Книжный магазин в Мейфэре

Вероятно, что-то было в том, как Старина Лидер (так мы его с сарказмом называли) ухаживал за Дианой? Может, дело в том, что он отстаивал права женщин? Не зря же к его движению присоединились суфражистки. Или Диане импонирует то, что он провозгласил себя единственным человеком, способным спасти Британию от экономического краха? Есть в нем что-то от Гитлера: он тоже верит в чистоту расы и в британское превосходство. Я, однако, нахожу все это отвратительным. Мосли даже не привлекателен внешне!

По настоянию Дианы я посетила один из митингов: она хотела заручиться поддержкой старшей сестры. Хотя Освальд и великий оратор, он окружил себя настоящими задирами, которые набрасываются с бранью на любого, кто кашлянул или чихнул, нарушив тишину.

– И еще одна новость! – объявила я, достав из-за спины второй номер «Татлера». – Вы узнаёте особу на обложке?

Диана и Юнити одновременно взвизгнули, увидев мою превосходную фотографию, – я позировала в широкополой белой шляпе с темно-синей лентой, в тон платью в синюю с белым клетку, которое сшила наша портниха и по совместительству горничная.

– Какой красивый портрет.

– Шляпа божественная! – Юнити пристально рассматривала мой головной убор. – Одолжишь мне ее?

Взяв журнал, Диана прочитала заголовок:

– «Достопочтенная Нэнси Митфорд не только очаровательна. Она еще и чрезвычайно умный и интересный собеседник».

– Как всем известно, – я скромно потупилась.

И умолкла, испытав странную растерянность. Холодная волна дурного предчувствия вдруг окатила меня: я готовлюсь к блаженству супружества, а мои сестры тем временем с головой погружаются в опасную одержимость.

4 декабря 1933 года

Хэмиш,

я решила простить тебя за то, что ты разбил мне сердце. Я выхожу замуж за Питера, и мы чрезвычайно счастливы. В момент, когда я скажу «да», я забуду обо всех страданиях, которые перенесла из-за твоей черствости.

– Я действительно счастливая невеста, – прошептала я себе, стоя перед зеркалом в туалетной комнате церкви Святого Иоанна на Смит-сквер.

Мое лицо казалось бледнее обычного из-за черных локонов. Я принялась щипать щеки, чтобы вызвать румянец. Однако вместо счастливого розового сияния невесты, которая выходит замуж по любви, добилась лишь того, что нанесенные на щеки румяна стали выделяться сильнее.

Мой жених уже стоял у алтаря – в элегантном черном фраке, с гарденией в петлице – и ожидал, когда я появлюсь в белом шифоновом платье с оборочками и в кружевной фате с гардениями.

Набившаяся в церковь толпа – словно селедки в бочке – желала увидеть, как счастливая невеста заскользит по проходу к своему идеальному будущему. Ибо разве не такой бывает каждая невеста в день своего бракосочетания?

Тоскливая жизнь до дня свадьбы кажется всего лишь холодным дождем, после которого обязательно засияет солнце – ибо в момент обмена клятвами на молодых снизойдет радость.

Мой жених – тот самый солнечный луч, разогнавший тьму, которая окутывала меня в течение тридцати лет. Скоро я познаю блаженство, во всяком случае я на это надеялась.

По ту сторону двери тихий гул голосов смешивался со звуками органа. Прятаться здесь и дальше, предаваясь отчаянию, – или отворить дверь в новый неведомый мир? Диана, например, не выглядела несчастной в своем браке – скорее, была бесстрастной. Любовь – это утрата иллюзий?

Я взглянула на маленькое окошко, прикидывая, сколько времени понадобится, чтобы пролезть через него.

– Нет, я должна остаться. Должна выйти сегодня замуж, – прошептала я себе.

Последние несколько месяцев, а то и лет я прилагала титанические усилия, чтобы казаться такой жизнерадостной, какой и положено быть молодой женщине в моих обстоятельствах. Я подражала сияющей улыбке Дианы, благодаря которой она получала все, что хотела. Собирать по кусочкам свое разбитое сердце трудно, когда все думают, что ты просто потрясена.

– Я действительно счастливая невеста, – повторила я и растянула губы в улыбке победителя.

В дверь постучали, и в маленькую комнату шагнул Па, великолепный в своем черном фраке.

– Твой жених ждет, солнышко.

– Мы не будем заставлять его ждать. – Я пригладила платье влажными ладонями (гладкость шелка меня успокаивала).

Па хмыкнул и дернул себя за кончик уса.

– Ты выглядишь великолепно!

– Но выгляжу ли я счастливой?

– Без сомнения.

Его глаза блеснули, словно он все понимал. Он протянул мне руку, и я оперлась на нее.

Одиннадцать маленьких пажей, одетых во все белое, вышагивали передо мной, держась настолько стоически, насколько позволяли их энергичные, вертлявые натуры.

Единственное, чего мне не хватало в этот день, – мужчины, с которым я в течение пяти лет планировала обвенчаться. Я выходила замуж не за Хэмиша, в свадьбу с которым слепо верила, обманывая себя.

На его месте стоял достопочтенный Питер Родд, младший сын барона Реннелла, не обладавший титулом. Очаровательный повеса. Совершенно неотразимый в своем черном фраке! При виде меня он усмехнулся, и я поняла, что он ждал меня – и подождал бы еще час. Едва заметным наклоном головы Питер дал понять, что я не разочаровала его. Улыбка на лице моего будущего супруга обещала жизнь, полную смеха и танцев под звездами.

Питер не был богат, не имел титула, и мне не особенно нравилась его семья.

Тем не менее я ощутила трепет – какое-то волнующее и необычное для меня чувство. Наверное, это любовь? По крайней мере я на это надеялась. Солнце путалось в золотистых волосах Питера. Все внутри меня перевернулось, когда его теплые губы впервые коснулись моих. От его мягкой ладони тогда по моему телу будто прошел электрический разряд. Он заговорил, и его голос очаровал меня.

В своем воображении я была настолько влюблена, настолько исполнена блаженства, что меня буквально распирало! Питер, необузданный и красивый, стал моим миром.

Никто из присутствующих не сомневался в нашей любви, да и Питер постоянно твердил мне о ней. Он изливал свое обожание в каждом письме и буквально торжествовал, касаясь моей руки нежным поцелуем.

Так стоит ли вспоминать о том, что он сделал мне предложение на вечеринке, когда сильно надрался? Причем я была третьей женщиной, которая этого удостоилась. Нет смысла упоминать и о том, что я согласилась от отчаяния – после того как Хэмиш разорвал наши отношения по телефону. И тем более о том, что и Питер, и я цеплялись за брак, словно за спасательный круг.

Этот союз призван изменить наши жизни к лучшему. Я и представить себе не могла более жизнерадостного спутника. О нашем великом счастье станут писать поэты – да я и сама напишу об этом.

Медленно двигаясь по проходу к алтарю, я искренне зарделась, а на губах заиграла трепетная улыбка. Питер ухмыльнулся, вздернув подбородок – всегда такой уверенный в себе, – и поманил меня легким движением пальцев.

Почему нас не познакомили раньше? Неужели никому не пришло в голову, какую радость мы способны доставить друг другу?

Иначе просто и быть не может.

Январь 1934 года

Дорогой Ивлин!

Я возненавидела Рим и планирую написать об этом для «Леди», если ты меня не остановишь. Вероятно, героиня моей следующей книги будет призывать к бойкоту этого великого города с его грубыми булыжниками и обилием чеснока и помидоров.

Я все отдала бы за одно из простых блюд Ма и за прогулку по Котсуолдским холмам в своих сапогах.

С любовью,Нэнси

P. S. Не говори Питеру, как сильно я ненавижу Рим: он совершенно очарован этим городом.

– Позволь мне понести тебя.

Питер выбрался из такси, остановившегося перед нашим новым домом в лондонском пригороде – на Стрэнд-он-зе-Грин, сразу за мостом Кью. Порыв резкого зимнего ветра забрался под меховой воротник моего черного шерстяного пальто.

Питер нагнулся, протягивая мне руку. Я достала кошелек, чтобы заплатить таксисту. Питер снова «забыл» о том, что отвечает за подобные вещи.

– Я могу идти сама, – настаивала я, оттолкнув его руку и расплачиваясь с водителем.

Наш медовый месяц официально закончился. Правда, по моему мнению, он закончился, даже не начавшись. Почти все свадебное путешествие мы пререкались, и мои нервы были на пределе.

– Миссис Родд, – возразил он, – разве не так поступают герои в книгах? Красивый жених переносит невесту через порог.

Вздохнув, я приняла его протянутую руку. Да, Питер умеет сглаживать шероховатости. Может быть, наши разногласия в Риме мне просто померещились?

В общем-то я даже порадовалась тому, что не придется идти. Моя лодыжка все еще болела после того, как каблук застрял между булыжниками итальянской мостовой. Я притворялась, будто все в порядке, когда Питер таскал меня от одной базилики к другой, всю дорогу читая лекции. К тому же я чувствовала себя ослабленной из-за расстройства пищеварения, от которого страдала на протяжении всей поездки.

И тем не менее я – счастливая невеста.

Когда Питер взял меня на руки, я вскрикнула и схватилась за свою шляпку-клош.

– О, постой-ка минутку. Это же наш собственный дом!

Я обхватила мужа за плечи и слегка прижалась к нему.

– Не такой шикарный, как мог бы дать тебе кто-то другой.

Питер не раз подчеркивал во время нашего медового месяца (когда я жаловалась на свои жмущие туфли), что он не Хью Смайли. Тот положил к моим ногам свой шикарный дом и кучу денег, но я трижды ему отказала. Итак, мне снова пришлось утешать Питера, страдающего от приступов ревности.

До чего же это утомительно – быть женой!

– Жизнь с тобой – это все, чего я желаю, – я поцеловала его гладкую щеку, затем обратила взор к небу. Здесь было не так много звезд, как в Риме, и в воздухе пахло снегом.

Я глубоко вздохнула, рассматривая наш уютный коттедж. С завтрашнего дня начнется моя жизнь хозяйки дома.

Роуз-коттедж, наш маленький домик, находился на Стрэнд-он-зе-Грин, в Чизвике. Довольно скромных размеров, из тепло-розового кирпича, с большими окнами, перед которыми разворачивалась великолепная панорама Темзы, коттедж не отличался ни величиной, ни элегантностью, но он принадлежал нам, и это было чудесно!

Мой собственный дом! Ни сестер, ни брата, путающихся под ногами. Никаких Ма и Па, которые вечно учат меня жизни. Я хозяйка этого дома, и мне все равно – будь он даже размером со шляпную картонку.

Открывающийся с порога прелестный вид напоминал мне о деревне с ее розовым садом, окруженным стеной, и нежным плеском воды. Трудно поверить, что на каком-то витке истории этот дом являлся пристанищем контрабандистов и укрывал их от закона. Такие контрасты казались мне весьма забавными.

Всего восемь миль от центра Лондона, с его суетой и вонью. Мы сможем поехать в город, если захотим, – а сможем остаться в этой мирной тишине, спрятанные от глаз вездесущих писак, которые строчили о нас в газетах. Эксцентричность нашей компании почему-то всех очень волновала!

Мы были бы здесь совершенно одни, если бы не несколько соседей: их дома выстроились вдоль берега немного ближе, чем хотелось бы, однако скрывались за стеной сада. Сейчас, на закате, Роуз-коттедж казался даже более уединенным, чем наш загородный дом в Котсуолдсе. Я практически могла притвориться, будто вернулась в Бэтсфорд-Парк – любимый дом моего детства. Жаль, что Па продал его, как и другие наши резиденции, в силу экономической необходимости.

Питер лихо перенес меня через порог, и я задохнулась от счастливого смеха. В те дни, когда муж изводил меня скучными рассказами о римской военной стратегии и прочих подобных вещах, я забыла о его склонности к романтическим жестам.

Холл нашего коттеджа выходил в столовую и кухню. Стол из красного дерева и такие же стулья, обитые золотистым шелком (свадебный подарок Дианы), занимали видное место в столовой. Фарфоровый чайный сервиз с золотыми ободками – еще один свадебный подарок – стоял на столе; в центре лежали аккуратно свернутые льняные салфетки с вышитой монограммой нашей молодой семьи. Аромат тушеного мяса с луком напомнил мне, как давно я не ела.

Из задней части дома послышались шаги, и я вдруг сообразила, что мы здесь не одни.

Я поспешно сделала Питеру знак спустить меня на пол и оправила кремовую юбку из джерси. Хотя у нас скромный доход и мы бедны по меркам наших друзей и семьи, все же мы не будем ни в чем нуждаться благодаря предстоящей службе Питера в банке, моим писательским гонорарам и содержанию от наших родителей. Мы даже смогли позволить себе прислугу. Взяв пример с мамы, я наняла опытную экономку – Глэдис Брюс, крепкую женщину с доброй улыбкой и карими глазами, от которых ничего не ускользало. Наполовину уроженка Ямайки, наполовину британка, она с радостью приняла мое предложение. После смерти отца Глэдис отослала свою мать обратно на остров, а сама предпочла остаться в Лондоне. Ее рекомендовали как безупречную служанку, умеющую держать язык за зубами.

Глэдис приветствовала нас двумя бокалами шампанского и многозначительной улыбкой.

– Добро пожаловать домой, мистер и миссис Родд. Обед почти готов. Не хотите ли передохнуть в гостиной? Я разожгла там огонь в камине.

– Это звучит восхитительно. Спасибо вам, Глэдис.

Ничего не может быть лучше пузырьков шампанского, от которых щиплет язык.

– Это ты восхитительна.

Питер, само очарование, повел меня в гостиную.

Я плюхнулась на диван, мечтая скинуть туфли и поджать ноги. Однако заставила себя выпрямиться и принялась размышлять, какой цвет краски подошел бы для этих стен.

В трехсотлетнем камине потрескивало пламя, уютный запах древесного дымка смешивался с ароматом домашней еды. О, как приятно здесь будет читать! На меня внезапно нахлынула ностальгия по амбару в поместье Астхолл, переоборудованному в библиотеку…

Питер поставил свой бокал на каминную полку и повернулся ко мне. Выражение его лица сменилось на серьезное. Проведя с ним несколько недель в Риме, я поняла, почему мой отец как-то сказал: «Когда Питер разговаривает, он похож на хорька, которому зашили рот». Я прикусила губу, чтобы не рассмеяться. Бедный Питер! Он пребывал в блаженном неведении – и слава богу.

Я улыбнулась ему над бокалом с шампанским, как и следует счастливой жене, которая в очередной раз упрятала поглубже назойливую ярость, так и норовящую вырваться на свободу.

– Что такое, дорогой?

– Завтра я начну работать в банке.

Он провел пальцами по лацкану, словно репетируя, как будет оправлять свой пиджак завтра утром.

– Ты справишься блестяще.

На самом деле я не имела об этом ни малейшего представления. И если бы поинтересовалась прежними местами его работы, то склонилась бы к мысли, что все как раз наоборот. По каким-то неведомым мне причинам Питер никогда не удерживался на службе. Но он заверил Па, что женитьба меняет дело.

Конечно, его семья приводила аналогичные аргументы и даже зашла так далеко, что собралась сильно урезать его содержание.

– Надеюсь. – Он допил шампанское и направился к викторианскому погребцу, принадлежавшему моему деду, чтобы налить себе приличную дозу бренди. – Ты хочешь?

– Нет, спасибо, дорогой. – Я подняла свой наполовину опустевший бокал с шампанским.

– Ну, как угодно. – Обернувшись ко мне, Питер сделал большой глоток бренди. – Я хотел бы пригласить своего босса с женой на ужин в знак благодарности за то, что он взял меня на работу.

– Я продумаю меню.

И я сразу же начала мысленно составлять список самых популярных блюд, которые Ма обычно подавала гостям. Латук и гороховый суп; может быть, копченая пикша à la crème [18], или суп из сельдерея, затем boeuf braisé [19]. А вместо пудинга – мороженое. Французское вино и…

– Нет, нет, – задумчиво возразил Питер. – Полагаю, «Ритц» – идея получше.

О, как несправедливо!

Ужин на четверых там обойдется в недельное жалованье, а может, и дороже, если Питер закажет бутылку их лучшего вина – что он непременно сделает. Я надеялась, что его транжирство в Риме объяснялось радостным возбуждением новобрачного. Однако это явно было не так.

– Дорогой! – поставив бокал на журнальный столик, я скрестила руки на коленях, стараясь говорить сдержанно. Не впервые с того дня, как мы обменялись клятвами. – Согласись, что прекрасный ужин дома – мероприятие более интимное и приятное. И возможно, твой босс углядит в приглашении сюда надлежащую скромность со стороны своего служащего.

Питер насмешливо сузил глаза, словно я стащила с его тарелки последний кусок пудинга.

– Я собираюсь сделать себе имя в этом банке, Нэнси. Скромность – это последнее, что нужно демонстрировать, если я хочу показать свои способности.

Пускать пыль в глаза, идя на расходы, которые не можешь себе позволить, тоже плохой способ заявить о своих блестящих способностях. Однако я предпочла промолчать.

Правда, это не имело никакого значения, поскольку на следующее утро, в свой первый день, Питер опоздал на работу.

Я надеялась, что это не показатель того, как будет строиться его карьера и наше финансовое положение. Однако уже имела на этот счет некоторые сомнения.

Глава 4

Люси

Трехчасовая поездка в Дербишир вместе с Оливером была приятной, особенно когда улицы Лондона сменились сельскими пейзажами. Люси любовалась пестрыми холмами и коттеджами, рассеянными по долинам. Они проезжали по извилистым проселочным дорогам мимо руин, древних лесов и больших поместий. Разговор шел в основном о любимых книгах. Люси призналась в глубокой привязанности к «Франкенштейну» и «Гордости и предубеждению» (помимо уже упомянутой «В поисках любви»). Приподняв бровь, Оливер заметил, что эти две книги очень разные. Люси возразила: вовсе нет, ведь обе оказывают глубокое эмоциональное воздействие на читателей.

– А как насчет вас, Оливер?

– Я фанат Оруэлла. Особенно люблю «1984». Он писал эту книгу на отдаленном острове в Шотландии, будучи болен туберкулезом. А еще, судя по всему, Оруэлл обладал даром провидения.

Автомобиль подъехал к позолоченным кованым воротам, по обе стороны от которых приютились две сторожки. Люси вообразила, как их когда-то охраняли стражники в доспехах. Когда машина остановилась, вышел охранник, взглянул на Оливера, нажал на кнопку, и ворота открылись.

Оливер опустил стекло со своей стороны и, когда они въехали внутрь, помахал привратнику в знак благодарности.

Люси испустила восторженный вздох при виде Чатсуорт-хауса. Хотя на овец, щипавших траву в двух шагах от великолепного здания, оно не производило никакого впечатления.

– Ну вот мы и на месте, – будничным тоном произнес Оливер, словно они добрались до ближайшего «Теско» [20].

Подумать только, люди все еще живут в таких домах! Каменное трехэтажное строение с широкими пилястрами украшала изящная резьба. Вытянутые решетчатые окна, окаймленные узором из золотых листьев, располагались по всему фасаду, их стекла в позолоченных переплетах сверкали на солнце – и демонстрировали значительное богатство владельцев в те времена, когда окна облагались налогом. По периметру крыши тянулась балюстрада с каменными вазами и скульптурами.

Они припарковались. Люси ожидала увидеть хотя бы несколько машин, поскольку экскурсии по дому проводятся почти каждый день, однако они были на парковке одни.

Словно прочитав ее мысли, Оливер пояснил:

– Сегодня дом закрыт для публики, но я получил для нас особое разрешение. Подумал, что вам будет приятнее посетить его без толпы галдящих туристов.

Какой он внимательный!

– Великолепно! – с благодарностью выговорила Люси.

Когда они вылезали из фольксвагена, из здания вышел мужчина в черной ливрее.

– Мистер Пратт, – он слегка кивнул Оливеру.

– Босуэлл! Рад вас видеть, – ответил Оливер так, как отвечают явно знакомому человеку.

– И мисс Сен-Клер, я полагаю, – Босуэлл придержал для них дверь. – Добро пожаловать в Чатсуорт-хаус.

– Благодарю вас, – Люси растерялась: следует ли пожать ему руку?

Босуэлл разрешил ее сомнения, отступив в сторону и жестом приглашая в дом.

– Мистер Пратт будет вашим гидом, мисс, – сказал он. – Но если вам понадобится моя помощь, только позвоните в колокольчик. И конечно, галерея библиотеки для вас открыта.

Оливер наклонился к Люси, словно желая сообщить ей какой-то секрет.

– Мы пойдем туда, куда публику не допускают. – Ей показалось, что он сейчас подмигнет. – И вы сможете подняться по потайной лестнице.

Люси одарила его ослепительной улыбкой: любой библиофил мечтает о подобном приключении. И конечно, они с мамой даже не предполагали, что она когда-нибудь увидит материалы, связанные с Митфордами, и настолько приблизится к разгадке личности Айрис.

Она преследовала в Чатсуорте собственные цели, но экскурсия по дому пойдет на пользу и ее клиентке. В записную книжку, лежавшую в сумке, Люси собиралась заносить все книги, которые могли бы пополнить личную библиотеку Мастерс.

– Великолепно, не правда ли? – Оливер раскинул руки.

Они стояли в главном холле, в центре которого находились лестница, покрытая красным бархатом, толстые мраморные колонны и римские скульптуры.

Над гранитным камином, расположенным справа от лестницы, висела картина в позолоченной раме, изображающая какую-то богиню в окружении нимф. Камин на левой стене венчала жанровая рыночная сценка, написанная несколько столетий назад. Потолок с превосходной росписью тоже представлял собой впечатляющее произведение искусства. Единственной неуместной здесь вещью был столик для продажи билетов и пластиковые стойки, заполненные брошюрами, – яркое напоминание о том, что Чатсуорт еще и музей.

– Начнем с библиотеки? – Собственно, это был не вопрос, и усмешка Оливера служила тому подтверждением.

– Да! – воскликнула Люси. – И даже если мы ничего больше не увидим, я не огорчусь. Боюсь, что мне и так не хватит времени на то, чтобы рассмотреть каждую книгу.

Оливер жестом пригласил ее следовать за ним.

– Учитывая, что в этом доме хранится более тридцати пяти тысяч томов, боюсь, вы правы. Но среди них есть несколько, которые вы непременно должны увидеть. Например, молитвенник Генриха VII или «Переход через перевал Сен-Готард» герцогини Джорджианы.

Люси рассматривала все, мимо чего они проходили, – так, что чуть не наступила Оливеру на пятки, когда тот остановился.

– Расписной зал, – объявил он.

Зал был невероятного размера, с мраморным полом, а выше… Стены и потолок украшали изумительные огромные картины с сюжетами из жизни Юлия Цезаря. Бюсты древних римлян покоились на пьедесталах, а наверху, в четырех углах, пристроились полукруглые золотые балкончики. Люси представила, как в минувшие времена герцоги Девонширские смотрели оттуда вниз – на своих гостей, приглашенных на маскарад.

Следуя за Оливером, девушка поднялась по большой лестнице, обрамленной резной золоченой балюстрадой, через огромную каменную арку, декорированную растительными орнаментами, прошла в грот и замерла. Перед ней была скульптура, которую она хорошо помнила по фильму «Гордость и предубеждение» с Кирой Найтли в главной роли. Увидев ее воочию, Люси задохнулась от восхищения.

Весталка под вуалью, сидящая на коленях с чашей огня в руках. Безмятежная и спокойная. Особенно поразили Люси складки вуали, закрывающие лицо, – будто сделанные из тюля, а не из мрамора. Она с трудом подавила желание провести пальцами по гладкому белому камню.

– Удивительно, не правда ли? На самом деле эта скульптура сделана из четырех отдельных фрагментов, хотя выглядит цельной, – сказал Оливер.

– Невероятно.

– Покойная герцогиня шутила, что поставила здесь эту девственницу в качестве напоминания о том, что важно иметь доброе и чистое сердце, ибо страдала от безжалостных насмешек старших сестер. Нэнси Митфорд была самой большой насмешницей из них.

Они шли дальше, и Оливер указывал на различные произведения искусства.

– Сколько блестящих умов видели эти стены, – задумчиво произнесла Люси.

– Тысячи, – ответил Оливер. – Вообще-то если мы пойдем в ту сторону, то попадем в апартаменты, где держали в плену Марию, королеву Шотландии. Правда, с тех пор эти комнаты реставрировали.

В галерее, наполненной бесценными предметами искусства, Люси остановилась перед прекрасным портретом женщины в белом платье, которая, подобно ангелу, словно спускалась с небес.

– Это герцогиня Джорджиана, – Оливер встал рядом, скрестив руки на груди.

– Она была красива.

– И замешана в громком скандале, – Оливер издал смешок. – Согласно слухам, они с мужем жили вместе с ее лучшей подругой, которая была их общей любовницей. Когда герцогиня умерла, овдовевший герцог женился на той женщине.

Наконец они добрались до библиотеки, занимающей два этажа. На одной стене изумительные окна от потолка до пола чередовались с книжными стеллажами; другие стены, включая галерею, книги закрывали целиком. Роскошные диваны и кресла стояли тут и там возле маленьких столиков, на которых были выставлены статуэтки, лежали издания и рукописи. Находился здесь и большой рояль с раскрытыми на нем нотами – будто кто-то только что на нем играл. Но главную партию в помещении исполняли книги, и вся обстановка, включая приглушенный свет, стремилась защитить священное содержимое полок. Зал освещался великолепными старинными люстрами, напоминавшими о ранних днях электричества, а также лампами, размещенными на столах. В воздухе чувствовался запах кожи и бумаги.