Грань безумия

– Ты должна поблагодарить, что я не дал сдачу. Встанешь на колени и, возможно, я прощу и даже на некоторое время мы забудем о вас.

Когда Шоу делает крохотный шаг по направлению к нему, то её останавливает именно Максвелл, чтобы взглянуть в глаза Тэйта.

– Извинись.

– Что? – он начинает смеяться, и другие поддерживают этот смех. – Вы слышали? Максвелл хочет, чтобы я извинился… и перед кем? Очередной шлюшкой? Скажи, мне интересно, она действительно так офигенно отсасывает?

Роквуд продолжает смеяться, когда я уже собираюсь вмешаться, но не успеваю этого сделать, ведь Максвелл делает два шага и, замахиваясь, бьет его в челюсть.

Голова Тэйта дергается, и тот падает на пол, ударяясь дополнительно о парту.

Кровь вытекает из его рта, когда парень даже не шевелится.

Смех тут же прекращается, на лицах присутствующих застывает шок, когда Николас просто опускает руку и смотрит на тело под своими ногами.

– Сказал же. Извинись, – тихо говорит он, и я не вижу его взгляда, зато замечаю Шоу, что не менее потрясена.

– Ему нужна помощь, – произносит кто-то из толпы, – он же не шевелится… Позовите врача и директора!

Паника начинает медленно просачиваться в атмосферу класса. Кто-то робко достает телефон, дрожащими пальцами набирая номер скорой. Другие, словно загипнотизированные, не в состоянии отвести взгляд от неподвижного Тэйта.

Максвелл медленно поворачивается к Шоу, его взгляд смягчается. Он протягивает руку и касается ее щеки, стирая невидимую пылинку.

Я отмираю, замечая, как девушка, наоборот, замирает.

– Шоу, ты в порядке? – обращаюсь к ней, игнорируя остальных и останавливаюсь так, чтобы оказаться по другую сторону от неё.

Она смотрит в мои глаза и выдает напряженный кивок, когда после просто сжимает сумку и выходит из класса, практически выбегает. В этот самый момент в класс входит учитель и говорит, чтобы мы все отошли, и мы с Максвеллом вновь пересекаемся взглядами.

Ему это не нравится. Всё в нем выдает хорошо знакомое состояние. Такое, словно он готов кинуться на меня.

Больной ублюдок.

В класс влетает директор, и я посылаю Николасу усмешку, после чего выхожу отсюда, зная, что его задержат и желая догнать девушку.

Глава 4

Он ударил его! Один раз и так, что Тэйт потерял сознание, если вообще не… не умер.

Да, я тоже прибегала ранее и до этого к физическому насилию, но это было другое. А Ник там… сделал то, что никогда не делал.

Он никогда в жизни не нападал и не ударял первым.

Сердце сильно колотится в груди, и я желаю просто сбежать из школы, ведь более не уверена в собственных мыслях, убеждениях.

И самое главное. После он повернулся ко мне и касается так, словно ничего не сделал. Словно для него это… сущий пустяк.

Взгляд Ника был пустым, словно за застывшей гладью озера пряталась бездонная пропасть. В этом взгляде не было ни сожаления, ни раскаяния, лишь какое-то отстраненное равнодушие, которое испугало больше, чем сама жестокость удара.

Я испугалась его. Впервые в жизни я испугалась того, кого считала лучшим другом, кому доверяла.

Кажется, что это кто-то другой, кто-то чужой, скрывающийся под знакомой маской.

Касание его руки в тот момент обожгло, словно прикосновение раскаленного металла.

Иду на стадион, где в это время никого не должно быть, так как занятия начинаются на несколько часов позже.

Поднимаюсь на трибуны на самый верх и смотрю на грозовое небо и молнию, что яркими вспышками озаряет пространство вокруг.

Сажусь и думаю, ведь другое мне и не остается. Я даже не знаю, что с Тэйтом… И что теперь будет с Ником. Несмотря на всё, я также переживаю о нем. Это, наверное, ненормально. Я не знаю.

В голове пульсирует только одна мысль: что если Тэйт мертв? Это невозможно, это просто не может быть правдой. Но эта мысль, словно кинжал, раз за разом вонзается в сознание, отнимая прежний покой.

Гроза усиливается, словно отражая бурю в моей душе. Каждая вспышка молнии подчеркивает хаос, царящий внутри.

Не знаю, сколько именно проходит времени, когда я замечаю движение и поднимаю голову, чтобы тут же наткнуться на Джеймса.

Он смотрит на меня и присаживается рядом.

– Зачем ты здесь? – спрашиваю у него и едва хмурюсь.

– Захотел убедиться, что с тобой всё нормально.

– Со мной всё нормально. Это же не меня там ударили, – нервно сглатываю, когда сообщаю это и понимаю, что, возможно, я несколько груба, но я не просила его идти за мной.

– Я знаю, что ты сейчас чувствуешь, – говорит он тихо. – Это тяжело.

Сомневаюсь. Вряд ли у Джеймса был друг, который внезапно исчез и вернулся другим человеком.

Молчу, как и парень рядом.

Сейчас мне хочется побыть одной и даже думаю, чтобы встать и уйти, не понимая, почему он пошел за мной. Убедиться, что всё нормально? Мы знакомы около недели.

Хмурюсь ещё сильнее, когда размышляю обо всём этом.

По итогу, так и поступаю. Встаю и ухожу, надеясь, что он не последует за мной. Но надежды тщетны.

Я спускаюсь с трибун и слышу позади себя шаги, из-за чего раздражаюсь только сильнее.

Когда оказываюсь внизу, то решаю сократить путь через стадион, чтобы уйти домой.

Джеймс молча следует за мной.

Останавливаюсь в тот момент, когда очередная вспышка освещает всё вокруг, и резко оборачиваюсь.

– Почему ты идешь за мной, Джеймс? – гремит гром, поэтому я повышаю голос. – Хватит. Ты не знаешь меня, а я тебя. Не нужно… – обвожу воздух руками, так как не знаю, как всё правильно сформулировать, – не нужно делать вид, что тебе не всё равно, потому что мы знакомы с тобой неделю. Мы даже не друзья.

Очередной раскат грома, и небо словно лопается, так как капли дождя обрушиваются на землю словно из ведра.

Из-за дождя я мгновенно становлюсь мокрой, волосы прилипают к лицу, и становится холодно.

– Мне не всё равно.

Смотрю на то, как из-за дождя его футболка прилипает к телу, как влажные темные волосы падают на лоб и с них скатываются капли одна за другой.

Понимаю, что с ним сейчас бесполезно разговаривать, поэтому разворачиваюсь и быстрым шагом иду через весь оставшийся стадион, не обращая внимания на мокрую одежду, обувь и холод.

Оглядываюсь два раза и понимаю, что он так и следует за мной.

Какой упертый.

Срываюсь на бег, уже оказываясь за территорией школы и бегу по улице, желая добраться до дома, как можно быстрее.

Я всё ещё чувствую его взгляд на себе, ощущаю эту неловкую близость почти незнакомого человека. Но остановиться и поговорить не могу.

Дождь так и не прекращается, а кажется, только усиливается.

Когда дыхание срывается, то снова перехожу на шаг и оборачиваюсь.

Да вы издеваетесь.

Подхожу к дому и смотрю на то, как Джеймс останавливается рядом с дорогой, не заходя на территорию.

Чувствую ещё большее раздражение в груди из-за того, что он всё это время шел за мной.

Стою уже возле двери и поджимаю губы, когда думаю о том, что он весь промок, как и я, впрочем.

Вставляю ключ в замок и поворачиваю два раза, чтобы после приоткрыть дверь и замереть.

Чёрт, как я не люблю это чувство.

Оборачиваюсь и выхожу обратно под дождь, двигаясь прямо к нему.

– Это ничего не значит. Мы всё ещё не друзья, – говорю ему и беру за руку, мысленно отмечая то, какая она теплая, словно он и не промок до нитки.

Веду его в сторону своего дома и заставляю зайти, чтобы после закрыть дверь и тут же разуться.

Я захожу в ванную и беру два полотенца, а когда возвращаюсь, то замечаю, что Джеймс стоит на том же месте.

– Ты можешь пройти, – обращаюсь к нему. – Можешь снять футболку, я положу её в сушилку.

Он разувается и идет следом за мной, в ванную, где есть сушилка.

Оборачиваюсь и приподнимаю голову, чтобы объяснить, как её включить, а сама ухожу на кухню, чтобы поставить чайник. Параллельно достаю из холодильника еду и делаю нам бутерброды, раскладывая их по тарелкам.

Сейчас думаю о том, что он второй парень, который оказывается у меня дома. Первым и единственным был Ник, а больше я ни с кем и не общалась.

Иду к себе в комнату и там переодеваюсь в сухую одежду, думая о том, что неплохо было бы дать Джеймсу штаны, но у меня нет мужской одежды. Папина будет ему мала, да и… это странно.

Выхожу обратно, спускаясь, и замираю, когда вижу Джеймса без футболки, стоящего на кухне.

Мой взгляд блуждает по его телу, по груди и плечам, волосам, которые еще мокрые и с них падают капли прямо на тело.

Смотрю на цепочку, серебро которой контрастирует с цветом его кожи.

Дыхание на мгновение перехватывает, и ощущаю, как кровь приливает к щекам.

Спешу отвести взгляд и неловко кашляю, проходя на кухню и выключая чайник.

– Можешь садиться, – произношу, стараясь, чтобы голос звучал ровно, и указываю ему на стул.

Он кивает и опускается на стул, а я продолжаю возиться, доставая кружки и пакетики с чаем. Наливаю кипяток и ставлю всё на стол.

Стараюсь смотреть ему в глаза, а не на оголенное тело.

– Спасибо, – благодарит Джеймс, и я просто киваю, когда мы начинаем есть так, словно голодали до этого несколько дней.

В голове крутятся тысяча мыслей, но ни одна из них не складывается в слова. Чувствую себя немного растерянной, и это чувство мне не нравится.

Он заканчивает первым, допивая чай, поэтому и задает вопрос:

– Что тебя с ним связывает?

– Зачем тебе это? Я уже спрашивала, но спрошу ещё раз. Зачем?

– Ты мне нравишься.

Его слова бьют прямо в сердце, заставляя не только растеряться, но и ощутить себя… странно.

Я отставляю недопитый чай, чувствуя, как внутри все сжимается от его признания. Нравишься… Простое слово, но оно эхом отдается в моей голове, вызывая бурю противоречивых эмоций.

Опускаю взгляд на свои руки, рассматривая тонкие линии на ладонях, словно там кроется ответ.

– Мы знакомы неделю, – напоминаю ему.

– И что?

Вижу, что Джеймс и правда не видит в этом ничего такого. Он кажется предельно честным и открытым.

– Мы с Ником знакомы с детства, – отвечаю я и тяжело вздыхаю, так и не понимаю, зачем собираюсь ему всё это рассказать. – Раньше над ним издевались, а я часто вмешивалась. Так мы с ним и сдружились, а после он исчез… И вот недавно спустя больше двух лет появился. Он был моим лучшим другом, – замолкаю и взглядом гипнотизирую свою кружку с недопитым чаем, – но то, что я сегодня видела… это так непохоже на него. Кажется, что и не он вовсе. Я не знаю… не уверена, что тот мой лучший друг ещё остался.

– Люди не меняются. Просто со временем лучше скрывают свою сущность или, наоборот, она всё чаще прорывается наружу.