bannerbanner
Мало кто знает, но не секрет
Мало кто знает, но не секрет

Полная версия

Мало кто знает, но не секрет

Язык: Русский
Год издания: 2025
Добавлена:
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
1 из 4

Азамат Габуев

Мало кто знает, но не секрет. Роман

© А. Габуев, 2025

© Н. Агапова, дизайн обложки, 2025

© ООО «Новое литературное обозрение», 2025

* * *

У пахана инфаркт случился. Они с кентами за городом зависали – в Майрамадаге, поэтому его отвезли в алагирскую больницу, а оттуда уже матушке позвонили. Я со второго этажа прибежал на ее крик.

– Мæнæ судзгæ мæгуырбон! Мæнæ мæ хæдзар куы фехæлд![1]

Я аж испугался, но быстро сказал себе: «Так, если пахан умер, то ты теперь в доме старший, поэтому должен вести себя как подобает старшему». И тут я сразу собрался, взял матушкины руки, чтобы она себя ими по бедрам не била, и спросил:

– Что? Что случилось?

– Мæгуырбон! Вот что случилось.

Щеки у нее были красные, глаза тоже.

– Можешь конкретнее? С папой что-то?

Все это на кухне происходило. А она у нас просторная, и там эхо бывает, если громко говорить, так что мой голос звучал как с трибуны. На матушку это подействовало успокаивающе. Она притихла, а потом сказала:

– В больнице он. Инфаркт.

Я выдохнул: ну хоть живой.

– А кто звонил?

– Таймураз. Они все там сейчас. И Мурат, и Толик. В Алагире. Сами его отвезли куда ближе было.

Я отпустил ее руки, и она закрыла лицо. Я упер кулаки в бока. Умер пахан или нет, все равно выходило, что я старший, пока его нет в доме.

Рядом с лестницей Диана стояла – не заметил, как она спустилась. Она подняла брови и ладонь кверху раскрыла, типа «Что происходит?». Я ей показал жестами, чтобы накапала корвалол, и снова повернулся к матушке:

– Значит, едем в Алагир.

Диана дала матушке рюмку с корвалолом и стакан воды, чтобы запить. Матушка выпила, поморщилась, встала со стула и сказала, что пойдет оденется. Я объяснил Диане, в чем дело. Она спросила, споласкивая рюмку:

– А детей мы с собой возьмем или к моим закинем?

– С детьми ты посидишь.

– В смысле? Я что, не еду?

– Лучше не надо. Потом отдельно съездим, если завтра не выпишут.

– Ладно. Тебе виднее.

Нравится мне, что она никогда не спорит. В смысле, в семье. За пределами дома она та еще акула. Недавно в кафе ей с подругами заказ долго несли, так она там такой хай подняла, что к ним администраторша извиняться вышла и бесплатные десерты дала. Меня там не было. Диана мне сама рассказала – хвасталась.

Матушка вышла в черной кофте и длинной черной юбке.

– Ты чего это вся в черном? – возмутился я.

– Точно! Что творю, не соображаю.

Она снова ушла в их с паханом спальню и вернулась в леопардовой кофте. Так-то лучше.

В дороге матушка позвонила Тине, моей сестре, и чуть снова не разревелась, но быстро успокоилась и закемарила – корвалол подействовал. Вообще у сестры имя Кристина. Родители в свое время не понимали, что оно значит. Я первый ее стал Тиной называть, а потом другие подхватили.

Когда мы проезжали Рощу Хетага, матушка открыла глаза:

– Может, остановишься?

– На обратном пути.

Во дворе больницы стоял пахановский «крузер» рядом с таймуразовским «ровером». Сам Таймураз, Толик и Мурат на лавочке сидели и курили. Кто в джинсах, кто в спортивках. Я вылез из машины, они встали, и я пожал всем руки. По лицам сразу понял: положение не критическое. Матушка тоже подошла. Толик показал нужный корпус и сказал, какая палата. А Таймураз отдал мне ключи от пахановской машины:

– Есть кому ее пригнать? Если нет, любого из нас проси.

Мне не по кайфу было напрягать мужчин, которые мне в отцы годятся. Свой æгъдау[2] они и так сделали – больницу организовали, нас подождали – спасибо им большое.

– Надеюсь, он сам ее пригонит.

– Ладно. – Таймураз улыбнулся. – Караул сдан.

– Все будет в порядке. – Мурат хлопнул меня по спине, и от него пахнуло аракой. Они втроем залезли в «ровер» и уехали.

Пахан сразу приподнялся, когда мы вошли. Он был бледный, но бодрый. В палате еще трое лежали. Из них двое без сознания. У пахана на руке иголка пластырем приклеена была, а из иголки трубочка от капельницы торчала. Стул рядом с койкой был только один, и на него матушка села. А я стоять остался.

– Ну как ты? – спросила матушка.

– Ничего. В моем возрасте без инфаркта уже неприлично. У Толика аж пять лет назад был. А он на два года меня младше.

Матушка снова заплакала, только тихо, без причитаний. Пахан ее успокаивал:

– Не надо меня раньше времени оплакивать. Я еще на тот свет не собираюсь.

– Как это вообще случилось?

– Ну как, как? Мы приехали на озеро. Пожарили шашлыки, выпили. И тут у меня в груди заболело. Такая жгущая боль. Я один валидол съел – не помогает, второй – не помогает. Толик и догадался, что инфаркт. Я же говорю – у него опыт. Я даже сознание не терял всю дорогу. Только здесь вырубился, когда укол сделали.

Вошла медсестра и стала другому пациенту капельницу ставить. Пахан попросил матушку оставить нас. Она молча вышла.

– Садись.

Я сел.

– Во-первых, я рассказал официальную версию. Ты как политик должен это понимать.

Я кивнул.

– Во-вторых, я могу отсюда не выйти.

– Эй, вот не надо это…

– Эй, вот не перебивай.

Я замолчал.

– Прогноз, говорят, хороший. Но кто знает до конца? На кого мне положиться, если не на тебя?

В этот момент у меня у самого чуть сердце не заболело. Приятно, когда отец тебе доверяет, как себе самому. У меня хоть нет братьев-конкурентов, но все равно – он мог ведь положиться на того же Таймураза или еще на кого-то. Я придвинулся вместе со стулом:

– Что нужно?

– Подушку мне поправь для начала.

Я привстал и помог ему лечь поудобнее.

– Вот так хорошо. Ключи от машины у кого?

Я хлопнул по карману.

– Молодец. Там нужно прибраться. В бардачке. И остальное на всякий случай тоже проверь. Так, чтобы мать не видела. Иди сейчас, а ее сюда позови.

Я вышел из палаты, позвал матушку, а сам побежал во двор – быстро, прям как когда мелким пахану за сигаретами в ларек бегал.

В кабине было чисто. Только на заднем сиденье мастерка валялась, и я ее повесил на крючок. Потом открыл бардачок. Там были зонт, бумаги, сигареты, зажигалка, книга про иллюминатов и – по ходу, на это он и намекал – пластинка «Виагры» без двух таблеток и открытая пачка презервативов. Я взял пластинку и пачку и выбросил в мусорку. Только не рядом с машиной, а подальше.

Я уже хотел зайти в больницу, но тут увидел Аслана, мужа Тины. Он выходил из больничной часовни спиной вперед. Меня чуть не стошнило. Наши предки не поклонялись никаким богам. С небожителями они разговаривали на равных. Даже дверные проемы делали высокими, чтобы головы не пригибать и чтобы на небе никто случайно не подумал, что они кланяются.

Этого про Аслана я не знал. Надеюсь, моих будущих племянников он крестить не посмеет. Крещение закрывает важные чакры организма, и потом их очень трудно открывать. В своем доме я это сразу пресек, когда Диана думала Урузмага покрестить. Мы тогда договорились, что пусть она, если хочет, носит в бумажнике иконки и ставит свечи в церкви, но детей в это дело не вмешивает. На Амагу она уже не покушалась. И вот тебе сюрприз от зятя.

Я пошел к Аслану и резко пожал руку – считай, просто хлопнул по ладони, чтобы моя собственная рука ладаном не пропахла.

– А где моя сестра? – спросил я у него.

– К отцу пошла.

– А ты чего не пошел?

– Думаю, он хочет видеть только родных. А я лучше помолюсь за него.

– Место, где за него нужно молиться, в десяти километрах отсюда.

Он ничего не ответил, и я не знал, что еще сказать.

В коридоре я спросил у него, кого он знает в этой больнице. Он никого не знал. Хотя он врач. Зачем быть врачом, если у тебя нет связей в больницах? Да и какой он врач? Стыдно сказать: проктолог. Не могла моя сестра во всей медакадемии найти парня с нормальной специальностью? Конечно, с парнями там напряженка, но не настолько же. Мне каждый раз не по кайфу отвечать людям, чем мой зять занимается.

В общем, сам узнал в регистратуре, кто лечит моего отца. Сказали, Алла Хацаева, дежурный врач. Нашел ее. Лет пятьдесят, с короткой стрижкой, очень худая и в очках. Я ей объяснил, кто я такой и чей я сын, чтобы она осознавала уровень ответственности. Спросил про перевод в Республиканскую клиническую или в бесланский медцентр.

– Смысла нет. Завтра выписываем.

– А отдельную палату ему нельзя?

– Отдельных у нас нет. Эта одна из лучших.

– Может, нужно какие-то лекарства купить?

– Что надо, мы ему дали. А что дома принимать, я напишу.

Я подошел к ее столу и кинул в ящик пятнадцать штук.

– Хорошо за ним посмотрите эту ночь.

– Ма тыхс[3]. Без присмотра не оставим.

Я спросил у Аслана, кто еще решает вопросы в больницах. Он сказал, что медсестры тоже важные. Хоть что-то знает. Я поймал в коридоре медсестру – ту самую, которая капельницу ставила, – сунул ей пятерку в карман и сказал просто: «Батразов Хазби». Это пахана так зовут. Она улыбнулась, кивнула и убежала.

В палате Тина выговаривала пахану:

– Это все из‑за твоей жирной пищи. Знаешь же, как жирное для сердца вредно. А еще Диана говорила мне, что она дзыкка часто делает. Ты, говорит, сам ее просишь. Это вообще сплошной холестерин.

– Ты давай Дианыну дзыкку не ругай, – вмешался я. – Сама что полезного готовишь?

Я посмотрел на Аслана, типа «Чем она тебя кормит?», но как-то не увидел у него на лице поддержки.

– Начинается. – Пахан заерзал. – То вредно, это нельзя. Ерунда это все. Наши деды ели и шашлыки, и дзыкка, и пироги с топленым маслом. И ничего – до ста лет жили. И вообще, ты – косметолог.

Тина умолкла. Я спросил пахана, что с машиной делать. Решили, что я отгоню ее домой, а мой «цивик» Аслан пригонит. В итоге на обратном пути матушка с Асланом в «цивике» ехала, а Тина вела их «опель». На Роще Хетага я остановился и пропустил других вперед.

В июле, на праздник, мы в Роще всей семьей были. Амага завязывала ленточки на деревья, а Урузмаг откусил от пирогов и пригубил пива из рук дзуарылæга[4]. Он уже четвертый раз был в Роще. Каждый осетин должен побывать там хотя бы три раза.

Я прошел через поляну в чащу. Нашел дерево, на котором висит картина с Уастырджи. Перед деревом стоит стол и деревянный столб с закругленной вершиной и специальными выемками для бутылок араки внизу. А сбоку от картины – железный ящик для мысайнага[5].

Ленточки на дереве колыхались. Я взял одну из бутылок, открутил крышечку и попросил у Всевышнего и Святого Места, чтобы мой отец вышел из больницы на своих ногах и прожил еще много лет. Еще я попросил у Уастырджи, чтобы Аслан, а тем более Тина с матушкой доехали до дома без происшествий. Пригубил, закрутил крышечку и вернул бутылку на место. А после этого достал что было в кошельке – пятнадцать штук – и сунул в щель в ящике.

На выходе из Рощи я отряхнул землю с кроссовок и снял колючку, которая к джинсам прицепилась. Из Рощи ничего нельзя выносить. Даже травинку. Когда я снова сел в машину, у меня было такое чувство, что я все сделал правильно и все будет хорошо.

***

Пахану назначили санаторий. Я все организовал и отвез их с матушкой в Кисловодск. Матушка сама напросилась. Мол, похудеть хочет и давление нормализовать, а на деле – за паханом приглядывать. А почему нет? Ему нужны размеренность и умеренность, а если одного оставить – этого не жди.

В Осетию я вернулся – еще темно не было. С Эльхотова я позвонил Альде, но она сказала, что у нее съемки. Поэтому я приехал домой, отдохнул, выспался и утром бодряком пошел на работу, а вечером – на очередное занятие по гурджиевским танцам.

Я занимаюсь гурджиевскими танцами уже год. Они помогают мне не только поддерживать физическую форму, но и восстанавливать духовные силы, которые высасывает из меня нелегкая государственная работа.

Ошибочно считается, что Георгий Иванович Гурджиев был армянским греком. На самом деле он был осетином. Это очень маленькая фамилия. Ее основатель – горийский осетин, который убил грузинского князя и убежал на север от кровной мести. Там его стали называть «Гуырдзыты», что значит «из грузинских», а сам он произносил это по-южански «Гурджыты». Русские паспортисты так и записали его семью – Гурджиевы. Через три поколения часть фамилии переехала в Армению, в Гюмри. Там и родился Георгий Иванович. Он всегда осознавал себя осетином. Свою систему духовно-физических упражнений он разработал на основе древних ир-ас-аланских представлений о природе человека, а в музыке реконструировал скифскую мелодику. Георгий Иванович учился со Сталиным в Тифлисской семинарии и был его другом. Когда они поняли, что христианство придумали евреи, чтобы управлять миром, то забросили учебу и создали свою эзотерическую группу арийской духовности. За это их отчислили.

Наш тренер Алик Гурджиев приходится Георгию Ивановичу двоюродным правнуком. Он много лет изучал наследие своего великого родственника, а также создавал собственные танцы в той же традиции. Он открыл свою школу с нуля. Сначала проводил занятия дома или, если позволяла погода, за городом, а теперь снимает балетный зал в ДК «Металлург». Деньги Алик берет минимальные, чтобы только хватало на аренду и зарплату для пианиста. Говорит, из сакральных танцев нельзя делать бизнес. А так он остеопат. У нас две группы – мужская и женская. У Георгия Ивановича группы были смешанные, но Алик считает, что лучше заниматься отдельно, чтобы не возникало сексуальное напряжение: оно вредит свободному току энергий внутри тела.

– Как дела, Реваз? – Ко мне в раздевалке подошел Аца с Министерства культуры. У нас почти вся группа – госслужащие или люди на должностях. Стас Чепенаев – судья, Валера Битинаев – государственный регистратор, Чера Габарбахов, кстати мой однокурсник, – следователь СК, и так далее.

– Нормально. Как сам?

– Ничего. Как пахан?

Я не спросил, откуда он слышал про пахана, – в Осетии слухи быстро расходятся.

– В порядке. В Кисловодск его отвез вчера.

– Приводи его сюда для профилактики.

– О нет. На это я его не подпишу.

Пахан не понимает гурджиевские танцы. Это объяснимо – в его молодости информации о сакральном было мало.

Я снял футболку, надел свой особый черный хæдон[6] для танцев и стал застегивать пуговицы сверху вниз. Аца был уже почти одет для танцев, только без обуви.

– А как с нашим проектом? – спросил он осторожно.

Это про законопроект о свадьбах, который он написал, а я внес. Законопроект предусматривает запрет на европейское платье невесты, запрет жениху и невесте садиться рядом и пятидесятипроцентную квоту на национальную музыку. Первое чтение как раз сегодня было, и на сайте еще не опубликовали итоги.

– Успех частичный, – сказал я. – Только квота. Да и то… – Я присел на скамейку, чтобы снять джинсы и надеть шаровары.

– Что?

– Во-первых, не пятьдесят, а сорок процентов, во-вторых, на любую кавказскую музыку, не только нашу.

– От гандагана никуда не деться, – Аца делано улыбнулся, – будем считать и это достижением.

– По-любому. Ансамбли без работы не останутся.

Аца сел рядом. Мы надели чешки и вместе с другими покинули раздевалку.

Сначала разминка. Правую руку вперед – левую ногу назад, левую руку вперед – правую ногу назад. Руки вперед, сгибаем в локтях под прямым углом, правое предплечье ставим перпендикулярно левому накрест, левую кисть гнем вправо, правую – вниз. Потом то же самое зеркально. Эти упражнения мы делаем синхронно с Аликом без музыки. После разминки пианист начинает играть.

Мы исполнили танцы, которые уже разучили. Среди них четыре танца Георгия Ивановича: Канон шести мер – он же Космический танец, Черно-белая магия, Автоматон и Эзотерический, а также два танца авторства Алика: Сауссæ и Трансперсональный цоппай.

В начале Канона шести мер я еще думал о своих проблемах: законопроектах, здоровье пахана, Альде… Но вскоре музыка влилась в меня, и я растворился в едином целом. Каждый был мне брат и даже ближе. Мы были лучами, волнами в эзотерическом энергетическом потоке. Так обычно и бывает.

После Трансперсонального цоппая мы отработали несколько новых движений без музыки, а потом Алик произнес свою традиционную напутственную речь:

– Постигший истину становится могущественным человеком. Знали это нарты очень хорошо. Тело свое они тренировали, а еще больше – свой дух. В Нартском эпосе есть наставление «Бон куывдæй æрвит». Дни в молитвах проводи. Но когда решать придется, решай сам – советов не спрашивай. Чаша Уацамонгæ доставалась тому, кто мог побороть свои мысли о прошлом и о будущем, которых не существует. Прошлого и будущего для космоса нет. Произвольным страдание может быть: можно страдать за вчерашний день и можно за завтрашний. Или можно просто страдать потому, что тебе плохо. Воин может опираться только на реальность. Когда атаковать, когда отступить, когда промолчать и когда говорить, он знает. Такова вера древних. Асами назывались люди, понимавшие это. Слово Осетия, вернее Асетия, – отсюда. Как мастера своего дела, вожди, люди, подобные богам, в преданиях многих народов остались асы. Нам дано многое, мы получили и генетический, и культурный код асов. Но этого мало. Каждый день развиваться должны мы. Знание – тонкая материя. Если истинное знание распределить между миллионами, то очень немного придется на каждого, и в ложь обратится истина. Впрочем, большинству истина не нужна. Не быть этим большинством – ваше призвание. В темном месте мы находим себя, и лишь знания освещают наш путь.

Мы – девять мужчин в хæдонах и шароварах – воскликнули: «Ас!» Можно было расходиться.

– Реваз, задержись, – вдруг окликнул меня Алик.

Я пропустил других вперед. Алик дождался, когда они выйдут. Он был совсем не потный, несмотря на час сложных танцев.

– Слышал про твоего отца.

– Да. Ему лучше.

– А раньше он на сердце жаловался?

Я мотнул головой.

– Он ведь у тебя серьезный начальник?

– Типа того.

Все знают, что пахан – директор Владавтотрама, а до этого был начальником Комитета дорожного хозяйства.

– Сто процентов, у него есть завистники. Я бы на твоем месте проверил дом на кæлæнтæ[7].

Как я сразу об это не подумал? Если занимаешь такую должность, не бывает, чтобы тебе кто-то не желал зла. Тем более что в муниципальных структурах Владикавказа любят ходить к кæлæнтологам.

– А что, если я найду?

– Тогда мне сообщи. Я знаю одного специалиста.

– Заезжего?

– Местного. Все. Давай. До вторника.

Алик хлопнул меня по плечу, и я вышел.

***

Ко мне на работу пришел Бибо – мой помощник на общественных началах. Мы с ним почти не виделись на летних каникулах, так что появиться в начале сессии с его стороны было очень к месту. Толковый парень, хоть и молодой совсем, двадцать два года. Он ходит исключительно в хæдоне, поет в хоре «Ариаг» и вообще активно выступает за всяческое сохранение и пропаганду наших традиций. По профессии он ювелир, делает украшения в скифо-сарматском стиле и продает их через соцсети. Я с ним на этой теме и познакомился, когда для Альды браслет искал. Теперь он не только мой помощник, но и, когда надо, в матушкином магазине кольца под размер подгоняет.

– Байрай, Реваз. – Вот так он здоровается. Не какое-то там авраамистское «салам», а исконно аланское «байрай». – Æмбæлы дæм?[8]

– Табуафси[9].

Бибо подошел к приставному столу для посетителей.

– Присаживайся.

Он сел. За пахана, само собой, спросил, а я сказал, что все не так уж страшно.

– Как сам? – спросил я. – Как золото, как серебро?

– Так. – Бибо покрутил ладонью в воздухе. – Оставляет желать.

– Ничего. Стабилизируется. Ты на острие культурного возрождения. Не забывай.

Бибо вытер платком пот со лба.

– Выпей воды, – я показал на кувшин на столе. Этот глиняный кувшин с четырьмя стаканами я купил у другого молодого умельца на ярмарке.

Бибо налил воды, воздел глаза к небу, пожелал здоровья пахану и выпил.

– Думаю, Реваз Хазбиевич, нам нужно организовываться.

– В каком смысле?

– В дружинном.

– Дружина – это хорошо, – я потянулся и хрустнул шеей. – И что вы собираетесь делать?

– Задумок много. Можем раздавать туристам буклеты с правилами поведения, патрулировать парки, чтобы молодежь там непотребства не творила, отбирать сигареты у девушек…

– Стоп, стоп, стоп!

Бибо тут же замолчал и вытянулся, как подобает младшему.

– Твой энтузиазм похвален. Но ты помощник депутата и должен оставаться в правовом поле.

– Я потому и пришел, чтобы поговорить, что мы можем, что не можем.

– Вот это слова не мальчика, но мужа. Кстати, хъуыддаг нæма кæныс?[10]

– Некогда. Бизнес, творчество, общественная деятельность…

– Ничего, у тебя все впереди. Я сам в двадцать восемь женился. До этого встречался с одной овцой…

– Реваз.

– Да. Точно. Дружина. Ну смотри, вы не должны никого бить, ругаться матом, портить чужое имущество, мешать уличному движению и так далее. С Кодексом об административных правонарушениях знаком?

– Нет.

– Почитай. Глава «Административные правонарушения, посягающие на общественный порядок и общественную безопасность». Найди в интернете и кинь своим ребятам. Все, что там написано, вы не должны делать.

Бибо достал телефон.

– Кодекс об административных правонарушениях. Как глава называется, ты сказал?

– Административные правонарушения, посягающие на общественный порядок и общественную безопасность.

– …и безопасность. Нашел.

– Не помешает и другие главы почитать. Если действия тех, кому вы будете делать замечания, подпадут под какую-нибудь статью, вызывайте полицию. Например, если кто-то бухает в парке. Полицию, понял? Сами никого… – и тут я заметил необычную вышивку у Бибо на хæдоне: три треугольника, переплетенные как узел. – А это у тебя что?

– Валькнут.

– Какой кнут?

– Валькнут. Древнегерманский символ.

– Так и продавалось?

– Сам вышил.

Я хотел ему сказать, что вышивать – не мужское дело, но тут же решил, что для арийской символики должно быть исключение.

– Одобряю. Касаемо вашей дружины, начните с чего-нибудь простого. Про алкоголь в парках я уже сказал. Что еще? Мусор там всякий. Не в смысле убирайте, а делайте замечания тем, кто мусорит. Хотя субботники тоже не помешают. Символику можете раздавать. Ну флажки всякие, ленточки…

– Триксель Славы?

– Само собой.

– Отлично. Значки я сам сделаю.

– Вот, вот. Вам нужна хорошая репутация. Сколько вас, кстати?

– Со мной будет девять.

– И кто остальные?

– С хора ребята. Нормальные ребята.

– Уверен, что ты со сбродом всяким не водишься. А название у дружины есть? Или назоветесь, как хор – «Ариаг»?

– Пока рабочее название «Барс против».

– Типа как «Лев против»?

– Ага. Не нравится?

– Ну не знаю. Лучше бы на осетинском что-нибудь.

Бибо задумался на пару секунд.

– «Фыранк ныхмæ» как-то не очень звучит.

– Я не имел в виду дословно переводить. Придумайте одно слово. Чтобы емко и запоминалось.

– Подумаем, – Бибо встал. – Ну, мне пора, с позволения.

Я тоже встал и пожал ему руку:

– Пиши, если захочешь поговорить, – и показал глазами на стены.

Надеюсь, он понял знак. Не знаю, прослушивают ли мой кабинет, но осторожность не помешает. В стране и мире много враждебных и влиятельных сил.

Когда Бибо ушел, я погуглил валькнут. Действительно древний символ. Означает три мира: Асгард, Мидгард и Удгард. Прям как наши три пирога, особенно треугольных. Я все больше убеждаюсь в том, что именно в наших обычаях сохранился древний арийский код. Я тут же написал Бибо: «Сделаешь мне такую же вышивку?» Бибо: «Не вопрос».

***Проект Закона Республики Северная Осетия – АланияО внесении изменений в Закон Республики Северная Осетия – Алания от 17 ноября 2014 года № 43-Р «Об административной ответственности за отдельные виды правонарушений»

Статья 1

Дополнить Закон Республики Северная Осетия – Алания от 17 ноября 2014 года № 43-Р «Об административной ответственности за отдельные виды правонарушений» статьей 17.11 следующего содержания:

«Статья 17.11. Ненадлежащее осуществление лицами мужского пола контроля за лицами женского пола, находящимися с ними в родстве или свойстве

1. Ненадлежащее осуществление лицом мужского пола контроля за лицом женского пола, находящимся с ним в родстве или свойстве, приведшее к совершению последним правонарушения предусмотренного

На страницу:
1 из 4