Дружба с жизнью – продолжение внутренних путешествий. Книга 1. Среди догадок о внимании

Подмена личностного увязывания интеллектуальными рассуждениями и демонстрацией эрудиции для произведения впечатления не помогает решать человеческие проблемы. Это склоняет к скептической критике возможностей осмысления жизни вместо восприятия перспектив, которые они открывают. Это развивает самоуверенность вместо внимания к верхним уровням смысла и уважения к Тайне.

С философическими соблазнами встречается каждый думающий. И если ты какой-то из них преодолел, протяни руку тому, кто идёт следом.

Философичность и философоведение – две крайности, уводящие от главной идеи увязывания. Философичность подменяет увязывание фатализмом и умственной леноватостью. Философоведение вместо увязывания изучает его историю и логические аспекты.

Философичность разглагольствует там, где философия конструирует.

Убеждать человека в истине, оторванной от целостного восприятия, рискованно. Не поняв её, он может укрепиться в заблуждении. Или, что опаснее, – принять её и вывернуть наизнанку.

Людям свойственно больше восхищаться философичностью философа, нежели его философией.

Там, где философия стремится вперёд, философичность притормаживает.

Философичность – тормозная жидкость для внутренней безопасности. Но всё-таки гораздо лучше, если она тормошит к пытливости и очищает стремление, а не пригашает то и другое.

У юмора больше шансов быть воспринятым. Парадокс в том, что он держит человека на плаву, помогая не утонуть, но вместе с тем мешает ему погрузиться, чтобы добраться до глубинного.

Мудрость и мудрёность – разные вещи, в чём-то противоположные.

У пофигиста философии под философичностью нет. Просто мусорная свалка.

Можно пожать плечами и сказать: «Какое это имеет значение для…», подставив вместо многоточия что-то масштабное, вроде судеб Вселенной. Но всё имеет значение прежде всего для тебя самого. Если этого не понимать, можно и пожать плечами…

Философичность – просто свойство. Само по себе оно не достоинство и не недостаток. Всё дело в том, каким другим свойствам философичность содействует, а какие пригашает.

Философия и философичность – два разных стиля увязывания. Философский стиль подразумевает внутреннюю работу, результатами которой можно поделиться и с другими. Философический тяготеет к упрощённому замазыванию неувязок за счёт вырабатывания снисходительного отношения к ним.

Должен ли философ быть философичным? Нет, конечно. Он должен быть прежде всего философом – то есть искателем важных для людей ракурсов миропонимания. И в этом он может быть страстным и неугомонным, азартным и красноречивым. Или сухим и последовательным, рационально-педантичным. Впрочем, и философичным – тоже.

Философия занимается сущностным увязыванием. Философичность – личностным, частным. Но и философии, с её сущностным подходом, стоит заниматься общими основами увязывания: личностной философией…

Философичность человека нужна ему для себя самого.

Эмоционально твоя философичность может воздействовать на тех, кто рядом: может успокаивать их, может побуждать восстановить нарушенное равновесие восприятий жизни. Но когда ты хочешь делиться своими мировоззренческими находками со многими людьми, которым эти находки могут пригодиться, начинается уже философия. Не обязательно как вклад в наукообразную деятельность философского сообщества. Прежде всего – как свободомыслие о центральных свойствах мира и жизни. И как стремление выразить свои мысли для стороннего восприятия. Стороннего, но не отчуждённого, – желающего понять.

Мудрствование – уклонение от мудрости в сторону замысловатой риторики. А философоведение отклоняется от философии в сторону эмоциональной удовлетворённости.

Пофигизм – это болотистая философичность, выглядящая беззаботной лужайкой, но затягивающая в никуда.

Философичность – риторически-поведенческая имитация философской работы.

Чужая философичность не должна тебя раздражать. Относись к ней философично. Но помни, что во внимании к главному для тебя самого твоей философичности мало. Главное нуждается в осмыслении.

Философичность относится к сфере психологии, а не философии. Но бегство от философии (увязывания) в философичность, как и бегство в философоведение, заслуживает и философского внимания.

Само сопоставление философичности и религиозности помогает обратить внимание на их различающиеся качества, схожие своей заметной ролью в формировании личности.

Религиозность благоприятствует не только обретению религиозного русла, но и смене его – при убедительном воздействии заразительной личности. Но в любом случае религиозность создаёт внутреннюю среду для зарождения и развития чувства веры. А насколько это чувство окрепнет и сможет руководить сознанием человека, зависит от того реального мистического опыта, который придёт к человеку по ходу жизни.

Философичность и религиозность опираются на два разных свойства разума: первая – на выстраивающее мышление, вторая – на улавливающее. Но это всего лишь психологическая расположенность. Впереди путь к философии или религии… или по-прежнему всего лишь расположенность.

Религиозность – это лишь эмоциональная расположенность к благоговению, в отличие от чувства веры, играющему свою роль в политической организации государства чувств. Можно лишь говорить и о внерелигиозном чувстве веры, и о безрелигиозносм.

Философичность – это просто-напросто эмоциональная расположенность к рассудительности о наиболее существенных для жизни вещах. Точнее, о тех, что представляются наиболее существенными. Если говорить об увязывании, философичность – это скорее декоративное вязание, а не умение управляться с морскими узлами.

Религиозность легко обращается в ханжество, философичность – в мудрствование. Но религиозность может способствовать и развитию чувства веры. А философичность может подталкивать человека к поискам мудрости.

Вопрос в том, к чему ты сам разворачиваешь свою природную расположенность.

Философичность не противостоит религиозности, они вполне могут быть совместимы. Но рациональная философичность противостоит рациональной религиозности. А вот рациональная религиозность – деизм, богостроительство и т. п. – может быть вполне философична.

Религиозность – это некий духовно-стадный инстинкт души, которая нуждается в Высшем, но не уверена, сможет ли сама до него добраться. Чувство веры, хотя тоже может возникнуть поначалу в контексте той или иной религии, но, окрепнув, всё больше ощущает необходимость личного стремления к Высшему.

Философичность и религиозность – не чувства, а свойства, но они очень похожи на любовь к мудрости и чувство веры. Похожи раздумчивостью и благоговением, вопрошанием и уважением к Тайне. Различия становятся заметнее, когда дело доходит до поступков. До выбора того, что тебе дорого, до готовности отвечать за своё всем собою. Тут философичность обычно впадает в неопределённую задумчивость, а религиозность оглядывается по сторонам, выбирая, где лучше компания.

Религиозность располагает к развитию чувства веры. Но чувство веры может формироваться и у тех, кому мало свойственна религиозность, – у скептиков и рационалистов, даже у циников и людей аморальных. Если такой человек приходит к вере, то происходит это трудно и мучительно, но тем глубже она воздействует на его душу.

Основной признак и основной недостаток философичности – отстранённость. Она мешает заинтересованному отношению к различным явлениям жизни и тяге к увязыванию, к поискам смысла, к соединению значений.

Религиозности свойственно проявляться в эмоциях, в непосредственных переживаниях по тем поводам, которые открывает перед человеком религия. Религиозность доверчива к учению настолько, что перестаёт испытывать потребность о личном усвоении того, с чем имеет дело в религиозной жизни, принимая предложенное без достаточного осмысления.

Философичность хороша и полезна как расположенность к думанью. Другое дело, что она опасна как возможность долго и безрезультатно буксовать на главных путях.

Религиозность хороша быстрой и эмоциональной реакцией на духовные ценности, нажитые религией. Другое дело, что она может мешать настойчивому движению к своей светящей сущности, и через неё – к Высшему.

Философичность через философствование может привести к философии, это не игра слов. Но может привести и к свойству прекрасно без философии обходиться. Религиозность через погружение в конфессиональный обиход может способствовать развитию чувства веры, а может довольствовать тем чувством, какое есть, найдя свою зону религиозно-психологического комфорта.

И философичность, и религиозность интересны тем, что могут как содействовать поиску ориентиров, так и притормаживать его, а то и вовсе завести человека в тихую заводь, где поиски становятся как бы не актуальными. От самого человека зависит, чем обернётся каждое из этих свойств, окажется ли оно тормошащим или тормозящим.

Философичность и религиозность – разные способы эмоциональной гармонизации психики. Многие их проявления различны, иногда даже противоположны. Но каждая из них может по-своему способствовать собиранию личности.

Мудрствование – это имитация мудрости, дискредитирующая её. Но мудрость не сосредотачивается на обличении мудрствования. Она просто ему улыбается.

Глава 3—1. Внепс и люди

Внимание к повадкам внешнего псевдосущества

Внепс, внешнее псевдосущество, большая или малая организация, а то и просто общность, состоит из людей, живёт и действует среди людей. И важно, чтó ему позволять. Это неизбежный элемент человеческой жизни, надо представлять его повадки хотя бы для самозащиты. Все социальные метаморфозы происходят через конкуренцию и борьбу внепсов.

Социальные создания должны знать своё место. Как бы ни был огромен внепс, до человека не дотягивает. Это реальное существо, но мнимое по сути.

Организации и социальные общности опасны для человека тем, что они являются внеличностной формой социальной жизни и поэтому могущественнее отдельного человека. Они руководствуются совершенно иными принципами существования, часто затрудняющими его жизнь и становление личности.

Борьба с нежелательными внепсами происходит с помощью других внепсов.

Внепс и люди – это муравьед, слепленный из муравьёв, среди муравьёв и муравьедов. Ээто искусственный интеллект с претензией руководить многими естественными интеллектами. Это работодатель и его работники, которых ему хотелось бы поработить.

Внепс – это великан, созданный одними лилипутами ради других – на беду многим оставшимся. Это разноликая безличность. Это услужливый вампир, постоянно нуждающийся в донорах наёмного труда.

Представление о внепсах помогает структурировать понимание общества и сил, движущих им. И помогает отличать общественные организационные функции от поведения людей, индивидуального или массового.

Не стоит излишне идеализировать и возвеличивать внепсов, а также их значение для общества и отдельного человека. Но нельзя и недооценивать интегрированность человека в структуру внепса, опасность его чрезмерного превращения в функционера. Идеализация или демонизация внепсов вредны тем, теряется из вида или связанные с ними опасности, или их польза для общества.

Правитель – часть механизма власти, который он может перестраивать, но не может устранить. Механизм власти тоже может перестраивать правителя. И даже способен на его устранение.

Недоброкачественный правитель вынужден, из инстинкта самосохранения, прибегать к насилию и политтехнологиям, чтобы избежать расплаты за некачественное управление. Чем больше он к ним прибегает, тем ещё хуже становится его правление.

Правитель – главный конкурент правил управления обществом.

Самые страшные внепсы – созданные для нужд деспотизма и управляемые деспотически. Всё чаще это происходит под маскировкой демократии, но суть остаётся той же.

Силовой орган, натравленный на людей, вредит и тем, на кого натравлен, и самим натравленным.

Внепсы структурируют общество. Рыхлят социальную почву.

Удивителен мир внепсов среди мира людей. Незримые и могущественные, созданные и руководимые людьми, но преобладающие над ними, внепсы живут своим особым существованием. Обычно именно их жизнь мы называем историей человечества. Впрочем, и само человечество – из их породы. Внепсы состоят из нас, но и мы пронизаны действиями внепсов.

Когда семью называют ячейкой общества, речь идёт сразу о двух внепсах: о маленьком и о большом. Но если большого легче увидеть как некое существо, то внепсы семьи менее заметны. Часто ли мы различаем взаимодействие с человеком как индивидом и как с членом семьи?..

Продолжительность жизни внепсов гораздо разнообразнее, чем у людей. Наверное, нужно оценивать её не в годах, а в том, на сколько человеческих поколений успел повлиять данный внепс.

Каждый внепс – это не только псевдосущество, но и важная часть судьбы людей, которые входят в него или взаимодействуют с ним. Обозначение «внепс» годится лишь для части ракурсов его существования. Не стоит забывать про остальные.

Внепс может обладать тем или иным из редких достоинств: бескорыстие, самоотверженность, разумность, профессионализм… Но некоторые достоинства относятся лишь к людям, входящим в него, не к нему самому – например, доброта, милосердие, сочувствие…

Люди часто принимают внепса в свою деловую среду, обозначая его как «юридическое лицо». Но и неформальные внепсы вполне дееспособны, а иногда даже могучи. Скажем, человечество обходится без юридического лица.

Внепс активно стремится стать ориентатором для человека. Он превращает учение в идеологию, нравственные принципы в законы или правила. Он стремится взять на себя роль судьбы в работе с кадрами. Но человеку самому решать, насколько он готов доверить своё ориентирование внепсу.

Хуже всего, когда государственные внепсы превращаются в копсов, корпоративных псевдосуществ. Они начинают жить по собственным законам – на беду тем, кто от них зависит, и во вред тем, кто в них входит.

Внепсов в нашей цивилизованной жизни множество. Некоторых мы зовём по имени, некоторых до поры до времени не замечаем, но все они стараются не упустить нас из вида. Их много – больших организмов, состоящих из людей и превозносящихся над человеком. Их много – Больших Братьев, следящих за нами…

Внепсы – ориентаторы масс, ориентаторы толп. Поэтому первостепенное значение для становления личности имеют ориентиры, помогающие выходить из-под влияния внепсов.

Государство – гигантский внепс, претендующий на определение ориентиров для своих граждан и наказывающий тех, кто этих ориентиров не придерживается.

«Корпоративный дух», который культивируют и которым гордятся успешные фирмы, – это здоровье внепса. Когда где-нибудь в Японии сотрудники корпорации начинают рабочий день с пения гимна фирмы, это свидетельствует о том, что внепс поддерживает свою форму. Но речь не идёт о духовном здоровье человека, который во всём этом участвует.

Когда говорят: «Народ для него, или для них, – быдло, расходный материал, стадо, которое должно резать или стричь…» – говорят не о конкретном человеке или группе людей, а о внепсе.

Имя того, кого отождествляют с внепсом, не имеет персонально-человеческого значения. Это просто замена имени внепса, органом которого является данный человек. Поэтому борьба с драконом глубже любой персонификации. Внепс вполне может заменить свой персонифицированный орган на другую персону и продолжить драконье существование.

Люди для внепса взаимозаменяемы. Внепсы – для человека с историческим виденьем – взаимоистребляемы.

Внепсу естественно считать, что людей много, а он – такой вот конкретный – один. Достоинство личности в том, чтобы увидеть обратное и сказать себе: их, внепсов, много, а я – такой как есть – один.

Представление о внепсах укрупняет историческое виденье развития общества. История становится картиной жизни внепсов, сформированных людьми из людей – среди людей, входящих в ещё более масштабного внепса, вплоть до человечества в целом.

Даже самый малый функционер внепса в некоторых ситуациях ощущает себя полностью его представителем. Уборщица может покрикивать на идущих мимо, потому что она гигиенический орган внепса, следящий за чистотой. Вахтёр строг и неуступчив, потому что за его спиной внепс. Охранники и подавно остры – как когти внепса, грозны – как его клыки.

Внепс создан из людей для людей, но это не всегда одни и те же люди.

Внепс среди людей – как Гулливер среди лилипутов. Но хотя этот великан сам состоит из лилипутов, он уступает любому из них в главном – в человечности.

Люди для внепса – материал, инструментарий или даже сырьё. Недаром внепсы обычно предпочитают общаться с подобными себя, избегая иметь дело с «физическими лицами». А если внепс предназначен именно для обслуживания людей, он норовит превратить их в «статистическую отчётность».

Семья – это внепс с огромным разнообразием свойств. Он ближе всего к индивиду, и поэтому характер его зависит от каждого из входящих в него людей и от того, насколько каждый из них готов играть свою роль внутри семейного внепса (в утрированном смысла быть семейным «функционером»). Недаром Конфуций, обдумывавший устройство гораздо более масштабного внепса – государства, придавал особое значение «исправлению имён», то есть правильному осуществлению выпавшей тебе функции.

Управленцы-функционеры ценнее для внепса, чем просто работники, которые взаимозаменяемы, как детали заменяемы запчастями. Управленцы заменяемы тоже, но с бóльшими сложностями: есть риск недостаточной совместимости с организмом внепса.

Никогда характер и поведение внепса не сводятся к одному человеку. Даже в тех особых случаях, когда руководящий функционер внепса накладывает на него свой харизматический отпечаток.

Когда происходит крушение авторитета, многие более мелкие функционеры стараются отождествить причинённые внепсом античеловеческие беды с главным руководителем-вдохновителем, чтобы замаскировать собственное соучастие в его делах. Но никогда внепс не сводится к одному человеку.

Чем культурней общество, тем больше внимания в нём уделяется укрощению внепсов. Но здесь возникают проблемы. Во-первых, в том, чтобы сохранить при этом экономическую эффективность внепсов, а точнее – их полезность человеку. Вторая проблема – сохранение для человека возможностей самовыражения через создание внепсов нужной направленности. Третья проблема – активное участие самих внепсов в принятии или непринятии мер по их укрощению. Тут всё зависит от того, кто из людей, принимающих решения, остался человеком, а кого внепсы сумели как следует охомутать.

Человек, руководящий внепсом, даже создавший его, неминуемо становится его функционером, пусть и наивысшим, пусть и мозгом внепса. Ведь мозг – тоже всего лишь орган со своими частными функциями.

Внепс не имеет человеческих чувств. Поэтому наивно ждать от него человеческого отношения к людям. Разве что, если повезёт, в ком-то из его функционеров прорвётся человеческое начало.

Ни один человек не может отождествить себя с внепсом, даже его создатель или владелец. Это также нелепо, как монаршье «Государство – это я» или «Мы говорим партия – подразумеваем Ленин», хотя поэзия конечно, имеет право на риторические преувеличения.

Внепс – это все люди, из которых он состоит. Хотя лучше это видно на примерах малых бэпсов.

Внутренние люди внепса, то есть его сотрудники – мелкие средние и руководящие, – это его жизненное обеспечение. Но как бы они себя с ним ни отождествляли, все они взаимозаменяемы с внешними людьми, среди которых можно подыскать запасной орган для внепса. Ни преданность внепсу, ни существенная роль в его функционировании не обеспечивают человеку незаменимость. То есть внепс не умеет использовать одно из главных свойств человека: его уникальность, неповторимое сочетание его особенностей. Это одно из свидетельств мнимой природы внепса.

Внепс тем человечнее, чем больше его внутренние люди нарушают регламент их функционирования. По своей природе он бесчеловечен. Или, точнее, внечеловечен. Он вне эмоций, сочувствия, любви.

Институциональный левиафан глотает многих ион. Однако он может и переправить тебя по морю жизни в определённое место или в другое состояние. Главное – остаться при этом непереваренным.

Может показаться, что судьбу мира решают внепсы, а не люди. Если речь идёт о геополитике, то такая тенденция существует. Но решение духовных судеб мира остаётся за людьми, за каждым из нас.

И внепсы во власти людей, и люди во власти внепсов. Поэтому и мы, и они заинтересованы в том, чтобы наше общее существование было гармоничным, но отвечают за это люди. Внепсы такой способности лишены, в силу своей мнимости. Во всяком случае, до тех пор, пока мы не умеем наделить их этим свойством.

Внепсу нужно завлекать людей: и клиентов, и новых функционеров. Этому служат громкие названия, эффектные облики и т. д. Но вместе с тем внепс всячески таит свою эгоцентрическую (внепсоцентирческую) сущность, потому что остерегается общества или человечества в целом – как гораздо более мощных внепсов, которые могут, с помощью отдельных людей, его умалить или изничтожить. Человеку полезно вглядываться в эту затаённую сущность внепса, чтобы оценить степень исходящей от него угрозы и для себя лично, и для общества.

Внепсы – это наши коллективные доспехи. Мы ищем в них защиту, но оказываемся втянутыми в сражение.

Карьеризм – это соревновательное служение внепсам. Достигнутая должность – это поставленное на человеке клеймо внепса, которому тот служит. И карьерист гордится, если его клеймо становится глубже и шире.

Как внепс может относиться к людям, не входящим в число его функционеров и в круг интересующих его категорий населения, можно видеть из истории фашистских и экстремистских организаций, тоталитарных государств и тоталитарных сект, криминальных группировок и тому подобных образований.

К своим функционерам внепс относится функционально (если в это не вмешивается идеология или влияющие на внепса люди). Проявляется это и при подборе кадров, и при их замене. Если организация проявляет человеческое отношение к своим людям, то это дело либо тех её работников, кто готов выйти за рамки служебных обязанностей, либо особой стратегии, принятой внепсом для эффективной работы.

Есть ли у внепса душа? Что-то похожее – под названием «эгрегор» – рисуют те, кто считает себя наделённым мистической зоркостью. Но, хотя вроде бы внепс больше человека, это астрально-мистическое или биоэнергетическое дополнение к нему выглядит не столь значительным, как представление о человеческой душе. Впрочем, в иномирье разглядим разницу получше. Там, наверное, всем зоркости хватит.

Образ внепса – не страшилка, а призыв к социальной приметчивости. К тому, чтобы видеть в структуре социума не только людей, разъединённых или объединённых, но также и сами их объединения: с особыми повадками и законами существования, со своим псевдочеловеческим отношением к людям.

Внепс манипулятивен, агрессивен, эгоистичен и живёт по собственным законам. Но и люди такие бывают… Самое опасное для нас свойство внепса заключается в том, что он безличностен. С духовной точки зрения, это фантом, которому со временем предстоит бесследно исчезнуть. Легче представить себе встречу в иномирье с любимой собакой, чем с организацией, пусть даже проработал в ней всю жизнь.

Сотрудничать с внепсом – нормально. Не надо только поддаваться всем его претензиям на тебя.

Никакой внепс не ведёт людей к верхним уровням смысла, хотя многие сулят светлое будущее и высшую справедливость. К верхним уровням смысла мнимые существа не имеют отношения.

Внепс – существо не только мнимое, но и загадочное. Существующее и несуществующее одновременно: вот оно живёт бурлением дневных дел в солидном здании со сверкающей вывеской. Но наступает ночь, рассыпаются по домам сотрудники – и вроде уже нет никакого внепса, одна тёмная мумия здания. Бывает так, что и здания нет никакого, и сотрудников не видно, а внепс существует и действует…

Внепс – существо возобновляющееся, регенерирующее, легко отращивающее новые органы, даже те, которых не было. Внепс воплощается в людях, но вместе с тем и помыкает ими. Внепс не имеет человеческой личности, но способен занять заметное место в истории человечества…

Необходимо знать повадки внепса, свойственные самой его природе, чтобы лучше ориентироваться по отношению к тем внепсам, которыми мы окружены, особенно в городах. Так путешествующему по диким местам необходимо знать о повадках зверей, которые могут ему встретиться.