В этот раз по-настоящему

– Похоже, она пока не нашла общий язык ни с кем из класса, – уточняет мистер Ли. Ребята, ведущие разговор на трех языках, выбирают именно этот момент, чтобы разразиться громким смехом; звук отражается от всех четырех стен. Мистер Ли повышает голос, почти выкрикивая: – То есть меня правда беспокоит, что у нее до сих пор нет друзей здесь.

К несчастью для меня, на середине его фразы уровень шума вновь снижается.

Разумеется, все слышат все до последнего слова. Повисает неловкая пауза. Около тридцати пар глаз прожигают дыры в моем черепе. Мое лицо вспыхивает.

Встаю с места, мысленно морщась, когда ножки стула со скрипом царапают полированный пол, и что-то мямлю насчет того, что мне нужно в туалет.

И как можно быстрее сматываюсь оттуда.

В свое оправдание скажу, что обычно я довольно хорошо – можно сказать мастерски – владею своими чувствами и могу отключаться от всего, но иногда меня настигает оно: это ужасное, сокрушительное ощущение неправильности, чужеродности. Без разницы, единственный ли я ребенок-азиат в элитной женской католической школе в Лондоне или единственный новичок в крохотном классе выпускников китайской международной школы. Порой мне кажется, что так и проведу остаток своей жизни. Одна.

Иногда я думаю, что одиночество – моя настройка по умолчанию.

К счастью, полутемный коридор кампуса пуст. Я забиваюсь в самый дальний угол, сползаю по стене вниз и достаю смартфон. В течение минуты бездумно листаю ленту соцсетей. Перебираю пальцами фенечку из грубых нитей, повязанную вокруг запястья, – подарок Зои, – позволяя ей успокоить меня.

«Все будет хорошо».

Затем открываю сайт «Крейнсвифта».

Я открыла его для себя пару лет назад, взяв одну из листовок на лондонском вокзале, и с тех пор читаю его регулярно. Большим количеством читателей он похвастаться не может, зато качеством редакционных материалов и репутацией – вполне. В принципе, все, кому когда-либо посчастливилось опубликовать свои статьи в «Крейнсвифт», достигли успеха, о котором можно только мечтать: премии в области журналистики, престижные нью-йоркские стипендии для авторов публицистики, международное признание. И все благодаря словам – элегантным и глубоким.

Писательство меня по-настоящему трогает. Красивая фраза способна проникнуть под кожу и вызвать душевный отклик, подобно отрывку музыкального произведения или сцене фильма. Хорошо продуманная история способна заставить меня смеяться, затаить дыхание или плакать.

Вчитываюсь в одно из недавних эссе, опубликованных под знакомым светящимся синим баннером сайта. Оно о соединении родственных душ, которым посчастливилось повстречаться в самых неожиданных местах. Через пару предложений ощущаю, как оцепенение, сковавшее мои плечи отступает, а напряжение в теле уходит…

Со скрипом открывается дверь аудитории, выпуская шум, доносящийся изнутри.

Я замираю и, прищурившись, всматриваюсь. Выходит Кэз Сонг. Один. Взгляд его скользит мимо, как будто я вообще не здесь. Кэз выглядит расстроенным.

– …все тебя ждут, – говорит он. Между его бровей залегла тень, голос неожиданно резкий. Он всегда казался мне манекеном, сошедшим прямо с обложки журнала: глянцевый, отретушированный и холодный. Но прямо сейчас он возбужденно расхаживает по кругу, его шаги такие легкие, что почти не издают звуков. – Это встреча с родителями. Я не могу прийти на нее один.

На мгновение я решаю, что Кэз разговаривает сам с собой или тренирует какую-то странную актерскую технику, но затем слышу приглушенный женский голос, доносящийся из динамиков его телефона:

– Знаю, знаю, но я сейчас очень нужна пациенту. Не мог бы ты сказать учителю, что в больнице кое-что случилось? Хао эрцзы, тинхуа. – «Хороший ребенок. Слушайся». – Возможно, мы сумеем перенести встречу на следующую неделю – как было в прошлый раз, помнишь?

Я наблюдаю, как Кэз делает вдох. И выдох. Когда он заговаривает снова, голос его удивительно спокоен.

– Все в порядке, мам. Я… скажу им. Уверен, они поймут.

– Хао эрцзы, – снова говорит женщина, и даже с такого расстояния мне слышен шум на заднем плане. Лязганье металла. Сигналы больничного монитора. – Ах да, кстати – что они сказали про заявки в колледж?

Заявки.

Я прокручиваю в голове услышанное. Для меня это новость. Я-то думала, что такие как Кэз не учатся в колледже, они строят актерскую карьеру.

Но в этот самый момент наша Восходящая-Звезда потирает челюсть и говорит:

– Все… в порядке. Они говорят, что если я напишу действительно впечатляющее вступительное эссе, это сможет компенсировать мои оценки и посещаемость…

Из динамиков доносится вздох.

– Что я говорила, а? Сначала оценки, в первую очередь оценки. Думаешь, приемную комиссию колледжа заинтересует, что ты сыграл главную роль в школьном театре? Думаешь, они вообще знают каких-нибудь азиатских звезд кроме Джеки Чана? – Прежде чем Кэз успевает ответить, его мать снова вздыхает. – Ладно, проехали. Теперь уже слишком поздно. Просто сосредоточься на эссе – ты же почти закончил, да?

Может, мне так показалось из-за тусклого света в коридоре, но я уверена, что вижу, как Кэз морщится.

– Вроде того.

– Что значит «вроде того»?

– Я… – Он стискивает зубы. – Мне еще нужно продумать, составить план и… написать его. Но я справлюсь, – быстро добавляет он. – Обещаю. Правда, мам. Я тебя не подведу.

Следует долгое молчание.

– Хорошо. Ладно, мне пора, меня зовет пациент, но скоро поговорим, ладно? И обязательно сосредоточься на эссе. Если ты отнесешься к нему хоть вполовину так же серьезно, как к запоминанию сценариев, тогда…

– Я понял, мам.

Что-то вроде тревоги на мгновение искажает его черты, когда он завершает звонок.

Затем, развернувшись, чтобы уйти, он замечает меня, сидящую на корточках в сумраке коридора, и ловит мой взгляд второй раз за этот день.

– Ох, – говорит он.

В то же самое время я встаю и выдаю:

– Извини!

Мы продолжаем, перебивая друг друга:

– Я не видел…

– Честно, я не пыталась…

– Это круто…

– Мне как раз нужно идти в…

– Ты же Элиза, верно? Элиза Линь?

– Да, – говорю я медленно и даже сама слышу настороженность в собственном голосе. – А что?

Он приподнимает одну бровь, следы тревоги уже начисто исчезли с его лица. Как-то подозрительно быстро – может, у меня галлюцинации?

– Ничего. Просто стараюсь быть дружелюбным.

Безобидный ответ. Вполне разумный.

И все же…

У нее до сих пор нет друзей здесь.

– Ты… слышал, что сказал мистер Ли? – Жалею в ту же секунду, как только эти слова слетают с моих губ. Хочется стереть это мгновение. Есть определенные вещи, о которых лучше не упоминать, даже если оба собеседника в курсе проблемы. Например, прыщи. Или классный руководитель, заявляющий перед всеми, что у тебя нет друзей.

Тот факт, что новые друзья мне, вообще-то, не нужны, ни на что не влияет.

На секунду Кэз задумывается. Прислоняется к ближайшей стене, так что оказывается ко мне вполоборота.

– Ага, – признает он. – Слышал.

– Надо же!

– Что?

Я издаю неловкий смешок.

– Думала, ты соврешь. Ну, знаешь. Чтобы пощадить мои чувства, или что-то в этом роде…

Вместо того чтобы продолжить тему, он наклоняет голову и настороженно спрашивает:

– Слышала, как я говорил по телефону?

– Нет, – отвечаю я, не подумав, но тут же начинаю мямлить: – Ну почти…

– Очень мило, что ты пытаешься пощадить мои чувства, – говорит он. В его голосе столько иронии, что мне хочется испариться на месте.

Меня посещает ужасающая мысль: а если он подумал, что я его фанатка? Охотница за айдолами? Еще одна наивная влюбленная одноклассница, из тех, что ходят за ним хвостом? Поджидаю его тут по углам, чтобы привлечь внимание. Я и сама много раз видела, как это бывает: ученица прячется за мусорным баком или стеной – и, оп! – тут же выскакивает на Кэза, стоит ему завернуть за угол.

– Я не хотела подслушивать, – говорю я в отчаянии, поднимая обе руки вверх. – Я даже не знала, что ты придешь сюда.

Он пожимает плечами, его лицо невозмутимо.

– Хорошо.

– Честно! – почти молю я. – Клянусь тебе!

Он смотрит на меня долгим взглядом.

– Я же сказал: «хорошо».

Но по его голосу не скажешь, что он поверил мне до конца. Мою кожу покалывает, смущение и раздражение согревают щеки. Видимо, чтобы испортить все окончательно, я произношу:

– Я не… я даже не фанатка.

Проходит секунда, на миг его лицо принимает выражение, которое трудно прочесть. Что это, удивление? Я чувствую, как внутри все переворачивается, а сердце стучит так сильно, что вот-вот выпрыгнет наружу.

– Приятно это знать, – говорит он наконец.

– Ну, я и не то чтобы антифанатка… – лепечу я с тем жутким чувством беспомощности, с которым наблюдаешь за персонажами фильмов ужасов: когда хочешь крикнуть «Стой!», но герой продолжает двигаться все ближе и ближе к собственной гибели. – Мне все равно. Ноль. Э-э… то есть… нормальный человек.

– Угу, я понял.

Крепко сжимаю рот, мои щеки пылают уже вовсю. Поверить не могу, что рядом все еще стоит Кэз Сонг, уникальный талант которого, по-видимому, состоит в том, чтобы заставлять меня чувствовать себя еще более несуразной, чем обычно. Не верится, что мы все еще разговариваем, и что мистер Ли все еще в переполненном классе вместе с Ма, и они думают, будто я все еще в туалете.

Это кошмар! Пора продумывать план побега, прежде чем я опозорюсь еще больше.

– Знаешь, я… – Вытягиваю шею и оборачиваюсь, словно услышала, как меня кто-то зовет. – Почти уверена, что это моя мама.

На этот раз поднимаются обе его темные брови.

– Да? Ничего не слышал.

– А, ну да, у нее тихий голос, – бормочу я, уже проходя мимо. – Э-э… Трудноуловимый. К нему нужно привыкнуть. Так что… эм-м… я, наверное, пойду. Увидимся!

Я не даю ему шанса ответить, просто бегу обратно в класс, готовая схватить маму и умолять Ли Шушу приехать и забрать нас как можно скорее. После такого унижения я больше никогда не смогу заговорить с Кэзом Сонгом. Никогда!

Глава третья

На следующий день я просыпаюсь до рассвета. Жара тяжело обволакивает кожу, одеяла сбились в ком вокруг тела.

Смартфон мигает.

237 новых уведомлений

Щурюсь с минуту, ничего не понимая; рассудок все еще затуманен сном. Но экран то и дело загорается, освещая прикроватный столик мягким голубым сиянием, сквозь мою усталость пробивается приступ тревоги. Обычно никто не пишет мне сообщения в такой час. И уж точно никто – даже Зои – не отправил бы мне столько сообщений подряд.

239 новых уведомлений

240 новых…

Я откидываю одеяла в сторону, теперь уже полностью проснувшись, и проверяю месседжеры. Замешательство быстро сменяется дурными предчувствиями.

Читаю сообщения Зои:

капец.

Ну просто капец!!!!!!

ок я знАЮ ЧТО СЕЙЧАС НОЧЬ

НО

ДА ВОЗЬМИ ТЫ СВОЙ ТЕЛЕФОН

фывапроллдлдд

ты ЭТО ВИДЕЛА что это вообще за нАФИГ

Дальше она скидывает ссылку: какая-то статья. Я слишком напугана, чтобы сразу открыть ее, но после двух секунд пристального изучения экрана, в течение которых сердце пробивает дыры грудной клетке, сдаюсь.

Выскакивает огромный, жирный заголовок:

«Герой ее романа: пост девушки о личной жизни дает нам шанс поверить в любовь».

Мой пульс учащается.

Сперва я не понимаю, что именно вижу. Замечаю лишь отрывок из моего эссе – эссе, которое я вычитала минимум трижды и опубликовала только вчера, – и мое собственное имя, а над всем этим… логотип «БаззФид»! Тот самый «БаззФид», на котором мы с Зои зависали часами, отвечая, например, на вопросы теста «Пицца или начос: какая ты закуска на тусовке?». Бред какой-то. Как мое эссе оказалось на «БаззФид»?

Это как наткнуться на собственное фото в чужом доме – шокирующее сочетание «Эй, это лицо мне знакомо» и «Какого черта оно здесь делает?» Я что, во сне?

Господи, там еще больше! Гораздо больше!

Очевидно, сочинение завирусилось уже вчера вечером, но когда ссылку с моим постом в школьном блоге ретвитнул кто-то популярный, все просто взорвалось. Включаю ВПН, захожу в «Твиттер»[3]. Сердце едва не выскакивает из груди.

Прошлым вечером на меня было подписано всего пять человек, и двое из них без сомнения были ботами.

Сейчас подписчиков уже более десяти тысяч.

– «Нафиг» – это очень слабо сказано, – бормочу я, и звук моего голоса, низкий и чуть хрипловатый после сна, лишь прибавляет происходящему абсурдности. Как это все понимать? Нет объяснения тому, что я просто сижу тут на кровати, глядя, как экран смартфона подсвечивает стены моей спальни, а тем временем этот самый твит, который репостнула себе заботливая толпа пользователей, набрал полмиллиона лайков. И их число продолжает расти.

Мои руки дрожат, когда я листаю комментарии.

@слишкомхорошо13: может парни все-таки заслуживают уважения???

@женачимина: Я действительно плачу боже мой это ТАК. МИЛО. (пжлст нам нужно больше крутого контента моя душа нуждается в этом) ((если они когда-нибудь расстанутся, клянусь, я перестану верить в любовь))

@анжелика_б_смит: Как подростки в наши дни умудряются писать как Шекспир, да еще и про любовь всей их жизни?… я в их возрасте два слова связать не могла.

@пьяныйланьванцзи: не хочу драматизировать и всякое такое но я буквально умру за то, чтобы они просто оставались вместе держались за руки и были вечно счастливы.

@юзер387: пОЖАЛУЙСТА кто нибудь сделайте из этого фильм я УМОЛЯЮ

@эчууули: Мне одной чертовски интересно кто ее парень? (и где мне такого найти??)

Я роняю телефон прежде, чем успеваю дочитать до конца. Тревожная смесь паники и счастья разливается по венам.

Так.

Бред какой-то.

Ощущение, будто мозг сломался. Перегрелся. Люди по всему миру читают мое эссе и представляют, как я валяюсь с парнем на его диване, целуюсь с ним на балконе, шепчу: «Я скучаю по тебе, даже когда мы вместе» или «Ты такой красивый, что рядом с тобой у меня даже мысли путаются».

Люди прочли это и действительно… оценили. Мои слова, мой стиль, мои мысли. Узнали в чем-то себя. Несмотря на смущение, я не могу сдержать расползающуюся по лицу улыбку. «Так вот каково это – быть популярным? – Любопытство побеждает растерянность. – Вот как чувствуют себя знаменитости вроде Кэза Сонга?»

Но к черту. Все это не имеет значения, хоть и очень приятно. Одно дело – просто стать популярной благодаря эссе, это даже здорово, какой-то сюжет из фильма. Но совсем другое дело – прославиться «сказочной историей любви, произошедшей в реальности» (слова @реалкаррьело, не мои), которая на самом деле ложь от и до.

Я уже представляю, как будет выглядеть следующая статья на «БаззФид», если правда вскроется: «Герой не ее романа: нашумевшее эссе девушки о ее личной жизни оказалось фейком».

В течение следующего часа, пока квартира оживает, в ванной поскрипывают краны, а Ма отправляется на кухню, чтобы приготовить молоко из сои, я не могу думать ни о чем другом. Заголовок на «БаззФид». Комментарии. Как сильно эта история тронула людей, сколько из них подписались на меня ради «нового контента», которого у меня нет…

Чувство вины захлестывает меня, хочется кричать.

Но, хвала небесам – а может, годам практики – за завтраком я умудряюсь вести себя так, будто ничего не случилось. Кажется, неправильно было бы выдать домашним что-то вроде «О, кстати, я случайно перепутала эссе с заданием по литературному мастерству, и теперь чуть более миллиона человек думают, что я встретила в Пекине любовь всей жизни», когда еще и восьми утра нет. Поэтому я пью домашнее соевое молоко, жую «мраморное яйцо» [4] и стараюсь не думать о том, что моя жизнь радикально изменилась всего за одну ночь.

– …убивает меня, – говорит Ма, разбивая свое яйцо о тарелку; скорлупа раскалывается с приятным хрустом. – Это абсолютная катастрофа.

Мне даже не нужно вникать, чтобы угадать, о ком речь: Кевин из отдела маркетинга. Какой-то недавний выпускник Гарварда с высоченным ай-кью и – со слов Ма – нулевой способностью принимать здравые решения.

– Прости, что за абсолютная катастрофа? – спрашиваю я, надеясь, что Ма расскажет детали. Пара советов по борьбе с катастрофами сейчас бы не помешали.

– Моя жизнь, – подает голос Эмили с другого конца обеденного стола. Ее школьная форма надета задом наперед, а иссиня-черные волосы до плеч собраны в то, что по моим подозрениям должно было выглядеть как «конский хвост», но больше похоже на росток фасоли. Значит, сегодня обязанность помочь Эмили собраться в школу лежит на Ба.

Мама закатывает глаза.

– Посмотрим, что ты скажешь, когда тебе будет сорок с небольшим, – говорит она Эмили, затем обращается ко мне. – С каких это пор тебя волнуют мои проблемы на работе?

– Ну, всегда волновали, – невинно говорю я.

– Думала, тебе некомфортно, когда мы об этом говорим, – замечает Ма, передавала мне тарелку с пышными круглыми маньтоу [5] из пароварки, еще теплыми.

– Ну, это потому, что твоя компания настойчиво характеризует себя как «созидательного новатора и лидера», который стремится «влиять на умы людей и вдохновлять» и воплощать в жизнь «ключевые инициативы, меняющие жизнь» или как там. – Я разламываю половинку маньтоу на удобные кусочки, тесто размягчается между пальцами. – А на деле это просто слова. Но я понимаю, что ты к этому всему причастна. Вот так.

Похоже, прозвучало не слишком убедительно для Ма, но она со вздохом объясняет:

– Кевин убедил крупного инвестора подписать с нами контракт.

– И почему это проблема?..

– Они подписали контракт лишь потому, что он сказал, что мы в отличных отношениях с одним популярным техно-стартапом, «СИС». – Она берет одно маньтоу, но не отправляет в рот. Просто оставляет его остывать на тарелке рядом с яйцом. – Вот только мы ни с кем из «СИС» даже не знакомы. Мы вообще никак не связаны.

– А. – Я медленно киваю, подавляя приступ тошноты от того, что эта история мне явно кое-что напоминает. – Да, это может быть непросто. – Затем, надеясь, что не выгляжу слишком заинтересованной, небрежно отпиваю глоток соевого молока и спрашиваю: – Итак… эм… что будете делать? Вы собираетесь сознаться, или…

– Боже, нет. Конечно нет. – Ма искренне смеется, будто эта идея совсем абсурдна. – Мы пытались привлечь этого инвестора уже несколько лет. Нам просто придется действовать наоборот: обратиться к «СИС», наладить контакт и делать вид, что мы были близки все это время. Может, обратись мы сначала к одной из их маркетинговых групп или к тому парню, который отвечал за рекламу в «Картье»… – В ее глазах появляется тот отстраненный, почти лихорадочный блеск, как и всякий раз, когда Ма обдумывает рабочие вопросы. Затем она вспоминает, с кем говорит. – Но врать нехорошо, – поспешно добавляет она, бросая на меня и Эмили суровый взгляд.

– Принято к сведению, – говорю я и не без труда проглатываю остатки молока. Мякоть сои царапает горло, как песок.

Когда завтрак заканчивается, я помогаю Ма убрать со стола и мы спускаемся к машине. Смартфон прожигает дыру в кармане моего блейзера. С самого утра я не проверяла соцсети, но уведомления все поступают. К тому моменту, как мы высаживаемся около школы, у меня 472 непрочитанных сообщения и черт знает сколько упоминаний в «Твиттере».

А затем все становится еще удивительнее.

Как обычно, я прихожу на урок математики раньше всех.

Не потому, что я боюсь опоздать или фанатею от квадратных уравнений, просто это единственное место, где мне нравится быть. В свободные минуты перед занятиями и на переменах народ любит собираться у шкафчиков раздевалки, толпиться в коридорах, болтать и смеяться так громко, что кажется, будто стены дрожат.

Однажды, на третий день учебы, я тоже попробовала постоять с ними, но лишь почувствовала себя еще более нелепо. Нелепо и немножко грустно, потому что мне было некого дожидаться. В итоге я просто стояла посреди коридора, крепко сжимая в руках сумку и молясь, чтобы скорее прозвенел звонок.

После этого я решила, что могу с тем же успехом ждать в классе, раскладывая книги и ручки, как будто и правда так сильно стремлюсь к учебе.

Я притворяюсь, что повторяю домашнее задание, когда слышу приближающиеся шаги. Они затихают аккурат перед моей партой. Затем…

– Эй, Элиза!

Я удивленно вскидываю голову.

Две девочки, которые до этого даже не заговаривали со мной ни разу, улыбаются мне – сияя при этом так, будто мы лучшие подруги. Я даже не знаю, как их зовут!

– Привет? – Мой ответ звучит скорее как вопрос.

Они воспринимают его как приглашение сесть на два пустых места передо мной и продолжают улыбаться так широко, что я могу пересчитать все их жемчужно-белые зубы. Когда одна из них подталкивает другую локтем и они быстро многозначительно переглядываются, я начинаю догадываться, почему они здесь.

– Мы прочли тот пост, – выпаливает высокая и загорелая девушка слева, подтверждая мои подозрения.

– О, – говорю я, не зная, как еще реагировать. – Эм-м… круто. Я рада.

– Мне просто… боже, мне так понравилось, – продолжает она весело, будто сейчас последует длинная, эмоциональная речь. – Я буквально всю ночь не спала, перечитывая твое эссе, и…

– Оно такое… клевое! – подхватывает другая девушка и кладет руку на сердце.

Ладно. Этого я определенно не ожидала. Этой легкой, непроизвольной улыбки, тронувшей мои губы.

Вскоре девушки уже говорят, перебивая друг друга и отчаянно жестикулируя. Их голоса становятся все громче и громче от возбуждения:

– Мой любимый момент – тот эпизод в магазине, божечки…

– А я и не знала, что ты с кем-то встречаешься! Ты кажешься такой скромняшкой…

– У тебя есть его фотка? Ты, конечно, можешь не показывать, если не хочешь, но…

– Как его зовут? Он ходит в нашу школу?

– Он в нашей параллели?

– В нашем классе?!

Широко раскрыв глаза, обе поворачиваются к двери аудитории, в которую стекается все больше учеников, как будто один из парней может внезапно выйти вперед и объявить, что мы встречаемся. Естественно, ничего подобного не происходит, но ребята все же замедляют шаг и смотрят на меня так, будто видят впервые. Так, будто надеются, что я и с ними поделюсь подробностями моей фейковой личной жизни.

Единственный, кто идет прямо к своей парте в самом конце класса, – Кэз Сонг. Руки в карманах, один AirPod в ухе, скучающее выражение на лице. Совсем как вчера. Он бросает в мою сторону краткий, невозмутимый взгляд, затем отворачивается.

И хотя сейчас это наименьшая из моих забот, внутри все равно все сжимается. Даже не знаю, на что я надеялась, почему думала, что он признает мое существование после того случайного разговора в коридоре. Мы с Кэзом Сонгом непохожи настолько, что могли бы жить на разных планетах.

– Ну? – напирает девушка слева от меня, возвращая внимание к ней и к ее подруге. – Это правда?

Я всматриваюсь в их лица в попытке найти подтверждение тому, что они издеваются надо мной. Но обе улыбаются, и я замечаю легкую россыпь веснушек на носу высокой девчонки и желтую заколку в форме бабочки в волнистых локонах другой. Они кажутся… милыми. Искренними и дружелюбными…

– Эм-м… я больше ничего не могу рассказать, – говорю я с легкой, извиняющейся улыбкой в надежде, что на этом разговор завершится. – Хотела бы, но… сами знаете. Мы не так уж давно вместе, так что пока решили держать все в тайне.

– А-а-а. – Они обе медленно кивают. Продолжают улыбаться. Ни одна из них не двигается с места. – Ясно.

Да, допустим, у меня есть план, я продумала все до мелочей, когда писала эссе. Но это лишь подстраховка, а не готовая легенда для многих сотен людей по всему миру. Как спасательные жилеты в самолетах – никто не думает, что ими и правда придется пользоваться.

Мой телефон на парте опять мигает.

531 новое уведомление

Девушка повыше замечает это прежде, чем я успеваю перевернуть экран вниз.

– Вау! – говорит она, наконец-то начиная доставать свои школьные принадлежности. Макбук в золотистом корпусе. Маркеры и ручки с миленькими рисунками по всей длине. Толстый ежедневник, с виду почти новый, но с яркими цветными закладками по бокам и гигантским стикером какой-то кей-поп группы на обложке. – Бурное у тебя сегодня утро, а?

– «Бурное» – подходящее слово, – говорю я, радуясь, что по крайней мере сейчас не соврала.

– Мне всегда было интересно, каково это – проснуться популярной, – размышляет другая девушка. Она достала только свой ноутбук. Вообще-то, у учеников в этой школе так принято. В предыдущем классе нам разрешали делать записи только от руки, поэтому до моего первого урока в «Уэстбридж» я даже не подозревала, что нужно взять ноутбук, и когда все работали в текстовых документах, у меня оказались при себе лишь тетрадь и карандаш.