Анна Александер: королева огня

Лион закатил глаза, понимая, что Григорий лукавит. Хозяин дома знал, что гость скоро попросит об одолжении, и решил подыграть ему.

– Дед, а может, останешься у нас? Утром пойдем рыбу ловить в нашем пруду, – предложил Лион.

– Нет, внучек, благодарю. Мне поговорить с тобой хотелось о…! – и глаза его сверкнули злым блеском.

Лион знал, что разговор сведётся к заводу и доле, которую старик считает своим.

Гость вскочил на ноги и начал объяснять, как важен для него этот завод, сколько у него планов, какие мечты он бы реализовал, будь у него часть от него!

– Мне нечего тебе обещать, дед. Нужно разобраться с проблемами, а там посмотрим, – ответил Лион.

Лион отвернулся. Слова Григория показались ему настолько отвратительными, что продолжать разговор не было желания. Сделав шаг вперёд, он словно провалился на первый этаж, будто в полу была потайная дверь, ещё один выход. Григорий же остался один в дымке от тлеющих дров в камине. Слова внука звучали в его сознании словно приговор…

– Как же так, он оставил меня одного, да ещё и с отрицательным ответом?! – злился Григорий.

Он ждал ещё какое-то время, но усталость брала своё. Спустя какое – то время дед решил уйти через парадный вход, где на пороге его ждала служанка, спящая стоя. Она в полусонном состоянии открыла дверь и тут же закрыла её, не дотрагиваясь до ручки. Девушка, не прощаясь и не глядя вслед, захлопнула дверь и, словно призрак, проскользнула в свою комнату, уносясь в мир грёз.

Григорий же тем временем обдумывал, как доставить своему родственнику больше неприятностей, ведь он затаил на него злобу, а такие люди, как Григорий, никогда ничего не прощали.

Глава 12.

Сказочное предложение

Моё спокойствие было пропитано иллюзиями. Чудеса, произошедшие в доме, не выходили у меня из головы. Я смотрела на себя со стороны и понимала, что не такая, как все. Я – другая!

Ещё одним подтверждением моей исключительности было иное ощущение жизни. Я чувствовала свою силу настолько глубоко, что не сомневалась: мой мир и мир других отличаются.

– Знаешь, Анна, ты словно наполняешься чистотой помыслов, и к тебе приходит ясность ума! Такие чувства человек испытывает лишь в гармонии с собой и миром. Твои мысли созвучны тому времени, когда юность требует действия, напора, решительности… Нужно брать от жизни всё до последней капли! – однажды заметил Лион служанке за обеденным столом.

«Я хотела жить, жить для себя, для чудесных людей, населявших этот прекрасный дом, умеющих радоваться всему вокруг. Ведь то, что я увидела в себе, было поистине чудесно, и моё окружение также чувствует это!» – думала я.

Азазель… Моя фея, мой верный друг, родственная душа, с которой хотелось делиться каждой мыслью. Она не заняла место Лины в моём сердце, но ей я могла доверить любую тайну, любую тревогу, зная, что она сделает для меня всё, что в её силах, и даже больше. Азазель дарила надежду там, где, казалось, всё потеряно безвозвратно. Она развеивала мои тревоги и страхи, превращая их в пыль, не давая им ни единого шанса на возвращение.

Многие в доме жаждали её внимания, но эта колючая душа, словно неприступный кактус, воздвигла вокруг себя невидимую стену, никого не подпуская в свой внутренний сад. Она ощетинивалась иглами перед каждым, кто пытался сделать первый шаг. Но, приглядевшись внимательнее к этой таинственной девушке, невозможно было не заметить её боль – непонятную и явную. Казалось, кровоточащая рана никогда не затянется, а обида, кричащая во все горло, не замолчит.

Азазель была крайне молчалива. Она проводила время за рукоделием, которое недавно освоила, или с детьми, заботясь о них и увлекаясь играми. Работа стала для неё страстью, способом убежать от реальности.

Однажды, манящим жестом подозвав к себе, она вложила мне в ладонь ключ. Он казался легким, почти игрушечным, но ощутимо увесистым, словно таил в себе бремя невысказанных тайн.

– Держи. Когда душа запросит откровений или сердце потянется поделиться сокровенным, я буду ждать тебя у себя, в кабинете домового! – промурлыкав это, словно маленькая волшебница, она озорно хихикнула и растаяла в воздухе.

Мне выделили комнату рядом с детской. Я часто навещала малышей по ночам, напевая им колыбельные, под которые они сладко засыпали, что не могло не радовать Анастасию. Однако меня часто тянуло к Азазели, в её странную и неуютную обитель, которая, честно говоря, не привлекала ни внешне, ни внутренне – тёмная, скучная на первый взгляд и сырая.

Азазель не искала в подруге наставлений или помощи. Она была старше, и вопросы исходили, скорее, от меня. Порой мне казалось, что она совершенно не интересуется никем из своего окружения, но я ошибалась. Азазель узнавала об интересующем её человеке всё, что ей было необходимо. Как ей это удавалось, оставалось секретом, но было очевидно, что за жизнью Азазель скрывается нечто магическое. Быть может, она – тайная жрица печали семьи Лион?

Дом был крепким и теплым – крепче любой скалы и теплее любой печи. Жаркие беседы велись лишь на кухне, и Азазель втягивала меня в ауру загадочности и интереса.

Порой время стремительно пролетало мимо, то тянулось медленно, словно его растягивали, замирая надолго. Для меня это были самые длинные недели. Попытки узнать подробности о детях Лиона от кого-либо из прислуги заканчивались провалом. Все молчали, словно воды в рот набрали. Любые разговоры о доме и хозяине, особенно о двойнике Лиона, обрывались молчанием. Весь персонал сговорился против меня, не желая, чтобы я узнала то, что, казалось, знали все.

Пролетело ещё какое-то время, и в конце октября в жизни Анны начали происходить значительные перемены.

Как-то утром Лион попросил девушку немедленно зайти в его кабинет. Она переглянулась с Азазелью и вопросительно пожала плечами. Та лишь удивлённо вскинула брови. Анна быстро вскочила, разгладила рукой платье и помятый фартук (гладить его совсем не было времени) и в один миг оказалась у порога кабинета. Несколько минут она простояла у двери, собираясь с мыслями, и, переведя дух, потянулась к ручке.

– Войдите! – услышала я женский голос.

«Видимо, произошло что-то серьёзное, раз Анастасия в кабинете!» – подумала я.

Войдя в кабинет, я увидела двух взрослых людей, сидящих в креслах друг напротив друга. Перед их глазами парили книги, которые они читали. Я удивилась, хотя видела явления и чудеснее, от которых слова застыли на языке. До меня долетали обрывки фраз:

– Листай дальше! – произносили то Орлова, то её супруг.

Они повторяли эти слова одинаково, с похожими голосами, тембром и интонацией. Казалось, это говорит один и тот же человек.

Прошло несколько минут, и Лион торопливо захлопнул книгу. Вслед за супругом примеру последовала и Орлова, что-то бормоча себе под нос. В глазах обоих читалась некая неуверенность, и причину этой тревоги я пока не понимала.

– Мы хотели бы узнать твой ответ, Анна. Есть ли у тебя желание поехать с нами в длительное путешествие? – начала она.

От такого предложения я словно парила в облаках, вне себя от радости, хотя и не показала этого.

– Конечно, согласна, госпожа! Как я могу отказаться от такого предложения? – воскликнула я.

– С нами поедет ещё один человек, но не тревожься, ты хорошо её знаешь! – медленно произнёс Лион, и глаза его заблестели.

– Чудесно! И кто же это? – нетерпеливо спросила я.

Лион и его супруга переглянулись. В их глазах зажглись искорки. Было видно, что это станет для нас подарком.

– Это Азазель. Она поедет с нами! Мы знаем, что вы хорошо подружились, так что вам не будет скучно, да и за детьми будет проще присматривать. Нам будет спокойнее, а вам – веселее! – ответила Анастасия.

Я замерла, поражённая неожиданным предложением, и, хотя Азазель ещё не знала об этом, я не сомневалась, что новость её тоже сказочно обрадует.

– Это восхитительно! – подпрыгнула я от восторга.

– О нашей чудесной поездке в солнечную или заснеженную Италию Азазель ты расскажешь сама. Мы с Анастасией предоставляем тебе эту возможность! – торжественно объявил Лион.

В тот день меня словно подхватило вихрем восторга, и я парила на крыльях, отказываясь верить своим ушам. Азазель не просто обрадовалась – она искрилась счастьем! Мы, как дети, резвились в бушующем море ликования, захлёбываясь от переполняющих нас чувств. После такого фейерверка эмоций, остаток дня прошёл в тихой дымке приятного послевкусия.

Время стало тянуться медленнее, и странная усталость к девяти вечера, словно бремя прожитого дня навалилось всем своим грузом на меня. Выйдя из комнаты, где я беседовала со служанкой о её повреждённой руке, я почувствовала непреодолимое желание прилечь. Не знаю, чем объяснить такую сонливость, но сон словно окутывал меня со всех сторон.

– Куда это ты так торопишься, Анна? – окликнул меня садовник, готовивший инвентарь к утру.

– Хотела бы подумать в тишине! – ответила я.

– На большой диван? – усмехнулся он.

Я утвердительно кивнула. Это было любимое место отдыха почти всего персонала. Там мысли успокаивались и приходили в порядок. Садовник покачал головой и направился в сторону кухни, откуда можно было попасть на конюшню и к садовой утвари. Я же пошла в зал, где стоял огромный мягкий диван, обитый кожей цвета слоновой кости, изогнутый полукругом. Я присела и, словно в мягком кресле-качалке, провалилась в глубокий сон.

В одно мгновение всё изменилось. Мне снилось, будто одним вечером я увидела в окнах зала огненных коней, запряжённых в карету необычного цвета. Не каждый день увидишь таких огненных, в прямом смысле слова, лошадей. Из кареты поспешно вышла высокая, худая женщина с прекрасными чертами лица. В руках она держала вязание – бордово-алый шарф. Женщина была одета изысканно, но от неё исходил резкий запах дёгтя. По мере приближения к дому цвет шарфа менялся, и, когда она достигла крыльца, он стал жёлто-оранжевым. Я чувствовала её пронизывающий, жёсткий взгляд. Словно сквозь пелену тумана, я уловила отголосок её мыслей: к последним лучам заката шарф должен обрести изумрудный оттенок, иначе тень неминуемой беды нависнет над домом.

С невероятной скоростью она принялась вязать, перебирая петли с поразительной ловкостью. Неведомая сила вдруг повлекла меня к выходу, к огромной дубовой двери, украшенной изображением орлов, сжимающих в когтях змей. Первое, что я увидела, стоя лицом к лицу с орлами, – по две горящие звезды на их головах. На шеях висели цепи, а в цепях – небольшие подковы. Когда я подошла к двери, головы орлов зашевелились, змеи зашипели и стали бросаться на меня, разбрызгивая свой яд. В этот момент я услышала голоса. Самым отчётливым был голос Лиона, настойчиво твердившего, чтобы я повернула правую подкову, что я и сделала.

В ту же секунду вокруг меня засверкали молнии, над головой сгустилась тьма, а в ушах раздался оглушительный грохот. Обернувшись, я увидела, как глаза женщины, устремлённые на меня, начали менять форму. Они вытянулись в узкие щёлочки, зрачки исчезли, оставив лишь чёрные пятна. Сначала я не поняла, что происходит, но потом услышала, как женщина произносит слова на странном, непонятном языке. Последнее её слово прозвучало чётко и ясно:

– Начинается! – крикнула она во весь голос.

От этого крика у меня зазвенело в ушах. Лион, стоявший неподалёку, бросился в нашу сторону.

– Кто она? Кто этот человек, ждущий счастья, но так и не получивший его?! – твердила женщина.

– Не надо этого делать! Она ещё совсем ребёнок! – возразил Лион.

– Ничуть не согласна! Ты нарушил все четыре правила! Я обязана отправить её обратно! – продолжала та.

– Я виноват и признаю это, но она не должна пострадать! – крикнул Лион так, что мышцы на его шее напряглись.

Над головой поднялся гигантский ураган. Казалось, что в мгновение ока все вокруг окажется под его колпаком. Раскаты грома и необъятный круг из дыма и тумана опускались всё ниже и ниже, являя свою мощь. Всё вокруг потемнело, и двое слуг, случайно оказавшихся рядом, вдруг исчезли. Не знаю почему, но я подняла обе руки ладонями вверх, словно защищаясь от страшного навеса.

Не успела я моргнуть, как оказалась внутри бездны. Бесконечные круговые движения, как в водовороте, не прекращались ни на миг. Голова кружилась, и я осознала, что попала в какой-то другой мир. Стихия играла свою колыбельную, с каждым движением убаюкивая меня и погружая в сон.

– Анна, ты что, уснула? – услышала я голос хохочущего мужчины.

То был садовник, вернувшийся с конюшни и заметив меня спящей, словно одержимый неким предчувствием, счёл своим долгом разбудить меня и выспросить, что мне привиделось во сне, будто от этого зависела его судьба. Ответ он так и не получил, потому что к этому моменту я уже встала, потянулась, словно кошка, и, нащупав ногами свою обувь, направилась в свою комнату, где меня ждала удобная кровать. О сне я почти забыла, но защита Лиона, как во сне, так и наяву, была очевидна.

Время летело быстро, дни сменялись днями, и я буквально отсчитывала их. Всё стремительней приближался день нашего отъезда. Все бегали, суетились, отдавали указания, а кто-то молча выполнял свою работу. Робкий шёпот о том, что я буду сопровождать чету Лионов с детьми, никого не удивил. Все и так знали об особом расположении семьи ко мне. Всё шло тихо и гладко, и, как говорят, затишье всегда заканчивается бурей. Так и произошло с нами.

Перед тем, как рассказать о дальнейших событиях, хотелось бы ещё раз упомянуть двоюродного дедушку Лиона, Григория. Дед сильно изменился внутренне, стал более жёстким и невежливым. Племянник это чувствовал, но молчал. Григорий тоже понимал, что никогда не позволил бы себе такого отношения к Ивану и его семье. Но времена меняются, меняется круг общения, и за время, что внук и дед жили порознь, многое изменилось.

– Два дня назад один из конюхов видел, как дед за домом за кем-то наблюдал! – сообщила Азазель хозяйке дома.

От этих слов женщину пробрала дрожь. Зная, что старик – воплощение зла, она поспешно обратилась к Лиону:

– Я согласна, Иван! Стена – наша единственная надежда. Мы должны возвести её как можно скорее!

Лион, не произнеся ни слова, лишь едва заметно кивнул, уходя в омут глубоких раздумий, погрузился в бездонную пучину.

Тень сомнения закрадывалась в его сердце. Он не хотел верить, что дед способен на злодеяния, но мысль о защитной стене не покидала его.

Весть об этом решении вызвала всеобщую тревогу. Орлова, охваченная страхом перед неугомонным и странным стариком, запретила детям приближаться к лужайке.

В долгожданный день начала строительства разразилась беда – крыльцо дома вспыхнуло пламенем. В тот момент никого поблизости не было, все были заняты приёмом гостей, которых Лион так долго ждал.

Подозрения вновь пали на Григория, чьему коварству не было предела. И словно подтверждая худшие опасения, участились визиты его супруги Линды – женщины столь же загадочной и лживой. Её красота была обманчива: белокурые волосы цвета спелой ржи и чёрные, как смоль, глаза, в глубине которых таилась тьма, не могли остаться незамеченными.

Их жажда мести племяннику была всепоглощающей, толкающей супругов на самые отчаянные поступки.

– Месть превращает человека в бездушную оболочку, одержимую лишь одной целью – творить зло. Такие люди, как Григорий, будут мстить до тех пор, пока их коварный план не воплотится в жизнь или пока их злоба не обернется против них самих! – как-то сказал мне хозяин дома.

Глава 13.

Путешествие Сании и Германа

После тщетных поисков Анны, когда надежда начала таять, словно первый снег, родители, с тяжёлым сердцем, решились на крайний шаг – сообщить о пропаже «главному». Не столько отчаянная тревога за дочь, сколько гнетущая тишина, безжалостно повисшая в воздухе, терзала их вопросом: почему Анна молчит?

«Неужели этот зачарованный дом, средоточие тайн, способен поглотить её, не оставив и следа?» – прошептала Сания, обращаясь мысленно к себе.

Но ответа не последовало, лишь тишина, эхом отозвавшаяся от пустых стен их дома, плотно сковала её сердце злобой.

Время тянулось мучительно долго, при этом родители Анны не сдавались. Лишь они знали истинную причину её исчезновения и терпеливо ждали помощи из ниоткуда.

Однажды весенним днём, предположительно в начале мая, Герман и Сания отправились в соседний городок, чтобы хоть как-то избавиться от назойливых соседей, преследовавших их по пятам. Но истинная причина этой поездки была другая – им нужно было выиграть время…

С особо любопытными друзьями Герман и Сания делились вымышленными историями. Их невозмутимость, с которой они относились к исчезновению Анны, не могла не насторожить близких друзей, которым они не доверяли, и соседей. Они часто наведывались к ним, дотошно расспрашивали и щедро раздавали советы. Для родителей это было настоящей пыткой: они не привыкли к такому вниманию и не собирались мириться с подобным укладом жизни.

Вскоре Герман и Сания внезапно исчезли, оставив на попечение соседям своего друга Инди, большого чёрного кота. Кот был уже не молод, но, несмотря на почтённый возраст и небольшую хромоту, он всё ещё любил бегать и резвиться. Видимо, когда-то, убегая от сородичей, он повредил лапу, и она неправильно срослась, и по стуку когтей хромой лапки, словно от копытца маленькой лошадки, можно было узнать о его возвращении домой и желании что-нибудь отведать.

– Что могло заставить их уехать именно сейчас?! – спрашивала соседка Тамара у другой, Иды, пышнотелой и добродушной женщины лет сорока пяти, с неизменной улыбкой на лице.

Как и полагалось скрытной семье, вроде моей, моим родителям понадобилось всего несколько минут, чтобы собраться в столь длительное путешествие, к которому они готовились со дня моего исчезновения. Надежда на моё возвращение ещё не угасла, но Герман и Сания понимали, что нужно действовать, чтобы не вызвать подозрений и «по-хорошему» вернуть меня обратно.

Приехав в город, прежде знакомый мне лишь по отцовским преданиям, родители обрели приют в скромном домике, затерянном на самой дальней его окраине. Дом был окружён густой зеленью, а неподалёку располагался небольшой водоём. Неброская скамейка у дома и клумба с разнообразием цветов создавали уют и дарили спокойствие их обитателям. За буйной растительностью дом словно утопал: величественные ели, кудрявые берёзы и благоухающая липа скрывали убогость их временного пристанища. По утрам воздух наполнялся птичьими трелями, а по вечерам в ночном небе кружили летучие мыши, издавая пронзительный писк в поисках добычи.

Первым делом родители принялись созывать своих коллег – состоявшихся чародеев и магов. Они приходили группами по четыре человека, и среди них обязательно была женщина. В планах Германа и Сании было как можно скорее начать поиски дочери – самостоятельно или вместе с верными друзьями, готовыми прийти на помощь.

Начало месяца было очень интересным для родителей. Герман и Сания решили начать своё удивительное и необходимое путешествие, которое в данный момент должно было помочь им вернуть дочь. Собравшись с духом, они отправились к своему «главному», который уже несколько лет отказывал им в этой возможности.

– Может быть, на этот раз нам повезёт, ведь на работе наверняка уже знают, что Анна исчезла! – с тревогой в голосе произнесла Сания.

– Возможно, но в рукаве у меня припрятан хват на случай повторного отказа! – Герман придвинулся ближе, и его дыхание коснулось уха жены, когда он начал шептать ей свой секретный план.

Сания вздрогнула и, в упор глядя на Германа, проговорила:

– А если нас поймают, ты понимаешь, что с нами тогда будет?!

– Да, дорогая, я отдаю себе отчёт в том, что может произойти! – ответил Герман и, сплюнув через плечо, занялся приготовлениями к путешествию.

Герман всегда тщательно планировал свои действия, особенно когда дело касалось работы. Его страхи таяли, словно дым, при одной мысли о путешествии в миры, которые он боготворил, считая их своей находкой. Это были поистине бесценные места, лакомый кусочек как для Германа, так и для других, менее благородных магов. Все его яркие замыслы могли воплотиться в реальность в мгновение ока, стоило лишь его скромным способностям, усиленным помощью «главного», увенчаться успехом.

В сумраке собрались около двадцати юных душ, объединенных трепетным волнением. Им предстояло исполнить древний обряд, скреплённый таинственным документом, в котором гласило:

«Кто откроет сей ларец, тот найдёт то, чего в этой жизни нет».

И каждый, словно повинуясь зову крови, должен был начертать эти слова на пергаменте. Багряные чернила, благоухающие пьянящей хвоей, ложились под пером, рождая обещание. Личная печать, словно клеймо судьбы, ставилась в знак искренности намерений. Сложенные вчетверо послания передавались главному жрецу, хранителю тайны. И горе тому, чей лист оказывался чист – он немедля объявлялся чужаком, изгоем, навеки лишённым права на причастие к сокровенному.

Виновного же без промедления отправляли в крепость, затерянную посреди океана, где подвергали изощрённым пыткам насекомыми и пресмыкающимися, а самых строптивых скармливали акулам диковинных расцветок и чудовищных размеров.

Когда приготовления были завершены, старейшины прекращали церемонию избрания новой плеяды чародеев, которым предстояло отправиться в путешествие.

Пусть и не юные, своей очереди они дождались лишь сейчас.

– О, какое это восхитительное предвкушение, быть рядом с вами и понимать, что мы готовы! – язвительно протянул Герман.

Их “ главному» льстили эти слова, но он и представить себе не мог, к чему вскоре приведёт его доверчивость.

– Вы же понимаете, что сейчас или никогда я вверяю вам будущее?! Ведь только вы вдвоём из старой группы остались без путешествия? – вопросил «главный».

Сания небрежно улыбнулась, Герман же утвердительно кивнул. Казалось бы, чего ещё желать двум взрослым, состоявшимся людям?!

– Конечно, мы всё понимаем и благодарим вас за ваше уважение и расположение к нам! – ответила Сания, избегая взгляда «главного».

Она никогда не смотрела ему в глаза! То ли из страха, то ли от волнения, но когда Герман заговаривал, она умолкала, будто тень, и взгляд её, блуждая где-то в пыльном направлении, становился непроницаемым, словно затянутое дымкой озеро.

Итак, Герман и Сания, воодушевлённые своим «главным магом» на неизведанное, двинулись в путь, начинавшийся столь необычно…

На самой границе Эльса, там, где городские постройки робко уступали натиску дикой природы, притаился странный клочок земли. Идеальный круг, словно вычерченный рукой неизвестного существа, был обрамлен кольцом лиственниц и исполинских секвой, чей возраст казался немыслимым. Гости этого места, словно тени, застыли на пороге неизведанного, смешные в своей нерешительности и робком страхе.

Дремучий лес, словно оберегая тайну, не кишел крупным зверьём, лишь пение птиц и шелест листьев от заячьих лапок нарушали тишину.

Встав по одному в каждый угол воображаемого квадрата, следовало раствориться в безмолвии, отбросив прочь суету мыслей и бурю чувств. Затем старейшины из числа собравшихся, их голоса, хриплые от прожитых лет, возносили молитву на забытом, непонятном наречии. И если каждый из четверых достигал той заветной безмятежности, когда разум становится чистым, как горный хрусталь, группа из четырех человек растворялась в воздухе, бесследно исчезала.

Забегая вперёд: пути назад для этой четвёрки не существовало. Они должны были сами проложить тропу к возвращению. Но стоило им оступиться, преступить незримую черту, нарушить неписаные условия, как они навсегда пленялись тем временем, куда их забросило. Ибо целью их паломничества было пополнение рядов общины, чьей миссией провозглашалось очищение мира от скверны лжи и зла. Главные жрецы с фанатичным блеском в глазах вменяли эту установку новоиспеченным странникам, хотя сами, в тайниках своих душ, прекрасно сознавали всю её лицемерную фальшь!

В нашем мире, пронизанном таинственными нитями, плетущими гобелен измерений, существует множество способов переступить порог реальности. И вот, прибыв на место, родители и их друзья принялись за приготовления. Небо было безупречно чистым, ни единого облачка. Луна, огромная и невыразимо холодная, царила в вышине, маня своей леденящей красотой. Её серебристый свет словно гипнотизировал, но для Германа и Сании луна оставалась лишь недостижимой мечтой, ведь на её сияющие просторы отправлялись лишь самые опытные и искусные путешественники.

В лабиринте возможностей возвращения компания отчаянно искала спасительную нить. Но каждая попытка разбивалась о стену отчаяния, и если они застрянут в плену чуждого времени и не смогут найти верный путь домой, их ждёт мрачная и беспощадная участь. И только моих родителей не тяготила мысль о возвращении в родные пенаты. Их желание разыскать меня было настолько велико, что они готовы были пожертвовать всем ради этого предприятия.