Лешего Сын и Княжна.

Вячеслав Никифоров

Лешего Сын и Княжна.

Сказ первый

Постоялый двор

Базарный день в Стольном граде был сродни празднику Комоедицы. К нему готовились загодя. Купцы тарили караваны мехами с Севера, шелками из-за Моря, мясом, птицей всякой, и живой и ошкуренной. Селяне забивали телеги излишком урожая, творога, масла, квасу да медовухи Промысловый люд под завязку завален рыбой речной, дичью лесной, да грибами-ягодами.

К торговому делу готовились и на постоялом дворе. Хозяин, не великого роста, круглый, лысый, с редкой бородой, прикидывал излишки, что оставить, что на прилавок разложить. Заодно и глядел, чего в погребах не хватает, каким товаром забить закрома. Конюх, молодой, белобрысый, на подмоге хозяину, смотрел телеги, прихорашивал лошадей.

Хозяйка, статная чернобровая красавица легко справлялась на кухне. Торговля шла вяло, редкий купец заглядывал горло промочить, да жевануть что. Торопились в Град, лучшие места занять на площади. Да поближе к терему княжескому, чтоб Великий Князь с дочкою с них начал свой базарный день.

Три дочки-погодки, которые, «Слава Богам, в породу матери пошли», как говорил сам хозяин, помогали и во дворе и на кухне. Скучно было им, но без дела девки не привыкли сидеть. Без указок знали, где нужны в подмогу.

Нежданно, негаданно, в солнечный вечер налетели вдруг тучи черные, густые, тяжёлые. Купцы да селяне, чуя грозу, неспешно, по началу, потянулись с тракта на постоялый двор. Хозяин, глядя в небо, широко улыбнулся. Поблагодарил Богов и за грозу и за торговую удачу, предчуя, что ночь будет прибыльной. Без сна, конечно, но пускай.

С первым громом, от которого уши прижались у лошадей, торговцы ринулись на постой. Телеги с товарами заторили ворота, весь двор. Купцы, селяне, промысловые кричали, толкались, то и дело за топоры да мечи хваталась. Торопились спрятать товар под крышу, до дождя, который уж начинался мелкими каплями, разгоняясь. Ещё и скотинка хрюкала, крякала, кудахтала! Такой гвалт поднялся, что грома не слышно. Хозяин с конюхом кинулись в помощь гостям, пока свара не началась. Телеги по сараям, лошадей в конюшню, людей в залу.

Хозяйка с дочками, тож забегали. Начали жарить, варить, бочата с пивом да квасом из погребов таскать.

Управились во дворе быстро. Успели! Дождь ливанул так, что земля вздрогнула.

Хозяин конюха оставил лошадей гостевых в порядок привести, а сам в подмогу хозяйке и дочкам, кому мяса, кому рыбы, кому каши, кому пива, квасу.

К началу ночи мясо и рыба закончились. А торговый люд спать не собирался. Когда по амбарам телеги прятали, хозяин подглядывал да примечал, кто, что везет на базарный день. Авось пригодиться. Пригодилось. А еще углядел, кто из гостей больше пива пьёт. Два селянина, одинаковые с лица, полную телегу мяса домашнего везли. Спорили уж меж собой, глаза красные, слюни брызжут. К ним и пошёл хозяин за мясом, сколько монет им не отсыпь, а всё равно спустят их тут же, на пиво. За рыбой к промысловым. Трое рыбаков, хорошо уж хмельные, продали знатных осетров.

Пока договаривался с торговцами, старый знакомец пожаловал, мокрый насквозь. Кивнул и бочком, бочком, вдоль стены, на второй этаж ушёл.

К середине ночи замотался сильно хозяин, да и домашние с ног валились, а торговый люд всё ещё угомониться не мог. Но доволен был, давно так мошна не наполнялась монетами.

Только лишь к рассвету утихомирилось. Кто из гостей по комнатам разбрёлся, кто так и остался за столами, сопели-храпели. И гроза стихла, и тучи рассеялись.

Хозяин выдохнул.

– Гостя ночного накормить надо,– сказал хозяйке. Только он собрался отнести еду знакомцу, как в дом вошли два опричника. Огляделись.

– С толком, видать, грозу переждали,– гоготнул один, перешагивая спящего промысловика.

– Не буде нынче базарного дня,– сказал второй,– квасу налей, Хозяйка.

– Што так?– спросил хозяин.

– Беда в Стольном граде.

Тать

Осмомысл не спал толком, пол ночи хмельной треп купцов, да торгашей слушал. Задремал на рассвете.

В дверь постучали. Тихо, словно, боялись разбудить гостя. Лежа он потянулся до хруста, соскочил с кровати, открыл. На этом постоялом дворе, только одна дверь запиралась на засов. Маленькая комната, с одной кроватью, без окон, но зато с пуховой периной и тайным лазом на чердак. Комната для особых, лихих, гостей.

Круглый, усталый хозяин, с разносом в руках, вкатился в комнату. Осмомысл запер дверь и шумно втянул запах жареной телятины, свежего хлеба и квасу.…Аж в животе заурчало. Хозяин откинул перину и поставил разнос на доски кровати.

– Слыхал? Княжну умыкнули, – буднично сообщил хозяин, Шаришка, как называл его Осмомысл за одинаковый размер и в рост и ширь.

– Кхе,– усмехнулся лихой человек, – Кто дерзнул?– пропажа дочери Князя, конечно, меняла его планы, но виду не подал.

– Змий многоглавый, с Гор Нескладных, люди молвят.– Осмомысл поперхнулся куском телятины. Посмотрел на хозяина. Серые глаза лихого человека неожиданно налились зеленью, да яркой такой, что у Шаришки сердце бахнуло сильно, к горлу прыгнуло, задолбило молотом. Тревога нахлынула страшная, ужас неведомый. Дышать занемог, в глазах затемнело, струйка пота побежала меж лопаток.

– Чего ещё молвят?– спросил Осмомысл с набитым ртом.

Отпустило. Мож почудилось?

Слыхал Шаришка, что удачлив тать шибко, в ремесле своём, хоть и молодой годами. «Неспроста так!», говорят. Будто и не человек он вовсе, а дух лесной. И седой весь, ярко рыжий клочок в бороде только, на подбородке. И глаза цветом меняются. Да и живёт то тать в лесу, в народ редко выходит. Не брешут то, люди, видать. Лешего родня, не иначе.

Тут опять, мясо уплетает за обе щёки, как взаправдашний голодный. Не ведомо как то… Мож и брешут. А ещё молва шла, что опричники, ежели совались в лес, в загон, за Осмомыслом, обратно не выходили.

Великий Князь аж целых двадцать золотых обещал и вечную благодарность, за голову татя лихого. Была как то мысль не добрая, но… хозяйство, двор постоялый, жена-красавица да три дочери-погодки. Старшую нынче замуж выдавать. Так ведь народ лихой, которого немало в округе, спросит за ябеду, да сожжёт все хозяйство. С хозяевами вместе.