Стоя на краю

– Булгаков? – холодно переспросил менеджер, а потом воцарилась тишина.

Я услышал быстрый, тихий шёпот в трубке:

«Чёрт подери… Кажется, это тот самый…»

Пауза сдавила горло. Полное имя, которое ещё недавно знала вся страна, теперь была петлёй на моей шее.

– Константин… – голос вернулся в трубку, но стал менее приветлив. – Извините, я только что проверил внутреннюю базу. Оказывается, вакансия… э-э-э… уже закрыта. Только что, буквально минуту назад. Ещё раз извините, что ввёл вас в заблуждение. Всего доброго, – отчеканил менеджер. Ровно и гладко, как заученный текст, будто на такой случай у него уже была заготовка.

Я стоял, сжимая телефон и чувствовал, как накатывает злость. Костяшки на руке совсем побелели, а вот лицо, наоборот, наливалось краской, пылало от обиды и стыда. Короткие гудки на обратной стороне звучали унизительно, словно плевок в лицо.

– Закрыта минуту назад, – повторял я. – Даже не удосужились придумать более правдоподобный вариант.

Увы, но в очередной раз я получил отказ.

И моё имя было тому причиной.

Как только я его называл, вакансия волшебным образом оказывалась закрыта или занята, или ещё что-то… В общем, со мной не хотели связываться и стало очевидно, что тут явно «кто-то постарался». И этот «кто-то» был настолько влиятелен, что настроил против меня пол света и фактически внёс в чёрный список. Я догадывался кому под силу такое провернуть. Точнее, я был почти уверен, что мои попытки устроиться блокировал гендиректор канала. Того самого «Рус-Медиа», где я работал до аварии.

И, к сожалению, это предположение очень скоро подтвердилось – меня действительно бойкотировали сознательно.

Как поведал Глеб, после скандала с моим уходом директор оказался в незавидном положении. Второй сезон передачи, проданный крупным интернет-сервисам ещё задолго до начала съёмок, превратился в шкуру неубитого медведя. Её разделили заранее, сильно заранее… Но сама «охота» так и не состоялась…

Я исчез. Переносить сроки и дальше было бессмысленно. А попытки меня заменить с треском провалились. В общем, проект закрыли.

Узнав об этом, обманутые сервисы запустили на канал рой зубастых юристов. Они потребовали вернуть оплаты и в качестве неустойки оплатить штрафы. Канал был вынужден согласиться на все требования. Деньги вернули. Но из-за крупного оттока финансов бюджет канала серьёзно провалился. Пришлось затянуть пояс и перейти на режим экономии до полного восстановления, но больше всего директора расстроило не это. В ходе разбирательств пострадала некогда безупречная репутация канала, а ей он дорожил даже сильнее, чем деньгами. И вот это… вот это его очень сильно взбесило.

Генеральный был зол на меня вдвойне, чертовски зол… Даже слышать моё имя не мог, его сразу трясло. Однажды, после очередной нервотрёпки, он на эмоциях, во всеуслышание пообещал перекрыть мне кислород, закрыть путь к телевидению навсегда и теперь, после поисков работы, я отчётливо понимал – его угрозы не были пустым звуком. Я понимал, что он действительно это сделал.

Ситуация складывалась крайне неприятным образом. Мне оставалось лишь несколько вариантов:

– Смириться с положением и согласиться на низкооплачиваемую должность где-нибудь в провинциальном СМИ, без перспектив роста.

– Сменить профессию и найти работу, никак не связанную с журналистикой.

– Либо проглотить гордость, явиться с повинной обратно на «Рус-Медиа» и вымаливать прощение, любыми возможными способами.

Честно говоря, над тем, что выбрать я думал не долго. После всего, что случилось, после стольких жертв, принесённых карьере, я просто не мог согласиться на меньшее и не мог от неё полностью отказаться. Я знал, что заслуживаю своё место и не хотел, чтобы одно неверно принятое решение разом перечеркнуло все мои труды.

Я решил попытаться.

Для этого я был вынужден подключить Глеба, чтобы через него выйти на Алексея Олеговича (нашего продюсера), а потом и на директора – Геннадия Александровича.

Глеб мою идею не оценил и в целом отнёсся довольно скептично, но всё равно согласился помочь.

Естественно, я переживал, что молнии гнева, предназначенные мне, могли ударить и по нему, однако, выбора не было. Я знал, что, если заявлюсь лично, без предупреждения меня просто вышвырнут, не дадут объясниться и тем более, не позволят вернуться. Моё внезапное появление могло спровоцировать ещё более тяжелые последствия, а я не хотел усугублять и без того шаткое положение. Я очень хотел обратно…

И Глеб… он пришёл мне на выручку. Снова. Как заботливый старший брат, ставящий мои интересы выше своих, как настоящий друг, которого я совсем не заслуживал… Он снова подставил плечо помощи. И я… я был ему очень благодарен за такой риск… и пообещал себе, что однажды, обязательно отплачу за всё добро. С процентами.

Так, началась операция по спасению моей карьеры.

Первые попытки Глеба заговорить про возвращение «блудного попугая» продюсер категорично отвергал. Он не хотел ничего слышать: ни про меня, ни про мои извинения, ни про то, что я хочу снова работать в команде. Алексей Олегович, конечно, верил в мою перспективность и даже «по-своему» любил, но ворошить едва затихшее осиное гнездо, он не горел желанием.

Рабочая атмосфера была всё ещё накаленной.

Генеральный несмотря на то, что финансовые проблемы со временем утряслись, продолжал злиться. Поэтому подходить к нему с вопросами обо мне было опасно. Никто не хотел бередить старые раны. Никто, в том числе и Алексей Олегович.

Но Глеб продолжал на него давить. Легко, непринуждённо и в то же время настойчиво. Капля по капле.

Он расхваливал меня, уверял продюсера в том, что возвращение «золотоносного» Костика будет выгодно обоим сторонам, что все останутся в плюсе. Он регулярно напоминал ему о высоких рейтингах и о моих прежних заслугах, но Алексей Олегович оказался крепким орешком. Он не очень-то хотел впадать в ностальгию. Его больше интересовало ни что было, а что будет, когда я вернусь и если вернусь, конечно…

Однако, спустя пару недель, начальник стал более сговорчивым, будто свыкся с мыслью о моём возвращении. Очередной разговор с Глебом его надломил.

– Алексей Олегович, вы подумали на счёт Кости? – Глеб рассказал, что застал продюсера поздно вечером, когда тот уже собирался уходить.

– Глеб, ну сколько можно? – тяжело вздыхая, выпалил начальник. – «Костя», «талант», «рейтинги» – я всё это помню. Он горел на работе, светил, как звёздочка. Но это было ДО! До его исчезновения, до его…этого пьяного ада, в который он скатился! До того, как он бросил нас всех на произвол судьбы с подписанными контрактами на руках!

– Нет, ДО аварии, Алексей Олегович, – не отрывая взгляда возразил Глеб. – ДО гибели жены. Всё остальное – это лишь последствия. Да, человек сломался. И я не оправдываю его побег от реальности. Это было глупо, признаю. Но до аварии и до смерти жены, он не пил, не срывал эфиры, не подводил коллег, ничего такого! Он работал, как машина. Был золотой жилой, приносил каналу заоблачные рейтинги. Вы помните цифры? Или директор сжёг эти отчёты, как и мосты?

– Может и сжёг… – замялся продюсер. – Геннадий Александрович был в незавидном положении, метался в агонии от одного юриста к другому. Поверь, дерьма он хлебнул от души. Столько, что до сих пор выворачивает наизнанку. Я не могу просто подойти и сказать: знаешь, Костя протрезвел, давай возьмём его обратно. Да, он живьём меня съест! И тебя за компанию!

– Не обязательно. Можно поднести ему идею инвестиции, – продолжал упорствовать Глеб. – Предложить вложиться в человека, который уже доказал свой профессионализм. Уверен, если взвесить все «за» и «против», если объяснить масштаб выгоды, директор смягчится и позволит Косте вернуться, даст ему шанс проявить себя. Ведь он знает не хуже нас двоих, Костя – магнит для зрителей. Его любят, помнят и скучают. Да на его возвращении можно заработать больше, чем потеряли при его уходе. Это будет матч-реванш! Всё, кто судился с каналом приползут обратно, на коленях.

– Магнит? – с ухмылкой переспросил Алексей Олегович. – Ну не знаю… Пока что он притягивает лишь скандалы. Так что идея инвестиций нерабочая. Геннадий Александрович не будет вкладывать в человека, который ещё недавно, чуть не угробил дело всей его жизни. Это мало вероятно… он не станет так рисковать.

– Согласен, риск есть. Но запускать передачу с блогерами-любителями тоже было рискованно. Однако, вы поверили в нас. Из тысячи претендентов выбрали именно меня и Костю. Что изменилось? Почему вы не хотите поверить сейчас? Он – всё тот же, он в норме. Я не вру. Пригласите его на разговор и посмотрите в глаза. Вы же мастер читать людей. Вы сразу поймёте, что к чему.

– И ты уверен, что он снова не сорвётся? – устало спросил продюсер.

– Да, Костя выгорел, но сейчас он чист, он растит себя заново. И он нуждается в цели. Это лучшая мотивация для работы. Уверяю, он не подведёт.

– Ладно, чёрт с тобой, – выдохнул Алексей Олегович. – Приводи его, поговорим. Если ты прав, если я увижу перед собой прежнего Костю, то так и быть, я замолвлю за него словечко, помогу вернуться обратно. Но предупреждаю заранее… Одна выходка, одно неверное движение и он навсегда распрощается с журналистикой. Третьего раза не будет, если ты понимаешь о чём я, – продюсер нахмурился и сделал паузу, чтобы убедиться – его слова восприняты в серьёз.

– Я понимаю, – махнул Глеб.

– Геннадий Александрович не любит наступать дважды на одни и те же грабли. И если, не дай Бог, это произойдёт, то всё что было ранее покажется Косте цветочками. А нас с тобой вышвырнут следом, как соучастников. Это ясно?

– Яснее некуда, – подтвердил Глеб.

– Да чтоб вас! – пробормотал продюсер. – И зачем, я вообще на это соглашаюсь?

– Так я привезу его на разговор?

– Привози. Должен же я убедиться, что не зря собрался вложить голову в пасть льва, – бросил Алексей Олегович уже на выходе из кабинета.

В тот момент в голове Глеба звучали фанфары, (как позже он рассказывал).

Ведь продюсер долго сомневался, долго отнекивался, но в итоге согласился и пригласил на решающий разговор. Мне выпал шанс.

Шанс, который я не собирался упускать.

***

Ко встрече я готовился, как к первому свиданию – очень тщательно и скрупулёзно. Посетил ради такого дела парикмахера, сбрил бороду и надел парадно-выходной костюм. В общем, был готов во все оружия.

– Ну, ты где? – возмутился Глеб в динамике телефона, – я тебя уже двадцать минут жду. Спускайся быстрее.

– Прости, уже иду.

Я покрутился перед зеркалом и посмотрел на себя, дабы убедиться, что выгляжу хорошо или хотя бы сносно. Мои тёмно-русые волосы с новой причёской смотрелись вполне себе ничего, даже лучше, чем раньше (говоря раньше, я имею ввиду до аварии и до всех кошмарных происшествий со мной). Тогда я оставлял довольно длинные волосы, но в этот раз попросил сделать что-то покороче. На мой взгляд это придавало лицу серьёзность и подобный эффект мог сыграть мне на руку. Остальные детали образа тоже были тщательно продуманы. Я выглядел, как максимально собранный, деловой человек, готовый к любой ответственной работе.

Единственное, галстук давил на горло, напоминая о предстоящем испытании. Я ослабил узел пальцами, которые чуть дрожали, и сделал еще один глубокий вдох, ловя в отражении проблеск того уверенного парня, которым был когда-то.

– То, что надо, – я подмигнул себе в зеркало и ринулся к двери, но потом остановился и снова окинул себя с ног до головы. Сделал, так сказать, контрольный осмотр.

Отражение меня устраивало. Я выглядел непривычно свежим. Цвет лица был здоровый, даже с румянцем. Глаза не казались стеклянные, а были нормально-зелёные, без красных капилляров и болезненной желтизны. Тёмные круги под глазами почти исчезли. Я больше не походил на живого мертвеца. Набрал несколько килограмм. Правда щёки, всё ещё оставались впалые и торчали скулы, но в этом было даже что-то привлекательное.

– Да, то, что надо, – я поправил воротничок рубашки, одёрнул пиджак и уверенно покинул пределы квартиры, пока Глеб окончательно не вышел из себя.

– Наконец-то. Почему так долго? Мы уже опаздываем.

– Марафет наводил, – хихикнул я, стараясь скрыть волнение от предстоящей поездки.

– Чего? – протянул Глеб и истерично засмеялся. – Ладно, красна девица, помчали.

Он надавил на газ, а я нервно вцепился в дверную ручку и вжался в кресло, резко вздрагивая на каждом повороте, как запуганный ребёнок. Каждый громкий сигнал заставлял сердце колотиться. Мышцы живота свело от напряжения, будто готовясь к удару, которого так и не последовало. Бешенный ритм городского движения наводил на меня ужас, как никогда.

Эмоционально было тяжело находиться внутри авто, даже на сиденье пассажира, потому что в подсознании остался страх и стойкое ощущение того, что вот-вот в нас кто-нибудь врежется. Последствия аварии давали о себе знать, даже спустя много месяцев. И с этим было трудно бороться. Сорок минут молчаливой поездки прошли в холодном поту и с учащённым сердцебиением. Почему молчаливой? Да потому что я так и не позволил Глебу заговорить. Едва он открывал рот, я сразу же начинал кричать, как потерпевший: «Замолчи! Не отвлекайся от дороги! Сейчас не время для разговоров! Потом, всё потом.»

Глеб не стал перечить или возникать. И хотя он не понимал мой страх до конца, он сделал так, как я просил. Всю дорогу мы лишь перекидывались взглядами, пока, наконец-то, не свернули на парковку.

Поездка прошла без происшествий, а я всё равно не мог успокоиться. Никак не получалось собраться. Я тяжело дышал. Рука продолжала держать дверную ручку мёртвой хваткой. От напряжения ладонь сильно вспотела и уже начала скользить по поверхности, но я не спешил разжимать пальцы. Я ждал, когда Глеб остановится, заглушит мотор.

И вот, мы припарковались.

«Наконец-то!» – промелькнуло в голове.

Я выскочил из машины, как ошпаренный и с облегчением выдохнул, ощутив под ногами твёрдую землю. Это была уже далеко не первая поездка после аварии, но именно она вытрясла из меня все внутренние страхи. Не знаю почему так произошло. Возможно, сказалось волнение от предстоящей встречи или отголоски событий решили вновь о себе напомнить. Трудно сказать. Однако я не рассчитывал на подобную реакцию организма. Я чувствовал себя нормально и был уверен, что победил тревогу, но как оказалось – нет. И очередная паническая атака чётко указывала на данный факт.

Ноги были ватными, а в ушах стоял звон, заглушающий городской шум. Я оперся ладонью о капот, чувствуя, как земля под ногами все ещё плывёт, вопреки зрению.

Я отвернулся, стараясь не показывать Глебу, что мне плохо. Пытался собраться, улыбался. Но моя натянутая улыбка не особо спасала положение. Глеб слишком давно меня знал, чтобы поверить в плохую игру при хорошей мине. Он видел, что я еле держусь и поэтому не стал торопить, хотя мы уже изрядно опаздывали. Он дал мне пару минут. Я немного постоял, отдышался, подождал, когда отступит тошнота и только тогда дал знак, что мы можем идти. Я махнул Глебу рукой.

– Ты в норме? – уточнил он.

– Кажется, да, – подтвердил я, одёрнул пиджак и пошёл вперёд, как ни в чём не бывало.

Никто, особенно коллеги не должны были знать о моих проблемах, поэтому я улыбался, светился, как прожектор, чтобы каждый, кто меня встретит, увидел во мне только силу и уверенность. Увидел таким, каким я был раньше и каким намеревался стать вновь.

Мы с Глебом направились к офису.

Поднявшись на этаж, я приятно удивился – в нашем отделе мало что изменилось. Всё тот же длинный яркий коридор с вереницей прозрачных кабинетов-аквариумов и всё та же нескончаемая суета. Атмосфера была до боли знакомой, родной. И, шагая вперёд мимо неугомонного, человеческого улья, я отчётливо осознал, что именно этой повседневной, насыщенной жизни мне так сильно не хватало. Знакомые голоса, стук клавиатур, запах кофе – каждый звук, каждый запах впитывался, как губка, наполняя ощущением, что я наконец-то начал дышать полной грудью после долгого удушья. Я понял, что в депрессии я был рыбой, саморучно выброшенной на берег, и от этого хотелось вернуться в привычные воды ещё сильнее прежнего. При чём не только из-за денег.

После смерти Яны я потерял смысл жизни и теперь… теперь я хотел его вернуть. Хотел вновь заниматься любимым делом и быть счастливым, быть обычным, нормальным человеком, а не бледной тенью самого себя. И поэтому, возвращение работы, возвращение карьеры было для меня не вопросом «если». Оно было утверждением. Я должен был получить свою должность обратно, и я шёл к кабинету продюсера с чёткой мыслью: «Я вернусь. Я совершенно точно вернусь.»

Коридор закончился. В самом конце, мы упёрлись в стеклянную дверь, за которой нас уже ждал Алексей Олегович.

– Здравствуйте, разрешите? – спросил Глеб и первым проскользнул в кабинет.

– Конечно! Давно пора. – раздался скрипучий голос продюсера. – Проходите, садитесь.

– Здравствуйте, – широко улыбаясь, произнёс я и опустился на стул. Глеб пристроился на стуле рядом.

– А вы не спешили. Честно говоря, я уже начал думать, что вы не явитесь, – с укором добавил Алексей Олегович и плавно откинулся на спинку. Его оценочный взгляд скользнул по мне сверху вниз и обратно. Несколько раз. Я чувствовал себя лотом на аукционе, где потенциальный покупатель пытался понять – стоит за меня бороться или нет.

Но я не смутился. Такое пристальное внимание было очевидно. Более того, я бы сильно расстроился, если бы его не было.

«Оценивает – значит рассматривает вероятность моего возвращения», – решил я.

Продюсер заметил мой ответный взгляд, громко откашлялся и первым отвернулся, делая вид, что моя персона не так уж сильно его интересует.

– Предупреждаю сразу, времени на разговор у нас немного. Так что отбросим любезности и приступим к делу, если никто не против.

Он снова посмотрел на меня, и я одобрительно кивнул головой, мол, хорошо, как скажете, ведь за этим я сюда и пришёл.

– Отлично, – сложив руки у лица, продолжил Алексей Олегович. – Начну с главного вопроса, который просто обязан задать для лучшего понимания ситуации. Ты действительно готов вернуться, Константин? Не спеши, хорошенько подумай, прежде чем ответишь. Ты должен быть полностью уверен, что былые проблемы тебе больше не помешают.

Я выждал паузу, сделав вид, что обдумываю его слова.

– Он готов, – выпалил Глеб, (очевидно решив, что я растеряюсь и ничего не отвечу).

– Тебя я уже наслушался, – буркнул начальник. – Теперь хочу услышать Костю. Пусть скажет сам за себя.

Глеб вжал голову и покосился в мою сторону.

– Вернуться готов, – уверенно произнёс я, глядя в серые, выцветшие от возраста глаза Алексея Олеговича. – Время решило мои проблемы, так что беспокоится не о чем. Другой вопрос, готовы ли вы взять меня обратно? – зачем-то спросил я и только несколько секунд спустя понял, что это было совершенно не к месту.

Глеб озадаченно выпятил глаза, которые буквально кричали мне «Молчи! Не неси ерунды! Ты всё испортишь!»

Алексей Олегович не ожидал встречных вопросов и слегка смутился.

– Знаешь, Константин, – продюсер резко отодвинул кресло и подошёл к окну. Спиной к нам, будто собирался разговаривать с городом за стеклом. – Скажу откровенно, уверенности нет. После всего, что произошло, ты для меня, как бомба за пазухой. Я боюсь за тебя просить, потому что, ты можешь в любой момент рвануть и снова разрушить всё, до основания. А я не хочу оказаться среди руин, понимаешь?

–Бомбы тикают, я – нет, – спокойно и уверенно ответил я, закинув ногу на ногу. – Раньше, возможно, но не сейчас. Я себя разминировал, как видите. Сюрпризов не будет. Перед вами всё тот же Костя. Ответственный, надёжный трудяга, на которого всегда и во всём можно положиться.

– Правда? – Алексей Олегович резко обернулся и в его глазах я увидел что-то знакомое – искру доверия.

«Ложь, – подумал я про себя, но внешне моя улыбка оставалась непоколебимой, а голос звучал ровно, как отлаженный механизм. Годы перед камерой научили меня скрывать куда большее. – Я до сих пор вижу торчащие из груди провода, но тебе это знать не обязательно».

– Да, – громко ответил я и улыбнулся, максимально искренне. – Повторюсь, сюрпризов не будет. Просто дайте мне шанс и увидите всё сами.

– Что ж, – Алексей Олегович вернулся за стол. – Хочется в это верить. Главное, чтобы на пол пути ничего не поменялось. В противном случае, это аукнется всем: и мне, и Глебу. А я бы не хотел уходить с нагретого места за пять лет до пенсии. Это в мои планы не входит.

– Я ручаюсь, ничего подобного не произойдет. Если вы договоритесь с директором, я вернусь идеальным сотрудником, – я продолжал убеждать продюсера, а заодно и себя.

Взгляд Алексея Олеговича застыл. Он смотрел на меня в упор, сканировал, пытался понять, стоит ли мне верить.

– Хорошо. Я поговорю с Геннадием Александровичем…

– Спасибо! – вырвались слова.

– Не благодари раньше времени… Гарантий не даю, – резко произнёс начальник. – Кто знает, может после этого разговора мне и самому придётся искать работу, – задумчиво протянул он. – Если всё получится – я позвоню. А если звонка не будет, значит о «Рус-Медиа» лучше забыть. Окончательно и бесповоротно. Это ясно?

– Ясно, – подтвердил я, украдкой вытирая мокрую ладонь об штанину.

– Вот и хорошо. А теперь прошу меня простить, но через полчаса я должен быть на совещании, – продюсер торопливо собрал документы со стола и запихал в портфель.

По его взгляду было ясно, что более он нас не задерживает, поэтому мы встали из-за стола, молча, и направились к выходу.

Всё, что нам оставалось – это ждать.

***

Два дня прошли мучительно долго. Неведение раздражало, но Алексей Олегович явно не спешил решать мой вопрос. Каждый час длился как год. Я метался по квартире, то включал телевизор для фона, то выключал, раздражаясь на звук. Телефон лежал на самом видном месте, как заложник моих надежд. Я ловил себя на том, что по сто раз на дню проверяю заряд батареи, уровень сигнала и включен ли звук. Я почти не выпускал телефон из вида. Даже в душ с собой брал, завернув в полотенце.

Пару раз звонил Глеб. Разговоры были короткие:

– Ну, что? Какие новости?

– Никаких. Тишина, – бурчал я, уставившись в одну точку на стене, где отклеился уголок обоев – символ всего моего разваливающегося мира.

– Это ничего. Ты самое главное не накручивай себя раньше времени. Жди. Он позвонит, как только что-то решится. Торопить нет смысла, – голос Глеба звучал устало.

Я понимал, что он тоже измотан неопределенностью, этим риском, на который пошёл ради меня.

Из-за этого, вина грызла ещё сильнее. Я знал, что поставил его в неудобное положение, заставил нервничать и ждать вместе с собой. И это угнетало.

Я был весь, как на иголках.

К полудню третьего дня мои нервы уже балансировали на грани. Надежда постепенно угасала, и я стал представлять себе худший исход – молчание. То самое молчание, о котором предупреждал Алексей Олегович. Молчание, которое означало конец карьеры, при чём, вполне вероятно, не только моей.

«Я всех подведу…» – думал я, переживая за своих помощников.

Мысль об этом выбивала из колеи. Но страшнее было представлять наше будущее без телевидения. Куда мы подадимся? Снова в менеджеры или на стройку? А что будет делать Алексей Олегович, в его то возрасте?

– Нет! Нет, даже не хочу об этом думать, – выпалил я и снова схватил телефон.

В этот момент он завибрировал, потом заиграла мелодия. На экране появилась надпись «шеф».

– Наконец-то, – выдохнул я. Сердце рванулось в горло, перекрывая дыхание. Палец дрогнул, едва попав по кнопке «ответить».

– Константин? – послышался голос в телефоне.

– Да, Алексей Олегович, слушаю вас, – я вжался в спинку кресла, готовясь к удару.

Повисла пауза, показавшаяся мне вечностью.

– Ну, что, – продюсер глубоко выдохнул. – Я поговорил с Геннадием Александровичем и скажу прямо – разговор вышел непростой.

«Начало не очень» – подумал я и «торчащие из груди провода» заискрились от напряжения.

– Генеральный против твоего возвращения, – продолжил Алексей Олегович. Я почувствовал щелчок в голове. Это пошёл обратный отсчёт. До конца моей карьеры оставались считанные секунды. Я машинально схватился за край стола, будто падая в пропасть, которую только что обозначил голос в трубке.  – Его до сих пор трясёт при упоминании твоего имени. Ты даже представить не можешь, сколько всего я выслушал. Он вспомнил буквально всё – контракты, твоё исчезновение, суды и испорченную репутацию. Я уже сто лет не видел его в таком бешенстве. Думал, он мне горло перегрызёт!

Я ничего не сказал. Просто молчал, слушал приговор и готовился к финальной фразе, которая навсегда перечеркнёт мою карьеру.

– Но… – протянул продюсер и я инстинктивно сжался в напряжении. Это маленькое слово повисло в тишине, как спасательный круг, брошенный в бурное море. Я буквально впился в телефон, будто от силы хватки зависело, удержится ли этот круг на плаву или нет. – Кажется, сегодня я в ударе… Наговорился до мозоли на языке. Пришлось долго и тщательно разжевывать ему ситуацию, местами выворачивать её наизнанку для лучшей наглядности, но по итогу… я его всё-таки убедил. Точнее уговорил. Генеральный согласился взять тебя обратно, будете работать над новой передачей, вместе с Глебом, как раньше. Но учти, Костя, мне пришлось за тебя поручиться. Глебу тоже пришлось, так что теперь наши судьбы связаны до самого конца. Один косяк и вылетим с канала все вместе. Это ясно?