Канал имени Москвы

«Ты знаешь, как тебе быть».

На сей раз гид молчал дольше. Наконец хрипло, с почти физически ощущаемой болью он произнес: «Серебряные монеты?»

«Да. Тебе придется взять скремлинов у него. Купить. Это твое право».

«Которым я предпочел бы не воспользоваться», – горько усмехнулся Хардов.

Теперь они замолчали оба. А когда беседа возобновилась, Федор понял, что подслушивает уже личный разговор.

Юноша не знал, сколько дней они провели у Сестры. Хардов говорил правду – время здесь текло по-другому. Только для юноши все оно оказалось прекрасным. Насыщенным, с одной стороны, безмятежным покоем, в котором, однако, не было и следа праздности или лени, а с другой – наиболее полным переживанием каждого момента, что проявлялось даже в ощущении собственного тела. Федор настолько свыкся с чувством мышечной и душевной радости, что даже перестал их замечать.

А еще происходили странные дела.

Федор с удивлением обнаружил, что у него обострились зрение и слух. Вот и сейчас до Сестры с Хардовым было не меньше двухсот метров, и говорили они тихо, но если б Федор захотел, он расслышал бы каждое их слово. Юноша подозревал, что смог бы запустить свои слуховые и зрительные «удочки» еще дальше, но что-то подсказывало ему, что пока этим не стоит злоупотреблять.

Обострением слуха и зрения дело не ограничилось. Федор стал обретать и не свойственную ему прежде ловкость. В Дубне многие считали юношу смышленым, возможно, спорым на руку, но вот природная грация явно не входила в число его достоинств. А здесь… Это странно, но от былой неуклюжести почти ничего не осталось, и вроде бы даже несколько наросли мышцы. Федор гулял по окрестным холмам, лазил по скалам и плавал в заводи, прозрачной, как утреннее небо в мае, и убедился, что задержка дыхания «апноэ», о котором ему рассказывал Хардов, для него не проблема – он спокойно выдерживал под водой больше трех минут. Иногда Федор задавался вопросом, останутся ли при нем приобретенные качества, или это все действует только здесь, в этом благостном месте, но столь же неожиданное благоразумие заставляло его не торопить события.

А однажды он услышал еще более странный разговор о скремлинах. На вершине одного из холмов, образуя почти правильное полукружье, стояло несколько крупных валунов. Федору нравилось бывать здесь. Отсюда были видны далекие леса и извивающаяся лента реки, и очень странные мысли приходили в голову, и грезились удивительные картины. В основном это был сумбур, никакой стройности не прослеживалось, но единственное, что постоянно мелькало перед мысленным взором юноши, – это полет странного снаряда, бумеранга, оружия, которое может возвращаться. Из рассказов болтливого дяди Сливня Федор знал о таком. Им вроде бы пользовались туземцы, но не те, что заселили границы пустых земель, а другие, тоже чуть ли не людоеды, которые жили, однако, в ушедшую эпоху на другом конце мира. Полет бумеранга являлся как бы пиком мысленных картин, казалось – еще чуть-чуть, и все это обретет стройность, но такого не происходило. Хотя с каждым визитом сюда становилось все интересней.

– Что, Тео, нашел свое место силы? – как-то спросил его альбинос. Из всей команды Федор сблизился с ним больше всего, если не считать Кальяна. Альбинос, как и Хардов, был не гребцом, а гидом из города Икши, с границы пустых земель. Звали его Иваном Ивановичем, но все почему-то предпочитали обращаться к нему «Подарок». Глядя на могучий торс Вани-Подарка – он был, пожалуй, самым мощным человеком в лодке, – Федор догадывался об истоках столь необычного прозвища.

– Да, – сказал Федор и мечтательно посмотрел на вершину холма. – Там здорово.

Альбинос с улыбкой кивнул, но ничего не сказал. Федор немножечко подумал и решился:

– Вань, скажи, а почему у вас с Хардовым одинаковые… ну, бусы? – Юноша спрашивал тихо, словно делился секретом. – Как маленький бумеранг? Это что-то значит или просто украшение?

В бесцветных глазах альбиноса на мгновение зажглась какая-то прозрачная искра, но вот он уже ухмыльнулся:

– Просто украшение.

Он дружелюбно подмигнул Федору, а потом, словно сжалившись, добавил:

– Ладно, пацан… бумеранг – очень удобное оружие. Особенно в тумане. Возвращается. Всегда при тебе.

– А-а, – непонимающе покивал Федор.

– А ты проницательный, – похвалил Ваня-Подарок. – Многие думают, что это клык. Спрашивают, что за зверь.

Федор подозрительно взглянул на альбиноса. Скорее всего, его продолжают разыгрывать: как какие-то бусы могут сравниться с мощным нарезным оружием, которое всегда при себе у гидов.

– Когда-нибудь научу тебя швырять, – неожиданно пообещал Подарок.

– Что?

– Бумеранг. Если захочешь, конечно. – Альбинос снова ухмыльнулся и хлопнул юношу по плечу. – Ладно, пацан, ступай на свое место силы.

В тот день пригрезившийся среди валунов полет диковинного оружия был даже чуть дольше, и, хотя мысленная картинка сразу же распалась, Федор почувствовал, что не все еще закончено. Он снова вспомнил слова чудной песни, которую пели гребцы, ощутил на лице дуновение свежего ветерка, которого не было на канале… А потом его позвали:

– Тео!

Федор вздрогнул. И оглянулся. Это был шепот. Да только юноша находился один среди валунов. Федор чуть наморщился, пристально вглядываясь в листву. Но никто там не прятался, никто его не разыгрывал. Просто шепот, тихий и какой-то радостный, словно его узнали и теперь поприветствовали, как старого друга.

– Тео! – снова шелестом листвы пронеслось над холмами.

Казалось, его звало само это место. Только теперь с оттенком легкой, тут же развеявшейся тревоги в зове прозвучало предупреждение. И мелькнула смутная и знакомая картинка: неприятно, неестественно раскормленный белый кролик в трактире дяди Сливня, налившийся темнотой глаз, волнистое покачивание губы зверька и шипение, так похожее на змеиное… А потом все смутные картинки развеялись, потому что юноша услышал:

– Значит, это правда?

Это был голос Матвея Кальяна, капитана их лодки. Федор посмотрел вниз на заводь у подножия холма. Вдоль берега прогуливались Хардов с Кальяном и вроде бы мирно беседовали, только отсюда, с вершины, до них было очень далеко. Еще ни разу то, что Федор прозвал своими «слуховыми удочками», не протягивалось на столь приличное расстояние.

– Это правда, – голос здоровяка звучал негромко, хотя в нем и присутствовала внутренняя страсть, однако Федор отчетливо мог разобрать каждое слово, – что… укус скремлина может возвратить сюда? Вернуть молодость?

– Укус скремлина тебя убьет, – жестко ответил Хардов, и что-то царственное мелькнуло в интонации его голоса. – Причем умрешь ты мучительной смертью. Стоит ли полагаться на байки, Матвей, – добавил он значительно мягче, – доверять разным бредовым слухам.

– Ты, извини, братишка, – смутился здоровяк, – не хотел показаться назойливым… Я видел, что сделал для нас твой ворон, но люди их боятся и чего только не говорят.

– Не всему стоит верить, капитан.

– Я-то понимаю, что они поумней обычной зверушки будут. А то, что они и не зверушки вовсе, а только так выглядят. Выходит, они вам, гидам, вроде друзей, скремлины-то? А то и верных слуг?

– Большей глупости я в жизни не слышал! – усмехнулся Хардов. Затем вздохнул и добавил ровным голосом: – Матвей, запомни для своего же блага: скремлины – независимые, свободные и очень опасные существа. Не следует испытывать судьбу.

– Но как же…

– Их можно принудить делать какую-то работу, однако они сами выбирают, с кем иметь дело. Но уж если повезет заслужить дружбу скремлина, то он будет верен тебе до последнего вздоха.

Еще не закончив этой фразы, Хардов совершил нечто странное. Он обернулся и посмотрел на вершину холма. Именно на то место, где сидел Федор. Юноша тут же испуганно отстранился, укрываясь за выступом большого камня.

«Я попался, – подумал Федор. – Он меня заметил. Еще решит, что подслушиваю, и теперь точно ссадит с лодки вместе с рулевым».

– Мне, например, Мунир очень дорог, – все так же продолжая разглядывать вершину холма, признался гид. – Однако по большей части для меня его пути неведомы. Правда, я могу призвать его в трудную минуту, – пояснил Хардов, чуть склонив голову и чуть сощурив глаза, – и ворон откликнется. Но только если он мне по-настоящему нужен.

– А правда ли?.. Не отвечай, если не захочешь, я пойму.

Теперь Хардов повернулся к своему собеседнику и вопросительно посмотрел на него.

– Правда, что у вас со скремлинами, ну… как бы… – голос здоровяка упал, словно он наконец решился спросить нечто сокровенное, но в последнюю минуту забыл, как это сделать, – привязанность на всю жизнь? И если с кем-то из вас что-то произойдет, ну… плохое, то вы это чувствуете? И что вас связывает что-то большее, чем родных людей?

Хардов какое-то время молча смотрел на собеседника, вот холодный отсвет в его глазах сменился веселой искоркой, он прыснул и неожиданно расхохотался.

– Матвей Кальян, капитан моей лодки, – сквозь смех проговрил гид, – ходячий кладезь баек и легенд канала. Матвей, дружище, у всех по-разному!

Кальян смутился, а Хардов, казалось, развеселился еще больше:

– Смотрю, пропитанное негой гостеприимство Сестры одарило нас всех чрезмерной мечтательностью.

Здоровяк потупил взор:

– Прости, братишка, я задал тебе слишком много вопросов.

– Да нет, нормально. Просто пора уходить. Пора готовить лодку. Идем, Сестра ждет нас. Я не могу отправиться в путь без Мунира, но, может, мне удастся уговорить ее оставить здесь рулевого.

Матвей попытался что-то возразить, но Хардов остановил его:

– Боюсь, что на канале для него хорошие новости закончены.

И, увлекая за собой Кальяна, гид снова бросил взгляд на вершину холма. Федор сидел, боясь пошевелиться. Конечно, расстояние до них было очень приличным. Только Федору отчего-то показалось, будто Хардов знает, что он находится в полукружье валунов. И что смотрел гид именно на него.

4

Даже угроза того, что его высадят на берег вместе с рулевым или без оного, не омрачила последних дней пребывания Федора у Сестры. Это было бы очень обидно, юноша начал привязываться к команде, ко всем, даже к Хардову, но ведь есть и другие лодки! Возможно, тому виной была разлитая в воздухе благодать, возможно, что-то другое, но Федор вдруг понял, что ничего плохого с ним просто не может случиться. И единственным, что порой выбивало юношу из равновесия, оказались его неожиданно меняющиеся взаимоотношения с Евой.

Большую часть времени девушка проводила с дочерьми Сестры. И младшая, Адель, вызвалась обучить ее искусству ткачества. Иногда к ним присоединялись остальные, за исключением средней, Алекто, которая была занята врачеванием рулевого. Девушки шушукались, хихикали и посмеивались Федору вслед. А иногда их с Евой взгляды случайно встречались. Именно в такие минуты к юноше возвращалась его привычная неуклюжесть, тогда он злился то ли на Еву, то ли на себя, что вызывало у девушек дополнительные приливы веселья.

«Ну и смейтесь себе на здоровье! – думал Федор. – Скоро все это закончится. Мы уйдем по каналу чуть ли не до самой таинственной Москвы, где не бывал никто, кроме, разве что, Хардова, а потом я вернусь из рейса настоящим гребцом и женюсь на своей Веронике».

Но, думая так и поднимаясь на вершину холма к полукружью валунов, Федор уже не мог с уверенностью сказать, по-прежнему ли ему этого так сильно хочется.

* * *

А потом он увидел в небе парящего Мунира. Ворон кричал, только это были крики не боли, а скорее, восторга; порой он терял высоту, крылья его оказались еще слабы, но птица отыскивала поток и вновь взмывала ввысь.

– Видишь, как он радуется, – произнес Хардов, указывая на ворона, – он вспоминает. И к нему возвращается птичья природа. Он снова может летать.

Федор помедлил какое-то время, потом посмотрел на гида и вдруг признался:

– Я слышал ваш разговор. С капитаном. Про Мунира и про скремлинов. Я не специально.

– Я знаю, – ответил Хардов. – И надеюсь, ты его запомнил.

– Я?.. Да.

– Сегодня мы уходим. Для каждого из нас у Сестры найдется несколько слов. Напутствие в дорогу. И, возможно, какой-нибудь дар. Иди, она ждет.

– Вы… Значит, вы не сердитесь? – Юноша взглянул гиду прямо в глаза. Но в них больше не было льдинок, лишь снова мелькнул этот непонятный отсвет нежности и какой-то давней боли. Но почему?! Что все это значит? И если в первый раз могло показаться, то…

– Наверное, это было бы непозволительной роскошью для меня, – непонятно отозвался гид.

* * *

– Входи, Тео, я тебя жду. – Снова голос Сестры показался Федору похожим на переливы ручейка. Она стояла в глубине шатра под пологом из живых веток. – Сегодня вы уходите, а мы так и не поговорили с тобой. Ты, наверное, хотел бы что-то спросить?

– Я не знаю, хозяйка, – признался Федор. – Здесь столько света… Я хотел бы задать тебе столько вопросов, что даже не знаю, с чего начать.

– Попробуй по порядку, – с улыбкой предложила Сестра.

Федор задумался. И ощущал он себя несколько неловко, но вот произнес:

– Я сейчас только что на берегу… слышал, как наш рулевой, ну, бородатый… он в шутку гонялся за твоими дочерьми, они ухаживают за ним… – Федор почувствовал, что сбивается, но Сестра кивнула, подбадривая, и юноша продолжил: – А потом он закричал: «Я понял, кто они! Они речные нимфы! Речные нимфы!» Про твоих дочерей. Что это значит?

– Что ему нужна моя помощь, – рассмеялась Сестра. – И я окажу ему всю, что возможна. Хардов просил пока позаботиться о нем. А названия не важны, Тео. Ты сам еще все решаешь, какие и чему стоит давать определения. Но ведь не это тебя волнует?

Федор согласно кивнул, посмотрел на свои ноги, поднял взгляд на Сестру и решился.

– Я хотел бы знать, что это за место, – выпалил Федор.

– Ты сам все видишь, – мягко улыбнулась Сестра. – Таков мой дом.

– Но у меня столько «почему». – Федор вдруг вспомнил, как его звали на вершине холма, и о своих приобретенных навыках, и… о Еве… – Это похоже на сон, о котором знаешь, что проснешься. Только это не сон. Объясни. А еще этот сон кажется знакомым, как счастливые сны в детстве. Где же мы, хозяйка? Вся эта благодать…

– По-другому все равно не поймешь. – Сестра взглянула юноше прямо в глаза. – Вернее, поймешь в конце пути. А может, еще до окончания рейса. Причем в прямом смысле, никаких метафор! Но ты опять пытаешься давать определения, мой мальчик, а ведь не это для тебя главное? Что тебя беспокоит?

Федор подумал, затем нахмурился.

– Да, – признался он, – мне кажется, в этом весь ключ. Все сходится, я чувствую, но… не знаю, как это объяснить.

– Вот как? А ты попробуй.

– Хардов. Кто он?

– Гид.

– Но… кто он на самом деле?

– Именно так – гид. Не смущайся, говори. Говори сейчас, другого времени может не быть.

Сестра взглянула на Федора с открытым и нежным пониманием, и юноша произнес:

– Хардов… Он иногда так странно смотрит на меня. Кто он такой на самом деле, хозяйка? У него ворон. И он дружит с тобой. И, как я понял, мог бы жить среди этой благодати. А он избрал путь скитальца.

– Хардов – великий воин, – произнесла Сестра, и теперь в ее ясном и сильном взоре мелькнул то ли оттенок смущения, то ли печали.

– Конечно! Но я не пойму… Мне показалось что-то странное… То ли он что-то знает про меня, чего я и сам не знаю, то ли… Запутался я, хозяйка. – Федор с надеждой взглянул на Сестру. – Рассказала бы ты мне про Хардова.

– Мой рассказ о нем будет рассказом Сестры о воине и вряд ли тебе поможет. Но не жди от Хардова плохого. Что ты знаешь о гидах?

– Ну-у… – Федор вдруг замялся. – Они… ходят в туман, водят с собой ученых. У них скремлины. – Федор, заметив на лице Сестры веселую улыбку, сам начал смущаться. – Они прекрасные стрелки. Они что-то ищут. Люди их боятся.

– А ты?

– Я? Не знаю. Мне кажется… Наверное, я смог бы больше доверять Хардову, если бы… По-моему, на самом деле я ничего не знаю о гидах, хозяйка.

– Но ты можешь учиться. И не только. А от Хардова не жди плохого, – повторила Сестра. – Путь его труден, но для всего, что он делает, есть свои основания. Скажу лишь, что ты неспроста в его лодке.

– Но как? – Юноша с сомнением покачал головой. – Может, ты не знаешь… ведь мы случайно столкнулись после… после одного события.

– Драки в трактире? – рассмеялась Сестра, а Федор почувствовал, что вот-вот начнет краснеть.

– Скажи, ты все еще веришь в случайности? – поинтересовалась она.

– Я не знаю, – искренне признался Федор.

– Вот, например, твое имя. Как думаешь, откуда оно?

– Федор?

– Нет, другое. Подлинное имя.

Федор помялся. И удивленно обронил:

– Тео?!

– Именно.

Теперь юноша окончательно смутился. В общем-то, хвастаться было нечем. История была старая и почти позорная. Еще в ненавистной гимназии. Учебник по «Критической теологии» достался Федору от предшественника в ужасном состоянии. Весь растрепанный, с вырванными страницами, да еще вдобавок обложку залили чернилами, так что оставалась возможность прочитать лишь три буквы «ТЕО». И когда Федор извлек этот учебник из своего школьного вещмешка, тут и началось. Пошло-поехало. Над Федором даже пробовали издеваться, а о покупке новых учебников, стоивших баснословно дорого, для таких мальчиков, как он («…нет, они тоже живут у реки, только… ну, понимаете, он… не из семьи ученых, они там живут, потому что его отец… ну, словом, из простых гребцов», – и характерно закатываются глаза), не могло быть и речи. Федор не держал зла на сынков и дочек зажиточных горожан, что сплетничали за его спиной. Ему-то нравилось, что батя «из простых гребцов», хоть его старик и бился из последних сил, мечтая дать сыну другое будущее. А тогда на помощь неожиданно пришла Вероника. «Дураки, – заявила она обидчикам, забирая у Федора учебник, – Тео – сокращенное от Теодор, смо́трите в книгу, а видите фигу: Федор, Феодора, Теодор – это все одно и то же древнегреческое имя, означающее „дар божий“. Так что если кому угодно звать Федора на античный манер, то милости просим». Вот такая она была, Вероника, – умница и верный друг. Почему-то столь нехитрое заявление возымело действие. В общем-то, Федора в основном любили за отзывчивость и веселый нрав, и задиристым обидчикам, наверное, просто требовалось веское основание, чтобы снять свои претензии. Видимо, «дар божий» вполне для этого сгодился. Нападки прошли, а имя Тео осталось.

Вот такая она была, Вероника. Федор и сам не заметил, как вздохнул: где-то глубоко все еще жила надежда отыскать ту девочку, ведь, возможно, время еще не утрачено безвозвратно. Но что из этого он мог сказать Сестре?

Юноша смущенно поднял глаза. И встретился с прямым, открытым и каким-то обнадеживающе радостным взглядом хозяйки.

«Она сама и есть благодать этого места», – вдруг подумал Федор. И почувствовал, что вот-вот начнет краснеть. Но Сестра только улыбнулась ему:

– Ты что ж, думаешь, все из-за этого старого учебника?

– Учебника?! Но… как ты узнала, хозяйка?

Сестра пожала плечами:

– Ты мне рассказал. Только что.

Федор совсем сконфузился – он что, вдобавок еще и говорил вслух?

– Не беспокойся о своих секретах, – рассмеялась Сестра. – Скажу тебе, что не только волей слепого случая появились на твоей книжке эти три буквы «Тео». Можешь считать, что твое имя отыскало тебя. А каким путем и как это выглядело со стороны – не важно. Так же и с Хардовым.

– Прекрасная хозяйка! – решил возразить Федор. – Мне дали имя батя с матушкой.

– Конечно, – согласилась Сестра. – И они тоже не ошиблись с выбором. Как и говорила твоя детская подружка. Но не печалься по тому, что кануло безвозвратно.

Сестра вдруг замолчала, хотя Федор почувствовал, что ей есть что еще сказать ему. Он отчетливо почувствовал легкое усилие хозяйки, как будто кто-то стер ластиком уже произнесенную фразу. И тогда он вздрогнул.

«Вы пойдете в места, где, возможно, безумие подкрадется вплотную».

Федор в изумлении уставился на Сестру. Это было как в их первую встречу, когда он слышал ее, будто умел читать мысли. Сестра улыбалась, но глаза смотрели испытывающе, и в них тихой рябью плескалось предупреждение.

«Доверься Хардову. Даже когда все будет твердить об обратном. Его выбор непрост, и ноша тяжела. Он думает, что почти утратил надежду, но это не так».

Федор облизал губы. Его зрачки расширились. Дотронулся до виска и глухо проговорил:

– Ты что-то сделала со мной. – Он кивнул. – Я слышал тебя. – И еще раз коснулся головы. – Вот тут.

Сестра не утратила улыбки, когда произнесла вслух:

– Я знаю. Не пугайся. Здесь это не страшно.

Федор захлопал глазами, а Сестра пояснила:

– Твой гид об этом не знает, но… Мертвый свет коснулся не только Мунира. И не только рулевого. – Она чуть склонила голову и добавила: – Он видел и тебя.

Какой-то холодный ветерок прошелестел по шатру, серой тенью омрачив лицо Сестры, и словно бы на мгновение сделалось темнее.

– Мертвый свет? – Федор вдруг обнаружил, что с трудом ворочает языком, произнося эту фразу. – Ты говоришь о… Втором?

Но вот складка на лбу Сестры разровнялась, а от глаз снова разбежались веселые морщинки.

– Надеюсь, что все позади, – мягко улыбнулась она. И Федор опять услышал ее безмолвное: «Я постараюсь, чтобы частичка этого места пребывала с тобой. Это мой дар тебе. Мой крохотный дар».

Юноша чуть дернул головой, но Сестра тут же заговорила успокаивающе:

– Он будет с тобой не всегда. И не везде. Но когда очень понадобится, позови что есть сил. Я постараюсь помочь.

Федор, все еще справляясь с изумлением, наконец захлопнул рот. Попытался прокашляться:

– Я теперь смогу читать мысли?

– Конечно, нет, – рассмеялась Сестра. – Только если это будет предназначено тебе. Мысли… Скорее, я оставлю маленькую дорожку, открытую дверцу, по которой постараюсь прийти или послать весточку, когда… Я почувствую, когда станет необходимо.

Она замолчала. А потом Федор снова услышал то, что принял за чтение мыслей: «Очень многое меняется. Искорка мертвого света может дать разные всходы. Это пугает, но и оставляет надежду».

– Я не понимаю, – прошептал Федор. Он вдруг почувствовал, как руки стягивает гусиная кожа.

Сестра какое-то время молча смотрела на него и произнесла:

– Обычно я не вмешиваюсь в дела мужчин. Но ты очень необычный. Правда, особенный. Чего-то и я не могу понять. Пусть дверца будет приоткрытой. А пока доверься Хардову. Возможно, тебе предстоит испытать его гнев и даже ненависть, а может, что и похуже, и вот тогда доверься своему сердцу. Большего я не скажу. А многое сокрыто и для меня.

– Слова твои туманны, прекрасная хозяйка, от них становится как-то не по себе, – глухо признался Федор.

– Знаю. Но они тебе в помощь. И очень скоро ты это поймешь.

Сестра вдруг взяла юношу за руку, приблизила к нему лицо и посмотрела прямо в глаза, а может, еще глубже. Потому что перед мысленным взором Федора мелькнули залитые солнцем тростники на Волге, лодка. И в ней они с батей… Это было его самое раннее воспоминание: Федору пять лет, скупая улыбка отца, радостный смех ребенка, шелест тростника, рассекаемого лодкой… И от этой картинки по телу Федора разлилось ощущение надежной защиты и покоя. «Они тебе в помощь. Как и мой маленький дар, – услышал Федор. – Постарайся правильно этим воспользоваться».

– Не знаю, что и сказать, – прошептал юноша. – Мне…

Но Сестра уже отстранилась от него, и Федор смог закончить более или менее ровным голосом:

– Мне не хватает слов… Спасибо. Спасибо тебе, хозяйка.

В первый раз улыбка, появившаяся на губах Сестры, выглядела чуть печальной.

– Не благодари, – возразила она. – Подобные дары не делают счастливыми. Но, возможно, помогут в несчастье. Как и то, что я собираюсь тебе дать.

Она протянула руку, и Федору показалось, что в раскрытой ладони он увидел нежную белую лилию, такую же, как в их первую встречу Сестра подарила капитану Кальяну. Но нет, это оказался совсем небольшой мешочек с вышитым инициалом «С».

– Не вскрывай его до поры. То, что внутри, пока чисто. Не загрязнено действием. Пусть так остается как можно дольше.

– До поры? О какой поре ты говоришь, хозяйка?

– Возможно, что тебе и не понадобится вовсе, – произнесла Сестра, задумчиво глядя на Федора. И опять он почувствовал, что какую-то часть ее мыслефразы словно стерли ластиком. – Знаешь-ка что, лучше пока забудь о нем, – посоветовала она, протягивая Федору мешочек. – Держи. Брось его в карман и забудь. Он не потеряется. Но когда в нем возникнет нужда, твои пальцы сами отыщут его. А теперь идем, Тео, лодка ждет только тебя.

Федор вскинул на нее взгляд, а Сестра кивнула:

– Вся команда уже получила от меня напутствие и небольшие дары. Видишь, как быстро проходит время, которого много. Идем, вы возвращаетесь на канал прямо сейчас.