Наследие Джона Ди. Другой роман об английской магии

Наследие Джона Ди

Другой роман об английской магии

Анна Ефименко

© Анна Ефименко, 2025

ISBN 978-5-0067-3294-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Ворону – от Делового,

месту с серыми облаками – от моих потраченных фунтов на ириски,

Иве – от Вороненка.

SAIINOV, CZNS и прочим энохианским именам – от двадцати лет моего молчания и ожидания подходящего текста.

«Меланхолия» (Альбрехт Дюрер, 1514)

Глава 1

Лучшая собака много трудится, помогает в охоте и склонна к меланхолии.

– Пьеро Валериано

Дорогие читатели, сегодня я расскажу вам о мистере Годфри, провинциальном эсквайре сорока пяти лет от роду, который в 1830 году страстно желал переехать в Лондон.

Джон Годфри был тихим и неприметным человеком, который вел довольно скромную жизнь. Он изучал историю магии и биографии знаменитых волшебников своей страны, и к сорока с небольшим годам у него также был свой доход от семейного бизнеса. Он проживал в Уитби, на берегу холодного моря, в доме вместе со своим старшим братом и его многочисленной семьей, и здесь же он и работал. Действительно, если не упоминать магию, мы можем подумать, что герой нашей сегодняшней истории со стороны казался человеком абсолютно обычным, если не сказать – заурядным.

Известно, что многие увлеченные магией люди склонны к вызывающим действиям и к желанию вести себя демонстративно, но мне радостно сообщить вам, что мистер Годфри не подходил под этот шаблон. Ведь он не хотел никого беспокоить, никого поражать или заставлять чувствовать себя неловко. Действительно, все, что он стремился сделать – это вызвать у других людей хотя бы немного энтузиазма по поводу своего любимого предмета изучения – ангельской магии великого волшебника Джона Ди.

Но мы забегаем вперед. Начнем с самого начала.

Кем же был этот мистер Годфри, спросите вы? Почему его привлекла столь необычная тема для исследований? Что ж, я вам расскажу.

Джон Годфри, как уже говорилось, родился на севере страны, в Йоркшире, неподалеку от небольшого портового городка под названием Уитби. Это было хорошее место для китобойного и рыболовного промысла, а также для кораблестроительного бизнеса. Но это место также славилось и тем, что там уже много лет добывали черный гагат – полудрагоценный камень, темный и блестящий, который совсем скоро, во второй половине XIX столетия войдет в моду как обязательный элемент распространившейся при королеве Виктории «траурной» моды. Однако, хоть и события нашей истории произошли раньше знаменитой викторианской эпохи, тем не менее, добыча самоцветов близ Уитби приносила жителям окрестных земель прибыль задолго до того, как аксессуары похоронного черного цвета обрели невиданную доселе популярность.

Семья Годфри поколениями занималась добычей и обработкой гагата в своей небольшой мастерской, а после продавала камни частным ювелирным лавкам. Жили они небогато, а работали много. Ютились в арендованном двухэтажном домике, да принадлежали к ремесленническому сословию. Внешне все мужчины в этой семье отличались высоким ростом, хмурым видом и черными как смоль волосами. Они были работящими и серьезными, а больше никто ничего о них не мог сказать. Когда в 1782 году Мартин Годфри женился на Джоанне Аск, у них вскоре родилось двое сыновей – Уильям и Джон. Младший и станет главным героем нашей сегодняшней истории.

Йоркшир был далеким от столицы северным графством, а обработка полудрагоценных камней не оставляла простора для амбиций – как интеллектуальных, так и (тем более!) духовных. Однако, некоторые странные слухи все же сопровождали даже такую ничем не примечательную семью. Говорили, что один из братьев Годфри-старшего когда-то давно еще подростком ушел на пустоши, да там и пропал1. Говорили, что годы спустя этого самого пропавшего брата мельком видели в центре Уитби, но он тогда уже носил другое имя. Говорили, что этот человек связал себя с колдовством и иными аморальными профессиями.

Еще будучи ребенком, Джон Годфри (по иронии судьбы его печально известного дядю тоже изначально звали Джон Годфри – хотя сам он никогда об этом не помнил, предпочитая позже называть себя Джек Винтерсмит), затаив дыхание, с восторгом слушал эти досужие пересуды про его исчезнувшего на вересковых пустошах таинственного родственника-колдуна. От этих сплетен родители Джона хоть и открещивались, но с годами делали это уже как-то вяло, как поступают с давно надоевшим (и привычным) проклятием. Отец не хотел рассказывать сыновьям ничего, что могло бы их смутить, привести к неверному пониманию своего места в мире или же бросить тень на их репутацию в будущем, поэтому юный Джон не мог воображать себе слишком много подробностей по этому поводу.

Однако годы шли, и постепенно туманная фигура родственника-волшебника, которого никто в глаза никогда не видел, обрела в мыслях Джона вполне ясные очертания. Да ведь он нашел себе НАСТОЯЩЕГО волшебника, которым мог восторгаться и на которого так желал походить! Им стал математик, астролог, ученый и прославленный оккультист елизаветинской эпохи доктор Джон Ди.

Видите ли, еще в школе (куда ему, в отличие от многих его ровесников, вообще повезло попасть) молодой Джон Годфри изучал самые обычные для ребенка из его непритязательного сословия предметы: чтение и письмо, а также географию, математику и историю. Школа была маленькой и частной, существовавшей на благотворительных началах местной церковной общины, так что обучение в ней могли себе позволить оплатить даже самые малоимущие ремесленники.

Мальчику нравилось учиться, и на одном только получении знаний, будь его воля, он бы и ограничился (ибо вооруженные палкой старосты, регулярно бьющие младших учеников «для поддержания дисциплины», не способствовали укреплению любви к школьной скамье). Джон в целом справлялся сносно со всеми предметами, но больше всего он любил историю. Чем больше он слушал рассказы учителя о минувших эпохах, тем сильнее внутри него разгорался интерес и крепла очарованность тем, что когда-то существовало, но чего больше не было рядом. Узнавать о великих правителях, о сражениях и событиях прошлого было похоже на открытие ворот в какой-то совершенно другой мир, и, как только это чувство захватило ум и сердце юного Джона Годфри, оно уже не отпускало его никогда.

Так вышло, что из всех выдающихся людей, о которых рассказывал на уроках учитель истории, Джону почему-то большего запомнился самый, казалось бы, неоднозначный человек. Это был не король, не духовник, не путешественник и не полководец. Не предприниматель и не пират. Не художник и не святой. Нет! Из всех известных англичан в истории младшему сыну ремесленника из окраинного портового города приглянулся, ни много ни мало, ВОЛШЕБНИК. Придворный астролог королевы Елизаветы по имени Джон Ди, гений математики и технических вычислений, который, по слухам, в XVI веке изобрел некую «ангельскую магию» и даже «ангельский язык».

Как необычно. Как интересно! Личность доктора Ди манила и притягивала юного Годфри, живущего спустя двести с лишним лет после прославленного оккультиста. Сколько раз мальчик воображал, что мастерская отца – это настоящая алхимическая лаборатория, а куски черного гагата – грубый свинец, которому суждено при помощи магии превратиться в золото? Сколько раз он тренировался подписываться, как настоящий волшебник (к тому же тезка!), выводя чернилами не «Джон Годфри», а «Джон Ди»? Сколько раз он представлял, как и сам когда-нибудь сумеет рассчитывать движения звезд и понимать таинственные символы? Как часто при решении множества задач, которые подкидывала ему жизнь, он думал: «А как бы справился с этим всем доктор Ди?..» Сколько раз все это повторялось? Ах. Боюсь, что ответы на эти вопросы знал только сам мистер Годфри.

И все же заметим, что этот интерес юноши к магам (и магии) считался в обществе не слишком-то респектабельным. Годфри не был знаком с образованными джентльменами, которые собирались в своих ученых клубах и обсуждали удивительные ритуалы из прошлого. (А кто в Уитби вообще был знаком с такими людьми?!) Увы, вместо этого единственным, кто мог бы проконсультировать Джона Годфри касательно магии, оказался бродячий предсказатель, который постоянно околачивался на верфи, где продавал заговоры на любовь женщинам и узлы с морским ветром суеверным морякам.

Этот волшебник носил имя Зеленый Джек (хотя некоторые утверждали, что Зеленый Джек на самом деле был крещен как Томас Инглби и он был сыном старого пастуха Сэма Инглби, живущего близ церкви Святой Марии в Уитби).

И вот однажды пятнадцатилетний Джон, скопив немного монет, задал бродячему магу вопрос, который обдумывал много месяцев.

– Как мне, сэр, – спросил черноволосый юноша, – стать таким же, как доктор Ди?

На это Зеленый Джек загадочно улыбнулся и подмигнул пареньку:

– Что ж, сынок, давай разберемся, – сказал он. – Доктор Ди жил в Лондоне, бывал при королевском дворе. Говаривали, у него была огромная библиотека, самая большая в стране. И что в учености не было ему равных. Поэтому тебе, ежели хочешь быть как доктор Ди, надобно, чтобы твой старик определил тебя в университет да дал тебе жилье в Лондоне. Ну и еще читай много-много разных умных книжек. Только так ты добьешься своей цели!

Можете себе представить, как долго (и в каком удрученном состоянии) Джон Годфри потом размышлял над этим ответом? Однако, ему потребовалось еще несколько лет, чтобы окончательно потерять надежду, что он, в своей эпохе, со своими финансовыми и умственными данными, хоть когда-то сумеет приблизиться к образу своего кумира. Из всего перечисленного бродячим колдуном Джон не мог себе позволить ни университета, ни Лондона. Единственное, что он мог себе позволить из упомянутого – это «много-много разных умных книжек». И именно этим он и занимался все свое свободное время в грядущие десятилетия – читал, читал и еще раз читал.

Шли годы, и учеба в школе осталась позади. В мастерской отцу помогал брат Джона, Уильям, и вскоре почти весь семейный бизнес сосредоточился в его руках. Джону же предстояло как-то обустраивать себе будущее, и, по настоянию родителей и брата, он поступил служить на флот.

Мы не будем углубляться здесь в подробности этого периода жизни мистера Годфри, отметим лишь, что это были крайне несчастливые годы на службе. Ни полезных знакомств, ни друзей среди флотских Годфри себе не завел; по складу характера он совершенно не годился для армейских сообществ; однако он хорошо проявил себя в расчетах и штурманском деле (ведь и сам доктор Ди славился обширными познаниями в области морской навигации и метеорологии – говорили, что он даже наслал проклятье на Непобедимую армаду, хотя скорее всего, его участие в этом, если оно и было, обуславливалось глубоким знанием погодных явлений). Но служба на флоте не приносила мистеру Годфри ни радости, ни удовлетворения. Пока его одиозный дядя Джек Винтерсмит (если кто-то из вас вспомнит предыдущие книжки вашей покорной слуги, дорогие читатели) разъезжал по Болотному краю, создавал амулеты и обучал пасторских жен колдовству, его незадачливый племянник с черными волосами, хмурым лбом и хилым здоровьем в это самое время корпел над расчетами корабельных маршрутов и уже давно не верил, что судьба приготовила ему какую-то другую, более интересную участь.

Для бедного Джона Годфри мечты изучать жизнь волшебников XVI века и их магию были разбиты вдребезги.

И здесь нам необходимо также уточнить, что при всем стремлении мистера Годфри приблизиться к достославному образу доктора Ди, на свете, пожалуй, не было человека, менее похожего на доктора Ди, чем был мистер Годфри.

Посудите сами – доктор Ди являлся прославленным выпускником Кембриджа, создавшим для пьес Аристофана в университете столь искусные механические декорации, что его заочно считали колдуном за феноменальный инженерный талант в том числе! Уже в юности Ди читал в Европе лекции об эвклидовой геометрии. В совсем молодом возрасте он, за свои ученые заслуги, был представлен монархам и самым важным лицам государства. Джон Ди жил в столице, был трижды женат и имел восемь детей. И да, несмотря на свой амбивалентный образ «колдуна», в начале своей жизни он построил действительно великолепную карьеру при дворе, стал советником и астрологом самой королевы Елизаветы Тюдор (правда, королева никогда не даровала ему денег, как другим своим придворным; доктор Ди жил достаточно аскетично и всегда имел много долгов). С дошедших до нашего времени портретов Джона Ди на нас всегда смотрит спокойное и умиротворенное лицо истинного мудреца.

Правда, в последние годы жизни, когда эпоха Возрождения с ее мистицизмом, идущим рука об руку с наукой, сменилась новым веком и его Охотой на ведьм, и когда после Елизаветы Тюдор трон занял король Яков Стюарт, доктор Ди попал в немилость. Он был заклеймен как колдун и чернокнижник новым королем, панически боявшимся любых упоминаний о магии, и умер в позоре и полнейшей нищете – так великая слава ученого сменилась его публичным бесчестьем.

Джон Годфри, герой нашей сегодняшней истории, не обладал ничем из перечисленного. Конечно, ему невероятно повезло уже в том, что он хотя бы закончил школу (ведь многим другим детям работников по камню не удавалось и этого) и после успешно сдал письменные экзамены на службу в Королевском флоте. При дворе, да даже просто в Лондоне он отродясь не был. И никаких надежд на то, что мистер Годфри связал бы себя узами хотя бы одного брака (не говоря уж о трех!) тоже не предвиделось. Жил он по средствам, в долг никогда не брал и, как мог, сторонился всякой опасности для своей репутации. Навлечь на себя подозрения со стороны не то что короля, но вообще любых органов власти он боялся в высшей степени, и потому старался не попадать в рискованные ситуации почем зря. Никаким особо мудрым лицом он также не обладал. Мистер Годфри был высоким, сухощавым, слегка сутулым мужчиной средних лет с выдающимся горбатым носом и черными как смоль прямыми волосами. Он был близорук, носил очки и имел привычку не спать допоздна, читая очередную книгу (что лишь сильнее портило его зрение, поэтому с очками он практически не расставался).

Поэтому в том, что мистеру Годфри пришлось провести половину жизни за расчетами корабельных маршрутов, а не королевских гороскопов, не было также ничего удивительного – ведь и биография у него была совершенно иная: куда более приземленная и куда менее интересная. Некоторым утешением было то, что его, как и доктора Ди, занимали вычисления – и Годфри крайне гордился тем фактом, что доктор Ди давал практические советы в этой сфере мореплавателям, инженерам и ремесленникам своего времени. Эпоха Ди благоволила математике и числам, и ученый-маг сам цитировал в печати Пико делла Мирандолу: «С помощью числа можно найти путь к познанию и пониманию каждой вещи, которую можно познать»2. Сами по себе измерения и вычисления нравились мистеру Годфри, чего, однако, никак нельзя было сказать о суровой флотской дисциплине и муштре.

Возможно, Королевский флот мог прийтись по душе тем, кто испытывал страстную тягу к дальним странствиям и экзотическим культурам. Увы, Джон Годфри не имел склонности ни к тому, ни к другому. Еще в самом начале службы его как-то раз приписали к кораблю, следовавшему в колонии, и всей команде предстояло провести около шести недель на берегу Бенгальского залива, ожидая, пока распоряжения лорда-адмирала будут исполнены как должно на далеких просторах Империи. Там, в Мадрасе, мистер Годфри, без того не отличавшийся крепким здоровьем и на дух не переносивший ни местный жаркий климат, ни незнакомую еду, ужасно заболел. Команда начала уж было подозревать малярию и спешно искать другого штурмана с пришвартованных поблизости британских кораблей.

Однако все обошлось. Тем не менее, с тех пор мистер Годфри старался без особой надобности не покидать страну, и после увольнения со службы он вскоре переквалифицировался в навигатора торговых китобойных судов, базировавшихся на верфи в Уитби, в местном офисе чертежников и штурманов. Это позволяло не покидать дом и вместе с тем давало хотя бы некоторую свободу от привычной для флота суровости.

Мир двигался дальше. В 1816 году Ла-Манш пересек первый пароход, и вскоре колесные пароходы начали вытеснять привычные всем корабли. Северные фабричные города и шахтерские поселки родного Годфри Йоркшира становились все менее пригодными для жизни. Цены росли, а условия труда и его оплаты – ухудшались. Народ начинал роптать, появлялись первые профсоюзы. Все новостные сводки того времени сочились тревогой, репрессивными законами и дурными предчувствиями. На георгианский небосвод Англии наползали зловещие чернильные тучи.

Но не будем слишком печалиться о тех тяжелых годах жизни Джона Годфри, ведь у судьбы, как наверняка знает каждый из нас, всегда припасены свои неожиданные повороты. И наш герой, что бы он ни думал, исключением не являлся. После наполеоновских войн, к концу 1810-х семейный бизнес Годфри, как ни странно, заметно пошел в гору. Их дела улучшались, казалось бы, вопреки всему тому упадку, охватившему страну на много лет после Ватерлоо. Годфри процветали вопреки рецессии. Вопреки Хлебному закону и ценам на еду (среди беднейших слоев населения бушевал сильнейший голод: однажды протестующие даже пронесли в сторону лондонского Сити окровавленную буханку хлеба как символ своих страданий!). Вопреки ВСЕМУ. Мастерская Годфри работала стабильно, несмотря на беспорядки всех мастей: митинги за расширение избирательного права, марши против правительства или же мятежи луддитов, разбивающих на фабриках станки, лишившие их рабочих мест… Но ни единого стекла не было выбито в мастерской семейства Годфри на набережной Уитби. Ни единого месяца не проходило без получения дохода. Вопреки всему творящемуся хаосу (недавняя война с Наполеоном, кажется, была забыта почти сразу же после ее окончания) благосостояние гагатовой лавки Годфри неуклонно росло, и в конце концов этой трудолюбивой предпринимательской семье даже пожаловали грамоту о владении небольшим участком земли в Уитби.

О! Как необычно! Да ведь теперь Уильям и Джон Годфри (их родители уже скончались к тому времени, и мастерской управлял старший сын) именовались «эсквайрами», и то было воистину знаменательное событие. Теперь семейство, пусть и осиротевшее, но численно увеличенное – ведь Уильям к тому времени уже обзавелся женой и тремя детишками – смогло переехать в гораздо более просторный дом. Там они обустроили на первом этаже уже свою собственную лавку для продажи изделий из черного гагата, а не сотрудничали больше с другими местными ювелирами. Своя собственная витрина, подумать только! А какие же искусные броши, бусы, кулоны из черного камня там продавались! А какой тонкой работой были вырезаны на этом черном камне розы, меандры и другие орнаменты!.. Итак, семья взяла все дело целиком в свои руки. Добычу камня для них теперь осуществляли уже наемные работники, а сами же хозяева бизнеса сосредоточились частично – на ювелирных, и полностью – на управленческих вопросах.

Поэтому Джон Годфри наконец-то смог покинуть штурманскую службу. Ему было сорок, а его брату требовался помощник для управления семейным бизнесом – кто-то, кто был бы в ладу с цифрами и расчетами. Годфри не пришлось даже особо спрашивать, его попросту поставили в известность, а иной альтернативы у него не было – в конце концов, он жил в том же самом доме, где обитал и Уильям с женой и детьми.

В этом доме Джон Годфри занимал угловую комнату на верхнем этаже и просыпался каждое утро от одного и того же: от крика чаек, от ругани конюхов на улице, от шума, устраиваемого подрастающими отпрысками Уильяма, да от стука колотильщика по окнам, за пенни в месяц будившего рабочих верфи, извозчиков и сотрудников частных мастерских.

Если кто-то ждет от покоев человека, увлеченного магией, каких-то необычных предметов внутри – вроде волшебных котлов или алхимических склянок, то, мне жаль вас разочаровывать, но комната Джона Годфри выглядела совершенно обычной. Недорогая кровать с балдахином; письменный стол в углу рядом; пара пейзажей на стенах; несколько полок, заполненных книгами (Годфри бережно следил за своей библиотекой – все книжные полки в его комнате были со стеклянными дверцами, чтобы защитить бумагу от морского воздуха). Также в спальне был скромных размеров камин, щедро топить который мистеру Годфри дозволялось только когда он болел – во всех других случаях Мэри, жена Уильяма, несмотря на приличный доход семьи, считала подобную трату угля непристойным транжирством, поэтому здесь, как и в любой английской спальне, как правило, было довольно прохладно. На каминной полке стоял ряд камней, ракушек и морского стекла – еще добытых в детстве сокровищ мальчика, живущего у моря. Водились в этой коллекции и колотые аммониты, и белемниты, называемые в народе «дьявольскими пальцами» – склонность ко всему старинному наделила Годфри любительским увлечением собирать морские окаменелости.

В этой угловой комнате была, однако, лишь одна вещь известная и мистическая, правда, на нее тоже никто не обращал особого внимания. На стене Джона Годфри, помимо пейзажей, висела также копия гравюры Альбрехта Дюрера «Меланхолия» (Melencolia I), созданной в 1514 году. В ней, безусловно знакомой и доктору Ди, живущему в том же столетии, Годфри находил величайшее объяснение своей личности и характера.

Видите ли, в господствовавшей в Средние века галеновской психологии людские темпераменты делились на четыре типа: сангвиник, холерик, флегматик и меланхолик. И эти типы соответствовали также четырем стихиям и четырем планетам. Данная теория была тесно связана с астрологией (и мистер Годфри узнал о ней как раз читая об астрологических опытах доктора Ди).

Сатурн, управляющий гороскопом мистера Годфри (считать звезды по датам оказалось не сложнее, чем считать звезды для навигации кораблей), был самым несчастным и далеким от мира обычных людей. Сатурн сеял препятствия и помехи в любых вопросах, находящихся в его власти, Сатурн подавлял, Сатурн был темен и холоден, ибо до эпохи современной астрономии именно он стоял дальше всех от солнца. Сатурн и был меланхолией. Люди «меланхолической комплекции», сатурнианцы, описывались как смуглые либо черноволосые. И на своей гравюре Дюрер изобразил меланхолика в характерной позе, выражающей печаль (фигура поддерживает свою задумчивую голову рукой), тогда как свернувшаяся гончая у ног меланхолика символизировала обуздание своих чувств, запрет на выражение страсти. Что же касалось «даров» Сатурна, то ими были умения считать и измерять, исчислять и делать расчеты. Атрибуты подобного были видны и на гравюре – фигура держит инструменты для измерения и подсчета, при ней также есть кошель с деньгами (сам Дюрер объяснял предметы на своей гравюре: «Ключ означает силу, кошель – богатство», но эти сила и богатство в сатурнианской философии происходили от таких добродетелей, как скромность и постоянство). Морской пейзаж на гравюре тоже подходил для Сатурна и его меланхолии – ведь по мнению классических и арабских астрологов, древний бог Сатурн, бежавший в Лаций по морю, считался также владыкой моря и покровительствовал тем, кто живет у воды либо занимается ремеслами, связанными с морем. Вполне очевидно, что Джон Годфри, одинокий человек с черными волосами, живущий на побережье Уитби, сочетавший в своей жизни обязанности морского штурмана и бухгалтера, находил в себе много общего с подобной концепцией.

И, что интереснее, согласно все тому же ренессансному мистицизму, именно Сатурн мог даровать человеку познать божественное, прикоснуться к истинной магии. «Печать Сатурна», меланхолию, воспевали как признак гениальности. Религиозные пророки, великие поэты и мыслители – все были меланхоликами. Все были сатурнианцами. Темное лицо «божественнейшей меланхолии» Мильтона усмиряло чувства, скрывало свой святой лик и существовало за счет «скудной диеты». И, конечно же, доктор Ди (чья фамилия на валлийском языке означала «черный», «темный»), аскетичный математик-вычислитель, без сомнения, считался классическим вдохновенным меланхоликом.

Потому-то именно «Меланхолия» Дюрера, вдохновленная Сатурном и вдохновлявшая доктора Ди и многих его ученых-современников, не могла спустя триста лет не вдохновить и мистера Годфри, пусть и лишь в угловой комнате дома на берегу Северного моря, где кроме коллекции окаменелостей и нескольких книжных полок не было больше решительно ничего интересного.

Как мы уже могли заметить, бытовые запросы нашего героя были достаточно скромны. Но даже это не помогало ему снискать больше милосердия в этом доме. Ведь, увы, другая беда заключалась в том, что Джон Годфри не ладил со своим старшим братом.