В этот раз по-настоящему

Энн Лян

В этот раз по-настоящему

Всем циникам, которые до сих пор тайно верят в любовь

© 2023 by Ann Liang.

This edition published by arrangement with Taryn Fagerness Agency and Synopsis Literary Agency.

© Забияка А., перевод, 2023.

© Нестерова А., иллюстрация, 2023.

© Издание на русском языке, оформление. Строки

Глава первая

Как только я начинаю переодеваться в школьную форму, замечаю, что за окном моей спальни парит мужчина.

Я делаю шаг к окну, все еще сжимая в руке юбку и чувствуя, как бьется пульс в ушах, и понимаю: парит – неправильное слово. Мужчина болтается. Его туловище подвешено на двух металлических тросах, которые выглядят опасно тонкими, – учитывая, что мы на двадцать восьмом этаже, а летний ветер в полдень дует особенно сильно, закручивая листву и пыль в мини-торнадо.

Качаю головой, недоумевая, с какой стати кому-то понадобилось делать подобное. Что это – новый экстремальный вид спорта? Посвящение в банду?

А может, кризис среднего возраста?

Мужчина ловит мой растерянный взгляд и приветственно взмахивает рукой – можно подумать, ему не грозит свободный полет до земли из-за неисправной страховки, ослабленного узла или особо агрессивной птицы. А затем – все так же непринужденно – вытаскивает из кармана мокрую тряпку и принимается тереть разделяющее нас стекло, оставляя разводы белой пены.

Ну да. Конечно.

Мои щеки вспыхивают. Меня не было в Китае столько времени, что я совершенно забыла: так моют окна жилых многоэтажек. Точно так же у меня вылетело из головы, как работают линии подземки, или что нельзя смывать туалетную бумагу, и что торговаться можно только в определенных магазинах, иначе рискуешь показаться нищим или скрягой. Столько всего изменилось за те двенадцать лет, которые я и моя семья провели за океаном: местные, например, больше не пользуются наличкой.

Серьезно, на прошлой неделе я попыталась дать официантке сто юаней одной купюрой, и она посмотрела на меня так, словно я путешественница во времени, прямиком из семнадцатого века.

– Эй… привет. Элиза? Ты все еще там?

Я едва не ударяюсь об угол кровати, пока в спешке пытаюсь пробраться к ноутбуку, стоящему на двух картонных коробках с пометками «НЕ ОСОБО ВАЖНОЕ БАРАХЛО ЭЛИЗЫ» – распаковать их руки у меня пока не дошли, в отличие от коробки с «ОСОБО ВАЖНЫМ БАРАХЛОМ». Ма думает, что в моей системе маркировки есть пробелы, зато вот в неумении расставлять приоритеты меня точно не упрекнешь.

– Э-ли-за?! – Голос Зои – до боли знакомый даже сквозь динамики – становится громче.

– Да тут я, тут, – откликаюсь я.

– О, хорошо, потому что я не вижу ничего, кроме очаровательной пустой стены. Кстати говоря… Когда ты украсишь свою комнату хоть чем-нибудь? Три месяца прошло, а она до сих пор выглядит как отель. То есть, конечно, весьма милый отель, но…

– Это осознанный выбор! Знаешь, минимализм, все такое.

Она фыркает. Врать я умею отлично, но проблема в том, что Зои отлично умеет на мою ложь не вестись.

– Да ладно?

– Конечно, почему нет, – продолжаю я и поворачиваю ноут к себе. На левой части экрана – эссе к уроку английского и миллиард вкладок «как написать правдоподобную сцену поцелуя тому, кто ни разу не целовался»; на правой – очаровательно ухмыляющееся лицо моей лучшей подруги.

Зои Сато-Мейер восседает у себя на кухне, на ее хрупких плечах любимый твидовый жакет. Собранные в высокий хвост тяжелые черные локоны подсвечены лампами люстры, находящейся у нее за головой, и этот «нимб» придает Зои вид стильного семнадцатилетнего ангела. Кромешная темнота в окнах позади нее и упаковка дымящейся быстрорастворимой лапши на кухонной стойке (так подруга представляет себе ночной перекус) – единственные подсказки, что прямо сейчас в Лос-Анджелесе ближе к полуночи.

Я настраиваю камеру ноутбука.

– О боже мой! – Взгляд Зои скользит к моей поношенной блузке в горошек. – Поверить не могу, что эта кофта до сих пор с тобой! Это та, которую ты носила еще в восьмом классе?

– Ну и что? Она удобная, – говорю я, и это чистейшая правда. Но кажется, правда и то, что эта поношенная блузка – одна из немногих вещей, оставшихся неизменными в шести разных странах и двенадцати школах.

– Ладно, ладно! – Зои поднимает руки вверх. – На вкус и цвет… Но тебе не кажется, что стоит поработать над стилем? Хотя можешь приберечь эту вещицу для будущих родительских собраний…

Мое внимание привлекает юбка с непривычном логотипом, вышитом на жесткой, напоминающей пластик ткани: «ПЕКИНСКАЯ МЕЖДУНАРОДНАЯ ШКОЛА “УЭСТБРИДЖ”». В животе закручивается узел.

– Угу… – бормочу я. – Мне и правда пора сменить имидж.

Мойщик окон по-прежнему снаружи, так что я задергиваю шторы – но успеваю бросить взгляд на раскинувшийся внизу жилой комплекс. Хоть место и называется «Лазурное озеро», голубого цвета среди аккуратных рядов построек и ухоженных газонов очень мало, но зато полно зеленого: искусственное озеро в центре комплекса и прилегающие к нему пруды с лотосами; просторное поле для мини-гольфа и теннисные корты у парковки; пышная трава вдоль посыпанных галькой дорожек и деревья гинкго. Когда мы только заселились, район напомнил мне модный курорт, и в этом есть доля истины – вряд ли мы останемся здесь дольше, чем на год.

Пока я влезаю в форму, Зои щелкает пальцами и говорит:

– Напомни-ка мне, зачем ты пишешь о несуществующем парне?

– Не пишу. Уже написала, – поправляю я, натягивая рубашку через голову. – Работа сдана. У меня не было никакого желания выдумывать историю об идеальных отношениях, но о чем еще… – Прерываюсь, чтобы высвободить длинную прядь иссиня-черных волос, запутавшихся в пуговицах блузки. – Это задание сдаем сегодня, и это часть итоговой работы, так что… сама знаешь. Пришлось проявить изобретательность.

Зои снова фыркает – на этот раз так громко, что микрофон трещит.

– Ты в курсе, что в таком эссе обычно пишут правду, да?

– Нет, – говорю я невозмутимо. – Нельзя врать в эссе о себе? Офигенно! Я в шоке. Вся моя жизнь – ложь.

Честно говоря, я не просто так решила превратить серьезное домашнее задание в романтическую историю на четыре тысячи слов. Просто оно предполагало рассказ о личном. Всему виной глупый роман, который мы изучали в первую неделю занятий: «В книге “Когда соловьи запели в ответ” говорится, что у Люси и Тейлора есть собственный тайный язык, которого никто больше не знает. С кем у вас общий тайный язык? Как он сформировался? Что этот человек значит для вас?»

И если бы дело было только в этом, я, возможно, стиснула бы зубы и написала лишь слегка приукрашенный текст об одном из родителей, или о моей сестренке, или о Зои… только вот мы должны опубликовать законченное сочинение в блоге школы «Уэстбридж». То есть на публичной платформе, где кто угодно – любой одноклассник, для которого я Новенькая или Та-что-недавно-переехала-из-Штатов, – сможет увидеть его и оставить комментарий.

Ни за что не стану делиться подробностями своих отношений с близкими. Даже в вымышленном тексте некоторые детали кажутся слишком уж откровенными: например, как я водила пальцами по линиям ладони вымышленного парня, делилась секретами в полутьме, говорила, что он для меня целый мир, что с ним я чувствую себя дома.

– …вообще не волнуешься, что в школе могут… ну не знаю, прочесть эссе и потребовать рассказать о твоем парне больше? – не сдается тем временем Зои.

– Я все предусмотрела, – утверждаю я, снова распахивая шторы. Комнату мгновенно заливает светом, крохотные пылинки плавают перед теперь уже пустым окном. – Я не называла имен, так что никто не сможет выследить этого вымышленного парня. К тому же я написала, что встретила его три месяца назад, пока родители искали квартиру, – весьма правдоподобно, и никаких намеков на то, в какую школу он ходит. И раз уж мы вместе недавно и не хотим торопить события, нам нравится встречаться тайно. Видишь? – Я встаю перед камерой и обвожу руками воздух. – Элементарно!

– Вау! – Зои делает вдох. – Вот это уровень подготовки! – говорит она, раздраженная и заинтригованная одновременно. – И все ради того, чтобы не писать правду?

– Таков план.

Следует краткая пауза, нарушаемая лишь чавканьем Зои, которая всасывает лапшу по ту сторону экрана, и стуком шагов за дверью моей комнаты. Затем подруга вздыхает и как-то слишком обеспокоенно спрашивает:

– У тебя точно все хорошо в новой школе? Ты… э-э-э… осваиваешься?

– Что? – Ее тон мне не нравится. Я чувствую, как внутри все замирает, а мышцы напрягаются, будто в ожидании удара. – А почему… почему ты спрашиваешь?

– Не знаю. – Зои дергает плечом, ее «конский хвост» подпрыгивает в такт движению. – Просто… чувствую.

От неловкого разговора меня спасает оклик Ма, который доносится из холла с громкостью, куда более уместной для поисково-спасательных миссий:

– Ай-Ай! Водитель ждет!

Ай-Ай – мое китайское прозвище, которое можно перевести как «любовь». Если исключить вымышленные отношения, не могу сказать, что соответствую ему.

– Иду! – кричу я в ответ, затем оборачиваюсь к экрану. – Надо бежать.

Зои ухмыляется, и я выдыхаю, испытывая облегчение от того, что наш разговор по душам не состоится.

– Ага, думаю, это слышала вся планета. Передавай маме привет от меня.

– Хорошо. – Прежде чем выключить ноут, я складываю сердечко из большого и указательного пальцев (жест только для Зои, ни для кого больше!). – Скучаю по тебе.

– А я по тебе. – Зои посылает мне воздушный поцелуй, и я смеюсь.

Тугой узел в животе немного ослабевает. С тех пор как два года назад я уехала из Лос-Анджелеса, мы завершаем каждый звонок именно так – и неважно, насколько мы заняты или устали, как долго говорили или как много времени пройдет, прежде чем нам удастся поболтать снова.

Скучаю по тебе.

Конечно, это не сравнится с ночевками у нее дома, где мы валялись на диване в пижамах, пока на ноутбуке был включен какой-нибудь сериал «Нетфликса», а между нами из рук в руки передавалась тарелка приготовленных ее мамой рисовых шариков. И уж точно не сравнится с нашими поездками на пляж по воскресеньям, где калифорнийское солнце припекало кожу, а ветер развевал спутанные солью волосы… Разумеется, нет.

Но сейчас и этого маленького простого ритуала достаточно.

Потому что это наше.

Водитель припарковал машину сразу за жилым комплексом, в пятнистой тени ивы.

Формально Ли Шушу [1] не наш семейный водитель, а мамин – преимущество занимать руководящую должность в суперпрестижной международной консалтинговой компании, побочный эффект – «прости-что-заставляю-тебя-переезжать-с-места-на-место-почти-каждый-год!». И поэтому, выскочив из автомобиля, Ли Шушу приветствует Ма первой.

– Юй-нюйши, – говорит он, с легким поклоном открывая для нее дверцу. «Мадам Юй».

Подобная обходительность, даже по отношению к кому-то другому, каждый раз вызывает у меня необъяснимый дискомфорт, однако Ма просто улыбается водителю и грациозно садится в машину. Глядя на нее в этот момент – фарфоровая кожа, солнцезащитные очки, идеально сидящий костюм и безупречная стрижка, – ни за что не догадаешься, что она росла в бедном провинциальном городке, отвоевывая еду у шести братьев и сестер.

Остальные втискиваются на заднее сиденье в обычном порядке: мы с папой возле окон, моя девятилетняя сестра Эмили – посредине.

– В школу? – заводя двигатель, спрашивает меня водитель, медленно и четко выговаривая слова мандаринского наречия. Запах новой кожи и паров бензина наполняет замкнутое пространство. Ли Шушу пробыл рядом уже достаточно долго, но все еще не уверен в моем уровне владения китайским.

– В школу, – подтверждаю я, старательно игнорируя спазмы в животе. Я и так ненавижу ходить в «Уэстбридж», а в дни родительских собраний – тем более. Если бы не тот факт, что Эмили посещает ту же самую школу и у нее тоже сегодня собрание, я бы обязательно придумала, как оставить нас всех дома.

Но уже слишком поздно.

Я откидываюсь на сиденье и прижимаюсь щекой к прохладному стеклу, наблюдая, как наш жилой комплекс становится все меньше и меньше, пока не исчезает полностью, сменившись шумной картиной города.

С тех пор как мы вернулись, это мой любимый способ проводить время в машине. Прилипнуть к окну и всматриваться в зигзаги пекинской линии горизонта, путаницу перекрестков и кольцевых дорог, яркие скопления ресторанчиков и переполненных гастрономов.

Пытаясь запомнить все это – точнее пытаясь вспомнить.

Меня всегда удивляло, как обманчивы самые популярные фотографии Пекина. Они либо изображают город огромным постапокалиптическим миром, отравленным смогом и битком набитым людьми в дыхательных масках, либо показывают его похожим на нечто прямиком из высокобюджетного фантастического фильма: сплошь элегантные небоскребы, ослепительные огни и кричащая роскошь.

Снимки редко передают истинную энергию города, ту энергию, что бурлит везде, как дикое подводное течение. Кажется, все без исключений толкаются, спешат, стремятся к большему, снуют туда-сюда: будь то курьер, лавирующий в потоке машин позади нас на скутере, навьюченном десятками коробочек с едой, или бизнесвумен, лихорадочно с кем-то переписывающаяся в «мерсе» слева от нас.

Мое внимание привлекает песня известного китайского рэпера, заигравшая по радио. Через зеркало заднего вида замечаю, что Ма снимает очки и заметно морщится.

– Почему он издает эти звуки: «си-гэ си-гэ»? – спрашивает она секунды через три. – У него что-то в горле застряло?

Я давлюсь смехом.

– Так звучит современная музыка, – говорит Ба [2] на мандаринском, как всегда дипломатично.

– Как по мне, это даже мило, – встреваю я, покачивая в такт головой.

Ма оглядывается на меня с равнодушно-хмурым видом:

– Не верти так головой, Ай-Ай. Выглядишь как цыпленок.

– В смысле, вот так? – Я качаю головой сильнее.

Ба прикрывает улыбку рукой, Ма цокает языком, а Эмили – мне всегда казалось, что на самом деле она восьмидесятилетняя старушка, заключенная в крошечном теле девятилетки, – испускает долгий, театральный вздох.

– Подростки, – бормочет она.

Я подталкиваю ее локтем в ребра, на что она отвечает тычком, между нами завязывается шуточная борьба, которая прекращается, только когда Ма грозит накормить нас на ужин пустым рисом.

Если честно, именно в эти моменты – когда машину наполняет музыка, за окнами свистит ветер, послеполуденное солнце золотит деревья, а моя семья здесь, рядом со мной, – я чувствую… счастье. Подлинное, истинное счастье, вопреки всем переездам, расставаниям и новой жизни. Вопреки всему.

Глава вторая

Но вскоре мое настроение меняется.

Как только мы подъезжаем к воротам школы «Уэстбридж», я осознаю роковую ошибку. Все одеты во что угодно, но только не в юбки и белые рубашки. Милые летние платья. Кроп-топы и джинсовые шорты. Преподаватели не уточнили, какой должна быть одежда, и я наивно предположила, что, как и в моей прошлой школе, все каждый день ходят в форме.

Когда мое семейство начинает выходить из машины, к горлу подкатывает приступ паники. Нет, конечно, у меня не будет неприятностей из-за того, что на мне надето, – просто я выгляжу глупо и буду выделяться. Как Бестолковая Новенькая – которой, по сути, и являюсь, но от этого не легче.

– Ай-Ай! – Ма стучит в окно. – Куайдянь!

«Шустрее».

Я быстро благодарю водителя и выхожу на улицу. Ну хотя бы погода хорошая: ветер утих, превратившись в мягкий, шелковистый бриз, долгожданная передышка от жары. И небо! Красивое небо, сочетание пастельно-голубых и приглушенно-розовых оттенков.

Вдыхаю. Выдыхаю.

«Все будет хорошо, – говорю я себе. – Все хорошо».

– Идем, Баба, – говорит Эмили и тащит Ба в секцию кампуса начальной школы, ее стены выкрашены в яркие цвета. Тошнотворно яркие, если хотите знать мое мнение. – Ты обязан поговорить с мисс Хлоей. Я рассказала ей, что ты поэт и что раздаешь автографы в больших-больших книжных магазинах, – она та-а-а-ак впечатлилась! Сначала она мне не поверила, но я попросила ее погуглить твое имя, и потом…

Со стороны кажется, что Эмили чувствует себя прекрасно. Потому что так и есть. Куда бы мы ни поехали, у сестренки ни разу не было проблем с адаптацией. Кажется, мы могли бы отправить ее в Антарктиду и спустя две недели найти тусующейся вместе с пингвинами.

Мы с мамой идем в противоположном направлении – туда, где находятся аудитории старших классов. В широких серых коридорах уже довольно много родителей и учеников – одни направляются внутрь, другие пробираются наружу. Как я и ожидала, глаза нескольких учеников задерживаются на моей плотной юбке и блейзере, который явно мне великоват. Прежде чем они отворачиваются, на их лицах мелькает смесь жалости и насмешки.

Я выпрямляю спину и поднимаю подбородок. Ускоряю шаг.

«Все хорошо».

Мы доходим до кабинетов старших классов слишком быстро.

Внутри шумно. Повсюду одноклассники; учителя ждут за столами начала занятий. Никто не здоровается со мной, и я отвечаю взаимностью.

Хотя занятия в школе начались почти месяц назад, я так ни с кем и не успела познакомиться. Все имена, лица и кабинеты просто слились воедино. Мы все равно выпустимся через год, ни к чему «привлекать к себе внимание», как любили говорить мои прежние учителя, и привязываться к людям, чтобы потом через несколько месяцев перестать общаться. Поскольку из-за маминой работы мы все время переезжаем, такое случается со мной постоянно: эта медленная, болезненная, чересчур предсказуемая трансформация из незнакомцев в приятелей или друзей и обратно в незнакомцев, как только очередная школа остается позади.

Я не мазохистка, чтобы проходить через это снова.

К тому же во всей моей параллели меньше тридцати учеников, и каждый из них уже явно выбрал себе компанию. Справа от меня группа девчонок визжит и обнимается так, словно с момента их последней встречи прошли годы, а не часы. Где-то поблизости другая компания что-то бурно обсуждает, переключаясь между тремя языками – английским, корейским и каким-то еще. Что ж, обычное дело для международной школы.

– Ах! А вот и вы!

Мой учитель английского и классный руководитель, мистер Ли (европеец, несмотря на фамилию), машет мне рукой, его глаза блестят за толстыми очками с громоздкой оправой. Его словно прокляли этим младенчески-круглым лицом и непослушными волосами с проседью, что в совокупности дает эффект, будто ему то ли слегка за тридцать, то ли хорошо за пятьдесят.

– Присаживайтесь, присаживайтесь, – говорит он бодро, указывая на пару стульев у своего стола. Затем переключает внимание на Ма, и его улыбка становится шире. Так смотрят на симпатичного малыша в парке. – А вы… мама Элизы, полагаю?

– Да. Я Ева Юй, – говорит Ма, тут же включая Жизнерадостный Деловой Тон, который использует при общении с белыми людьми, чтобы звучать «по-американски». Она протягивает руку с безупречным маникюром. – Приятно познакомиться.

Мистер Ли немного хмурит брови, пожимая ее ладонь, а затем хмурится сильнее, когда осознает силу рукопожатия. Я догадываюсь, что он пытается сопоставить свое впечатление от реальной Ма с теми стереотипными ожиданиями, которые у него появились, как только он обратил внимание на ее незападную фамилию.

Ма отпускает его руку первой и откидывается на спинку стула с легкой самодовольной улыбкой.

Я знаю: ей это нравится. Ей всегда нравилось удивлять людей – а это бывает часто, поскольку они вечно ее недооценивают. Одной из главных причин, по которой она занялась консалтингом, было шутливое замечание друга, что ей никогда не выжить в мире больших корпораций и многомиллионных счетов.

– А теперь… – Мистер Ли прочищает горло и снова поворачивается ко мне. – Поскольку ты здесь новенькая, давай я еще раз быстро повторю правила, хорошо? – Он не ждет, пока я отвечу. – А потом минут десять я поговорю с твоей мамой о твоей текущей успеваемости на уроках английского, твоем отношении к учебе, предметах, на которые стоило бы обратить внимание, – и все такое прочее. Так вот, правила: не перебивать, не задавать вопросов и не отвлекать нас, пока я не закончу и не обращусь к тебе. Это ясно?

Мое лицо становится каменным.

И после этого у кого-то остаются вопросы, почему для подростков не существует авторитетов среди взрослых?

– Смотрю, ты быстро схватываешь, – весело говорит мистер Ли, махая рукой перед самым моим носом.

Я продолжаю смотреть в пустоту.

В другом конце комнаты вдруг замечаю парня, чье лицо мне точно знакомо.

Кэз Сонг.

На самом деле практически невозможно не знать, кто он такой. Модель. Актер. Бог – судя по тому, как все им восхищаются и следят за каждым его перемещением. Что странно, ведь он никогда ничего не делает, просто ошивается где-то поблизости, как всегда до неприличия смазливый. Даже сейчас, в этом унылом классе под взглядами учителей вокруг него уже собралась внушительная толпа школьниц с разинутыми ртами. Одна девочка хватается за бок, истерически смеясь над его фразой, которая, скорее всего, даже не была шуткой.

Борюсь с желанием закатить глаза.

Я искренне не понимаю ажиотажа вокруг него – ничего, кроме приятной внешности. Но да, есть определенная элегантность в его линии подбородка, слегка пухлых губах, резких очертаниях худощавой фигуры. В его темных волосах и еще более темных глазах. Черты его лица нельзя назвать ангельски прекрасными и все такое, но вместе они работают.

Однако у меня есть ощущение, что он знает об этой своей особенности так же хорошо, как и обожающие его фанатки, и это все портит. Ну и конечно же, его любят журналисты: буквально на днях я наткнулась на статью, автор которой назвал его одной из «восходящих звезд китайского шоу-бизнеса».

Сейчас он стоит прислонившись к дальней стене и сунув руки в карманы. Похоже, это его обычное состояние: подпирать что-либо – двери, шкафчики, парты, что угодно – ему лень стоять самостоятельно?

Кажется, я таращилась слишком долго, слишком пристально. Чувствуя мой взгляд, Кэз поднимает голову.

Быстро отвожу глаза. Снова включаюсь в беседу – как раз вовремя, чтобы услышать, как мистер Ли говорит:

– Ее английский довольно хорош…

– Ну, вообще-то, английский я выучила еще в детстве, – подчеркиваю я прежде, чем успеваю себя одернуть. Годы снисходительных комментариев о том, насколько «хорош» мой английский и что у меня «даже нет акцента», при этом почти всегда произносимых с ноткой удивления, если не растерянности, выработали этот рефлекс.

Мистер Ли моргает, глядя на меня. Поправляет очки.

– Точно…

– Просто решила напомнить. – Я откидываюсь на спинку стула. Должна ли я ощущать триумф? Или все-таки вину за то, что перебила его? Вдруг учитель имел в виду «Она-и-правда-хорошо-разбирается-во-временах», а не «Не-ожидал-что-люди-с-ее-внешностью-вообще-говорят-по-английски»?

Похоже, Ма склоняется к первому варианту, потому что тут же бросает на меня уничтожающий взгляд.

– Простите. Продолжайте, – бормочу я.

Мистер Ли обращается к Ма:

– Итак, если вы не возражаете, мне любопытно узнать немного о прошлом Элизы. До того, как она приехала сюда…

Ма кивает. Она привыкла к подобному, поэтому начинает уже отработанную речь: «Родилась в Китае, уехала в возрасте пяти лет, ходила в такую-то и в такую-то школу и снова переезжала из одной страны в другую…»

Я стараюсь не ерзать на стуле и не предпринимать попыток к бегству, но это непросто. Когда обо мне говорят в таком ключе, все зудит с ног до головы.

– Самое замечательное, что она жила везде! Так что ее дом может быть где угодно. – Мистер Ли широко разводит руки в жесте, который, кажется, означает «где угодно», и при этом опрокидывает коробку салфеток. Повисает неловкое молчание. Затем он поднимает ее и – невероятно, но факт – продолжает с того же места, на котором остановился: – Вам следует знать, что Элиза – не гражданка одной страны и даже одного континента, а скорее…

– Если он скажет «гражданка мира», меня вырвет, – бормочу я себе под нос, достаточно тихо, чтобы не быть услышанной.

Мистер Ли наклоняется вперед.

– Прости, что?

– Ничего. – Я мотаю головой. Улыбаюсь. – Ничего.

Краткая пауза.

– Ну, раз уж мы говорим о жизни Элизы… – деликатно и робко говорит мистер Ли (кажется, я знаю, что за этим последует). – Я правда тревожусь, что ей нелегко… освоиться.

У меня перехватывает дыхание.

Вот. Вот поэтому я ненавижу родительские собрания.

– Освоиться, – нахмурившись, медленно повторяет Ма, хоть и не выглядит особо удивленной. Просто грустной.