Агора. Попаданцы поневоле

Только командиру было глубоко наплевать, и он не обращал на эти сплетни никакого внимания, его вполне устраивали нынешние достоинства Юлия Каста, а не его биография. К тому же появление любого нового и не ординарного человека в гарнизоне вызывали пересуды и слухи, а Каст обладал многими талантами.

Войдя в таблинум во главе своих офицеров Цессий Эмилий покосился на согнувшуюся за конторкой, фигуру секретаря и беззлобно буркнул:

–Опять свечи днем жжешь? Я сколько раз говорил тебе: перетащи стол ближе к окну и не порти свое зрение, оно мне ещё пригодится.

При виде старших чинов Юлий Каст вскочил, едва не уронив кипу восковых табличек, и принял строевую позу.

–Не тянись, – милостиво взмахнул рукой центурион, – не на плацу, все одно из тебя солдат, как из коровы боевой конь. Лучше ещё раз прочти ориентировку на беглых.

Каст взял восковую табличку, подошел к столу, за которым расположились офицеры, и набрав в грудь воздуха, четко, будто декламируя, начал читать.

Это его манера всегда нравилась центуриону и завораживающе действовала на окружающих, и было не важно, что читал Юлий Каст, греческую трагедию или расписку о получении фуража, у него все получалось как у заправского оратора.

Надо сказать, что, кроме писаря, в гарнизоне грамотеев можно было пересчитать по пальцам одной руки. Даже пяти пальцев было для этого много: книжную премудрость освоили только сам центурион, опцион Тит Лупо, да старший десятник Скавр, но последний едва читал по слогам и мог с трудом разобрать короткие записки. Вот, собственно, и все образованные люди. Так что на этом фоне ординарец Цессия Эмилия Лонга был просто интеллектуалом.

Обычно центурион с немалым удовольствием выслушивал декламации Каста, находя их забавными, но сегодня грубо оборвал писаря и приказал сразу перейти к делу, минуя прелюдии о параграфах закона с положениями о оказании содействия гражданской администрации и землевладельцев.

– Это ты в итоговом отчете о поимке напишешь, а теперь давай по существу: число сбежавших, приметы, краткий опрос свидетелей и очевидцев.

Из дальнейшего пояснения и ориентировки выходила странная картина – состав беглых рабов был крайне необычен.

– Сбежали четверо рабов из имения почтенного Дионисия, личного друга прокуратора провинции…

– Короче, все знают кто такой Дионисий, приметы читай, – оборвал Каста центурион.

Ординарец откашлялся и прочел:

– Раб по кличке Торн, тридцати пяти лет от роду, происходит из северных варваров, – здесь Каст осекся, с тревогой покосился на декуриона, но, не найдя в нем никакой реакции на эти слова, продолжал. – В рабстве более года, был помощником кузнеца в имении, сильный и свирепый, может оказать сопротивление, живым его брать не обязательно, – при словах о сопротивлении Маркон не удержался и громко хмыкнул, криво ухмыльнувшись.

Каст прочел дальше:

– Девка по кличке Дафна, тринадцати лет, племянница вышеназванного Торна, мальчишка десяти лет, прозвище не разборчиво, сын этого самого кузнеца, а также рабыня Альва, дочь Торна восемнадцати лет, беременна на четвертом месяце.

– Особо отмечается, – тут Каст вновь скосил взгляд на Маркона, – что в случае поимки младшую из девушек не насиловать, так как она девственница и предназначена для продажи высокопоставленному человеку, это же касается и мальчика. Всех беглецов, кроме Торна, необходимо, по возможности, взять живыми. За голову каждого господин Дионисий назначит положенную премию.

– Разберемся, – сухо отрезал Маркон, – я учту пожелания Дионисия, читай дальше. Давай описание, особые приметы если есть.

Каст продолжил, перечисляя примерные словесные портреты беглых, наскоро составленные управляющим поместьем.

Когда ординарец закончил, Тит, потеребив подбородок, недоуменно произнес:

– Бежали целым семейством, странно: обычно варваров продают поодиночке, чтобы сломать волю к сопротивлению, а тут отец, сын, брюхатая дочь и ещё племянница в придачу, побег в таком составе? Беременная…Странно как-то, да и с детьми уйти сложнее.

– Ты плохо знаешь местных детишек, – хмыкнул Маркон, – в племенах дети с малых лет ходят в лес, добывают себе пропитание и даже охотятся, так что эти щенки могут дать фору многим вашим солдатам. К тому же тринадцатилетняя кобылка, это уже не ребенок. Ну, а девка с пузом, хм, здесь ты прав.

– Да, в курсе я по поводу здешних детей, – ответил декуриону Тит, – только одно дело силки на птиц ставить или грибы собирать, а другое – уходить от погони…

– Хватит разглагольствовать, – прервал их диалог Цессий Лонг,– наше дело, опцион, поймать беглецов, а не рассуждать или вести следствие. Маркон, собирайся и возьми собак.

– Уже готовы, командир, – ответил Маркон, – мы их быстро поймаем, не сомневайся, жаль только, что не будет стоящей охоты, как в прошлый раз, тогда была настоящая забава. Вот только ловить брюхатых девок по лесам мне ещё не приходилось.

– Да ты их больше ловил, чтоб обрюхатить, – весело захохотал Тит, и все присутствующие тоже засмеялись.

– Ладно, зубоскалить будем потом, парни, – напуская на себя серьезный вид приказал Цессий Лонг, – давай, декурион, бери с десяток людей и через час отправляйтесь.

Маркон стер с обезображенного лица гримасу, служившую ему улыбкой, и, отдав воинское приветствие начальнику, направился к выходу.

Он был уже в дверях таблинума, когда Тит обратился к командиру гарнизона с просьбой

– Центурион, разреши мне поехать с охотниками, хочу немного развеяться, свое дежурство я сдал Скавру и на завтра свободен, а через день мы вернемся.

Цессий Эмилий Лонг несколько скептически посмотрел на своего заместителя, но потом милостиво махнул рукой со словами:

– Ну, поезжай, если хочешь, развлекись, но, чтобы послезавтра к утру ты был в крепости.

Центурион отпустил Тита, здраво рассудив, что тому будет лучше провести свой свободный от службы день в седле на свежем воздухе, чем хлестать дешевое поило в ближайшей таверне в компании сомнительных девиц.

Опцион собирался недолго, вместе с парнями из ауксилии он оседлал лошадь и, перепоясавшись мечом, набил переметную суму нехитрой снедью. После чего присоединился к всадникам из охотничьей партии.

Опцион Тит по прозвищу Лупо

Опцион Тит Лупо, считал, что в его жизни никаких значимых событий произойти уже не может, всёосталось в прошлом.

Несмотря на ещё довольно молодой возраст, Титу едва минуло двадцать пять, перспектив у него не было никаких. За четыре года службы в гарнизоне он свыкся с этой мыслью окончательно.

Осознав себя вечным опционом, вплоть до самой отставки, ему ничего не оставалось, как приспособиться к ситуации. Этот дикий край стал краем или, скорей, крахом его карьеры.

А как все хорошо начиналось…

Впрочем, пожалуй, нет. Все начиналось не очень.

В армию Тит загремел не совсем по доброй воле, просто простоватого, провинциального парнишку, к тому же оставшегося круглым сиротой, подпоил в таверне ушлый вербовщик.

Однако оказавшись под орлами легиона, пусть и таким способом, он воспринял случившееся стоически.

– На всё воля богов, – думал про себя Тит- мы лишь игрушки в их руках, и нити судеб никому не ведомы.

Вся прежняя жизнь научила его стойко выносить удары судьбы и полагаться только на самого себя.

Тит Лупо был незаконнорожденным сыном богатого землевладельца от связи с домашней рабыней. Когда его мать надоела своему хозяину, он выгнал ее из дома и отправил работать в эргастерий- поместную мастерскую, где она проводила все дни, горбатясь за ткацким станком. Тит же рос, как сорняк, с такими же несмышленышами, вечно голодный и часто битый старым и уже не на что негодным надсмотрщиком, который выполнял обязанности воспитателя двуногого молодняка.

Когда он немного подрос, его послали пасти скот в компании мальчиков постарше, там ему тоже приходилось не сладко – нужно было ежедневно отстаивать свое место под солнцем, не давая себя в обиду. Тит вырастал волчонком.

Наверное, он так бы и остался рабом и вечно бы гнул спину в поле под бичом надсмотрщика или надрывался на прессе в давильне, если бы не смерть родителя, точнее завещание, составленное им незадолго до кончины. По одному из пунктов этого завещания Тит и его мать получали свободу.

Он не знал, что подвигло отца сделать это, но факт оставался фактом.

Тит очень хорошо помнил тот день, когда его с матерью вызвали в контору управляющего и нотариус в присутствии свидетелей зачитал им волю покойного.

Они не получили ничего от состояния умершего, даже жалкой медной монетки, только скрученный пергаментный свиток, который стоил для него, как он сейчас понимает, больше всех богатств этого мира – акт об освобождении.

Тогда мальчишкой он этого не осознавал. Тит видел рыдающую мать, которая, упав на колени перед управляющим, просила оставить ее в имении работать хотя бы за еду.

Дело в том, что на вилле оставались ещё двое ее детей, младших сестер Тита, прижитых ею от рабов, с которыми ее спаривали, но девочки не подлежали освобождению и оставались в рабстве.

В конечном итоге истерика и плач женщины утомили управляющего, и он велел выгнать новоявленную вольноотпущенницу с сыном из имения, не дав им даже еды на дорогу. Так они и пошли свободные, но никому не нужные, как выгнанные из дома собаки.

Начались скитания и хождения по мукам, они всюду были лишние, Трущобы городов в те времена просто кишели разорившимися крестьянами, нищими бродягами, беглыми и шлюхами. Вся эта публика пополняла собой мелкие уличные банды, воровские шайки и дешевые притоны.

Матери Тита, ещё можно сказать, повезло, она устроилась служанкой в таверну, где работала за кусок хлеба.

Тит помогал ей как мог, при этом не брезговал ничем – просил милостыню, воровал, а став постарше, дрался на ярмарках за деньги и подумывал продаться в гладиаторы, когда совсем повзрослеет.

Одно лето он даже бродяжничал вместе с передвижным цирком, где научился акробатическим трюкам и ходьбе по канату, но цирк распался, и Тит вернулся к прежней жизни.

Вскоре после этого мать простудилась, слегла с жаром и больше не поднялась, ее совсем ещё молодую женщину убила эта жизнь.

После похорон матери – единственного близкого для него человека, Тит был настолько потерян, что пошел куда глаза глядят. Ноги сами собой довели его до ближайшего придорожного кабака, где за кружкой дешевого пойла он и попал в объятия хитрого вербовщика.

Завербовавшись в легион, Тит не отчаялся, терять ему было некого и нечего: мать умерла, сестер он почти не помнил, дома никогда не было, поэтому он был даже по-своему благодарен вербовщику.

Так что, служба в армии была для него не самым худшим выбором. Будни армейского лагеря хоть и были суровы, но гарантировали сытую жизнь и достаточный доход.

От природы Тит обладал пытливым умом и живо начал интересоваться окружающим миром, пытаясь постичь его устройство. Он часто расспрашивал ветеранов о дальних странах и городах, обычаях и языках, удивлялся и верил их, зачастую, фантастическим байкам.

Молодой человек сам мечтал увидеть эти диковинки света, попробовать их на вкус, насладится недоступными ему ранее удовольствиями, но пока это все были лишь грезы.

Впрочем, в доступных удовольствиях Тит себе не отказывал, скорее – наоборот.

Тит не был красавцем: невысокого роста, широкий в кости, с сильными короткими ногами и с волосатой мускулистой грудью – он больше был похож на Фавна, чем на Аполлона, но то ли в наследство от покойного родителя, то ли от дара богов природа-матушка наделила его бешеным темпераментом и мужской силой.

За время пребывания в лагере легиона Тит умудрился закрутить несколько интрижек с маркитантками и обрюхатить жену местного землевладельца. Последнее обстоятельство грозило повлечь за собой самые большие последствия.

Тит был пойман с поличным прямо в спальне достойной матроны, после чего ему пришлось прорываться с боем. Результатом этого отчаянного броска стала разбитая голова управляющего поместьем, сильно побитые рабы и сломанный нос хозяина.

По инициативе пострадавшей стороны, был начат поиск виновного, грозивший Титу большими неприятностями.

Неизвестно, чем бы для него все это кончилось, но на счастье любвеобильного легионера недолгий мир сменился очередной затяжной войной, а, как известно, война, списывает всё.

По приказу сената войска вторглись в пределы давнего конкурента Румелии на востоке – могущественной империи Ассанидов.

Легион Тита отправился за море, и молодой человек, впервые покинул родные места, открывая для себя мир.

Ему всё было внове: и море, и новые земли, населенные разными народами, диковинные плоды, запахи пряностей и экзотические женщины. Тита не смущал и тот факт, что он явился на Восток как завоеватель, разрушителем его устоев и сложившегося миропорядка.

Для него это было просто захватывающим, полным опасностей приключением, именно тогда он осознал, что армия и походы – это его, его судьба, его жизнь.

Поначалу компания шла успешно, ассаниды теряли одну приморскую крепость за другой, этому во многом способствовали те обстоятельства, что империя вела войну на два фронта – на востоке она отбивала атаки синов, а изнутри ее силы подтачивали восстания рабов и замордованных налогами подданных. Так что румелийские легионы вошли в неё, почти как нож в масло, но чем дальше углублялись войска захватчиков, тем упорнее становилось сопротивление ассанидов.

Однако, как бы ни складывалась военная компания, судьба благоволила Титу, казалось, что он прямо-таки поймал птицу удачи за хвост.

Первый раз он отличился при штурме Кратоса – крупного торгового центра на восточном побережье Внутреннего моря. Во время штурма города вражеское копьё сразило сигнифера – знаменосца когорты, Тит не растерялся: он подхватил падающий значок и увлек товарищей в атаку. Центурия Тита первой ворвалась на стену и водрузила на ней свой боевой символ. За свой подвиг легионер Тит Лупо получил серебряный венок и звание десятника.

– Похоже, жизнь удалась, – так, по крайней мере, думалось Титу.

Его ценило командование, уважали друзья, и легион стал превращаться для него в некое подобие семьи или клана, именно того, что ему так не хватало в прежней жизни.

Через несколько месяцев после короткого перемирия война продолжилась, и Тит опять отличился.

В одном из сражений легион попал в засаду, одна из когорт вместе со штабом была отрезана от основных сил и погибала под градом стрел конных лучников неприятеля. Тит заменил убитых в бою офицеров и во главе сильно поредевшей центурии пробился к окруженным, да не просто пробился, он сумел спасти военного трибуна – штабного офицера из влиятельной семьи аристократов.

Трибун оказался родственником сенатора, командовавшего армией, Тиберием Бальбином. Однако, спасая старшего офицера, Тит сам едва не поплатился жизнью, его чуть не затоптал конем вражеский катафракт – тяжеловооруженный всадник. Тита спасли щит, виртуозное владение мечом и обезьянья ловкость циркового акробата

В горячке боя, сбитый с ног, он сумел каким-то чудом проскользнуть под конного и пропороть незащищенное брюхо лошади. Бронированный наездник рухнул на землю, где стал легкой добычей легионеров. Тит выбрался из свалки живой, но правая рука его висела плетью и была сломана в двух местах.

Благодарный трибун в тот же вечер прислал Титу личного медика, не доверяя жизнь спасителя полковому эскулапу.

После произошедшего в том бою милости и награды от командования посыпались на Тита словно из рога изобилия. Его наградили золотым знаком отличия «За Доблесть», повысили до чина опциона и отпустили в отпуск по ранению с приличной суммой денег.

Не имея семьи и дома, Тит принял приглашение спасенного им Тиберия Бальбина и отправился проводить отпуск в его имение недалеко от столицы.

Тиберий Бальбин был одним из самых богатых наследников в государстве, его семье принадлежали рудники, несколько поместий, виллы и тысячи рабов.

На военную службу Тиберий отправился, подобно многим аристократам, ради политической карьеры, по протекции дяди его пристроили на теплое место при штабе, где он мог служить, почти ничем не рискуя.

В дальнейшем же Тиберий мог во всеуслышание заявить на выборах на высшие должности, что стоял под орлом легиона и дрался с врагами республики.

Легкое ранение, которое аристократ получил в том бою, было весьма кстати. Во-первых, оно подтверждало, что он боевой офицер, проливший кровь за отечество, а во-вторых, – было прекрасным поводом покинуть опостылевшую ему армию, тем более что он и в самом деле побывал на волосок от смерти и только благодаря богам, пославшим ему Тита, остался жив. Тит стал для него не просто спасителем, он был свидетелем этого боя и живым талисманом Тиберия.

Отпуск начался весело и безбашенно. Веселые попойки с окрестными землевладельцами – соседями Тиберия, переходившие в безумные оргии с полуголыми танцовщицами и служанками, чередовались с поездками в столицу, с посещёнием далеко не только храмов или присутственных мест. В программу подобных вояжей входили скачки на ипподроме и цирк с боями гладиаторов, травля зверей и великолепные столичные термы. Хватало и других развлечений – это была именно та сторона жизни, о которой Тит много слышал, но практически никогда с ней не соприкасался.

На всех симпозиумах и приемах Тиберий за чашей вина рассказывал о своём героизме в войне с восточными варварами, о собственных подвигах и смелости Тита. При этом всякий раз после очередного возлияния количество поверженных ими врагов увеличивалось в разы. Слушатели из числа «золотой молодежи» с неподдельным интересом внимали этим россказням, уставившись не столько на хвастуна Тиберия, сколько на героического опциона.

Тит был своеобразной экзотикой в этом обществе, однако популярность его резко возросла, когда он понял, что столичные светские дамы мало чем отличались от провинциалок и девушек из дешевых борделей.

Слухи и сплетни о его бешенном темпераменте быстро облетели округу, и он получил покровительство не только Тиберия, но и Юлии Бальбины, матроны средних лет, хотя опцион был для нее всего лишь мимолетным увлечением, она решила поучаствовать в его судьбе.

Родственница трибуна, имевшая изрядные связи в столице, выхлопотала разрешение о переводе Тита в столичный гарнизон, с перспективой со временем очутиться в рядах преторианской гвардии.

Тит уже ощутил себя столичным жителем и по совету Тиберия стал брать уроки чтения, письма и правильной речи у домашнего ритора Бальбинов, ликвидируя свои пробелы в грамотности, параллельно с этим получая знание об этикете и хороших манерах. Казалось, что ещё немного, и он, провинциальный парень, вознесется на вершину своего Олимпа.

К сожалению, ничему этому не суждено было случиться.

Сломанная рука Тита беспокоила его все меньше и меньше, наконец, кости срослись окончательно, но подвижность возвращалась с трудом. Поэтому пропальпировав в очередной раз конечность опциона, личный врач Тиберия Бальбина порекомендовал массаж и специальные соляные ванны для скорейшего излечения и восстановления атрофированных мышц.

Для этой цели были выписаны искусные массажистки, одна из которых, красивая молодая девушка с нежными, но сильными руками, очень приглянулась Титу. Он просто млел от вида точеной фигурки, наслаждался прикосновением к её маленькой, но упругой груди и буквально тонул в огромных озёрах зеленых глаз юной рабыни.

На молодого, но уже побитого жизнью воина накатила волна нежности и ещё чего-то, что Тит не ощущал никогда ранее – казалось, что его грубая очерствевшая душа запела. На какое-то время Тит, даже забросив всё и всех, дни и ночи проводил с Берникой – так звали девушку.

Тиберий лишь посмеивался над приятелем, предлагая купить девчонку у ее хозяина.

Пролетела пара недель, Тит был счастлив, Тиберий, видя радость друга, продлил аренду Берники, и она оставалась в имении на положении домашней служанки.

Однако дальнейшие события круто изменили жизнь влюбленных.

Наступила осень, а с ней и праздник в честь Цереры – богини урожая и плодородия, весьма почитаемой всеми слоями румелийского общества.

По такому случаю Тиберий решил закатить грандиозный прием на своей столичной вилле, куда были приглашены все сливки общества. Три десятка сенаторов и их отпрысков, ну и бесчисленное количество публики попроще украсили это торжественное мероприятие. Далеко не все из гостей были по сердцу Тиберию Бальбину, но этикет требовал их присутствия.

Среди пышной стайки приглашенных молодых аристократов выделялся один столичный щеголь по имени Апий Гальба – представитель старинного рода, сделавшего свое состояние на ростовщичестве и работорговле.

Жирный как боров, он был большим любителем мальчиков и опиума, к тому же, по слухам, Апий слыл конченным садистом, любивший собственноручно насмерть забивать своих слуг за малейшую провинность.

Ещё одной особенностью этого субъекта была забота о своем лице. Апий имел от природы красивое, породистое лицо аристократа, которым очень гордился. В высшем свете он получил прозвище Нарцисс, так как мог часами сидеть перед зеркалом и любоваться на свое отражение, пока косметологи накладывали на него румяна и завивали ему волосы.

Надушенный и завитый, этот щеголь был одет по последней восточной моде, которая выгодно скрывала изъяны его жирной туши и одновременно подчеркивала богатство и роскошь ее владельца. Тиберий глубоко презирал Апия, но внешне никогда не выражал своих чувств.

Среди рабынь обслуживающих гостей была и Берника, в тот день ее послали помогать виночерпию. Одетая в короткую полупрозрачную тунику, как все девушки дома Тиберия, она была неотразима, и Тит не мог отвести от нее глаз.

При очередном обходе гостей, наполняя опустевшую чашу Апия Гальбы, девушка случайно пролила красное вино на щегольские одежды аристократа. Гнев пьяного Апия не знал границ, ударом кулака он сбил девушку с ног, вскочив с ложа, стал топтать несчастную ногами, изрыгая проклятия и требуя плеть.

Тиберий хотел было напомнить Апию, что он не у себя дома, но не успел.

Слепая ярость, изрядно подогретая вином, всколыхнулась в душе Тита. Уже ничего не замечая и не помня себя от гнева, он подскочил к разряженному как петух аристократу и сильным ударом в голову опрокинул того на мозаичный пол. Потом прыгнул сверху на тушу Апия, буквально оседлав ее, и стал молотить по его напудренной физиономии. Он вкладывал в каждый удар своё негодование, свою боль и злость, впадая в исступление.

Что случилось дальше?

Дальше…Тит не помнил: не помнил, как толпа гостей и слуг пыталась оттащить его от жертвы, не помнил, как Апий визжал, словно резаная свинья и, выплевывая зубы, взывал о помощи, не помнил, как оглушенный драгоценной синской вазой упал на пол, потеряв сознание, не помнил ничего.

Очнулся Тит в тюрьме, на пучке гнилой соломы, скованный по рукам и ногам цепью, избитый, но с перевязанной кем-то головой.

За нападение на сенаторского родственника опциону светили рудники или галеры, но ему вновь повезло.

Тиберий, помня о своем спасении, не остался в долгу. Помогли и связи Юлии Бальбины. Нанят был лучший адвокат, который убедил судей в том, что Тит не контролирует свои эмоции в связи с последствием ранения, полученного в сражениях за отечество. Он все время напоминал суду, что Тит – герой, не единожды награжденный за подвиги.

Судьи смягчились, то ли учитывая личные заслуги Тита, то ли стараясь как можно быстрее замять скандал, только полоумного опциона-дебошира быстро спровадили из столицы и отправили служить в дальний гарнизон, поставив крест на его карьере.

Так Тит и попал в эту пограничную дыру.

Сказать, что ему повезло, Тит не мог, но отделался он довольно легко, тем более, поначалу опцион даже получал деньги и письма от своего покровителя Тиберия и сам отвечал ему.

В одном из своих посланий, бывший военный трибун, а ныне столичный пропретор гвардии Тиберий Бальбин, сообщал о своем намерении баллотироваться в сенат и не без сарказма и злорадства делился столичными сплетнями. В частности, с присущим ему ехидством он поведал о жизни Апия Гальбы.

После встречи с кулаками Тита его «оппоненту» хирурги кое-как сшили лицо, точнее то, что от него осталось, и теперь несчастного Апия можно за деньги показывать на городских ярмарках, пугая детей самой уродливой рожей.

В ответном письме Тит благодарил своего покровителя и просил узнать о судьбе Берники.

От Тиберия долго не было ответа, наконец, он написал. Бернику забрал обратно хозяин, её жестоко наказали и продали во избежание пересудов в какое-то отдаленное поместье. В общем, следы рабыни потерялись. Он также просил Тита беречь себя, так как его враг не прощал обид.

Это было последнее письмо от Тиберия.

Тит снова остался один, потеряв связь со своим другом и покровителем, к тому же утратив последнюю надежду на встречу с любимой.