десять минут. Все парни угрюмые покидают лед, уходя в раздевалку, и я изо всех сил стараюсь не смотреть на Джордана. Но… они все как один возвращаются спустя двадцать минут с лицами еще хуже, чем до этого. И тогда я действительно смотрю на него.

Он выходит на лед, надевая шлем. Движения почти медленные, размеренные, но в этом – грозовая тишина. Хладнокровная ярость. Его челюсть сжата, взгляд резкий, острый, как лезвие. Он будто готов кого-то сжечь. Черт возьми, это даже… горячо. В буквальном смысле. Он идет, и в нем – угроза. Напряжение пульсирует, и я тяжело сглатываю. Скорее бы этот чертов матч закончился и обошлось без драк. Только не сейчас. Пожалуйста. Не сейчас.

Но всеобщий стресс и напряжение передается и мне. Настолько сильно, что я начинаю ощущать его физически. В тряске ног. В покусывании края нижней губы.

Давай, Нова. Все хорошо. Просто считай до десяти.

Раз – первое звено Джордана оказывается на льду во втором периоде.

Два – игроки занимают свои позиции, и мой пятнадцатый номер становится на вбрасывание.

Три – судья бросает шайбу, и игра начинается.

Четыре – Джордан выигрывает вбрасывание, передает пас Тео.

Пять – Грей ловит шайбу, обходит двух игроков и уходит к воротам.

Шесть – передача на Дерека, тот откатывается, готовясь к броску.

Семь – все идет, черт возьми, не так, как должно.

Один из игроков Сиэтла в резком развороте бросается к шайбе, стараясь ее отобрать у Дерека у своих ворот. Но при замахе его клюшка оказывается слишком высоко – и с хрустом бьет Джордана по лицу.

Все происходит за долю секунды – и в ту же секунду Найт падает на лед. Стремительно. Беззвучно. Как и мое сердце.

Я вскакиваю с трибуны, почти врываюсь к стеклу, ногти врезаются в ладони.

Джордан пытается встать. Он сгибается, опирается на руку, и я вижу, как с его скулы капает кровь. Черт. Этот ублюдок из Сиэтла рассек ему скулу. Толпа взрывается свистом, и судьи только теперь останавливают игру. На лед выбегает Симона с аптечкой, Тео рядом, помогает подняться. Кто-то поднимает его клюшку. Кто-то поддерживает за плечо. А я больше не в состоянии следить за происходящим.

Я чувствую только руку Харпер на своем плече. Ее хватка крепкая, почти болезненная. И это лишь усиливает грохот в моей груди, будто сердце пытается вырваться наружу. Потому что все, что я вижу – это лицо Джордана. Злое. Настолько злое, что на секунду становится страшно. Настолько, что воздух в груди застывает.

– Не волнуйся, – шепчет Харпер, – Симона слишком хороша в этом. Она позаботится о нем.

И я почти верю ей. Почти. Если бы не то, как предательски дрожит ее голос. Она ведь относится к нему как к брату. И ее тревога лишь делает мою – еще более реальной.

Я не знаю, куда себя деть, пока Симона отводит Джордана в раздевалку, а матч продолжается так, будто ничего не случилось. Как будто кровь, которую убирают со льда – это нормально. Как будто ничего этого не было.

– Тебе лучше пойти к нему, – шепчет Харпер, сильнее сжимая мне плечо.

– К кому? – Не сразу понимаю я.

– К своему парню, подруга, – грустно хмыкает она.

Все внутри меня сжимается. Это напоминание. Это все – не по-настоящему. Ни его слова. Ни прикосновения. Ни поцелуи. Только фальшивый парень, который терпеть меня не может. Как и я его. Вместе с моим реальным волнением. Которое я никак не могу подавить.

– Так бы поступила любая девушка, – пожимает плечами Харпер.

– Реальная девушка, – напоминаю я.

– Поэтому тебе и нужно пойти.

Я знаю, что она права. Знаю. Но не могу заставить себя сделать это. Что я скажу? "Привет, это я – твоя фальшивая подружка. Харпер сказала, что я должна прийти, и да, кстати, как твоя скула? Приложить тебе лед?". Это же смешно. И бесполезно. Чем я ему помогу?

Ему не нужна моя помощь. Даже если бы и была нужна – он бы не принял ее. Оттолкнул бы. Как это делают все.

Но я все равно иду. Отрываю ладони от стекла, расправляю плечи, подбородок чуть вверх – движение больше для себя, чем для Харпер – и направляюсь по коридору. Охрана не останавливает меня, и в этом – самая большая проблема. Потому что значит, я действительно иду туда. К нему.

Не из-за него. Нет. Просто… я должна убедиться. Что он в порядке. Человек, который сейчас присутствует в моей жизни, даже если это вынужденная мера, не пострадал. Физически. Или хуже – морально.

Потому что для Джордана хоккей чертовски важен. Не просто как карьера. Ведь он мог бы уехать. В другой клуб. В другой город. Но он хотел быть здесь. В Бостоне. С этими людьми. С этой командой.

Иначе он бы не стал терпеть меня и всю эту игру в фальшивые отношения.

Я просто представляю, что он чувствует. Когда все, что ты строил, рушится. И ты даже не виноват в этом. Это ошибка другого. Чья-то бездумная ошибка, которая ломает тебя. Заставляет сдаться.

У раздевалки я медлю. Стучать? Или просто войти? Может, он один? Или Симона еще там?

Не знаю. Ничего не знаю. Но все равно стучу – и не дождавшись ответа, приоткрываю дверь.

– Джордан? – Зову неуверенно я.

Он не двигается. Сидит на скамейке в полумраке, локти на коленях, пот стекает с темных спутанных волос. Скула все еще кровоточит. Кожа вокруг начинает опухать. Джерси и защита – сняты. Он остался только в черном термобелье и игровых шортах. Сжатый, напряженный, как перед взрывом.

– Я… – голос ломается, – пришла узнать, как ты?

Он не успевает ответить. Из-за угла появляется Симона, слишком серьезная, с очередной огромной аптечкой.

– Отлично, – говорит строго. – Поможешь мне, Нова. Идем.

И я не уверена, хорошая ли это идея. Но не могу сопротивляться. Просто иду за ней. Стараясь не выдать себя. Стараясь не показать, как сильно к горлу подступает ком.

– Сначала остановим кровь, – кивает она мне, уверенно передавая антисептик для рук, который я наношу на свои собственные, трясущиеся руки.

Я не большой фанат крови, пусть и не падаю в обморок, но видеть это на лице Джордана… слишком неприятно. Даже болезненно. Как будто что-то чиркает изнутри.

Женщина пытается остановить кровь на его скуле, меняя один спонж на другой. Я следую всем ее указаниям и стараюсь игнорировать дрожь в теле. Пальцы будто онемели, а грудь сжимает тревога. Это выходит не быстро и, судя по лицу Найта, очень болезненно, но когда выходит, она кивает мне на пакетик со льдом:

– Сейчас нужно будет его приложить, – ее тон все еще сдержанный, уверенный, – мне нужно осмотреть его спину и чтобы два плеча были расслаблены.

Я киваю, понятия не имея, что это значит, и, когда Симона отходит к аптечке, меняюсь с ней местами. Сердце тяжело бьется где-то в горле.

– Давай я помогу, – шепчу я Джордану, когда он едва шевелится от боли в попытках снять термобелье.

– Что ты вообще тут делаешь? – Сквозь зубы шипит он, все еще пытаясь справиться самостоятельно.

– Мы идеальная пара, забыл? – Хмыкаю я, стараясь скрыть свое волнение, чуть пригибаясь ближе к нему, хватая край его лонга.

Тепло его тела ощущается даже через ткань. Напряженные мышцы словно пульсируют под руками.

– С тобой забудешь, – сквозь зубы продолжает он, когда я стараюсь как можно аккуратнее снять с него кофту и не коснуться его раскаленной кожи, – так бы сразу и сказала, что просто хочешь раздеть меня.

– Я была бы поосторожнее с высказываниями, – хмыкаю я, хватаясь за пакет со льдом, поднося его к красивому лицу своего фальшивого парня, – от моих рук зависит, будет у тебя фингал или нет.

Я прикладываю пакет со льдом к ране, когда Джордан шипит от боли и дергается, схватив меня за заднюю поверхность бедра, резко притягивая к себе. Его хватка судорожная, явно рефлекторная – от острой боли, вспышкой пронзившей тело. Я едва стою на ногах, инстинктивно цепляясь за него ладонями, чтобы не пошатнуться.

– Ты специально это сделала? – Его голос низкий, глухой, почти неслышный.

– Что именно? – Моргаю я.

Но вместо ответа Джордан смотрит на меня. Медленно. Лениво. Как будто хочет изучить каждую черту, каждую эмоцию, что вспыхивает на моем лице.

– Заставила меня представить, как это снимается с тебя, Планета.

В горле становится сухо. Я не двигаюсь. Симона что-то говорит сбоку от меня у аптечки, но я не могу разобрать слов.

– Это просто джерси, я…

Будто пытаюсь оправдаться за кусок ткани с его номером, и ни черта не выходит.

– Мне нужно осмотреть твою спину и шею, Джордан, – возвращается Симона с новыми инструкциями, – руки вперед на колени, голову вниз.

Только когда он послушно выполняет ее указания, я понимаю, что все это время его руки были на мне. Теперь там холодно. Неуютно.

Мне приходится сесть на колени между ног Найта, чтобы продолжать держать ему лед. Разве у докторов не должны быть ассистенты? Или из-за сегодняшних стычек с Сиэтлом все заняты подлечиванием других? Симона уже десять минут справляется сама.

– Ты будто наслаждаешься этим, – едва слышно произносит он от боли, пока Симона что-то делает с его плечом.

– Не тем, что ты думаешь.

– Тогда объясни.

– Тем, что ты наконец-то не дерзишь и даже помалкиваешь.

– Я просто занят тем, как ты выглядишь между моих ног, стоя на коленях.

Я закатываю глаза от раздражения. Челюсть сжимается, но ударить его я не могу. Джордан хмыкает, явно довольный моей реакцией, снова демонстрируя свою чертову ямочку на щеке.

– Вывиха или перелома нет, – напоминает о себе Симона, выпрямляясь из-за спины Джордана, – будет синяк и отек, но это не страшно. Завтра придешь на повторный осмотр, а сегодня зону ушиба нужно будет мазать этим каждые четыре часа.

Женщина почему-то именно мне передает тюбик с мазью, а не Джордану, и я едва сдерживаюсь от немого вопроса.

– Сейчас, – она обходит скамейку, чтобы снова взглянуть на скулу Найта, – можешь идти в душ. На лед сегодня больше не выйдешь.

Он напрягается. Резко. Почти незаметно, но я вижу это.

– Проследи, чтобы крем ложился тонким слоем, – оборачивается она уже на меня, – он вряд ли достанет сам, но точно попытается. С этим кремом лучше не перебарщивать.

Я машинально киваю, поднимаясь с колен, позволяя Джордану раздеться дальше, пока продолжаю расспрашивать Симону про травму и лечение. Не то чтобы я собиралась активно принимать в этом участие – очевидно, что мы не будем рядом каждые четыре часа – мне просто нужно не смотреть на Найта и то, как он остается в одних боксерах, чтобы наконец пойти в душ.

Мне бы ее таланты – уметь заткнуть и подчинить себе Джордана. Но пока все работает против меня.

Симона что-то еще говорит Найту про физиотерапию, если она понадобится для его плеча, когда подходит к двери из раздевалки. Но… когда она уже почти уходит, что-то ослепляющее просачивается внутрь, заставляя зажмуриться. Это… чертова вспышка камеры. Исчезает также быстро, как и появляется.

Нас… только что сфотографировали. Меня – стоящую рядом с Джорданом в одних боксерах, в чертовой раздевалке «Бостонских Орлов», где меня, очевидно, быть не должно.

– Через пару минут все СМИ Бостона будут пестрить кричащими заголовками – «Джордан Найт, побитый и несчастный, в объятиях своей идеальной девушки», – хмыкает он, когда мы наконец остаемся одни.

Я стараюсь не думать об этом. В смысле, в этом и был наш план, верно? Конечно, я ожидала фото получше… менее интимное… но все же.

– Если бы они только знали, что ты хочешь придушить меня, – снова скрываю я волнение за сарказмом.

– Оо, – лениво тянет он сквозь улыбку, – это ты хочешь, чтобы я придушил тебя, Планета.

Он наклоняется ближе. Настойчиво ближе.

– Это же твой фетиш, красотка.

И он уходит. Просто идет в душ, виляя своей идеальной задницей, заставляя выдохнуть и присесть на скамейку только тогда, когда до меня доносятся звуки воды.

Мне нужно отвлечься. Унять дрожь в мыслях и теле. Я… я просто не привыкла к такому. Слишком много внимания. Его внимания. В смысле, я понимаю, что это часть сделки. Часть нашего притворства. Но… я не знаю, как мне с этим справляться, потому что никогда не имела подобного опыта. Я не разговариваю с горячими, высокими и чертовски богатыми парнями в обычной жизни. Не обнимаюсь с ними, не позволяю их рукам быть на моих бедрах и… уж тем более не целуюсь с ними. Я… я просто обычно не привлекаю таких. Как и Джордана, на самом деле – напоминаю я себе. Мне просто нужно пережить это. Всего пара месяцев, и моя жизнь вернется в норму, да.

Но пока это едва ли можно назвать нормой, когда чертов Джордан Найт со своим идеальным телом выходит из душевой в одном чертовом полотенце на бедрах. Вода капает с его волос, тело все еще мокрое, чертовски рельефное. Капли стекают с его ключиц на грудь, касаются собой его каменного пресса, прямо в v-образные мышцы и… я отворачиваюсь.

Джордан не смотрит на меня, по крайней мере я не ощущаю на себе его взгляда, когда он подходит к своему шкафчику и чем-то гремит там. Только спустя пару ругательств и тяжелых вздохов я оборачиваюсь на него.

– Симона же сказала, что ты не достанешь, – напоминаю ему я, поднимаясь со скамьи и подходя к этому упрямцу.

Джордан изо всех сил старается рассмотреть свой синяк на спине и плече, намазать его кремом, но очевидно – он не достает.

Я забираю тюбик с кремом, не касаясь его ладоней, и становлюсь ровно за ним.

Все это… выглядит очень больно. Синяк уже начинает темнеть – бордовый с фиолетовым, с налетом синевы ближе к шее. Как будто кто-то ткнул кистью по коже и забыл остановиться. Кровоподтек еще только набирает силу, но уже будто пульсирует под поверхностью.

Руки снова начинают трястись, когда я выдавливаю крем на пальцы и подношу их к его спине. Кожа горячая. Податливая и в то же время напряженная, словно ждущая боли.

– Не смей стонать, – хмурюсь я, когда Джордан сильнее напрягается подо мной, едва сдерживаясь. – Мы не в твоих грязных фантазиях.

– Оо, красотка, – шипит он от боли со сдавленным смешком, – в моих грязных фантазиях ты не в джерси с моим номером, и все еще на коленях.

– Тогда постарайся пережить, что в реальности я делаю тебе больно, пока размазываю по тебе что-то чертовски вонючее, – отмахиваюсь я.

– Нравится играть в спасателя, Планета? – Все еще сквозь зубы выплевывает он.

– Быть хорошим человеком – не значит быть спасателем.

– Конечно нет, красотка, – он оборачивается на меня, – это значит быть идеальной. Святой.

Это злит. Горячо, резко, сдавленно. Как будто кто-то пальцами надавил под ребра, и воздух вышел через зубы. Грудь сжимается, в ней копится злое, жгучее – что-то личное, что-то, за что хочется укусить.

– Я не святая, – шиплю, будто это самое очевидное, и резко пихаю ему в грудь тюбик с кремом.

Слишком резко. Слишком сильно. Но он не шелохнется. А я разворачиваюсь, даже не удосужившись посмотреть, поймал ли он его.

Злость вспыхивает с каждым шагом. Как будто он включил лампу в темной комнате – и все, что я старалась не видеть, оказалось на витрине. Он не знает меня. Не имеет ни малейшего права судить.

– Знаешь, почему тебе нравится быть хорошей? – Звучит его голос у меня за спиной, когда я почти оказываюсь у двери.

Я не отвечаю. Не потому что боюсь, а потому что знаю – он скажет. Обязательно скажет. И я не уверена, хочу ли это слышать.

– Потому что ты боишься, что если сорвешься – тебе понравится.

Он попадает. Прямо в цель, в самое неприятное. В ту точку, которую я не касалась годами.

– Это то, что отличает нас, – бросаю через плечо, не оборачиваясь.

Джордан усмехается. Лениво. Раздражающе. Как будто все это игра, и он давно знает финал.

– Нет, Планета. Это то, что нас делает одинаковыми.

Глава 11. Джордан

Шестнадцатое ноября

Я паркуюсь у многоквартирного дома Планеты за два часа до вылета в Лос-Анджелес, надеясь что не попаду в пробки, если вдруг… решу задержаться. Не то, чтобы я планировал. Но мы не виделись чуть меньше недели и… я порядком никого давно так не злил.

И, почему-то, мне этого не хватает. Ее колких фраз, ее упрямства, ее, блядь, непредсказуемости. Это раздражает. Но раздражает уже не так. Это почти приятно.

Поэтому чуть быстрее, чем нужно, выхожу из своего гелендвагина. Забираю с переднего пассажирского сиденья несколько пакетов и чертов подстаканник с двумя напитками для меня и Планеты. Я знаю куда идти, хоть никогда и не был в самой квартире. Но поднимаясь пешком на последний пятый этаж, я повторно перечитываю инструкции от Харпер по смс. Не знал, что теперь спортсмены НХЛ подрабатывают курьерами. Ладно подарок – это было мое желание, но это…

Я будто уже жду, что буду злиться, даже несмотря на свое непривычно хорошее настроение, когда стучусь в ее квартиру. За дверью слышится голос. Причем какого-то хрена мужской.

Сердце мгновенно сжимается, и я ненавижу это ощущение. Оно не мое. Не по плану. Не под моим контролем.

– Джордан? – Планета хмурится, когда ее красивое лицо выглядывает в проеме.

Но она не открывает чертову дверь полностью, как будто скрывает что-то.

И мне это, блядь, не нравится. Кто там? Почему она так напряжена? Почему я чувствую, что уже готов снести эту дверь, если сейчас снова услышу тот голос?

– Я… – напрягаюсь в ответ, голос звучит ровно, но внутри все гремит, – у меня выезд через пару часов. Я собирался в город, и Харпер попросила завести тебе какие-то вещи.

Это один из минусов – жить по соседству с лучшими друзьями, которые дружат еще и с твоей девушкой.

– Ты что, не одна? – Хмурюсь я сильнее, когда она явно выглядит напряженной. – Не говори, блядь, что там Тео…

Имя срывается с языка быстрее, чем я успеваю подумать. Но в груди уже знакомый жар. Нет, я не ревную. Просто… если это Тео…

Я уже делаю шаг ближе. Злость во мне нарастает так, как не должна, пока она как будто не понимает, о чем я.

Она смотрит на меня растерянно. И я почти ненавижу себя за то, что смотрю на ее лицо и не могу перестать думать, как сильно хочу, чтобы она просто впустила меня.

– Что? – Хмурится она. – Конечно нет! Что ему тут делать?

Она напряжена не меньше меня.

И в этом что-то неправильное. Слишком много боли в ее голосе, чтобы я мог просто продолжить злиться.

– Я… – неуверенно начинает она, будто сдается, – мне нужно одолжение, Джордан.

Она это утверждает, а не просит. Причем так, как будто действительно не умеет это делать.

Просить – не ее стиль. Она всегда держит оборону. А сейчас? Сейчас будто отбрасывает свой щит, стоя передо мной с этим дрожащим «мне нужно».

– Чтобы не произошло дальше, – она с какой-то тревогой всматривается в меня, – пообещай, что это не повлияет на твое мнение обо мне. Ни в хорошую, ни в плохую сторону.

Я замираю. Молчу. Взвешиваю. Уже даже страшно – что за этой чертовой дверью. Но все же едва заметно киваю. Она тяжело выдыхает и отходит в сторону, открывая передо мной дверь.

– Можешь не разуваться, – кивает она мне почти шепотом, – и извини за беспорядок. Я не ждала гостей.

Я следую за ней через прихожую по светлому коридору, пока не вхожу в гостиную, стараясь не пялиться по сторонам.

Хочу казаться спокойным. Хочу, чтобы она чувствовала: я – здесь. Если ей это нужно.

– Хочу тебя кое с кем познакомить, – слышится ее неуверенный голос, как будто не мне, – Это Джордан, мой парень.

Парень. Она впервые за полтора месяца называет меня так вслух и… я не понимаю, что чувствую от этого. Что-то неприлично теплое расползается внутри меня, перемешиваясь со злостью, что сейчас снова придется притворяться.

– Джордан, это мой отец Колтон Пейн.

Отец? Какого… только сейчас я наконец полностью оглядываю кухню-гостиную, где на диване сидит мужчина лет пятидесяти пяти. Темные волосы с сединой у висков, скуластое лицо. Костюм сидит идеально – будто только что вышел из кабинета на сорок пятом этаже Уолл-стрит. Глаза – холодные. В них нет ни одного намека на отцовское тепло. Только расчет.

– Приятно наконец познакомиться, – протягиваю ему руку, подходя ближе.

Мягко. Без нажима. Просто дежурный жест. Но я держу его взгляд дольше, чем нужно.

Он поднимается с дивана, его рукопожатие крепкое, но он кивает мне так, будто не впечатлен.

Как будто уже все обо мне для себя решил.

– Просто такие вопросы решаются всей семьей, – продолжает он строго, возвращаясь к дивану, пока Планета забирает из моих рук пакеты.

Я смотрю ей вслед. Она делает это быстро, по-хозяйски. И немного… резко. В теле напряжение. В руках – привычка справляться одной.

– Я переехала в соседний город, а не в другую галактику. – Фыркает Планета, когда я передаю ей ее стакан с мятным чаем.

Тон ее сухой, как будто ей уже надоело оправдываться за свою жизнь. И все же она благодарно касается моих пальцев, забирая стакан. Легкий контакт, и что-то внутри меня сдвигается.

Она одними губами произносит «спасибо» и снова оборачивается на отца, когда я усаживаюсь за мраморную барную стойку.

Я чувствую, как мои плечи чуть напрягаются. Не потому что он опасен. А потому что ее трясет. А я, черт возьми, ненавижу, когда женщин трясет из-за мужиков, которые должны были их защищать.

– Но ты не звонишь, не пишешь…

– Телефоны работают в обе стороны. – Пожимает Планета плечами, даже не оправдываясь.

Но глаза – колкие. Обороняется. Не прячется. Я ловлю себя на том, что уважаю ее за это больше, чем ожидал.

– Ты так говоришь, потому что у тебя нет собственных детей. – Злится мужчина.

– А у тебя их слишком много.

– Всего трое, – будто напоминает себе и нам Пейн, – но никто из них не ты.

В комнате на секунду становится глухо. Как будто даже холодильник затаил дыхание.

– Так кем ты говоришь работаешь, Джордж?

– Джордан, – мгновенно исправляет его Планета.

И меня это злит. Он специально сделал это. Он точно знает мое имя. Просто хочет уколоть. Меня. Планету. Как будто ей не плевать.

– Верно, – едва хмыкает мужчина, – Джордан. Извини.

– Вообще-то я хоккеист, – впервые в жизни это почему-то звучит как не повод для гордости, – нападающий и капитан Бостонских Орлов.

Он кивает, будто слышит это каждый день. Как будто это – ничто. Как будто и я – ничто.

– Так значит из-за тебя моя дочь переехала сюда?

– Ты знаешь что это не так, – устало качает головой красотка.

Я слышу, как она сглатывает. Ее голос – почти без эмоций, но пальцы на стакане сжимаются. Она устала. От него. И от себя рядом с ним.

– Кстати об этом…

– Нет, – перебивает его Планета, – я не собираюсь это слушать.

– Ты даже не знаешь, что я собираюсь сказать.

– Все еще не интересно. – Планета становится раздраженной, напряженной и это ее состояние передается мне сильнее, чем должно.

Я чувствую, как сердце стучит быстрее, хотя это не мой бой. Но мне, блядь, хочется вмешаться. Хочется отодвинуть ее за спину и сказать ему замолчать.