Код Забвения. Книга первая

Борис кивнул, не поднимая глаз, и поплелся к указанному месту, спотыкаясь о неровность пола. Он плюхнулся на пол у стены, поджав ноги, и снова уставился в одну точку, обхватив голову руками. Трясло его меньше – теперь это была дрожь полной капитуляции.

Волков повернулся к Косте. Его взгляд был тяжелым, как свинец.

– Малахов. Поздравляю. Ты теперь старший в зале на этой смене. На тебе – вся ответственность.

Он сделал шаг ближе, понизив голос до опасного шепота, который был слышен даже Борису в углу

– Один косяк. Один. Малейший просчет. Одно отступление от протокола – и вы оба полетите в шлюз. Без скафандров. На моих глазах. Понятно?!

Костя почувствовал, как ледяная волна решимости смывает остатки страха и стыда. Выбора не было. Только действие. Только протокол. Он резко кивнул, глядя прямо в глаза Волкову.

– Так точно, Геннадий Петрович. Понятно.

Волков задержал на нем взгляд на секунду – оценивающий, без доверия, но с тенью чего-то, похожего на признание готовности. Потом резко кивнул.

– В зал. Сейчас же. Я иду за вами. Начинаем сканирование. По полному пакету. И чтобы я не услышал ни одного лишнего звука, кроме докладов по протоколу.

* * *

Возвращение в Главный зал контроля после кабинета Волкова было похоже на выход из пыточной камеры в предбанник ада. Воздух здесь все еще был спертым, но теперь он казался легче – просто грязным и унылым, а не насыщенным предсмертным ужасом. Гул систем жизнеобеспечения снова обрел свой монотонный, почти успокаивающий ритм. Но мерцание индикатора №407 по-прежнему билось, как аритмичный пульс станции.

Борис, словно приговоренный к ожиданию расстрела, побрел в указанный Волковым темный угол зала, подальше от консолей. Он скорчился там на полу, прислонившись к холодной металлической стене, обхватив колени руками. Его глаза были закрыты, но веки подрагивали. Губы беззвучно шевелились – то ли молитва, то ли повторение слов «советский… должен быть советским…».

Волков шел следом, его шаги были тяжелыми, отмеренными. Он не садился. Он встал прямо за спиной Кости, у его терминала, как тюремный надзиратель. Его дыхание было ровным, но горячим – Костя чувствовал его на своем затылке. Запах перегара от волковского кофе смешивался с запахом его пота.

– Малахов, – голос Волкова прозвучал тихо, но с такой ледяной четкостью, что Костя вздрогнул. – Полный пакет удаленного сканирования. Альфа-7 – приоритетный источник. Подключить все соседние спутники, чьи сенсоры могут хоть как-то зацепить Сектор 7. Приоритеты: РАДИАЦИЯ. БИООПАСНОСТЬ. СТРУКТУРА. Малейшая аномалия – доклад. Мгновенно. Громко. По протоколу доклада НРО. Начинай.

– Так точно, Геннадий Петрович, – Костя ответил автоматически, голос чуть хрипловатый, но твердый. Его пальцы, холодные и немного дрожащие, заскользили по клавишам. Он вызвал меню глубокого сканирования, выбрал параметры, отметил спутники. Интерфейс архаично завис на секунду – сердце Кости ушло в пятки – но потом ожил. На экране потекли строки статусов: *Запрос отправлен на Альфа-7… Ожидание подтверждения… Ожидание данных… Подключение спутника "Дельта-Эхо"… Подключение спутника "Наблюдатель-3"…*

– Запросы отправлены. Ожидаем данных, – доложил Костя четко, по форме.

Волков не ответил. Он просто стоял. Дыша в затылок. Его присутствие было физической тяжестью.

Минуты тянулись мучительно долго. Каждый щелчок системы, каждый миг индикатора казались вечностью. В углу Борис зашевелился, тихо застонал. Волков резко обернулся:

– Тишина! – его шипение было громче крика. Борис сжался в комок, затих.

Первыми пришли данные с самого «Альфа-7». Костя напрягся.

– Данные по радиации: Прием… – он вслух зачитывал то, что видел на экране, как того требовал протокол доклада при НРО. Волков наклонился, впиваясь взглядом в монитор поверх плеча Кости. – Фоновый уровень… в пределах стандартных значений для данного сектора космического пространства. Нет всплесков гамма-излучения. Нет признаков наведенной радиации. Альфа-, бета-активность – фоновая. Опасности не выявлено.

Костя выдохнул. Волков не шелохнулся, но его дыхание на затылке чуть ослабло.

– Продолжайте, – скомандовал он.

Данные подтягивались с других спутников, подтверждая показания Альфы. Радиационный фон вокруг объекта был чистым. Космической нормой.

– Данные по биоопасности: Прием… – Костя снова озвучивал. – Спектральный анализ в УФ, видимом и ИК диапазонах… Следов биологического материала не обнаружено. Отсутствуют эмиссионные линии, характерные для органических соединений, аминокислот, нуклеиновых оснований. Анализ на летучие органические соединения – отрицательный. Признаков патогенов, спор, вирусов – нет. Объект инертен в биологическом отношении. Опасности не выявлено.

– Уф… – негромко вырвалось из угла, от Бориса. Словно молитва была услышана.Волков не одернул его на этот раз. Он лишь слегка разжал кулаки. Костя почувствовал, как камень с души сваливается наполовину. Чума нет. Ядовитых спор нет. Это уже что-то.

Оставалось самое сложное – структура. Данные шли медленнее, требовали сложной обработки и сопоставления показаний разных сенсоров (радар, лидар, тепловизоры). Волков начал негромко похлопывать костяшками пальцев по спинке кресла Кости. Тук-тук-тук. Нервирующий метроном ожидания.

– Предварительные данные по структуре объекта: Прием… – наконец начал Костя, когда на экране сложилась первая грубая модель. – Размеры… приблизительно 3 метра по наибольшей оси, 2.5 метра, 2.7 метра.

Он запнулся, вглядываясь в нечеткую картинку.

– Форма… угловатая, неправильная. Нет четких признаков симметрии или известных конструктивных элементов. Плотность… высокая, соответствует металлическому объекту. Предположительно сплав на основе железа с примесями…

Волков наклонился еще ниже, почти касаясь головой Кости.

– Поверхность… – Костя щурился, пытаясь интерпретировать размытые данные лидара. – «Неровная. Сильно повреждена. Многочисленные кратеры, вероятно, от микрометеоритной бомбардировки… Глубокие царапины… Возможны признаки… коррозии? Трудно сказать при таком разрешении.»

Он замолчал. На экране мерцало грубое, зернистое, трехмерное облако точек, лишь отдаленно напоминающее что-то цельное. Никаких антенн. Никаких двигателей. Никаких иллюминаторов. Просто бесформенный, темный, избитый космической пылью кусок чего-то металлического. Похоже на… на огромный, обгоревший кусок шлака. Или на брошенный десятилетия назад топливный бак, исковерканный взрывом и временем.

Волков выпрямился. Он молчал несколько секунд, глядя на изображение. Его лицо все еще было напряженным, но багровый оттенок сменился на обычную смуглую бледность. В его глазах мелькнуло что-то… глубокое, почти животное облегчение.

Молчание Волкова после доклада о структуре длилось несколько томительных секунд. Он пристально вглядывался в грубую, мерцающую точками модель на экране Кости, как будто пытался силой воли превратить ее во что-то знакомое, безопасное. Потом резко кивнул.

– Выведи на центральный. Максимальное масштабирование, что есть, – скомандовал он, голос уже без прежней ледяной хрипоты, но все еще напряженный.

Костя выполнил. Грубое облако точек заполнило огромный центральный экран зала. Оно все еще было малоинформативным – больше похоже на статичную помеху, чем на объект. Но контуры проступали: угловатые, сломанные, без намека на изящество или высокие технологии. Глубокие вмятины, рваные края, предполагаемые следы коррозии, наложенные на темный, неотражающий фон.

Описание объекта на экране:

Форма: Бесформенная глыба. Ни крыльев, ни антенн, ни корпуса корабля. Скорее, искореженный, оплавленный кусок металла, как обломок после мощного взрыва.

Поверхность: Темная, почти черная. Никакого намека на цветные панели или иллюминаторы. Лишь хаотичные светлые пятна там, где лидар интерпретировал возможные сколы или менее корродированные участки. Явные глубокие кратеры – следы микрометеоритов, бороздящие поверхность.

Детали: Один выступ, похожий на искривленную трубу или сломанную ферму. Несколько угловатых выступов, которые могли быть креплениями чего-то давно оторванного. Ничего, что говорило бы о двигателях, системах навигации или жизни. Абсолютный космический мусор. Высокотехнологичный артефакт так выглядеть не мог. По крайней мере, в их представлении.

Волков фыркнул. Звук был громким, снисходительным, почти презрительным в тишине зала.

– И это… чудо техники… – он протянул руку, тыча указательным пальцем прямо в центр экрана, в самое скопление точек, – держало в напряжении наш патруль целых восемьдесят минут? На что "Альфа-7" гидразин жег? На этот кусок ржавого хлама?

Он обернулся к Косте, его брови были высоко подняты в немом вопросе, полном цинизма.

Костя нахмурился. Данные о маневрировании спутника не давали ему покоя.

– Геннадий Петрович, данные телеметрии "Альфа-7" четко показывают серию корректирующих импульсов. Расход гидразина соответствует активному удержанию объекта в поле зрения. Объект либо маневрировал сам, либо…

– Либо сенсоры глючили! – Волков перебил его резко, но уже без прежней ярости.

В его голосе звучала навязчивая уверенность.

– Старье! Глючит! Или его толкал микрометеоритный поток, который датчики Альфы не смогли адекватно обработать! Смотри! – он снова ткнул пальцем в экран, в область одного из выступов. – Видишь этот угол? Похоже на старый советский блок коррекции орбиты от "Прогресса-М"! Я такие в учебниках видал! А этот выступ? – палец переместился к "трубе". – Топливная магистраль! Обломанная! Смотри на крепления – типичные совдеповские заклепки!

Волков говорил с возрастающим жаром, вкладывая в размытое изображение то, что он отчаянно хотел увидеть. Его лицо оживилось, в глазах горел не научный интерес, а дикое, облегчающее узнавание. Это был не НРО. Это был мусор. Знакомый, человеческий, нестрашный. Его карьера, его станция, его спокойствие были спасены!

Из темного угла донесся шорох. Борис Леонтьев, услышав слова Волкова, словно получил удар адреналина. Он поднялся на ноги, пошатываясь, но его глаза горели истерической надеждой. Он подошел ближе к экрану, не обращая внимания на Волкова, впиваясь взглядом в изображение.

– Точно, Геннадий Петрович! Точно! – его голос был хриплым, но громким, полным почти религиозного восторга. – Он Должен Быть Советским! Их же тут целое кладбище болтается! Потеряшки с прошлого века! "Космос-1860", "Метеор-5", вся эта ветошь! Я сразу подумал, когда глянул! Это же не наша вина, что сенсоры Альфы глюкнули и не смогли его нормально идентифицировать! Это же не наша вина, что он маячил! – Борис обернулся к Волкову, его лицо сияло смесью страха и внезапного облегчения. – Это не НРО! Это исторический артефакт! Находка!

Волков посмотрел на Бориса. Не с одобрением, а с тяжелой, усталой снисходительностью. Но в его взгляде не было уже и тени прежней ярости. Теория "советского хлама" была спасительным плотом для них обоих. Он кивнул, коротко и сухо.

– Возможно, Леонтьев. Возможно. Это объясняет многое.

Он отвернулся от экрана, словно теряя к нему интерес. Объект был опознан. Угроза нейтрализована. Бумажной волокитой займется позже. Сейчас важно закрепить версию.

Облегчение, натянутое и хрупкое, как паутина, повисло в зале. Изображение "советского хлама" на центральном экране больше не пугало. Оно стало оправданием. Оправданием промедления, оправданием паники, оправданием для отчетов, которые теперь можно будет писать с упором на "историческую ценность" и "неадекватность устаревших систем слежения".

Волков оторвался от экрана с видом человека, закрывшего неприятное дело. Его движения стали резкими, деловыми. Он подошел к главному пульту связи, отодвинув Костю в сторону без лишних слов.

– Малахов, – бросил он через плечо, уже набирая код буксирной группы. – Свяжись с "Клещом". Канал 3. Приоритет.

Костя молча перевел свой терминал на указанный канал. На маленьком экране в углу его монитора появилось лицо оператора буксира – молодое, спокойное, с наушником на одно ухо. Для "Клеща" это была рутина.

– "Клещ", прием, – раздался ровный, деловой голос оператора – Никита, кажется. – Малахов? Что-то случилось?

– Никита, слушай внимательно, – Костя говорил четко, по протоколу, чувствуя на себе тяжелый взгляд Волкова. – Объект в Секторе 7. Координаты передаю. Предварительная классификация: космический мусор, вероятно, техногенный, советского периода. Задание: буксировка к Доку №7 для первичного осмотра.

На экране лицо Никиты чуть оживилось любопытством.

– "Советский"? Серьезно? Ладно, принимаю координаты. Готовимся к выходу. Размеры?

– Три на два с половиной на два семь, примерно. Угловатый. Поврежденный.

– Понял. Берем стандартную "морковку" для крупногабарита. Маршрут?

– Строго по коридору "Дельта", – вклинился Волков, не отрываясь от своего терминала, где он уже что-то печатал. – Скорость минимальная. Посторонних маневров – ноль. Постоянный мониторинг объекта всеми сенсорами "Клеща" и нашими внешними. Любое отклонение от параметров – хоть чихни – немедленный отбой операции и доклад мне. Лично. Понятно?

– Так точно, Геннадий Петрович, – голос Никиты мгновенно стал серьезнее. – Коридор "Дельта", минскорость, тотальный мониторинг. Отбой при любом отклонении. Понял. Выдвигаемся. "Клещ" завершает.

Связь оборвалась. Волков тут же набрал другой код – внутренний, в научный отдел. Он прижал трубку к уху, ожидая ответа, его пальцы нервно барабанили по столешнице. Борис, все еще стоявший у центрального экрана, смотрел на изображение "хлама" с почти благоговейным выражением, как на своего спасителя.

– Сергей Иваныч? Волков. – голос Волкова в трубку звучал уже совсем иначе – напористо, с легкой ноткой деланного энтузиазма. – Срочно собери свою группу у меня в кабинете. Через час. Да, СРОЧНО. Не шучу. – он сделал паузу для эффекта. – Нашли кое-что… интересное. Похоже, исторический артефакт. Да-да, тот самый "советский призрак", о котором ходили байки. Приходи со всем своим барахлом для первичного осмотра. Да. Через час.

Он бросил трубку, не дожидаясь вопросов.

Волков обернулся. Его взгляд скользнул по ликующим глазам Бориса (тот уже мысленно видел себя не на астероидных рудниках, а в списке "соавторов открытия"), потом уперся в Костю. Костя стоял у своего терминала, глядя на маленький экран, где уже светился значок "Буксир 'Клещ' в процессе подготовки". Его лицо было напряженным, брови сведены.

Волков подошел к нему вплотную. Не так, как раньше, чтобы давить, а… конфиденциально. Он понизил голос до шепота, который был слышен только Косте и, возможно, замершему от страха Борису.

– Ну, Малахов? – спросил он, кивнув в сторону центрального экрана с изображением объекта, который теперь плавно двигался по схеме секторов, сопровождаемый иконкой буксира. – "Клещ" взял его. Через час он будет в Доке 7. Ученые будут копошиться…

Он сделал паузу, его глаза, холодные и усталые, впились в Костю.

– Он должен быть советским, Малахов, – прошептал Волков с такой интонацией, что это прозвучало не как утверждение, а как приказ. Заклинание. Последняя надежда. – Иначе…

Он не договорил. Его взгляд скользнул мимо Кости, в темный угол, где всего полчаса назад сидел уничтоженный Борис, а теперь мерцала только пустота. Взгляд, полный не обещания, а напоминания. О шлюзе. О СБ. О Поясе. О цене ошибки.

Волков резко развернулся и зашагал к выходу из зала контроля. Его шаги гулко отдавались в внезапной тишине. Он не оглянулся.

Костя остался один. Борис, окрыленный "спасением", куда-то исчез – вероятно, мыть лицо и приводить себя в порядок перед "историческим моментом". Гул систем снова заполнил пространство. На центральном экране иконка буксира "Клещ" с прицепленным к ней условным значком "Объект №407" медленно, но неуклонно ползла по виртуальному коридору "Дельта" к станции "Гесперия".

Костя подошел к главной консоли. Он увеличил изображение сектора, где шел буксир. Ничего. Просто иконки. Никаких данных о маневрах объекта сейчас не поступало – "Клещ" тащил его пассивно. Все было чисто. По протоколу.

Он положил ладонь на холодный пластик консоли. Глядя на медленное движение иконки, он снова увидел графики расхода гидразина "Альфа-7". Корректирующие импульсы. Активное удержание цели. Траектория: Корректирующая.

"Он должен быть советским…" – эхом прозвучал в голове шепот Волкова.

Костя сглотнул. Вопрос, который он не осмелился задать вслух, прозвучал внутри с ледяной ясностью, заглушая гул систем и мерцание индикаторов:

А если он НЕ советский?

Глава 3: Док №7: Тишина.

Пыль. Она тонким, почти невидимым слоем лежала на корешках книг, заполнявших стеллажи до самого потолка узкого кабинета. Не голо-книг, не электронных свитков – настоящих, бумажных, пахнущих временем и кислотным распадом целлюлозы. Для Сергея Ивановича Морозова, начальника научной службы станции «Гесперия», они были не роскошью, а необходимостью. Якорем в океане цифрового шума и вечно глючащих сенсоров. Якорем, который сейчас тянул ко дну.

Сергей Иванович отложил электронное перо, оставив на экране планшета последнюю фразу отчета: «…образец ГК-218-Гамма, несмотря на первоначальные аномальные показатели теплопроводности, при детальном анализе не показал отклонений от стандартного базальтового состава, характерного для астероидов Пояса Койпера группы С». Он снял очки с толстыми линзами, тщательно протер их краем своего поношенного, но безукоризненно чистого лабораторного халата и сильно надавил пальцами на переносицу. Глубокие морщины у глаз сжались. Еще одна «интересная аномалия». Еще один «уникальный образец». Превратившийся в пыль. В буквальном и переносном смысле. Обычную космическую пыль.

Его взгляд скользнул по стенду с голографическими проекциями в углу кабинета. Несколько тусклых, мерцающих форм висели в воздухе: странный сгусток плазмы, зафиксированный раз и навсегда потерянный; необъяснимая тень на лидарной карте; спектральная линия, не совпадавшая ни с одним известным элементом. Под каждой – его же подпись, выведенная аккуратным почерком: «Пыль?», «Глюк сенсора?», «Дефект записи?». Музей разочарований. Пантеон ложных надежд. Скепсис был не просто позицией Морозова. Это был его щит, его броня, выкованная годами службы на этом проклятом рубеже Солнечной системы, где реальные открытия случались реже, чем удачные стыковки с заправщиком.

Воздух в кабинете был густым и кислым, пропитанным запахом старой бумаги, слабым химическим ароматом с его рабочего стола (где среди аккуратных стопок отчетов и образцов пород валялись кристаллизаторы и пробирки) и вездесущей станционной пылью. Гул вентиляции здесь был приглушенным, почти успокаивающим фоном для рутины.

Тишину нарушил осторожный стук в дверь.

– Войдите, – глухо отозвался Морозов, надевая очки. Мир снова обрел резкие, чуть искаженные линзами очертания.

В дверь заглянула Лиза, его ассистентка. Молодая, энергичная, еще не растерявшая весь свой научный пыл в борьбе с космической скукой и бюрократией Волкова. Ее лицо сейчас выражало легкую озадаченность.

– Сергей Иванович? Помещение у Дока 7 готово. Сканеры калиброваны, дроны на подзарядке, реагенты разложены по протоколу. Все как вы просили. – она сделала паузу. – Но… объект еще не доставлен в бокс. Буксир только заходит на финальный проход. И… Геннадий Петрович звонил. Просил вас к себе. Срочно. Прямо сейчас.

Морозов вздохнул. Звук был долгим, усталым, словно выходил из самых глубин его разочарования. Он откинулся в кресле, скрипнувшем под ним протестом.

– Спасибо, Лиза, – сказал он, и в его голосе не было ни капли благодарности. – Собери группу в лаборатории рядом с боксом. Марка, Олега, Аню. Пусть ждут. Без суеты. – он махнул рукой, словно отгоняя назойливую муху. – "Исторический артефакт"… – он произнес это с такой ядовитой иронией, что Лиза невольно улыбнулась. – Наверняка очередной кусок обгоревшей обшивки "Прогресса" или метеорит с впаянным ржавым болтом. Волков вечно заводится с пол-оборота из-за космического мусора. Отвлекает от реальной работы.

Он посмотрел на экран планшета с отчетом о базальте. Реальная работа. Которая снова уперлась в пыль. Или в ржавый болт. Какая разница?

– Скажите Волкову, что иду, – добавил он без энтузиазма, поднимаясь из кресла. Его спина слегка сгорбилась под невидимым грузом предстоящей бессмыслицы.

Лиза кивнула и исчезла за дверью. Сергей Иванович постоял секунду, глядя на свои стеллажи с книгами. На "Основы Ксеногеологии" Лема. На потрепанный "Атлас Аномалий Дальнего Космоса". На классиков научной фантастики, которые когда-то вдохновляли. Теперь они казались лишь напоминанием о пропасти между мечтами и реальностью "Гесперии". Реальностью пыли, глюков и административной истерики из-за космического хлама.

Он поправил халат и вышел из кабинета, направляясь в логово Волкова. Походка его была тяжелой, усталой. Скептицизм, как броня, звенел на нем с каждым шагом.

* * *

Кабинет Геннадия Петровича Волкова был в своем обычном состоянии управляемого хаоса. Папки, планшеты, схемы – все на своих местах беспорядка. Воздух пахло кофе и привычной рабочей атмосферой. Волков сидел за своим столом с задумчивым видом. На его основном экране были развернуты данные по Объекту №407: скудные спектры с Альфы-7, низкокачественные лидарные сканы, телеметрия буксира "Клещ".

– Сергей Иваныч, заходи, – Волков оторвался от экрана, жестом приглашая Морозова сесть. Голос был ровным, деловым, с привычной для него властной ноткой. – Садись. Время поджимает, так что сразу к делу. Объект сейчас стыкуется с Доком 7.

Сергей Иванович сел напротив, сохраняя скептическую маску.

–Слышал про "исторический артефакт", Геннадий Петрович. Три на два с половиной метра техногенного мусора? Зачем срочный вызов меня и сбор всей группы? Техники в боксе справятся с первичным осмотром по протоколу. Мы подключимся позже, если там будет что-то интересное. – его тон мягко намекал на маловероятность последнего.

Волков отодвинул от себя клавиатуру, сложил руки на столе. Его взгляд был прямым, оценивающим.

– Потому что данные… неоднозначные, Сергей Иваныч, – начал он спокойно. – Буксир не оборудован для глубокого скана, а с Альфы-7 пришло слишком мало. Но то, что есть… – он ткнул пальцем в экран, где мерцал график спектрального анализа. – Видишь эти пики? Не совпадают с нашими базами. Ни со старыми советскими сплавами, ни с современными, ни с музейными образцами. Совсем.

Его голос не дрожал, он констатировал факт.

– И поверхность… – он переключил изображение на грубую лидарную карту. – По данным, слишком ровная для объекта, который должен был болтаться тут десятилетия. Микрометеоритные повреждения есть, но… недостаточные. Не вяжется с ожидаемым возрастом для "советского призрака".

Он сделал паузу, давая Морозову вникнуть.

– Я вызвал тебя, Сергей Иваныч, как самого опытного, – Волков смотрел Морозову прямо в глаза. – Чтобы ты лично посмотрел на него в доке. До карантина. Прямо сейчас. Мне нужен твой экспертный взгляд. Твое мнение. – он подчеркнул последние слова. – Если это просто глюк сенсоров Альфы, или какой-то экзотический сплав, который у нас плохо задокументирован… или ржавчина дала такой спектр… – Волков явно искал лазейку для "советской" версии. – …мне нужно твое подтверждение до передачи объекта ученым на Землю и до доклада наверх.

Подтекст был кристально ясен: Волкову нужно научное алиби. Либо Морозов подтвердит, что это странный, но человеческий мусор (идеально – советский), либо… тогда Волкову нужен авторитетный голос ученого, чтобы доложить в ЦИКП (Центр Исследования Космического Пространства): "Объект аномален, разбирается Морозов". Это снимало с Волкова часть ответственности за возможный скандал из-за промедления или "неопознанности".

Сергей Иванович снял очки, задумчиво протер линзы. Скепсис дрогнул. "Несовпадение спектров" и "аномальная сохранность" – это уже не просто слова Волкова. Это конкретные данные. Пусть скудные. Пусть с низкого разрешения. Но аномалии. Его профессиональное любопытство, придавленное годами пыли, копнуло глубже цинизма. Он увидел в Волкове не истерика, а прагматика, ищущего научное прикрытие. И это было… честно.

– Хорошо, Геннадий Петрович, – сказал Морозов, надевая очки. Его голос потерял сарказм, стал деловым. – Понял. Нужен взгляд на месте до карантина. И первичная оценка. Иду в док. – он поднялся. – Группа пусть ждет рядом. Если объект… потребует их внимания, вызову.

Волков кивнул, выражение лица немного разгладилось. Он получил то, что хотел: эксперта на передовой.

– Спасибо. Жду твоего звонка сразу после осмотра.

Он уже снова смотрел на экран с данными, его пальцы снова лежали на клавиатуре. Кризис управления был локализован – ответственность за научную оценку переложена на профи. Теперь можно было готовиться к следующим шагам в зависимости от вердикта Морозова.