Бай Лонг. Путь дурака

Запястье некстати зачесалось – вибрировал от входящего вызова имплант. Кай буркнул что-то неразборчивое и хлопнул по нему ладонью.

– Кто? – проговорил насколько внятно, насколько позволял пончик.

– Кай, – голос принадлежал Берте, и от того, как, почти испуганно, она произнесла его имя, Кай на мгновение растерялся. – Если ты не занят, забери меня. Я рядом с домом Вульфа.

Кай завертелся на месте, выискивая глазами шлепанцы. Они почему-то валялись в разных углах комнаты.

– Хорошо. – Он натянул первую попавшуюся рубашку и сунул пончик в карман.– Три минуты, хорошо? Я уже вылетаю.

И сбросил звонок. Рядом с Вульфом; не в Инквизиции и не в полицейском участке – уже хорошо. У Берты даже для ведьмы наблюдается слишком сильная способность создавать проблемы. Подхватив сланцы с пола, он вскочил на подоконник и бросился из окна вниз головой.

Берта

Несколько часов назад

Вульф был зол и пытался это скрыть.

Лежа на диванчике в задней комнате полицейского отделения под тяжелым, пахнущим отчего-то собачьей шерстью пледом, Берта прислушивалась к доносившимся из кабинета голосам. Желтая полоса света, пробивавшаяся из-за неплотно закрытой двери, слепила привыкшие к темноте глаза; она бессознательно отвернулась к ней спиной, надеясь еще поспать, но голоса вдруг стали громче и ближе, дверь распахнулась – и звуки ворвались в комнату.

– Это ваша обязанность, как поручителя, объяснить… – упрямо повторял Анисимов.

– Ой, перестаньте уже рассказывать мне о моих обязанностях. – В голосе брата прорезалась издевка. – Или вам напомнить, что вы обязаны сообщать мне о ее задержании сразу же, а не спустя чертовы пять часов?!

– У меня есть дела поважнее, нежели нянчиться с всемогущими ведьмами, которым такие, как вы, не объяснили в свое время, что можно и что нельзя!

– Вы, как специалист, должны понимать, что никто не в силах отучить ведьму следовать ее инстинктивным влечениям! Особенно в таком возрасте… Берта! Не притворяйся, ты не спишь.

Берта обиженно заворчала. Поерзала, жалея, что ее сил не хватит выгнать их обоих к чертовой матери еще буквально на пару минуток. Одеяло свалилось на пол, она поежилась от холода – и села, закрываясь от яркого света. Вульф не обратил внимания на ее вялое приветствие; подхватил под локоть и потащил к двери, отодвинув красного от возмущения Анисимова с дороги.

– И это не только мое мнение! Инспектор желает встретиться с ней – лично! – крикнул Анисимов, торопясь следом.

– Николай Федорович все про нее прекрасно знает, – проворчал Вульф.

– Николай Федорович переведен в Мэджиполис. А новый Инспектор не из тех людей, кто станет закрывать глаза на подобное.

Вульф глухо рыкнул и ускорил шаг; Берта поспешила за ним почти бегом. Новый Инспектор – это плохо. Николай был отличным Инспектором, в том смысле, что знал, где стоит немного поднажать, а где и сделать вид, что он ничего не знает. Вульфу тоже будет тяжело, подумала Берта. Он лечит нечисть, и часто оказывается перед тяжелыми выборами. Николай не мешал ему делать свое дело, а новый может начать навязывать свои порядки… раздражение забурлило в груди. Почему именно сейчас?

– Можно я сделаю так, чтобы у него вместо слов изо рта лягушки выпрыгивали? – попросила она мстительно, совершенно несправедливо, но искренне сердясь на Анисимова за происходящее.

Вульф не ответил – однако его рука, сжимавшая ее предплечье, дрогнула и немного ослабила хватку.

– А тогда вы оба знаете, что… – Анисимов не договорил. Он словно задохнулся, замычал, раздался неприятный хлюпающий звук, еще один – Берта едва успела выскочить за дверь, и ее разобрал безудержный, истерический смех.

Эхо похожего на колодец двора подхватило ее смех, потащило, играя – и, вырвавшись из хватки Вульфа, Берта, наклонив голову, с интересом прислушивалась к собственному голосу, продолжающему смеяться где-то в вышине.

Вишневый москвич Вульфа стоял сразу за воротами. Берта с удовольствием забралась на переднее сидение. Вульф сел и сорвался с места, не успела еще за Бертой закрыться дверца. Машину подкинуло на лежачем полицейском, и Берта, выпрямляясь, больно стукнулась затылком о низкую крышу. От удара из-за пазухи выкатилась Сиф – и, бесшумно мяукая, закопошилась на коленях ведьмы.

Шуршали колеса. Сыто урчал двигатель, расщепляя топливо на частицы чистой энергии. Берта ерзала на сидении, гладя Сиф, и то и дело косилась на брата. Тот сидел, нависнув над рулем, и неестественно выдвинутая вперед нижняя челюсть не обещала ничего хорошего.

Берта пожала плечами. Повернула рычажок музыкального проигрывателя.

Светлеющее небо, туманная дымка, сонные дома, пахнет чем-то таким летним, растительным, и Николай Расторгуев поет о весне. Берта зажмурилась, наслаждаясь этим чувством. Ночная эйфория, всесилие и ярость отпустили ее – она снова могла дышать, видеть и чувствовать как нормальный человек. Как обычная девчонка, которая провела ночь не дома, из-за чего весь мир кажется каким-то странно объемным, другим, значимым…

Щелчок – проигрыватель запнулся и обиженно замолчал; Берту снова выкинуло в реальность – больно и обидно.

– Вульф! – обиженно пробормотала она.

Тот не ответил. Сиф наконец улеглась на руках и принялась вылизывать Берте руки прохладным, шершавым, похожим на студень языком. Берта пар секунд прожигала Вульфа непонимающим взглядом, а затем, подтянув на сиденье ноги, отвернулась к окну. Смахнула противную, без разрешения выступившую слезу и сжала кулаки, вдавливая ногти в кожу ладоней. Ну ладно. Значит, обиделся. Ну и пусть.

Вульф жил в старом, еще дореволюционном доме в центре. Лифта не было – и Берта плелась за ним следом по лестнице, опустив глаза в пол и считая ступеньки.

– Ты не можешь так просто промолчать, – глухо проговорила она. Вульф не ответил, но его прямая, напряженная спина ясно говорила: еще как могу и буду.

– Ну прости, – продолжала Берта. – Не сдержалась. Всего лишь хотела сходить за чипсами – у тебя дома как всегда ничего вредного, а мне вот захотелось какой-нибудь химии – прямо не могу… и… и все. Оно само, ты же знаешь. Я просто не замечаю. Была я, все сознавала и понимала, контролировала – и вот уже я это все еще я, но уже напрочь не понимаю, зачем мне какой-то там контроль, зачем мучиться, если можно делать то, что хочешь…

Берта уже, казалось, говорила сама с собой.

– Они хотят вынудить меня вступить в ковен. Считают, так будет безопаснее. Что ковен сделает меня меньшей проблемой. Да-да, я действительно создаю много проблем в последнее время. Но вступление в ковен добровольно. Заставлять вступить в него – это все равно что выдавать насильно замуж или продавать в рабство. Должны быть другие способы, они должны меня учить, они должны… Да и проблемы. Фонари полопались? Дорога испорчена? Работа на десять минут, все покрывается страховкой…

Количество ступеней перевалило за сотню. «Для четырехэтажного дома многовато», подумала Берта, но новая мысль отвлекла ее.

– Почему на то, что делают ковены, закрывают глаза, а на промахи одиночных ведьм – нет? Шабаши стоят службам контроля огромных денег, постоянные проверки водопроводов на наличие порчи или там ядов требуют огромных усилий, у нас разрешены привороты и торговля зельями – все легально, а вот мои выходки стоят им поперек горла, хотя общественная опасность гораздо ниже…

– Берта, – резко сказал Вульф, остановившись так, что она едва на него не налетела. «Сто двадцать девять», автоматически посчитала она ступеньку. И вдруг поняла.

– Мы уже который раз проходим мимо этой двери, – терпеливо говорил Вульф. – Если честно, она мне уже немного надоела.

– Прости, – пискнула Берта, размыкая пространственное кольцо. Кончики пальцев слегка закололо. Вульф кивнул – и зашагал дальше, звеня ключами.

– Мы так и не поговорим? – запоздало спросила она, когда Вульф, швырнув ключи на комод, прошлепал в кухню.

– Нет, – равнодушно бросил тот.

Берта на миг замерла, растерянно глядя ему вслед. Затем пожала плечами и, не разуваясь, шмыгнула в комнату, которую занимала, гостя у брата, и через пару минут вышла переодетая, с закинутым за спину рюкзаком, в котором копошилась Сиф.

– Куда собралась? – внезапно поинтересовался с порога кухни Вульф, вытирая руки полотенцем.

– Домой. Вернусь на день раньше, – равнодушно пожала плечами Берта, отводя взгляд и надеясь, что он не успел прочитать в них ее обиду.

Бровь Вульфа удивленно поднялась вверх.

– В такую рань?

– Прогуляюсь, – буркнула Берта и выскользнула за дверь.

Утро было чудесным. Легкий ветерок слегка холодил, на клумбе густо зеленели лилейники – такие приятные весной и такие неопрятные после растения. Выбрались из подвала кошки, и уже бродили вдоль стены, поджидая бабулю, всегда кормившую их по утрам. Берта остановилась посреди тротуара, задрав голову и покачиваясь на пятках. Понемногу выцветающее небо, словно широкая лестница, пересекали перистые облака, вытянувшиеся в единую ровную линию. Такое бескрайнее, такое просторное, такое пустое. Ей некуда было идти.

Вульф прав – заявиться так рано домой слишком странно, родители будут волноваться и пристанут с расспросами сначала к ней, потом к Вульфу.

Сиф завозилась в рюкзаке. Берта рассеянно смотрела, как из подъезда вышла женщина с овчаркой. Да уж, собакам понятие «рано» вряд ли знакомо. Овчар, высоко задрав лохматую голову, потащил хозяйку вокруг двора. Стоящая столбом Берта явно вызвала некие подозрения у его хозяйки, и она еще пару раз оглянулась, прежде чем скрыться за поворотом. Берта пожала плечами.

Почему-то вдруг навалилась усталость. Казалось бы – она проспала несколько часов в участке, да и до того провела весь день дома, лежа на диване.

– Вот зачем я ведьма? – спросила она, обращаясь к цветущему на клумбе багульнику.

Идти было некуда.

Казалось бы – перед ней целый день, по прогнозу – солнечный, по-весеннему теплый, да к тому же без единого обязательства, в кармане несколько смятых купюр. Иди куда хочешь, делай, что хочешь… но она вдруг почувствовала себя страшно одинокой и покинутой. Берта обняла себя за плечи. Собственная сила нависла над ней, тяжелая и пугающая. Прошлой ночью она опять сорвалась.

Ее пугало не это – срывы случались регулярно. Хуже было то, что ей нравилось состояние эйфории и всемогущества, нападавшие на нее в это время. Хуже то, что она полостью теряла половину чувств, половину своей сути – разумную половину.

Она хотела поговорить об этом с кем-нибудь. Ей стало бы легче, если бы кто-нибудь понял ее страх.

Но Вульф отвернулся, отказал ей в этом. К горлу подкатил ком. Она любила Вульфа, любила как брата и как друга, но Вульф жил в своей системе координат – а она в своей. И с возрастом это становилось все ясней и ясней. С раннего детства он был тем, кто вытягивал ее практически из любой передряги, к кому она шла за советом, поддержкой. Видимо, и у таких терпеливых людей, как Вульф, есть свои пределы.

И кроме него ей мог помочь только один человек, поэтому она скинула с плеча рюкзак и принялась шарить по карманам в поисках телефона. Противница любых имплантов, она пользовалась только обычными аппаратами. На треснутом экране – его фотография: белозубая улыбка, сощуренные глаза, жаркий свет солнца. Он наверняка еще спит. Номер на быстром доступе. Гудок – отчего-то невнятный голос на том конце.

– Кто?

– Кай?…

Близнецы

– …Наше общество несомненно претерпевает изменения. Скоро будет три года, как родился последний в мире маг. Вырождение, экологическая катастрофа, проклятие, последствия ковид-19 – чем только мы не объясняли это ужасное событие тогда. Тысячи молодых пар отказываются от счастья иметь ребенка – потому что понимают: он не будет таким, как они. Связь с ребенком не-магом будет утеряна. Сейчас мы уже привыкли к этой мысли. Нам приходится меняться. Но нам приходилось меняться всегда – начиная с древнейших времен, когда в мир явились первые маги, продолжая средневековьем с его всплеском ведьмовства, и кончая нашими днями – нам всем нужно быть готовыми к переменам. Нам нужно сохранить то, что мы имеем – а сейчас мы особенно уязвимы. В связи с этим, мы считаем, что Совету стоит пересмотреть законодательную базу в отношении нечисти, но новые законы должны носить жесткий, решительный характер. Программа поправок, предлагаемая левыми партиями, предполагает ряд послаблений для нечисти и тем самым противоречит постановлениям о безопасности магического сообщества и ставит под угрозу сам факт нашего существования….

– Мальчишки! Выключите вы уже это!

Раздалось громкое шипение: крышка огромного котла приподнялась и выпустила густую пену, в мгновение ока залившую всю плиту. От котла повалил черный дым, запахло паленым – вбежавшая в кухню девушка вскрикнула и бросилась к плите, телевизор щелкнул и выключился.

– Марго! Интересно же! – возмущенно выкрикнул, выглядывая через спинку кресла, веснушчатый мальчишка с ярко-зеленой шевелюрой, и тут же закашлялся от дыма. – Что у тебя опять подгорело? Пахнет, как грязевая ванна тролля!

Марго, не слушая его, сорвала с себя передник и, размахивая им, согнала весь дым в один клубок – и, распахнув окно, вытолкнула его на улицу. Пена, словно смутившись покрасневшего лица девушки, скукожилась и поползла обратно под крышку. Ничего более не напоминало о произошедшем кроме напряженного, раздраженного выражения лица Марго. Она обернулась к мальчишке и ткнула в его сторону пальцем.

– Феликс, в подвале была еще банка с маринованными мухоморами. Давай-давай, живо!

Феликс закатил глаза и, пробормотав что-то невразумительное, вылез из кресла и поплелся прочь из комнаты. Послышался смешок, и в соседнем кресле обнаружился второй мальчишка, похожий на первого как две капли воды – только цвет волос нормальный, черный. Опасно крутанув кресло, он уселся лицом к плите и, подперев голову кулаком, сообщил.

– А по телику говорят, что вырождение магов начали эльфы, чтобы отомстить. Что еще до Карательных походов они создали заклятие, которое, активировавшись ровно через пятьдесят лет, должно было положить конец нашему подвиду. Или что эльфы до сих пор среди нас, и опять же, пытаются таким образом ослабить нас, и после, когда наша численность сровняется, отомстить….

Он многозначительно замолчал, но Марго не ответила. Мальчишка нахмурился и с подозрением посмотрел на нее.

– Марго? – осторожно спросил он. – Что-то случилось?

Девушка рывком распахнула дверцы шкафа. Грохнула на стол пачку муки, высыпала ее в миску – и тесто заходило в ней ходуном, выплескиваясь за края на прежде чистый кухонный стол. В кухне на какое-то время повисла тишина; кружились в золотистом воздухе крупицы муки, булькало в котле.

– Ваша мать ищет вас, – наконец резко ответила Марго, и, сдернув с крючка полотенце, принялась остервенело тереть плиту.

– Мать? – У мальчишки отвисла челюсть. «Мать?» – прозвучал у него в голове ошарашенный голос брата. «С чего вдруг?» – Спустя столько лет? Откуда она… С чего это она вдруг?

– Понятия не имею, – движения Марго были резкими, дергаными, и тесто, завозившееся в своей миске быстрей, начало выплескиваться на стол неопрятными кляксами. Кляксы разевали беззубые рты и тихонько подвывали, просясь обратно в миску.

– Но… она ведь сама отдала нас, – парень понизил голос. – Она приняла такое решение. Поздно передумывать, как бы.

«Поздно», – возмущенно подтвердил Феликс.

– Да, как бы. – Марго швырнула тряпку в раковину. – Но если она захочет вас вернуть, они будут на ее стороне.

– Она не может, – парень растерянно запустил пятерню в волосы. Его отсутствующий взгляд следил за дергаными движениями Марго, кромсающей лук огромным ножом. – Ей же не позволят, верно?

– Она ваша мать. Вы у меня… не совсем официально, и… короче, я очень грязно все тогда сделала…. Не по правилам. В городе новый Инспектор, говорят, перекапывает архивы, допрашивает… Энди, если все это всплывет….

– Да ну, Марго. Не всплывет. – Парень ободряюще улыбнулся, теребя зеленую прядку. – А если и всплывет – правда все равно на нашей стороне. Ничего страшного не случится.

– Скорее всего, – пробурчала Марго, но что-то в ее тоне насторожило Энди.

В дверях появился запыхавшийся Феликс с огромной пыльной склянкой в руках, в мутной глубине которой плавали ядовито-красные шапочки грибов. Марго рассеянно кивнула, забирая ее. Феликс сел на краешек стола и, переглянувшись с братом, вздохнул:

– И что она собирается делать?

– Ищет меня. Нас. Если этот Инспектор вправду таков, как все говорят – меня отправят в тюрьму, а вас отдадут ей.

– И тогда мы напомним, что мы – не вещи, и однажды принятое решение иногда не может быть изменено. – Твердо сказал Феликс. – Перестань волноваться, Марго. Может, нам даже стоит первыми связаться с ней?

Марго вздрогнула. Ее лицо окаменело и побледнело.

– Нет. – Отрезала она. – Не вздумай, Феликс. Не вздумай.

Повисла тишина. Марго стояла спиной к ним, прямая и напряженная. Братья переглядывались, ведя немую беседу. Наконец Энди окликнул ее.

– Маргош…

– Чего?

– Успокойся. Еще ничего не случилось. Кто знает – может, она резко передумает. Мне почему-то кажется, что ты преувеличиваешь. Чего такого ты могла натворить?

Марго резко вздохнула.

– Могла.

Феликс переглянулся с Энди; пару секунд занял их безмолвный разговор, и оба, поднявшись, подошли к Марго. Поднырнули под руки и прижались к ней, обнимая с обеих сторон.

– Мы не дадим себя отобрать у тебя, – прошептал Энджел.

– Да. – Подтвердил Феликс, пытаясь заглянуть Марго в лицо. – У нас только одна мама – и это ты. Все будет хорошо. В конце концов, у тебя есть мы – и Дом. Верно?

Дом, услышав свое имя, легонько тряхнул сковородками, висящими на стене, в знак согласия. В его глубине что-то глухо ухнуло, и по комнатам пробежал сквознячок.

Марго улыбнулась. Тень грусти и усталости все равно осталась на ее лице – но она улыбалась нежно и счастливо, как улыбалась всегда. Улыбка молодила ее и без того юное и красивое лицо.

– Спасибо, – тихо шепнула она, по очереди целуя в макушку обоих близнецов. – Мои защитники.

Она шмыгнула носом, торопливо, пока не видят близнецы, стирая выступившие на глазах слезинки, и преувеличенно весело спросила:

– Ну что, поможете мне приготовить к завтраку пирог с мухоморовым варением?

– Спрашиваешь еще, – воскликнул Энди, отстраняясь и заглядывая ей в лицо. – А потом мы в сад. Можно?

Берта

Она сидела на качелях, едва заметно раскачивая их, когда с неба бесшумно спустился, извиваясь кольцами, белоснежный китайский дракон. Солнце томилось за горизонтом, и его лучи мягко вызолотили перламутровую чешую и длинную белесую гриву, вьющуюся вдоль хребта. Он мягко коснулся лапами песка – и, плавно поднявшись на дыбы, обернулся Каем. Небрежным движением скинул со лба волосы, открывая раскосые глаза.

– Привет, – сказал он, и Берта улыбнулась. Подняла телефон, демонстрируя экран с остановленным секундомером.

– Минута пятнадцать секунд. Я даже не успела расстроиться.

Кай виновато улыбнулся, снова запустил руку в челку.

– Это плохо?

Берта не ответила. Соскочила с качелей и, уронив руки Каю на плечи, ткнулась лбом ему в грудь. Секунда – Кай, хмыкнув, обнял ее, прижался щекой к макушке, вдыхая Бертин запах – полынь, немного пыль и… собачья шерсть? Об их ноги потерлась Сиф.

Обнимая Берту, Кай не мог не чувствовать ее смятения и усталости. Да, предчувствие не обмануло его. Ночка опять выдалась нелегкой. Но об этом лучше спросить позже. Не сейчас. Сейчас стоит немного отвлечься. Он немного отстранился и, приподняв завесу ее волос, мягко спросил:

– Слетаешь со мной по делам? – Берта взглянула на него из-под ресниц и кивнула.

– Отлично. – Он наклонился, почесал Сиф за ухом, поднял ее и посадил Берте за пазуху. Хитро ухмыльнулся и, резко запрокинув голову, взмыл в воздух, перекувыркнувшись назад. От головы его побежало бледное сияние, вытянулось, покрываясь чешуей, тело, и, едва не задевая землю поджатыми лапами, Кай скользнул вперед. Берта едва успела схватить его за рога и перекинуть ногу через драконью шею, и Кай взмыл вверх, невесомой, гибкой, вьющейся змеей. Они взлетели так высоко, что Берте стало холодно, а солнце показало свой край за домами, венчающими вершину сопки. Перед ними расстилался город, рассыпавшийся в весенний зелени. Утренняя дымка стелилась над ним, и в чисто вымытых недавним дождем окнах на вершинах сопок уже золотились, красуясь, лучи. А прямо впереди, в отдалении, расстилалось море, сверкающее, золотистое, укрытое легким флером, уходящее в самый горизонт. Над морем, медленно и величественно, плыл, мигая огоньками на боках, Небесный Кит. Второй показался справа, совсем-совсем близко, так что Берта на миг испугалась. Кай взял вправо – и на миг мир оказался снизу, и Берта едва успела запахнуть кофту, чтобы не выронить Сиф. Кай подлетел к самому Киту – близко-близко, так что они оказались в сутолоке крошечного, почти неосязаемого Криля, и от его щебета заложило уши. Кай взлетел вверх, на воздушном потоке поднимаясь к спине Кита. На ветру трепались цветные тряпиц – остатки шатра, из тех, что древние маги любили строить на Китах для своих странствий. Ткань выцвела, в ней запутались облака и звездная пыль, а шесты покосились. Рядом стояло плетеное кресло, и Берта с грустью обернулась, глядя на него, когда Кай скользнул мимо.

Дыхание перехватило – дракон вошел в головокружительный вираж, подчинившись вихрю, созданному хвостом Кита.

Берта видела зажмуренные от удовольствия глаза Кая. Видела, как расплывается в улыбке зубастая пасть. Как трепещет на ветру его белоснежная грива, и как он ловит ушами звуки утра. Он был в своей стихии – и был счастлив. Она подумала о себе, и с удивлением обнаружила, что страх, обида и боль покинули ее, оставив в душе приятную пустоту. Это была свобода – счастье было вокруг нее, оно лилось внутрь, ибо внутри было свободно. Вокруг было утро, была весна и был Кай. Вокруг была жизнь, и она была прекрасна.

Берта раскинула руки и закричала.

Кай взял влево, и под ними оказался лес. Густые кудрявые кроны – словно мох под ногами гиганта. Кай пошел кругами на снижение, и Берта на миг расстроилась. Ей хотелось лететь дальше, лететь через океан, лететь на край земли. Но, раз уж Кайне полетел дальше, услышав ее счастливый клич, значит, на то была причина.

Но все же она тайком грустно вздохнула.

Полет на край света откладывается до лучших времен.

Город еще дремал – даже в центре машин было непривычно мало. Кай сделал круг над куполом театра; отсюда открывался вид на всю бухту, сверкающую золотом, полную ранних портовых звуков. Он осторожно опустился подле; Берте пришлось пригнуться, чтобы ветки не выкололи ей глаза. Берта соскользнула на землю, только передние лапы Кая коснулись асфальта. Он тут же обернулся человеком – и, торопливо сдернув с пояса сланцы, обулся.

– Погоди, – окликнул он Берту, торопливо шлепая по тротуару вниз, к припаркованной там машине Инквизиции, – спрошу нам проводника!

Берта не ответила. Она уже начала догадываться, куда именно Кай ее позвал – и любопытство заставило ее глаза загореться. Она часто проходила мимо этой двери, железной двери в бетонном портике, заросшем плющом, затерявшемся среди кустов на склоне напротив театра, и каждый раз думала, что скрывается за ней – обычная трансформаторная будка или же спуск в катакомбы.

И видимо – от возбуждения по коже побежали мурашки – видимо, катакомбы… Интересно, водится ли там сейчас вся та нечисть, о которой ходит столько толков? Мавки, летучие мыши, вампиры и призраки – этим никого не удивишь, но, может, им немного повезет, и она хоть мельком, хоть краем глаза увидит лихо?

Впрочем, подумала Берта уныло, глядя на поднимающегося к ней Кая и орка в форме Инквизиции рядом с ним – ростом под два метра, на поясе – кобура, и взгляд жесткий, цепкий – если у ырок, лиха и мороков есть хоть немного мозгов, они и носа не покажут, и будут правы. Своя шкура каждому дорога. Сколько существ погибло, прежде чем власти создали резервации и запретили убивать нечисть? Те же катакомбы были переданы гоблинам на том условии, что они обязуются очистить их от всего живого, что расплодилось в них – решение, не афишировавшееся широко, но тем не менее всем отлично известное. Инквизиция в то время ослабла и была рада спихнуть хоть часть проблем на чужие плечи, заплатить за спокойствие чужими жизнями – кто станет считать потери гоблинов в этой кровавой бойне? А гоблины… гоблины устали от враждебности магов, устали от междоусобиц, и катакомбы были для них чем-то вроде пещер, в которых жили их предки. Город помнил, как гоблины – несколько таборов – спустились в подземелья, и двери за ними закрылись. Вновь открылись они только спустя тридцать лет, когда Инквизиция вернула себе прежнюю силу. Тогда и выяснилось, что гоблинов как таковых практически не осталось. Охотно уничтожая нечисть, они не менее охотно пускали ее в свои дома, и новое поколение на семьдесят процентов состояло из полукровок. Вот этих-то, непохожих друг на друга, красивых и уродливых, рослых и карликов и назвали одним словом – орки. Толкиен тогда был популярен.