Плутон. И другие

Но сколько бы он ни клялся забыть её, её образ, словно навязчивая мелодия, преследовал его в мыслях и снах, окутывая дымкой сожаления. Он тогда ещё не ведал, что после окончания техникума мать, действуя из лучших побуждений, устроила её преподавать физкультуру. А он, гордость института с красным дипломом в руках, в аспирантуру не спешил. Целый месяц провёл в бесплодных поисках работы, но ни одно предложение не зажигало искру в его душе. Хотелось чего-то близкого к дому, с возможностью реализовать свой потенциал в полной мере.

И тут мать, словно по мановению волшебной палочки, принесла путёвку в Шатуру, в санаторий с поэтичным названием «Озеро Белое».

– Съезди, развеешься, подлечишь расшатанные нервы, а то как начнёшь работать, времени на себя совсем не останется.

– А где это? – с лёгким любопытством поинтересовался Владимир.

– В Подмосковье, – говорят, врачи там творят чудеса. Тебе нужно сменить обстановку, может, встретишь там достойную девушку. А про Марину забудь, она хоть и хорошая, но своего мнения у неё нет. А это, поверь мне, говорит о том, что она слабовата для построения крепкой семьи. Со временем сам поймёшь.

«Я верю в болезненную непредсказуемость нашего бытия», – пробормотал он, цитируя Макса Фриша, словно пытаясь оправдать хаотичность происходящего.

Мать удивлённо вскинула брови и покачала головой:

– Молодец, и до него добрался. А насчёт работы не переживай, я тебе подыщу элитную школу. Вакансий сейчас как звёзд на небе, только зарплату, увы, месяцами не платят. Но мы с тобой, благодаря моему магазину, это переживём. Тем более в августе я сложу полномочия заведующей книжным центром и вложу все свои сбережения в собственный бизнес.

Через два дня он, с большой спортивной сумкой, полной неясных надежд, занял своё место в вагоне поезда. Ища своё купе, он обнаружил его в предпоследнем вагоне, где у окна, словно королева, восседала женщина с роскошными, цвета воронова крыла волосами. Их взгляды встретились, и он, немного заикаясь от неожиданности, промолвил:

– Жанна Васильевна, неужели это вы?

– Да, я, – её взгляд, казалось, на мгновение застыл, пытаясь разгадать тайну его лица.

– А вы, простите, кто? Что-то не могу вас припомнить.

– А я Платов, ваша головная боль в прошлом.

– Боже мой, – она всплеснула руками, словно очнувшись от сна. – Какой Вы стали статный, элегантный! Совсем не узнать. Хотя, признаюсь, информацией о вас я владею.

– Я вас восемь лет не видел, – сказал он с ноткой удивления в голосе. – И ничего о вас не знаю, кроме того, что вас назначили директором. И к маме вы давно не заглядывали.

– Знаете, жизнь порой сводит нас с теми, кто знает о нас больше, чем мы сами, и даже о других. А открытое, искреннее общение – это лучшее средство завоевать расположение людей. Кстати, Светлана Владимировна, как ты знаешь моя ближайшая подруга. Она регулярно проводит у нас читательские конференции, – сообщила она, словно невзначай бросая камень в его огород.

– Не надо мне сказки рассказывать, – весело блеснули его глаза, – вы что, думаете, я совсем ничего не помню? Я помню вас не только как преподавателя географии, но и как молодую девушку, оживлённо беседующую с моей мамой в библиотеке. Это было ещё в далёких семидесятых.

– Тогда это было мимолётное знакомство, а не дружба, – с лёгкой улыбкой уточнила она. – Вот вам и ответ. А сейчас, хоть и с опозданием, хочу поблагодарить за мой живописный наряд на том злополучном пикнике. Ведь, кроме вас, некому было его мне подбросить. Всех остальных участников, полуголых, развозил таксист по домам. Все как один указывали на вас, но, увы, доказательств не было. А после того, как вы с Лукой растворились за горизонтом, всё как-то быстро забылось. А ты молодец, «весь покраснел с ног до головы».

– Не понял? – с изумлением посмотрел он на неё.

– Защитился везде с красными дипломами. В аспирантуру пойдёшь или решил трудиться на благо общества?

Они так увлеклись разговором, что совершенно не заметили, как поезд плавно замедлил ход, возвещая о первой остановке, и в купе вошли две незнакомые женщины. На этом их мимолётное общение учителя с бывшим учеником быстро завершилось. Эти пассажирки были инвалидки и создавали своим присутствием некий дискомфорт.

ГЛАВА 14

В предутренней дымке, когда Москва еще нежилась в объятиях сна, поезд, словно утомленный странник, тихо вполз на перрон Курского вокзала. Владимир и его спутница, словно два потерявшихся среди будничной суеты силуэта, робко присели на скамью, словно боясь спугнуть тишину, боясь разрушить хрупкое очарование ускользающего разговора.

– В какую сторону лежит твой путь? – спросила она, нарушив молчание голосом, похожим на звон хрустального колокольчика.

– Мне до Казанского, а там еще полтораста верст электричкой, – вздохнул он, и в голосе прозвучала грусть дальней дороги. – Мать говорит, санаторий чудодейственный, как раз для моих израненных легких.

– Что ж, тогда исцеления тебе душевного и телесного, и о моём предложении не забывай, – произнесла она с улыбкой, в которой плясали озорные искорки. – Уверяю, там для тебя расстелют ковровую дорожку. Тебя ведь все учителя помнят как гения, фонтанирующего остроумием. Бывало, такое изречешь, что наши педагоги дар речи теряли.

– Это мамина школа, – смущенно улыбнулся он, – она у меня мастер словесных кружев. Я ей жизнью обязан, она в меня всю душу вложила. После смерти отца так и не вышла замуж, словно дала обет безбрачия.

– И тут, думаю, есть и твоя толика вины, – укоризненно заметила она. – Ты же умница, должен понимать, что без мужчины жизнь женщины неполна, как и наоборот. Их мир сужается, становится монохромным, а недуги отнимают последние краски.

– Ну, мама у меня не затворница, – усмехнулся он. – Есть у неё приятель, бизнесмен ей под стать. Но в дом она его не спешит звать.

– Неужели Светлана Владимировна оставила библиотеку? – наигранно удивилась она, приподняв бровь.

– В ближайшее время она этого не сделает. Четверть века отдала книгам, а потом, когда началась эта вакханалия бизнеса, переоборудовала квартиру сестры в бутик нижнего белья. И, надо сказать, преуспела. Так что живем мы в достатке. И она у меня не увядшая роза, а бодра и энергична. Шейпинг, танцы… Не верю, что ты не знаешь о её закадычной подруге.

Он на мгновение погрузился в раздумья.

– А вы почему без супруга? – вдруг выпалил он. – Такая ослепительная красота пропадает… Это же грех против самой судьбы.

Его слова, казалось, ничуть её не задели. Она извлекла из сумочки помаду с зеркальцем, подкрасила губы и отчеканила, словно на золотой монете:

– Вова, я старше тебя всего на десять лет. Сегодня мне тридцать четыре. Так что в старых девах я не засижусь. Будет у меня и рыцарь, и наследники. А пока у меня очень ответственная миссия, нужно закрепиться на Олимпе образования. Так что жду тебя в моём кабинете после твоего отдохновения.

– А вы куда налегке? – кивнул он на её изящную сумочку.

– Мне тут рукой подать, до Китай-города на метро, а там пешком до «КДЦ» Минздрава, возле Маросейки. Можно и пешком, но что я буду там делать в такую рань? В девять часов аудиенция у эскулапа, а вечером обратно.

– Может, позавтракаем в кафе? – предложил он, надеясь продлить мимолетное очарование. – Время еще позволяет.

– Почему бы и нет? С превеликим удовольствием выпью чашечку кофе с молодым, элегантным кавалером.

Ему было приятно её восхищение, но он попытался скрыть смущение под маской безразличия. Они вошли в зал ожидания и подкрепились в первом попавшемся кафетерии. Вели светскую беседу, и через час спустились в метро, готовясь к неизбежному расставанию. Перед прощанием Жаннет неожиданно коснулась его щеки влажным поцелуем, отчего он зарделся, как юный гимназист.

– Не постигаю я ни Веру, ни Марину, – промолвила она с легким укором. – Как можно было обменять такого Аполлона на армянского виноградаря…

Дальше он уже не слышал её слов, стремительно нырнув в вагон, успев лишь махнуть рукой на прощание. «Что это было? Порыв искренности или искусная провокация? – размышлял он, погружаясь в лабиринт догадок. – А что, вполне возможно. Разве мало волшебниц, жаждущих увлечь неопытного юношу в свои сети? Да, она пленительна, но не обернется ли это трагедией в духе „Пармской обители“, когда тетушка воспылала запретной страстью к юному Фабрицио?» Он одернул себя, словно очнувшись от наваждения: «Жаннет мне не родственница, а будущий патрон, желающая помочь мне найти свой путь. А если наши отношения выйдут за рамки деловых, я просто подам в отставку. Вот и весь сказ. Но откуда у неё столько информации обо мне? И как мы оказались в одном купе? Это уже вопросы для более глубокого анализа».

В душной электричке мысли о Жаннет вновь завладели его сознанием. «И что я строю из себя невинного отрока? Будто у меня не было пылких романов со студентками. Правы мудрецы: бери от жизни всё, пока она щедро одаривает!»

К полудню он прибыл в живописный уголок, именуемый «Озеро Белое». Санаторий оказался райским уголком: ухоженная территория, двухместный номер, оснащенный всеми благами цивилизации. Пока его никто не беспокоил. Уже в первый же вечер на танцплощадке под звездами он ощутил себя желанным. Люба, одна из очаровательных дам, после танцев осталась с ним до рассвета. На следующий день его ублажала Лена. А на третий день к нему подселили жизнерадостного пенсионера из Черноголовки, который также не прочь был попытать удачу с юными прелестницами, но они его тактично отвергали.

– Что со мной не так, Владимир? – сокрушался дед, которого все величали Падре.

– Всё так, – утешал его Владимир. – Вот я уеду, и все эти матрешки будут ваши. Только деньгами их не развращайте.

Вскоре Владимир, отдохнувший и обласканный женским вниманием, покинул этот греховный оазис, обогатившись опытом искушения. «Педагогика – это моя стезя, а женщины – лучшее лекарство от душевных терзаний и невзгод. Нужно лишь соблюдать меру, и я буду счастлив», – размышлял он, прощаясь со своими курортными искусительницами. Но едва они исчезли из виду, он облизнулся, предвкушая новые сладостные приключения. Он так привык к обожанию, что с нетерпением ждал встречи с прекрасными наставницами.

ГЛАВА 15

Разъярённая стихия загнала его в дом, словно затравленного зверя. Неделя непрекращающихся ливней заточила Плутона в каменный склеп четырёх стен, отрезав от живого пульса работы. Дни тянулись мучительно медленно, приковывая к мерцающему экрану, пока небеса, утомившись от гнева, не обрушили на землю испепеляющую, нестерпимую жару. Ни шляпа, ни фляга с ледяной водой не могли утолить этот всепоглощающий зной, словно дыхание раскалённой пустыни. Удушающая атмосфера преследовала его, как навязчивый кошмар.

После томительных дней отчаяния его вдруг озарила безумная, но спасительная идея: устроиться учителем в колонию строгого режима. Во-первых, она находилась в захолустном посёлке поблизости. Во-вторых, зарплата там казалась миражом в безводной пустыне. И главное – никаких внеклассных мероприятий! За успеваемость учеников спрос невелик, вся ответственность на начальниках отрядов. Учитель отработал свои часы и свободен, словно ветер, сорвавшийся с гор.

Процесс оформления уже набирал обороты, когда вечером он обмолвился матери о своём плане. Она взорвалась, словно пороховая бочка.

– В тюрьму собрался? – гремела Светлана Владимировна, метая молнии из глаз. – Свои знания там похоронишь! Общаясь с отбросами общества, ты деградируешь, впитаешь их гнилую мораль. Это как общение милиции с уголовниками. Через пять лет ты будешь выглядеть как матёрый урка!

Плутон попытался возразить, но мать не дала ему и слова вставить.

– Признайся, ты струсил перед Жанной Васильевной! Ты отказываешься понять, что она живая, обаятельная женщина, а не бесстыжая распутница. Ты ночами о ней мечтаешь, придумываешь непристойные фантазии. Я слышу, как ты шепчешь её имя во сне!

Плутон задумался над её словами, словно поражённый громом. Он боялся вернуться туда, где властвуют женщины, эти коварные создания, чьи чары опаснее яда. Больше всего он страшился встречи с Марией, её ревности, её неумолимых выяснений отношений. Хотя он ни в чём не винил себя. Он остерегался и обворожительной Жаннет, чей мимолётный поцелуй в метро пробудил в нём непреодолимую, почти болезненную тягу. Постоянное пребывание в школе могло лишь усилить это влечение, превратив его в мучительную зависимость.

– Чёрт побери, меня к ней уже магнитом тянет! Завтра же заберу документы, – выпалил он, словно сбрасывая с себя оковы.

Светлана Владимировна хитро улыбнулась, словно знающая старинную тайну.

– Вот и правильно. Не будь идиотом, цени свой диплом и красоту Жаннет. С ней ты станешь долгожителем. Ты с ней не случайно оказался в одном купе. Билеты покупала я, чтобы вы наконец-то разглядели друг друга, – промурлыкала она, словно кошка, довольная своей проделкой.

ГЛАВА 16

Бессонница грызла Владимира, не давая покоя. Мысли кружились вокруг двух фигур: Марины, в разрыве с которой он винил её саму, то её мать.

А ещё была Жанна, о ней он думал с особым трепетом. В поезде, сидя рядом, он не решался заговорить – её красота казалась ему почти священной. «Как мог я, двенадцатилетний мальчишка, понять её очарование? – размышлял он. – Тогда идеалом женщины для меня была просто добрая мама». Теперь же, познав женскую ласку, он с горечью понимал: Жанна никогда не станет его. Он убеждал себя в ее неприступности, в зияющей пропасти, разделяющей их – десятилетней разнице в возрасте, словно высеченной в камне. В лунном сиянии ночи она явилась ему во сне, словно фея, парящая на огромном, летящем аэростате, откуда осыпала его дождем из букетов диковинных цветов и змеевидных лент, струящихся в воздухе. Пробудившись на рассвете, он отчаянно пытался удержать ускользающие образы сновидения, словно хрупкие осколки разбитого зеркала. Когда же ясность вернулась, он истолковал их так: «Цветы – предвестие счастья, а змеи в снах, как правило, символизируют неукротимое сексуальное влечение… И некоторые смельчаки даже дерзко сравнивают рептилий с фаллическим символом». Ему стало немного стыдно за то, что им овладела пылкая страсть к женщине, которую в юности он считал неприкосновенной, словно святыню. Ведь именно она всегда относилась к нему с особой благосклонностью, защищала его в классе от нападок одноклассников и щедро угощала конфетами, словно он был маленьким сладкоежкой на кондитерской фабрике. Тогда Жанна Васильевна Германова, новая и неподражаемая учительница географии, была близко знакома с его мамой, о чем Вовка знал еще в беззаботные дошкольные годы. Их объединяла неутолимая любовь к литературе. В эпоху СССР хорошие книги были дефицитом, настоящим сокровищем, но в библиотеках, несмотря на бесконечные очереди, каждый мог прикоснуться к литературным шедеврам. И Светлана Владимировна часто выручала молодого учителя, делясь редкими экземплярами. Он очнулся от плена воспоминаний, от собственных терзающих размышлений, и твердо, как кремень, произнес:

– Если есть цель, нужно действовать, не откладывая на потом!

Направляясь в ванную комнату, он на ходу бросил матери: – Доброе утро, радость моя! Приготовь мне что-нибудь повкуснее, пожалуйста. Боюсь, я надолго отлучусь, и обед мне сегодня не светит».

– Всё готово, – ответила она, с любовью глядя на сына. – Умывайся и садись за стол.

Он уселся за стол и, придвинув к себе тарелку с аппетитным жареным беконом, признался матери:

– Я всё обдумал до мельчайших деталей и принял окончательное решение: еду за документами, а затем прямиком к Жанне Васильевне на смотрины. Если приглянусь, буду преподавать под ее чутким началом, а если нет, поеду в область, там тоже не пропаду.

Она подошла к нему сзади, нежно положила руки на плечи и произнесла с материнской теплотой:

– Выбрось эту дурь из головы! Ей нужны толковые, преданные своему делу преподаватели, и она тебя, безусловно, причисляет к их числу. Я точно знаю, так что не меняй намеченный курс. Она не из тех, кто бросает слова на ветер.

– Мам, вы же с ней много лет дружите, скажи, как ей удалось стать директором в столь юном возрасте – всего в тридцать лет?

– Если я скажу, что у нее есть врожденная жилка руководителя, ты не поверишь. Но она у нее действительно есть, словно дар свыше. А еще у нее есть старший брат, Артем Николаевич Германов – богатейший банкир. Этим, в принципе, всё сказано. Но тебе не о чем волноваться, она тебя ждет с нетерпением. Я вчера с ней по телефону разговаривала.

– Если честно, я ее немного побаиваюсь, – почти жалобно произнес он. – Мне кажется, она злостно обольщает меня, а мне потом выковыривай ее стрелы из сердца.

– Глупый! За нее такие женихи сватались, что нашим барышням и во сне не снилось. Она всем аккуратно отказывала, объясняя, что по состоянию здоровья, увы, не может быть полноценной мадам. Четыре года она ездила в Москву, и однажды я даже сопровождала ее в этот знаменитый институт на Маросейке. Я даже там общалась с одним известным актером, Сергеем его звали. У него не было ни капли высокомерия, он запросто угостил нас кофе и подарил ей репертуар своего театра на Покровке и визитку, которую она, не раздумывая, утопила в ближайшей урне, промолвив: «Мало в актерской среде достойных людей, увы. Я приду к нему на спектакль, а рядом со мной будет сидеть целая плеяда его восторженных поклонниц. Для меня это будет нравственным падением».

– Нельзя судить обо всех артистах из-за прелюбодеяния одного субъекта, – перебил ее Владимир, не соглашаясь с ее категоричностью.

– Знаешь, сынок, я тогда ей мысленно поаплодировала. Она была великолепна в своей принципиальности! С тех пор я считаю ее самым порядочным человеком в нашем городе. Пойми меня правильно: нельзя относиться к ней халатно, она этого абсолютно не заслуживает. Ею можно только восхищаться, как прекрасным произведением искусства! Жаль, что я не мужчина…

– От твоих слов я, словно загипнотизированный, ворошу с вечера прошлые годы, связанные с ней, – объяснил сын. И, поцеловав мать за обильный и вкусный завтрак, направился к выходу, полный решимости.

ГЛАВА 17

– Вот и я, собственной персоной, – провозгласил он, переступая порог кабинета Жанны Васильевны, и в глазах его плясали озорные искорки, а взгляд скользил по щегольским сандалиям. – Утепляться – это уже для ретроградов, у меня в душе весна распустилась!

Жанна Васильевна бросила взгляд на его загорелые, словно солнцем поцелованные, ноги, и лицо её расцвело теплой улыбкой.

– Ни капли не удивлена твоему фееричному появлению, Владимир. Сердцем чуяла, что именно сегодня ты явишься. Директриса уже успела раззвонить о твоих наполеоновских планах: «Будет у нас вторым мужем… В смысле, преподавателем», – спародировала она начальницу, кокетливо прищурившись. – Надеюсь, нашего мастодонта от истории, Кирилла Николаевича, ты еще не предал забвению? Тридцать лет верного служения у алтаря педагогики!

– Хотя он и не вёл у меня уроки, его монументальная фигура, безусловно, отпечаталась в памяти, – ответил он с лукавой улыбкой.

– Вам делить абсолютно нечего, у вас совершенно разные планеты, да и коллектив у нас – душа нараспашку, примут как родного. Многие помнят тебя как чтеца, чей голос завораживал сердца. Конечно, целовать в обе щеки, как в безмятежные годы юности, никто не станет, но за былые шалости слегка пожурят. Некоторые твои выходки – легенды, живущие в веках. Взять хотя бы ту эпопею с полуобнажёнными принцессами, что рассекали по ночному городу в такси! Уверена, ты помнишь поименно всех участников того безумного вояжа, и они, к счастью, продолжают сеять разумное, доброе, вечное.

– Несказанно рада будет видеть тебя и Зинаида Сергеевна Яшина, твой литературный гуру. Правда, сейчас она оформляет инвалидность. Если признают нетрудоспособной, тебе, возможно, перейдёт её бесценное наследие – классы и факультативы.

– Жаль её, – вздохнул он с искренней грустью. – Она вместе с моей мамой привила мне трепетную любовь к литературе и разбудила дремлющий во мне талант.

– Я знаю, как она убаюкивала тебя на ночь томиком «Народных сказок» еще до школы. И тебе просто необходимо её навестить. Твоё внимание может стать для неё глотком живительной силы. Она тобой безумно гордится и постоянно вплетает твоё имя в свои отчёты. Недавно напомнила, что именно благодаря её стараниям ты получил золотую медаль, выкованную потом и кровью, в другой школе. Она вложила в тебя свои знания, словно бесценное сокровище, надеясь, что ты их приумножишь.

– Из-за тебя она даже объявила войну не на жизнь, а на смерть директору Гусеву. Они с отцом Луки Шутова дошли до самых неприступных вершин – горкома партии. Но чем эта битва титанов закончилась, ты, надеюсь, помнишь?

– А недавно я по неосторожности проболталась Яшиной, что ты окончил институт с красным дипломом. Она от переизбытка счастья расплакалась, словно ребёнок. Поэтому, Владимир, заклинаю тебя, не откладывай визит. Твоё внимание согреет её угасающее сердце. Если откроет дверь её сожитель, не обессудь и ретируйся. А на работе я жду тебя двадцать пятого августа, как соловей лета. Будем готовиться к новому учебному году, словно к премьере в Большом театре.

– А сейчас я хочу угостить тебя ланчем в качестве благодарности за завтрак, пусть и несостоявшийся. Не робей, кофе и бутерброды с паюсной икрой – это святое, как молитва.

– Откуда такая вызывающая роскошь в наше тоскливое время? – изумился он, артистично приподняв бровь.

– Братик балует меня деликатесами, видит во мне вечно юную девочку. Мало того, он настойчиво подсовывает мне женихов! Представляешь, присылает фотографии холёных банкиров, а на той неделе даже экзотического негра из Алжира прислал! Я ему сказала: «Остановись, я только-только избавилась от коварной болезни. Как только почувствую, что снова готова любить, сама найду себе спутника жизни». Он меня, кажется, услышал и уже пять дней хранит молчание. А сам, между прочим, в разводе! Но не будем предаваться грустным размышлениям.

Она грациозно поднялась с кресла и включила чайник, а затем извлекла из недр холодильника банки с чёрной и красной икрой.

– Жанна Васильевна, – прошептал он, задыхаясь от предвкушения, как путник в пустыне, – я бесконечно благодарен вам за ваше радушие, но мне неловко злоупотреблять им.

– Вспомни, как мы с тобой, лихо катались с ледяной горки.

– Потом вы надолго растворились в моей жизни, словно мираж.

– Да, я упорхнула в столичный институт, но дело вовсе не в этом. Мы с тобой старые друзья. Поэтому умоляю тебя, не называй меня по отчеству, когда мы наедине. Зови меня просто по имени или… Родная.

Он остолбенел от такого дерзкого предложения, словно громом поражённый, и, заикаясь, пролепетал:

– Начинать работу с нарушения субординации… это неприлично. Я буду бояться к вам подходить.

– Пустяки, освоишься, ведь мне важно, чтобы тебя по достоинству оценили все педагоги. И не забывай тех, кого ты оставил в неловкой ситуации, словно в западне. Хотя Веру и её дочь я заранее предупредила: «Если кто-то осмелится бросить тень на тебя, обе незамедлительно покинут нашу обитель знаний».

После этого откровения ему стало не по себе, словно холодный ветер пронёсся по коже. О Марине у него остались лишь смутные и приятные воспоминания, как о летнем сне, а её мать он давно простил, и всё это кануло в Лету.

Покидая кабинет, он почувствовал, как Жанна Васильевна незаметно сунула ему в руку пакет, наполненный вкусностями для больной, словно тайный агент.

– Передай ей, чтобы выздоравливала поскорее, и наш коллектив ждёт её с распростёртыми объятиями, – напутствовала она. – Надеюсь, ты помнишь, где находится её скромная обитель?

– Конечно, как свои пять пальцев. А твоё триумфальное возвращение в наши ряды мы отметим у тебя дома в День знаний, словно большой праздник. Поспеши же порадовать свою бывшую учительницу, пока не стало слишком поздно.

Но радостного визита, увы, не случилось. Дверь распахнула печальная соседка и скорбным голосом сообщила:

– Зинаиды Сергеевны больше нет с нами. Час назад её увезли в морг.

– Не самое многообещающее начало, – пробормотал он, выйдя на улицу и чувствуя, как мир вокруг померк. – Смерть всегда оставляет горький осадок, словно непрошеный гость.

Он застыл в растерянности, не зная, что делать дальше. Повинуясь внезапному порыву, решил вернуться к Германовой, но там уже никого не было, словно всё это был лишь сон.

На следующий день Жанна Васильевна объяснила с грустью в голосе:

– Хорошо, что эти траурные дни пришлись на каникулы, когда в школе нет детей. Не хочется омрачать их юные лица печалью. Она была всеобщей любимицей, как яркое солнышко. Мы помянем её позже, когда рана немного затянется, и это будет менее болезненно. Похороны назначены на завтра, ты придёшь проводить её в последний путь?