Веретено

Утром молодая мама терзалась раздумьями, глядя на Варюшу: «Ну ведь хоть что-то я должна к ней чувствовать?! Ну ведь не должен ребёнок жить без любви! Но почему внутри только усталость?!»

А вечером она снова наблюдала, как муж играет с дочкой. И её сердце переполнялось благодарностью:

– Спасибо, – прошептала Оля одними губами.

Но он услышал и удивился:

– За что?

– За то, что ты есть у нашей крошки…

*

На месте отца у Ольги внутри всегда была пустота. Тянущая, тоскливая. А когда она смотрела на мужа с ребёнком – завидовала. И ругала себя за это. Он – муж и не должен быть ей папой. Он чудесный отец для Вари. А она… Она чувствовала, что и нормальной матерью не может быть, и женой нормальной тоже не получается. На дне души скулил ребёнок, который не давал ей быть ни тем ни другим…

*

Звёзды стали пропадать с небосвода, когда Хельга увидела во сне женщину. Ту самую, которая истово мотала когда-то неразлучников. Теперь она лезла на высокий подоконник с младенцем на руках. Волосы висели сальными прядями, в глазах была пустота. Хельга не успела удивиться, что окно было на такой высоте, с которой только виднелись верхушки деревьев, внутреннее чутьё запульсировало непоправимой бедой, и она проснулась.

Вскочила и побежала к полке с травами. Схватила анис, полынь и лаванду. Быстро запалила сухоцветы и начала вращаться вокруг своей оси, создавая из дыма трав вокруг себя кокон. Когда от дыма заслезились глаза, Хельга зажмурилась, и картинка снова появилась перед внутренним взором. Девушка отрешённо смотрела вниз. Как высоко-то! Где такое бывает?!

И Хельга закричала:

– Стой! Сейчас же остановись!

Молодуха замерла. Хельга почувствовала, как их связь крепнет.

– Держи ребёнка! Медленно! Очень медленно спускайся назад.

И потеряла сознание, успев увидеть, как мать кладёт ребёнка на ложе.

Проснулась она после полудня. Голова гудела как никогда. Хельга умылась, надела сарафан и вышла из избы.

Солнышко грело, а трава приятно ласкала стопы. Травница прикрыла глаза и представила, как головная боль тёмно-серым дымком спускается по телу и просачивается сквозь стопы в землю. Она приподнялась на пятки и с силой стукнула ими вниз. И ещё раз. После третьего раза открыла глаза – боль ушла. На её место пришёл зверский аппетит.

Глава 10

Ингрид только-только исполнилось тринадцать. Она была старшей из семи детей Берта Крюгера, владельца постоялого двора «На окраине», который находился прямо на въезде во владения графа Корбу. Престарелый хозяин души не чаял в своей старшей дочери – она родилась от его третьей жены. Первые две умерли при родах.

На постоялом дворе бывали люди разные, в основном торговцы, которые останавливались здесь, когда приезжали на ежегодные ярмарки. В остальное время семья Крюгер кормилась благодаря таверне. Они варили самое вкусное пиво в округе, которое покупал и сам граф Корбу.

Ингрид с детства помогала отцу и матери вести хозяйство: стирала бельё, готовила закуски, подметала перед открытием зал таверны.

В последние два года, когда девочка начала превращаться в девушку, и притом красивую, отец запретил ей заходить в едальню при посетителях и собирать бельё комнатах для постояльцев – от греха подальше. Поэтому Ингрид теперь обитала в основном на кухне да стирала и развешивала постельное бельё на улице.

Дверь таверны с грохотом открылась, и на порог завалилась компания уже «навеселе».

– Эй, хозяин! – Вперёд вышел высокий, молодой, богато одетый господин.

– У тебя, говорят, самое вкусное пиво в нашей округе?!

Берт Крюгер сразу смекнул, что сегодня можно хорошо заработать.

– Пиво хорошее, герр. Что есть, то есть. – Хозяин выбежал из-за стойки и жестом пригласил вошедшего к самому большому столу в центре. – А вот брага… Такой вы точно нигде не пробовали!

– Брага, говоришь? Ну что, друзья, отведаем браги отменной? – Знатный господин махнул рукой, чтобы все рассаживались.

Поднялся одобрительный галдёж. Крюгер подошёл поближе:

– Что желаете откушать? Отварную баранину, зажаренную свинину, запечённых цыплят?

– Неси всё! Папенька отошёл к всевышнему, и теперь я хозяин замка Корбу!

– Да здравствует молодой граф! – завопила вся компания.

Берт сам в этот вечер обслуживал Романа Корбу. Он смекнул, что если расстараться как следует, то есть шанс не только продавать в замок пиво, но и пристроить на господскую кухню и Ингрид. Место тёплое, денежное, там, глядишь, и жениха достойного подобрать можно – возраст уже подходит. Сейчас, конечно, её нельзя подпускать к ним. Мало ли что пьяным и молодым парням, хоть и знатным, взбредёт в голову.

А вот напоить их он собирался как следует. Так, чтобы потом разнести по комнатам. И уже послал десятилетнего Варнаву за кузеном жены и его сыновьями. Сам всех не перетаскает, понятное дело. А утром, помимо счёта за трапезу, ещё можно будет прилично собрать за ночлег.

Пока молодой граф веселился с друзьями, хозяин таверны отправил Ингрид застелить свежим бельём постели для гостей.

Девушка была аккуратна и внимательна. Поняв, что сегодня у них остановились особые гости, Ингрид старательно стелила постели, пока не увидела, что одной простыни не хватает. Ничего не оставалось, как идти во двор снимать высохшее бельё с верёвок. На улице смеркалось. Надеясь, что её никто не заметит, Ингрид выскочила во двор.

*

Уже изрядно напробовавшись браги, Роман захотел в отхожее место. Он встал. К нему тут же подскочил его друг по пирушкам Ивон. Роман уронил ему на плечо руку, и они покачиваясь пошли на улицу.

Обойдя таверну, молодые люди забрели в кусты. Искать нужник дальше не стали. Пока лилась горячая струя, взгляд Романа блуждал из стороны в сторону. Он зацепился за какое-то движение, на котором граф попытался сфокусироваться. Роман наконец-то разглядел женскую фигурку с изящной талией. Чем дольше он смотрел, как девушка снимает бельё, тем острее чувствовал желание плоти, изрядно разогретой выпивкой.

– Ивон, – толкнул он приятеля, не отводя взгляда от девушки. – Постой тут и никого не пускай дальше.

– Да, мой граф, – понимающе хмыкнул Ивон.

*

Берт всю ночь старался как мог услужить молодым господам. Два помощника сбились с ног, принося всё больше выпивки и еды. Как только пустели стаканы, хозяин тут же наливал ещё. Смешивал пиво с брагой, чтобы быстрее сморило опьянение. Но молодые и сильные мужчины отключились только перед самым рассветом.

Пока кузен и его сыновья разносили тела по спальням, довольный Берт отправился в свою комнату подсчитать барыш. По дороге он заглянул в спальню к дочерям. Ингрид и Роза – свет отцовских очей – лежали на своих кроватях, накрытые одеялами. Берт тихонько прикрыл дверь, так и не заметив мокрого от слёз лица старшей дочери и её прикушенных в кровь губ…

Глава 11

Как только Ольга провалилась в сон, ей почудилось, что она ощущает запах крови, замешенный на ужасе. Женщина попыталась проморгаться и увидела заваленную набок телегу. Ей было не разглядеть, что за ней, но тянуло ощущением опасности и беды.

Показалась красная полоска на снегу. Затем – сваленное сено вперемешку с кровью. На нём стонала девушка. Старая тканая юбка тоже была покрыта пятнами крови, а там, где она задралась, были видны голые ноги в непонятной обуви.

Первой реакцией Ольги было кинуться к девушке, но тут она обнаружила, что у неё нет тела. Получалось, что она всё видит, но притронуться не может. Посмотрела туда, где обычно взгляд находил руки – ничего. Оля почувствовала себя видеокамерой, снимающей всё происходящее. И тут девушка не просто застонала – завыла. До Ольги дошло: рожает!

Оля заметалась взглядом из стороны в сторону: кого-то надо позвать. Но как?

– Эй, милая, ты меня слышишь? – попробовала позвать девушку.

«Господи, совсем девочка же. Лет пятнадцать от силы».

Глаза роженицы были как будто в тумане. Оля поняла, что девушка сейчас никого не слышит. Снова вой.

«Господи! Что же делать-то ?!»

– Эй! Кто бы ты ни был! Где ты, когда так нужен?! Помоги!

Внутренний голос, который появлялся в самые критические моменты Олиной жизни, был сейчас необходим как никогда.

Ничего, тишина.

– Где ты?! – снова заорала Ольга мысленно. – Помоги. Пожалуйста!

Девушка протяжно закричала. Нижняя часть юбки взбухла. И тут Оля с ужасом поняла, что ребёнок вышел. Повисла странная тишина.

«Это только в кино новорождённые сразу орут. Когда появилась Варя, – вспомнила Ольга, – да ещё на пуповине, она тоже не кричала. Лишь когда акушерка удалила слизь из носа, вот тут да – послышался крик».

Девушка вроде отключилась. Но грудь вздымалась высоко – жива. А вот под юбкой шевеления не было.

«Господи. Тут же должно быть холодно – снег вокруг. Как укрыть младенца?! Надо хоть что-то делать! Срочно!»

Оглядись вокруг!

«Ну слава богу!»

Ольга подняла взгляд. Оказывается, телега была опрокинута в поле, недалеко от дороги. В одну сторону та убегала к лесу, за которым маячила верхушка горы, покрытая соснами. В другую – терялась в роще. За ней на холме возвышался замок с огромной чёрной птицей на одной из башен. Когда Ольга взглянула на неё, всё поплыло – и она проснулась.

Наволочка промокла от потных волос. Оля почувствовала, как капелька вытекла из левого глаза и затекла за ухо.

«Ну и приснится же!» – подумала она.

Потянулась к телефону – без десяти семь. Засыпать уже смысла нет – через пятнадцать минут будить Варю в садик. Оля решила пока ополоснуться.

Стоя под душем, размышляла: «Раньше этот голос всегда сам появлялся, а сейчас, во сне, я впервые его позвала, и он откликнулся. Может, это подсказка? Может, и в жизни можно так попробовать? Но как?! Просто сесть и сказать: „Эй, привет! Ты кто такой… или кто такая?“ Ведь он слышится именно моим голосом…

Так, что я об этом знаю.

Появляется, когда мне что-то угрожает: в море в детстве, на крыше в юности, или когда феназепама наглоталась сдуру, или когда после родов чуть в окно с Варюшей не вышла.

Как же теперь можно установить контакт? А главное – зачем? Ну вот если предположить, что получится, то что спрашивать? Что говорить?

Так, вернёмся ко сну. Во сне я до голоса «достучалась», когда опасность угрожала не мне, но я испытывала ужас. То есть вроде и про меня, и не про меня. Но сходство – в опасности. Значит, теоретически, когда есть опасность, можно попробовать позвать. Но специально устраивать себе трешачок как-то не хочется. Хммм, ладно, подумаю об этом попозже».

Вечером Ольга только коснулась подушки, прикрыла глаза и не заметила, как тут же провалилась в сон. Стала моргать и увидела ту самую девушку. Ольгу окатила волна ужаса: младенец, весь синий от холода, жалобно скулил, мать достала из-за пазухи нож и замахнулась на ребёнка.

Глава 12

В эту ночь Хельга дожидалась рассвета на высоком холме, с которого открывался чудесный вид на полноводную Рену и лиственный лес, стелящийся за ней. Сам холм был покрыт соснами. Они сбегали густым покровом до самого подножия. В ночь осеннего солнцестояния, когда кромка между мирами и временами становится особенно тонкой, травница чувствовала что-то непонятное: внутри сплетались тревога, предвкушение, упование на чудо.

Она подкинула дров в небольшой костёрчик и туда же – щепотку трав из мешочка со сбором для ясновидения. Год назад в его тумане она увидела себя, баюкающую малыша, и с такой надеждой проживала этот год, вглядываясь в каждого встречного мужчину… Но ничего. Ни искорки, ни волнения, ни нежности ни с кем не испытала.

И вдруг тело Хельги как будто пронзило током: «Помоги! Пожалуйста!» Сквозь дым она увидела девушку на снегу в окровавленной юбке, лежащую на грязном сене за сваленной телегой. Она была в забытьи и точно не могла никого позвать. Но место было как будто знакомо Хельге. И сама девушка кого-то ей напоминала… Она хотела рассмотреть, что есть ещё вокруг, но не могла повернуть взгляд. Будто не она сама смотрела, а через кого-то.

– Оглядись вокруг! – попробовала обратиться Хельга непонятно к кому.

И тут взгляд начал двигаться. Телега была опрокинута недалеко от дороги. В одну сторону она убегала к лесу. В другую – терялась в роще, за которой возвышался замок. Видение исчезло так же внезапно, как и появилось.

Костёр почти догорел. Звёзды пропадали, и небо начало светлеть. Хельга встала, прошла на другую сторону холма и остановилась в задумчивости… Здесь открывался не менее прекрасный вид. Вид, где ближе к горизонту за лесом виднелись башни замка, на одной из которых даже с такого расстояния была видна огромная чёрная птица…

*

Целый день Хельга пыталась понять, что делать. В видении всё происходило зимой – вокруг было много снега. И непонятно – случилось ли это уже или только произойдёт в будущем.

Ко всем своим видениям в течение жизни Хельга относилась очень серьёзно. Хотя ей часто многое в них было непонятно, но когда она осознавала, что человеку в них грозит опасность, и на её голос реагировали, внутри появлялось удовлетворение – такое же, как в жизни, когда она кому-то помогала исцелиться или выйти из беды.

Поэтому она решила, что несмотря на то, что пока не ясно, произошло это уже или нет, шанс, что это всё-таки предсказание, есть.

В замке династии Корбу Хельга побывала восемнадцать лет назад. Больше там появляться не рисковала. Обычно всем необходимым её обеспечивали люди, которым она помогала и которые сами её находили: кому-то делала заговоры, кому-то по картам давала ответы на сложные вопросы, кого-то исцеляла.

Когда восемнадцать лет назад местный врач семьи сказал, что не выживет ни рожающая жена графа, ни ребёнок, служанка графини Софи обмолвилась Роберу Корбу, что в окрестностях есть травница-знахарка Хельга, «у которой рожают все».

Обезумевший от горя граф приказал срочно найти и доставить повитуху в замок. Так на свет появился Роман Корбу. Графиню спасти не удалось, а мальчика Хельга выхаживала полгода. Он умирал каждую ночь, и каждую ночь неимоверными усилиями она вытаскивала его обратно в жизнь.

Пока знахарка боролась за жизнь младенца, его отец, который не мог пережить потерю жены, ночь за ночью то напивался до состояния ниц, то устраивал оргии, а то и покушался в пьяном бреду на сына, виня его в смерти любимой. И только Хельга умудрялась его остановить и не допустить беды.

Проспавшись утром, он гордился наследником и напоминал травнице, что пока жив ребёнок, жива и она, но если вдруг с сыном что-то случится, ей тоже не жить.

Когда Роману исполнилось полгода и он начал прибавлять в весе, опасность миновала. Хельга сказала графу, что теперь мальчику нужна только кормилица и няньки, а ей пора домой. Робер пытался оставить её на жаловании в замке, но Хельга не могла жить за высокими стенами. Она и эти шесть месяцев еле-еле протянула только из-за необходимости сохранить жизнь младенцу.

– У тебя будет достойный дом, слуги, жалование. С твоим талантом от людей отбоя не будет, – уговаривал её граф.

– Да пойми же! Не могу я жить в несвободе! И дом у меня свой есть, и командовать другими не хочу. Талант мой угаснет тут. Мне нужно уединение, природа. Среди такого количества людей я траву не услышу, с растениями целебными связь потеряю и лечить никого не смогу.

– А вдруг… – опустил голову Робер, – когда ты уйдёшь, я вред Роману причиню?

– А ты не пей вина столько, – ответила Хельга. – В тебе злость когда просыпается? Когда вина обопьёшься, соображать перестаёшь и себя контролировать не можешь. Представь, что живёт в тебе змей злой, и пока ты его не кормишь – у него сил и нету. А как только вино пить начинаешь, да так, что в глазах мутнеет и стоять на ногах не можешь, – так и всё, нет тебя. Вместо тебя это чудище. Руками твоими двигает и пакости изо рта изрыгает…

– А как не пить-то? Как о Софи подумаю, так такая дыра в душе открывается, столько боли там, что кажется, и я лягу и умру. А вино выпью, так и отпускает чуть-чуть.

– Отпускает, пока пьёшь. А утром вспомни как?

– Ещё хуже, – признал граф.

– Конечно, хуже. А если ещё и сыну вред причинишь пьяным, так вообще себя не простишь никогда. Вот тогда и правда останется только ложиться да помирать.

– А что делать-то, когда и без вина плохо, и с вином ещё хуже?

– Попрощаться и отпустить жену. Я тебе помогу. Через неделю будет осеннее солнцестояние. Самое время для того, чтобы общаться с мёртвыми. Тогда и совершим обряд. Но ты должен пообещать, что после меня отпустишь, – Хельга умудрилась выразить свою просьбу тоном, не подразумевающим возражения.

– Если это поможет…

Глава 13

Накануне осеннего Солнцестояния Хельга собрала нужные травы для графа и приготовила отвар. Сама не пила – ей было достаточно бросить щепотку сушёного клевера в костёр – и её дар ясновидения усиливался. В полночь разбудила Робера, напоила его отваром, и они отправились на холм к востоку от замка.

Хельга нашла местечко, с которого удобно будет видеть восход. Быстро разожгла костёр – нужно всё успеть до первых лучей солнца.

– Сейчас, – сказала она графу, – я совершу ритуал – позову душу твоей супруги.

Робер хотел что-то спросить, но Хельга остановила его жестом.

– Ты не сможешь её вернуть, не сможешь к ней прикоснуться – это невозможно. Но у тебя будет шанс сказать ей всё, что важно сказать. Ты сможешь попрощаться и отпустить её. Пока ты так скорбишь, её душа не обретёт покой и не пойдёт на перерождение. Не держи, не мучай себя и её. Сейчас тебе нужно прекратить всё это. Отпустив её, ты сможешь начать новую жизнь! Ты сможешь достойно вырастить сына!

Хельга бросила щепотку сухой травы в костёр и тот зашипел, граф увидел силуэт своей жены.

– Софи! – воскликнул он и вскочил.

Подбежал поближе и уже хотел схватить её, но рука проскользнула сквозь образ.

– Её нельзя потрогать – она бестелесна в отличие от тебя, – напомнила Хельга. – И она не сможет тебе ответить. Но она всё слышит, и ты можешь её видеть.

Граф не отрывал взгляда от жены, поэтому Хельга не была уверена, что тот её понял. Но граф понял. Он упал на колени, и слёзы потекли из его глаз.

– Софи, милая моя! Любимая! Я не могу без тебя! Моя жизнь невыносима! Мне дышать тяжело… – В порыве Робер дёрнул руками за кафтан, и тот раскрылся вместе с рубашкой.

Хельга, способная видеть энергии, содрогнулась: область груди была не просто серой, как бывает обычно у тех, кто переживает потерю, она была тёмно-серой с чёрными прожилками. Лицо и руки, которые обычно были открыты, продолжали подсвечиваться оранжевым – цветом, характерным для истощения, но восполняемого и не смертельного. А вот грудь… Место, где живёт душа, уже было подёрнуто чернотой.

Пока граф выплёскивал своё горе, Хельга подошла и мягко прикоснулась к его спине в районе лопаток. Он даже не обратил внимания, а она испытала шок! В месте прикосновения полыхнуло жёлтым, как это обычно бывает, но импульс тут же потонул в сером мареве, которое было разлито по всему телу мужчины. Хельга не могла видеть цвет энергии человека, закрытого одеждой, без прикосновения к нему. И наблюдая обычно открытые участки кожи – ладони, лицо графа, не представляла, что внутри у него всё так плохо. Она умела только перераспределять энергию своим волевым усилием, но в теле Робера здоровая энергия оставалась, как теперь она видела через прикосновение, только в ногах. Она попробовала протянуть её к туловищу, и та, как тоненькая струйка потекла, не растворяя, а лишь слегка высветляя серую больную массу. Хельга внимательно следила, чтобы не перекачать всё от ног – иначе граф не смог бы встать. Оставила необходимый минимум.

Внимательнее присмотревшись к области сердца, она обнаружила еда заметную, тоненькую, как паутинка, сеточку, которая тянулась вверх – в центр головы. Её нужно было остановить в первую очередь. Хельга потянула туда свет, но его было слишком мало. Она понимала, что в таком состоянии граф не сможет отпустить жену. Она могла влить в него свою жизненную силу. Но тогда потеряла бы дар к исцелению. А без этого молодая знахарка не представляла своей жизни. Поэтому, когда она почувствовала, что сделала всё, что могла, – убрала руку. И просто наблюдала за графом.

Он стонал, молил жену вернуться, просил забрать с собой, потом спохватывался сына, снова рыдал. Душа беззвучно плакала и ничем не могла ему помочь.

У Хельги разрывалось сердце, но она понимала, что ситуация тут безвыходная.

– Граф Робер, – попыталась она поднять его с колен. – Пора.

Без особой надежды она просила его отпустить жену. Приводила доводы, как мучается неотпущенная душа. Как он своим горем терзает её… Но всё было бесполезно. Рыдания графа начали переходить в истерику, и Хельга испугалась. Испугалась, что он сделает что-то с собой или с ней.

Ловким движением она резко нажала на специальную точку на шее графа, и тот потерял сознание.

Хельга села и выдохнула. Она не решила проблему, а только её отодвинула. Потом вспомнила про душу – она по-прежнему стояла и лила беззвучные слёзы.

– Прости, – обратилась к ней Хельга, зная, что та её слышит. – Не знаю, что делать. Я пыталась как могла. Но это не в моих силах.

Она бросила щепотку сушёного клевера в костёр, и образ графини Софи исчез. Хельга выдохнула и стала жать, пока проснётся граф.

Он проснулся с первыми лучами восходящего солнца. Сел на траве.

– Ну, как? – спросил он. – Получилось?

– А вы не помните? – удивилась Хельга.

– Я помню, что увидел Софи. Помню, что плакал. А дальше… дальше не помню.

Первый и единственный раз в жизни Хельга решила соврать:

– Да, всё получилось. Через месяц вам станет легче. Можно возвращаться домой. – Она подошла и, взяв его за локоть, помогла подняться.

Хельге было страшно. Она понимала, что граф будет мучиться и, скорее всего, будет мучить сына, но смалодушничала, осознавая, что ничего не может сделать.

У неё был выбор: или продолжать наблюдать за тем, как граф буйствует, напившись вина, ведь оно помогало на мгновения отключать его внутреннюю боль, при этом открывая дорогу черноте в душе. Или всеми правдами и неправдами сбежать, сохранив свою жизнь. Она выбрала второе.

Заболтав графа, наказав при нём слугам правильно поить его отварами трав – травы были общеукрепляющие, помогающие пищеварению и сну – она сказала, что её миссия в этом доме выполнена. А если что-то понадобится – он знает, где её найти.

И в тот же день, когда вернулась из замка, собрала свои скромные пожитки и отправилась подальше от владений Корбу.

Глава 14

Коля проснулся в мокром поту. Крик ужаса застрял стальным комом в горле, не позволяя издать ни звука.

Сначала во сне он почувствовал холод, пронизывающий каждую клеточку тела. Не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, словно что-то придавило его. А когда глаза начали привыкать к свету, увидел занесённый прямо над собой нож. Хотел закричать, но получилось только жалобное скуление. Потом всё оборвалось.

На улице только-только занялся рассвет. На часах – начало седьмого. Засыпать на сорок минут смысла не было. Коля перевернул подушку сухой стороной и попытался отвлечься от жутковатого послевкусия сна. Нужно будет рассказать Василию Сергеевичу.

Как ни странно, молодой психиатр Коли оказался единственным человеком, который смог найти к нему подход. В первые несколько месяцев, когда он пытался завязать с мальчиком общение, а Коля никак не показывал своей реакции – ну как казалось самому Коле, – Василий Сергеевич на удивление не сердился. Коля считал, что это временно, что рано или поздно психиатр всё равно станет орать. И поэтому он думал, что если не подавать виду, то ему будет не так больно, и он не проиграет взрослому дяде. После предательства лучшего друга, после того как мама превратилась из-за него в монстра и бросила его, он решил больше никогда и никому не доверять.

– Здравствуй, Коля. Меня зовут Василий Сергеевич. Я врач, который лечит души детей. Ты знаешь, почему ты здесь оказался?

Коля упорно смотрел в пол и молчал. Он сидел на передней части стула, чтобы ноги доставали до пола, а ладони упирались в край и сильно его сжимали.

– Мне сказали, что ты вдруг ни с того ни с сего бросил чернильницу в голову учительнице. Это так?

Коля ещё сильнее сдавил пальцами край стула, нахмурил брови и сжал губы в тонкую полосочку.

– Ну, по тому, что это подтвердил весь класс и учителю наложили в больнице несколько швов на бровь, думаю, что всё-таки так.

Казалось, что мальчик перестал дышать.

– Но знаешь что? Я уже несколько лет работаю с детьми и не могу поверить, чтобы мальчик, о котором так хорошо отзывались и другие учителя, и сотрудники интерната, вдруг без всякого повода сделал такое. Я думаю, тут должна быть очень веская причина…