Лешего Сын и Княжна

Девок своих по комнатам разогнал, спать, сам прибирать начал. Порядки наводить.

Бродяги уже достаточно захмелели, но ещё не все монеты просадили, Шаришка знал ведь сколь у них, сам давал ночью. Тихонько, поначалу шушукались. После каждой выпитой кружки, всё громче и громче. Шаришка протирал чистую посуду, искоса поглядывая на промысловых.

–Девку б нам, хозяин. Видали мы, хорошие тута,– заявил один из них. Высокий, широкоплечий. Волос и уха слева у него не было, шрам только широкий. Из ушкуйников, видать. Не всегда, стало быть, рыбу сетовал.

– Так то дочери мои,– дружелюбно ответил Шаришка, уж и не надеясь на понятливый разговор.

– И што? Для добрых гостей пожалел,– возмутился ушкуйник. Шаришка ничуть не боялся его, с малолетства на Постоялом дворе, батьке помогал. Да и сам уж не первое лето хозяйством управлял, всяких сволочей навидался.

– А не добрый гость ты,– от дружелюбия не осталось и следа. Шаришка отложил в сторонку чистую, вытертую до суха миску. Свинокол, когда не было в нём надобности, всегда лежал под прилавком. На такие вот дела не годные.

– Пшли вон, вши пёсьи!

Ушкуйник, опираясь на стол, тяжело поднялся.

–Запри дверь,– гаркнул он. Подельник его, из степняков, невысокий, смуглый, с узкой черной бородкой, пошел к выходу. Обманулся тут Шаришка, степняк,давеча, носом клевал, думал он, что хмель срубил его. А кочевник то, твердо на ногах держался.

Третий промысловый, еще больше ростом ушкуйника, рыжий, тоже поднялся. В руке топор боевой. У степняка Шаришка и саблю приметил за спиной… Обманулся, да здорово. Не промысловые вовсе. Разбойники. Осетров отобрали вернее всего, продать чужое несли на базарный день. Шаришка всех лихих людей знал в округе, а этих не видал ранее. Вот и обманулся.

– Сначала машнутвою расстригать, потом девок твоих щупать,– сказал рыжий, загоготал. И говор у него не местный.

– Не слыхал, хозяин?– Ушкуйник двинулся к Шаришке,– монеты неси все. Золотишко – камешки. Видал я, купец один, каменьев тебе отсыпал.

Дело плохо. Ежели крикнуть, жена с дочками чердаком уйдут. Знают они про комнату особую. А он уж придержит как то повольников. Рыжий то из-за моря видать, варяжских кровей. Здоровше всех, но ушкуйник у них за главного, сразу видать. Его и надо первым на свинокол. А там уж как пойдёт. Главное, домашние уйти успеют. И подмогу крикнут. Можа и обойдёться.

Шаришка крепче сжал нож, не показывая из-под прилавка.

Дверь шумно и резко открылась. Степняк не удержался, отлетел, да заскользил по полу. Вяряг и ушкуйник отвернулись от Шаришки. В дверях стояла девка. Красавица, с неприкрытой головой, в серо-белом платье, с узорами. Черные волосы в длинной, до пояса косе.Невинные, большие глаза с зеленцой. Редкий гость на постоялом дворе, да ещё и не мужняя. Огляделась, с доброй легкой улыбкой. Кивнула.

– Здравы будьте, люди добрые.

Рыжий и безухий заржали. Степняк, отряхивался, сидя на полу. Что то недовольно бурчал на своем языке.

– Прям княжна!– весело гаркнул ушкуйник, и пригласил:

– Заходь! Не боись! Накормим, напоим.

Девка вошла, прикрыла за собой дверь. Рыжий варяг довольно загоготал.

– Иди, девка, отсель! – громко сказал Шаришка.

– Не время выбрала. Заняты мы!

– Не горлань!– рявкнул рыжий здоровяк.

Девка, будто не зрила беды будущей. Хлопала зелёными глазами. Вертела головой от одного к другому.

И тут вдруг наклонилась и стала задирать подол платья. Ушкуйник аж завыл радостно и шагнул к ней, растопырив руки.

Из-под подола девка достала чекан и хлестко ударила молоточком в лоб ушкуйника. Хрустнуло звонко. Руки его повисли плетьми, ноги подкосились в коленях и безухий начал заваливаться назад. Не сходя с места она метнула топорик в варяга. Лезвие топорца почти полностью скрылось в лице рыжего, точнёхонько промеж глаз. Степняк потянулся за саблей, медленно, видать оторопел от неожиданности. Шаришке хватило этого промедления степного, чтобы выскочить из-за прилавка. Заломил руку степняка назад, повалил на пол, лицом вниз. Кочевник, заюлил змеёй, но хозяин двора тяжело прижал его. Девка подошла, тихонько вынула саблю из ножен, отбросила в сторону. С грохотом рухнул ушкуйник, варяг же не падал. Стоял истуканом с топором в лице.

–Уйдешь своей дорогой? Иль с подельниками?– спросила девка степняка. Тот заюлозил щекой по полу, вроде кивнул.

– Свой дорога.

– Не лукавишь?

– Слово!

Шаришка слез с кочевника. Повольник вскочил и рванул к выходу, задел плечом варяга. Рыжий ещё не упал, а степняка уже и след простыл. Даже дверь за собой не прикрыл.

Девка наступила на грудь рыжего, и выдернула чекан из его лица. Легко вытащила, будто из круга сырного. Обтёрла кровь с лезвия об одежду варяга и убрала топор под подол платья.

Каких-то страданий, мук сердечных Шаришка не увидел на её красивом, слегка курносым, лице. Словно она за водой сходила, а не убила двух крепких разбойников…

– Неждана,– назвалась девка и скромно, как и полагается не мужней, улыбнулась.

– Вот уж нежданна, так нежданна.– ответил Шаришка.

– Голодна?

– Маленько.

Охотники

Лихомир спешился у охотничьего стана, который разбили подальше от глаз, в густом Безкрайнем Ельнике. Не далеко от Стольного града. Коня вести, привязывать не стал. Конь умный, никуда не уйдет. У кострища вольно лежали, сушились, после ночной грозы, шестеро охотников. Лихомир снял с плеча накидку, волчью шкуру, с которой даже в зной не расставался, бросил наземь её и присел.

– Порученье у нас, братия, – сообщил он, – За молодцем одним приглядеть надо.

– Надо, приглядим.– Согласился Ворон, и поскреб крючковатый нос. Остальные молча ждали продолжения.

– Двоих возьму с собой.

– Што не все?– Ворон поправил полешко в костре.

– За зверем ходить кто будет?

– Закрома княжьи полны дичью,– знающе сказал Ворон. Из всей братии, он был самым вертлявым. Самым молодым, самым тощим, самым коротким, самым разговорчивым. Остальные, зная Лихомира не одно лето, ждали, не болтая, когда тот поведает самое важное.

– Уйдем все, на подхвате некому быть.

– Куда идём?– спросил Ворон, остальные слегка зашевелились.

– К Нескладным Горам.

– До Змия? – спросил Дедка, самый старший из них. Глаз у него уже не такой острый был к охоте, поэтому в стане он следил за порядком, за едой…да за всем приглядывал, староста стана.

–До Змия,– подтвердил Лихомир.– Кто по своей воле пойдет? Принудить не могу.

Охотники задумались. Ворон заелозил, шевеля губами, будто сам с собой разговаривал.

– Я пойду,– Вскочил. Заходил кругами.

– Сядь, не мельтеши.– Осадил его Борис, иной раз казалось, что он самый мудрый из братии. Неторопливый, терпеливый, и безволосый как дитя. Ни одного волоска не было у него ни на голове, ни на лице.

– Выбирай ты, Лихомир. Все готовы идти. Никто по своей воле не оставит тебя. Дедка не в счет.

Лихомир положил руку на плечо Дедке, тот готов был с кулаками кинуться на обидчика.

– Борис правду молвит, Старый. Без тебя стан сгинет. Ни у кого из нас нет разумения, как управлять тут.

– Я пойду,– упрямо повторил Ворон,– вот ты, Лихомир, на Хана аширского ходил, один тысячу степняков побил…

– Не тысячу,– поправил Лихомир,– сказки всё.

– Сказка ложь, да в ней намек,– возразил Ворон,– Борис вот, Лихо Одноглазое одолел!

– И гол как дитя неразумное,– Заржали охотники. Борис, мудро промолчал

– Арый, волкодлака поверг, и спит тепереча на шкуре его,– Арый, довольно хмыкнул в бороду. Только рука левая не послушная стала, после свидания с волколаком. Сильно подрал оборотень тогда его. Но, о драке приятно было вспоминать.

– Сновид Водяного поборол, по дну ходить как по земле может!

– Не завидуй мне, – мрачно ответил разноглазый Сновид. После встречи с Водяным глаз у него правый, прежде серый, стал болотного цвета. – Не ведаешь, сны какие вижу.

– Ведаем мы,– усмехнулся Дедка,– русалки приходят к тебе по ночам.

– Зови, коли сам не справишься,– весело похлопал Сновида по спине Арый, чем вызвал новый гогот у охотников. Даже Борис заулыбался.

– А Ком медведя да быка одним ударом валит,

– Было дело раз,– кивнул Ком, добродушный здоровяк с пудовыми кулаками.

– Все вы с подвигами, а я что?– Ворон выпрямился во весь короткий рост,– Желаю коготь медный вырвать у Змия!

– А за меня што молчишь?– спросил Дедка. Ворон пожал плечами, лицо хитрым стало.

– А што за тебя? Нету заслуги у тебя…– За что получил звонкую затрещину от старосты

– Ладно, хорош скалить.– Серьезно начал Лихомир,– Пойдет Сновид со мной. Следы никто лучше не читает. Ком пойдет. Сила може нужна будет твоя. И, будь по твойму. Собирайся!

Вертлявый подскочил, метнулся к шалашу, вернулся.

– Так мы на Змия идём, иль за молодцем приглядеть?– спросил Ворон

– Приглядеть. А Змий…Как выйдет.– Лихомир тоже поднялся.

– Дедка, собери нам припасов. Сразу идём. Молодец в пути уж, нагнать надо.

Сказ второй

Сказ второй

Атаман

Нисколько не стесняясь, Осмомысл оседлал лучшего скакуна из княжьей конюшни. «Князь добро дал», уверенно поведал он конюху. Для строгости помахал ярлыком перед озадаченным лицом.

– Так то, Воеводы конь, -неуверенно воспротивился конюх.

– Велено ж, самого быстрого! Дело важное!

– Ну, коли важное.

Заодно пополнил запас воды, мяса вяленного, да хлеба. Не задерживаясь, пока никто не опомнился, тать покинул Стольный град.

– Нушто, родимый, служи верно, не обижу,– Осмомысл похлопал черногривого коня по холке.

– К свёртку добежим, там домой отпущу.

До развилки, не гоня, дня три пути. А там, по левую руку, уже ногами, до Поганого Лесу, за которым логово Змия. Конь не пойдет той заросшей тропой, да и не каждый добрый человек пойдет. Плохой лес, гиблый. Деревья черные, мхом покрытые, кроны света белого не пускают. Топи глубокие, вязкие, туманом затянуты. Зверь не ходит, птица не летает. Леший и тот дорогу забыл в Погань. Ягиня только живет на границе леса. В избе своей, редких путников встречает. Говорят, кого пускает она, тому хода нет обратно. А ежели и возвернулся кто, то другой совсем, без сердечности, без памяти.

Можно и обойти гиблый лес, но дорога уж больно дальняя получиться. До Ягини дойти, а там видно будет. Если бабкой дряхлой встретит, худо дело, тяжело говорить будет. А девой красной обернется, быть добру и легкому договору.

Осмомысл миновал Постоялый двор. Черногривый тротил неспешно по тракту, вдоль Безкрайнего Ельника, тать вертел головой по сторонам и широко улыбался. Непонятное, непривычное ощущение легкости владело им. Верхом, по тракту, не таясь ни кого. Давненько так не двигался по Державе. С отрочества сопливого. Сколько помнил себя Осмомысл, всегда лесами ходил, на люди редко показывался. А тут! Даже топор и кистень не стал прятать. Закрепил на седле, чтоб под рукой. На всякий случай.

Не заметил, как вечереть начало. Миновал Кумирню-Холм, поклонился Богам в приветствии. Дорога вправо повела. Впереди, посреди поля, приметил колок берёзовый, где решил подкрепиться да заночевать. Сильно спешить нужды не было. Ежели Змий хотел погубить княжну, спалил бы вместе с теремом, и всем Стольным Градом. Стало быть жива- здорова будет в полоне, дожидаться вызволения.

Купеческий сынок наврядли даже до Поганого Лесу дойдет. А ежели и будет у него свидание с Ягиней, так то, чудо великое! Стало быть, нужды нет и нагонять Бажена- недотёпу.

Уже здорово смеркалось, когда Осмомысл спешился подле берёзок. Полез в сумку за мясом и услышал, скорее, почуял, как тихонько хрустнула травинка за спиной. Явно не друг, раз крадётся. Ещё шаг, потянулся к топору. Понял, что не успеет выхватить оружие из седла. Совсем расслабился с ярлыком охранным…. Резко повернулся, с размаху вмазал в переносицу недруга, откинув его от себя на сажень. Тени по обе руки. Заметил, что без оружия. Кинулись. Осмомысл помог им, схватил обоих за шкварник, столкнул лбами. Чавкнуло глухо. Ещё один бродяга резво выкатился из-под коня, и сбил его с ног. Осмомысл, падая, извернулся, обеими ногами пнул его и бухнулся на спину. Встать не успел, навалились гурьбой, прижали к земле.

– Кто такие?– Выкрикнул поверженный тать

– Свои. Будь здрав, Жёлудь лихой,– в сумерках Осмомысл увидел только силуэт. Кривой, одно плечо выше другого, голова, будто без шеи, с нахлобученным грешевником.

– Уж больно добр ты к гостям, Атаман,– узнал его тать.

– Не признал в потёмках.

– Можа отпустишь?

– Слазьте с него, добры молодцы,– скомандовал Атаман. Осмомысл сел на траве, вставать не спешил. Низкорослый атаман не любил, когда с ним говорят глядя сверху- вниз, как на вошь. Осмомысл, на голову выше него, не торопился гневить разбойника, пускай подальше отойдет.

– Гляжу, не верю. Сам Жёлудь, идёт по тракту, да без утайки. Што такое? То ли ловить бросили опричники, то ли осмелел шибко?

– В работники подрядился Князю, вот и гуляю, не таюсь.

– Значитца, работку Хана сдюжил? А то спрашал он, Хан. Грит, княжну умыкнул Змий проклятый, так, пади, и Жёлудь договор забыл?

– Хану передай, Жёлудь слово держит.

– Сам и передашь,– как то недобро молвил Атаман. Видать полонить хотят, разбойники. Не ко времени. Отведут к Хану, там несколько дней на разговоры пропадёт. После отпустят. Навёрстывай потом. Да и в стороне становище степняков от Нескладных Гор. Даже Бажен возмужать успеет, сам в битву со Змием броситься, пока Осмомысл сквозь Погань пройдет. Не ко времени совсем свиданье с Ханом, не ко времени.

– И дело твоё Хан мне поручил…. Один ты. Не сдюжить тебе Змия. А у меня войско.

До Атамана шаг, до коня два. Рослые вои, как и надобно, отошли подальше от главы своего, дабы ростом не смущать. Стал быть, вскочить, сбить шапку-грешевник с атамана. А лучше, вместе с атаманом. В седло и гнать. Дело не хитрое. Черногривый, вроде понятливый конь, резвый, а повольники не успеют и уразуметь замысла. Поднимать кинуться главаря сперва.

Осмомысл приготовился. Увидел кивок Атамана, почуял вдруг неладное. Не успел вскочить. Яркий свет в глазах. После боль страшная в голове, после тьма…

Путник

Бажен был очень недоволен мероприятием отца. Не привык он из дома нос казать, а тут ещё и невесть куда отправил.Ерепениться, конечно, он не стал, да и без толку. Страшно только стало. Жутко до одури. Змий, огнем дышащий, пугал его меньше, чем сам путь-дорога. Уверен был, что не дойти и не свидеться ему ни со Змием, ни с княжной. За воротами дома ж тьма разбойников, зверья дикого голодного… А как Стрибог ветров холодных нагонит? А Перун молний огненных нашлёт? Куда бежать, хорониться? В Леса? Там духа недоброго, всякого. Зазовки заведут в глушь, там и сгинешь… А ведь и нагонит, и нашлёт, Боги не любят слабых и не смелых…Все знают. А Бажен не хотел быть ни смелым, ни сильным. Он хотел рисовать, рядом с матушкой и сестрицами. Она, матушка говорила, что он другой, что нет нужды ему в Дружину идти, иль отцовскими делами увлекаться. Матушка говорила, что Бажен другим прославиться…. Как без перины пуховой? Без молока теплого утрами? Жалость к себе накатила, такая, аж до слёз. А суровый отец не любил соплей.

Лошадь, Росинку, и ту, не лучшую выдал отец. Старую, неторопливую. Все силы у неё пропали после срочного выезда. За воротами Стольного Града кляча пошла шагом, и ни как Бажен не мог её расшевелить. Ещё и захромала. Зад отбил о седло с непривычки. Жалость к себе сменилась злостью на отца и на старую клячу. Так и доплёлся до Постоялого Двора, где встретил чудного человека без имени. Вольного Путника, так он себя назвал. Безбородый, облаченный в какие то истрёпанные лохмотья, но на добром, белом как снег, скакуне.

– Юноша, вижу, в далёкий путь ты снарядился. Позволь, идти с тобой? Я Вольный Путник, иду по земле из края в край. Вреда тебе никакого не причиню, а возможно и буду полезен в твоём странствии. – И говор причудливый.

– Вижу вопросы в твоих глазах и отвечу. Имя у меня есть, но его я, к сожалению, не помню. Называй меня просто, Путник. Или называй, как тебе угодно. Этот благородный конь мой. Я его не украл, но имени его не помню. Эта одежда тоже моя, но почему она так выглядит? И этого тоже не помню. Родом я не из этих мест, но где мой дом я…

– Не ппп-оомнишь. – Закончил за Путника Бажен. Тот улыбнулся, ярко так, по доброму. Страхи и тревоги Бажена враз пропали. Сердце успокоилось, как то, повеселело. Вдруг поверил, что дело, на которое сподобил его отец, заладиться. Ежели этот чудной человек будет рядом.

– Ну айда, Ппп-уутник.

Дорога была легкой, и Бажен и не заметил, как время к ночи подошло. Путник весь путь говорил, спрашивал, много улыбался, много чего знал занятного, но вот про себя не помнил ничего. Бажену было хорошо и радостно рядом с этим чудным человеком. Его мягкий, причудливый говор успокаивал. Лишь в одном месте Путник помрачнел, задумался. Густой, Безкрайний Ельник, по левую руку, упирался в огромную возвышенность. Ёлки и сосенки на склоне уменьшались в росте до самого верху, и казалось, будто ельник сравнялся с холмом. А чур Рода, на самой верхушке был выше древнего леса. Тракт здесь резко уходил вправо, в сторону моря.

–Что там?– спросил Путник указывая на холм, который светился красным в лучах закатного солнца.

– Кккумирня-Холм.На вершине ккк-аапищеРода, рядом Перуна,и Сварога. Ттт-ам, у ппп-оодножия, ккк-аапище Велеса. А на той ссс-тороне, Макошикк-апище, Даждьбога, Стрибога, Ярилы и Живы.Ммм-оолвят, ддд-ревние Волхвы ппп-ооставили.Дд-авно, уж и не помнит нии-икто, когг-да поставили. Молвят, Ссс-тольныйГгг-рад не ппп-остроили, аКумирня-Холмуж был.Ккнязь молод ккк-оогда был, ббб-оорода не росла, ддд-ружины там ссс-обирал. В те ввв-ременаХааа-н Ашшш-ирский в полоне ммм-ного городов ддд-эержал, ггг-раницы Державы ррр-эезал. Отсюддд-ааддд-ружжж-ины Князя поггг-налиссс-тепняков из ггг-ородовнаших. А в ххх-олме, ссс-лыхал я, ххх-оды тайные.

– Я знаю,– тихо, грустно как то ответил Путник. Будто вспоминал чего.

– Ппп-оомнишь?– спросил вдруг Бажен, показалось ему.

– Иль ззз-наешь?

Путник пожал плечами.

– Мож и на ночч-лег встанем тут? Ттт-еемнеет.

– Нет. Дальше пройдем, версты две. Луна полная, не заблудимся.

На привале же Путник снова улыбался, лицо его светлым и беззаботным было. И Бажен забыл уж о задумчивости глубокой попутчика своего у Кумирни-Холма. Забыл ещё и потому как, только костерок развели, так кругом взяли их разбойники. Явились невесть откуда, словно из под земли выросли. Вокруг ни деревца, в чистом поле встали на ночлег.Полно их было. Морды угрюмые, сабли, топоры в руках. Молчаливые, что ещё больше страху наводило на Бажена, который застыл истуканом. Путник же, напротив, спокойно продолжал раскладыватьприпасы из сумки. Тишина. Слышно только хвороста треск, да сверчков трели.

Один, бренча саблями двинулся к странникам.

– Стой!– не поворачиваясь, сказал Путник,– где Атаман ваш? У меня нужная и важная новость для него есть.

– Кто таков, шоб Атамана звать, червяк болотный?– угрожающе спросил разбойник, и положил одну саблю на плечо Путника, второй ловко вертел в руке.

– Я Вольный Путник, вреда не причиню. Но знаю новость, что по нраву будет Атаману, и сделает его важным человеком.

– Чьих будешь, сморчок? С каких краёв?

– Нука погодь!– сабленосец отпрыгнул в сторонку, лязгнул зубами у бледного лица Бажена, тот вздрогнул. Путник повернулся на голос. Низкорослый, кривоплечий Атаман, уперев руки в бока, разглядывал Путника.

– Што за новости, мил человек, поведать желаешь мне?

– С глазу на глаз только,– войско атаманово недовольно заурчало. Атаман вскинул руку вверх

– Тихо, добры молодцы. Неужто не управлюся со сморчком оборваным?!

Бажен вдруг заметил, что Путник то худ и роста одного с Атаманом. Навроде высок он был, и крепок телом, иль казалось так…. Может из-за коня статного, верхом когда был. Лохмотья навроде те же… Да только и всё, одежка изорванная такая же как на Постоялом дворе…а в другом, не тот вроде путник. Чудной человек, да и только. Иль кажется так в лунном свете? Да и особо не разглядывал его дорогой, слушал больше.

– От испуга кажется, друг мой,– сказал Путник,– всё будет хорошо.

– Нука разойдись, добры молодцы. За отроком глядите, штоб не сбёг.

– Энтот отрок прирос к земле ак берёзка, Атаман, куда он сбегёт то.– весело крикнул сабленосец. Остальные повольники громко заржали, пятясь от главного.

–Цыц! Олухи,– дружелюбно гаркнул Атаман,– Ну говори мил человек. На ушкО мне.

Когда вои посторонились, Путник увидел человека сидящего на траве. Связанного, по рукам, ногам. Голова и куртка темнели от крови в лунном свете. Человек, прищурившись, вертел головой, глядя и на разбойников, и в поле. То ли подмоги ждал, то ли, когда про него забудут, чтоб самому сбежать.

Они встретились взглядами. Связанный вздрогнул, будто старого, недоброго, знакомца встретил. Глаза его зеленью яркой начали наливаться.

– Что за пленник у тебя, Атаман?– спросил Путник, хмуро глядя на пленённого.

– Не тваёва разума дело. Говори уж, пока голова на плечах.

– Да. Не моего. И Неважно,– Путник не отрывал взгляда от ярко-зелёных глаз седовласого человека,– Слушай, Атаман.

Весть

Темень непроглядная. Ветер ледяной. Такой, что пальцы чувства потеряли, не смогла держать чекан- топорец, выпал из рук. Под ноги. И не видно его в траве черной. Она пошарила по земле, только обожгла руку о крапиву. «После найду». Дальше пошла, раздвигая черные ветки, которые так и норовили по лицу стегануть. Куда шла не видела, лишь черные причудливые силуэты изогнутых деревьев. Но знала, скоро просвет будет, и ветер стихнет, и тьма отступит. Черная птица гаркнула в ухо, хлопнула крылом пощечину и растворилась во тьме. «Я сильна, я смогу». Во тьме вспыхнули ярко-красные глаза, услышала рык гортанный, ни один зверь так не рычит. Глаза, всполохи огня, приблизились очень быстро, еле успела увернуться. Над головой глухо лязгнули зубы, почуяла смрадное зловоние. Отскочила в сторону, ударилась больно о древний ствол черного дерева. Упала на земь. Зверь прыгнул сверху, придавил. Одной лапой голову вдавил в черную тухлую тину. Глубоко вздохнула, от удушливой, тяжелой вони свело горло.Закашлялась, как могла, черная жижа потекла в рот. Зверь рычал, тягучие слюни падали на неё, но не рвал. Держал только, к земле, тинеприжавши. Уперлась руками в землю, одна провалилась в жижу. Нащупала твердь, камень похоже, уперлась. Начала подниматься, зверь сильнее прижал, наклонил морду к лицу, обдал смрадом. Все силы собрала, рванулась вверх, с криком утробным. Скинула зверя, вскочила на ноги. Камнем, об который уперлась, с размаху вдарила промеж огненных глаз.Сама упала на колени, но зверь ушёл. Обтерла с лица вонючую жижу. «Дальше надо идти». Начала вставать, ледяной порыв ветра опрокинул её в черную крапиву, щекой об твердое ударилась. Чекан-топорец, вот и нашёлся. Встала вновь. Пальцы немного согрелись, продела руку в петлю, чтоб не потерять больше чекан, сжала. Пошла дальше, не поворачиваясь, знала, что зверь не будет преследовать. Черные ветки, без единого листочка, так и продолжали хлестать её. Но с топором идти было легче. Прорубая себе путь, она согрелась, уже и ледяной ветер не так морозил, сбивал только порывами, но на ногах держалась. Впереди увидела просвет. Будто люди в хламидах, только словно из тумана сотканы, над землей парили в неведомом танце. Вокруг них ветер не гулял, острые черные ветви не шевелились. Срубила последнюю преграду и вышла на поляну. Духи увидели её, метнулись к ней с протяжным воем в сотни голосов. Будто сквозь неё прошли, исчезли. Словно напугала она их своим неожиданным появлением. Перед глазами появилось белёсое лицо-туман, вместо глаз и рта дыры черные.

– Не упусти его,– просипело лицо.

– Не упусти. Вместе вам быть. Зло древнее пробудилось. Одним сердцем лишь победить вам. Не упусти его!

Легкий порыв ветра раздул туман-лицо над поляной.

Неждана резко вскочила. Чекан в руках. Темно, но не так. Яркая луна освещала всё вокруг. Она осмотрелась. У капища Велеса. На привал вставала, видать уснула. Выдохнула. Тяжелый выдался поход по Ту сторону.

Помнила, что ключ рядом бьёт. Надо смыть с лица зловонную жижу. Оттуда, из сна. Послание уразумела, да не совсем, кого «не упустить» не знала, да и что за «одно сердце» такое? Но сказ про зло древнее обеспокоил Неждану.

У ключа, умываясь, услышала тихий говор. Притаилась. Вдоль тракта, пригнувшись, шли несколько человек. От лунного света прятались, и не разобрать было, сколько их. Но не меньше десятка, а может и более. Мимо свёртка к Капищу прошли, стало-быть, не к ней на свидание. Дальше крались, к Ельнику.

Может степняк тот месть ведёт на Постоялый Двор? Не. Трактом шли бы, не таясь. Да и сподручней ровной дорогой, чем буераками. До Постоялого Двора полдня пути.