Полная версия
–Я могу позаботиться о себе, – прошептал он.
Его огненный взгляд скользнул по ней.
– Я буду платить тридцать шиллингов, но не больше.
– Хорошо, мистер По. Теперь поговорим обо мне.
– О тебе?
– Да. Я рискую сильнее всего. Я главная актриса в твоей маленькой драме. Сам подумай.
– И что ты хочешь?
– Пятьсот шиллингов. И это еще дешево.
Некоторое время они препирались, но потом он согласился.
– И вот еще: если твой ребенок родится нормальным, а младенец Лили останется у нас, ты заплатишь нам двести фунтов, чтобы мы смогли его пристроить.
Она подумала, что его смех напоминает звук, с каким на бархат наносят масляную краску.
– Если он родится нормальным, я заплачу вам миллион.
Не смотря на самоконтроль, Холли вздрогнула.
Она решила, что, кроме деловых, у нее отныне не будет никаких отношений с Винсом. Она неправильно оценила этого мужчину и знала, когда наступало время уйти. Но несмотря на появившееся отвращение к Бордеру, ее переполняло волнение. В ответ на открывшиеся перспективы, которые она сама до конца не осознавала, в ней пробудилась и балаганщица, и цыганка. Первая почувствовал, что на ее пути появился источник хорошей прибыли. Вторая напомнила о желании увидеть мир, посетить живописные города и деревни, которые так хорошо знал ее отец. И вот ее стремления стали превращаться во вполне реальные возможности. Имея при себе подходящего уродца, можно путешествовать по всему миру и быстро зарабатывать хорошие деньги. И ведь она так ненавидела рутину! Ей так надоело сестринское дело!
Решение, предложенное Винсом, было замечательным во всех отношениях. Оно устраняло неприятную проблему Лили и гарантировало ее отцу доход, который, как она знала, станет прекрасным дополнением к его капиталу. Она сама получит солидную сумму, которая необходима, чтобы реализовать ее будущий план. Холли решила безотлагательно заняться приготовлениями. Она сегодня же поговорит с Лили и немедленно пошлет отцу телеграмму.
Встреча Вина и бывшего хозяина аттракционов была знаменательной. В высоком, худом, похожем на волка отце Холли были ясно видны цыганские черты. В его беспокойном, высокомерном необузданном взгляде отражались великие водные пути, равнины, холмы, леса и ущелья. Стало ясно, почему он выбрал скалистый берег Корнуолла в качестве последнего прибежища. Холли, присутствуя на встрече, удивилась, насколько Винс проигрывал ее отцу. Бордер казался менее красивым, ниже ростом, и личность его была не такой сильной. Вдобавок он со странной неловкостью приближался к пожилому мужчине. Холли всегда понимала реакции отца и заметила в его отношении к Винсу странную и брезгливую враждебность. Он неохотно заключал сделку с Бордером, что было очень странной переменой в его отношении к делу. Ведь до этого он, как и его дочь, видел прекрасные возможности в получении экспоната, способного сильно заинтересовать болезненные умы по всему миру. Разумеется, в конечном итоге он не только согласился, но и подписал в некотором роде договор, хотя было ясно, что делает он это вопреки своему молчаливому осуждению.
– Если бы ты так не стремилась к этому, девочка, я бы уехал на поезде обратно в Корнуолл без этого листа бумаги, – сказал он потом Холли.
Она редко видела, чтобы отец так сильно беспокоился.
– Почему? – спросила она.
– Ничего хорошего из этой сделки не выйдет.
Некоторое время он молчал. Знания, оккультизм, пророчества были частью его наследия.
– Человек приобретает благоразумие и умение выносить суждения далеко не сразу, – добавил он. – В основе и первого, и второго лежит часто безмолвный инстинкт. Он дает знание, не настолько ясное, как искусственное знание цивилизации, но гораздо более тонкое, более точное, подчиняющееся более строгим законам. Мужчины почти подавили инстинкт. Его роль в событиях отрицается. Он превратился в разрушающееся достояние. Но все же инстинкт продолжает жить в человеке, продолжает влиять на события в мире, и гораздо более серьезно, чем думают многие. Инстинкт редко подает голос, поэтому остается незамеченным. Мой инстинкт говорит мне, что ты не должна иметь ничего общего с этим рождением, этим договором и этим двойственным человеком. Я знаю места, где его быстро убили бы так называемые невежды. А то, что родится, нужно сжечь.
Он помолчал.
– Ты мое дитя. Ты вольна следовать своему пути также, как я следую своему. Если ты хочешь, я сдержу слово, но ни одного пенни из денег этого человека я не трону и не возьму себе это…это… существо. Оно не принадлежит жизни, которую мы знаем. Его надо отправить обратно, во тьму.
Холли пожала плечами и холодно посмотрела на отца.
– Ерунда! Ты просто выпил. Некоторые твои слова вообще не имеют смысла. И, возможно, ребенок родится нормальным. А если нет, это будет просто еще один урод.
Отец и дочь были похожи как внешне, так и по своей природе. Оба отчасти обладали знаниями, отчасти были невежественны. Оба питали склонность как к суевериям, так и к наукам, оба были сдержанными, властными и краткими. Так что они просто перешли к обсуждению дела. Они согласились, что в первую очередь старику следует сесть в свой фургон и забрать Лили.
Терри, наблюдая за Винсом перед приездом Мэри, заметил странное. Бордер казался возбужденным и в то же время сильно встревоженным. Терри не мог понять причину его беспокойства, но заметил, что сосед часто улыбался, как будто что-то его сильно забавляло, а иногда яростно и, как всем казалось, бессмысленно бормотал.
«Честное слово, – размышлял Терри, – если бы Рандер не был ученым с мировым именем в области психологических наук, я бы усомнился в его заверениях, что Бордер в здравом уме».
Глава 10
Глава Х
Сердце Мэри сжалось от волнения, когда после долгого отсутствия она вновь оказалась дома. Ее дом! Ее сад! Ее солнечные окна! Ее качающиеся деревья! И те прочные дымовые трубы, тоже ее! И поросшие мхом стены, тут золотистые, там серые – ее.
Окно наверху, в которое и с востока, и с запада светило солнце, принадлежит ей и девочке, ведь все ее молитвы великому Провидению, Судьбе, не могли не привести к появлению маленькой здоровой Мэри Второй, наследнице маленького, яркого, теплого, дружелюбного дома и смеющегося, похожего на даму, разноцветного и счастливого сада. Солнечная детская, на окно которой смотрела Мэри, тоже будет принадлежать этой крошке.
Угрюмая задумчивость давно ушла. Пугающая уверенность, что ее эмоциональное состояние и ужасный шок непременно скажутся на чувствительном ребенке, сменилась сияющим оптимизмом, так что Мэри даже приготовилась с некоторой радостью встретить Винса, тем более, что, по словам Терри, ее муж больше не пил. Страх ушел, Мэри ждала здоровую, замечательную девочку и поэтому все еще считала свою жизнь счастливой. Опыт сексуальных отношений с Винсом заставил ее женские импульсы погрузиться в глубокий сон. В дальнейшем любовь для нее будет заключаться в ребенке и в Терри, к которому она была глубоко привязана, но не испытывала страсти. Он стал убежищем для ее духа, также как старый дом детства стал убежищем для ее тела.
Мэри медленно шла по своей симпатичной, покрытой красным гравием подъездной дорожке, чуть впереди Терри и Руфи. Она направлялась к широким, мелким, довольно потертым ступеням крыльца, на котором, улыбаясь, ждали ее Энн и миссис Тэтчер. Но когда она приблизилась к ним, освещенная радостным полуденным солнцем, и в абсолютно спокойном состоянии, с ней произошла самая странная вещь в ее короткой жизни. Мэри поняла, что страшное зло не просто надвигалось, но жило внутри нее. Эта ужасная мысль полностью завладела ею, будто черный туман, поднявшийся с равнодушного гравия. Ее снова посетило стремительное видение, которое Винс когда-то назвал просто необычной галлюцинацией, и, как в тот раз, она упала в обморок.
Ее занесли в дружелюбный, оберегающий дом. И вовсе не Терри оказался тем, кто восстановил мир в ее разуме и душе, а человек, который означал для нее лишь борьбу и ужас. Винс склонился над ней, когда она открыла глаза. В его взгляде больше не было странной неестественности, а губы казались нежными, их не искривляла ухмылка сатира. От его лба будто исходили волны покоя, которые омывали ее разум. Властным голосом он облек мысленное сообщение в слова.
Бордер пристально смотрел ей в глаза. Мэри чувствовала, что не смогла бы отвести взгляд, даже если бы пожелала этого. В тот момент ее воля была слаба и, возможно, поэтому Винс полностью завладел ею. Ужас постепенно исчезал. На его место пришло спокойное глубокое умиротворение.
– Не волнуйся. Это будет маленькая девочка, совсем как ты, – наклонившись к ней, прошептал Винс.
Мэри говорила себе эти слова много месяцев: «Это будет маленькая девочка, совсем как я».
– Да, как я, – прошептала она.
– Думай только так. Маленькая девочка, как ты.
Она решительно кивнула. Бордер немедленно встал, и не глядя ни на кого, вышел.
– Ничего себе! Вы ждали такого? – пробормотала миссис Тэтчер.
– Он больше похож на святого, чем на дьявола, – прошептала в ответ Энн.
Терри был единственным в комнате, чье сердце терзала ярость, ведь в нем внезапно расцвел алый цветок разрушительной ревности.
«Эта птичка точно сумасшедшая, – подумал он. – Опустился на колени, словно Ромео, перед женщиной, которую он бил так, будто сошелся с ней на ринге. Какой же он отвратительный!»
Хотя, немного успокоившись, он признал, что Винс действительно помог Мэри, которая сама не знала, почему закричала от ужаса и упала в обморок прямо к ногам Терри. Все же поведение Винса ему не понравилось.
«Снова его зловещие штучки, – подумал он. – К чему эта прелюдия? К новым взрывам и насилию? Примерное поведение пьяниц неизбежно заставляет меня думать о затишье перед бурей».
Однако было ясно, что Мэри не думала о Винсе, когда в сопровождении Терри обходила свой довольно просторный дом и восхищалась им, как все любители домашнего очага после долгого отсутствия. Ей нравилась его приятная изношенность, которая сама по себе была ценностью. Мэри признавала, что мебель по большей части массивная и старомодная, но она отлично подходила ее дому, многие предметы были действительно красивыми, а в одном или двух случаях представляли собой настоящую художественную ценность. Ковры, хоть и потертые, но дорогие, и до сих пор на них приятно было смотреть.
– Здесь будет детская, – сказала она Терри, когда они зашли в ту комнату, на окна которой солнце будто проливало золотое благословение.
Он взглянул на нее. Понимает ли она, как ее слова мучают его сердце? В глазах Мэри был восторг. В тот момент он понял, что все ее счастье зависит от девочки, которую она так ждала. Терри охватила паника. Если что-то ужасное прервет беременность, и светлые надежды погибнут, душа Мэри, не привыкшая к мерзостям жизни и не готовая встретиться с ними лицом к лицу, тоже умрет. Его любимую необходимо постоянно охранять. Но теперь в доме живет Энн, миссис Тэтчер всегда сохраняет бдительность, и он сам готов положить конец любым выходкам Винса, так что Мэри защищена настолько хорошо, насколько возможно в нынешних обстоятельствах.
– Ты придерживаешься нашего соглашения насчет Руфи? – спросил он за чашкой чая, который они с удовольствием пили.
– О, да. Энн останется, а Руфь займет ее место в твоем доме, как ты и предлагал. Она не посмеет теперь жить здесь.
– А ты, Мэри?
– Я чувствую, что малышка все изменит. И самое главное, ты живешь рядом.
Чувства захлестнули Терри. Из его души рвались страстные признания, но столь многое стремилось быть высказанным, что он, к счастью, восстановил самоконтроль до того, как решил, о чем сказать в первую очередь. Было совершенно ясно, что доверие Мэри к нему слепо, абсолютно и чудесно эгоистично. Пусть так и будет. Во всем остальном можно положиться на время и судьбу.
Спустя два дня Винсу позвонила Холли.
– Все в порядке, – сказала она. – Лили в пути. Доктор Гроув скоро позвонит твоей жене и отправит меня обследовать ее.
Когда обследование состоялось, результат был не слишком хорошим. Холли совершенно не понравилась Мэри, и та ясно выразила свое отношение.
Однако доктор Гроув лишь посмеялся над ней.
– Ах, эти женские симпатии и антипатии, – сказал он. – Вы получили одну из самых компетентных медсестер, которая лучше всех среди моего персонала умеет сохранять холодную голову. Более того, у нее есть сертификат по акушерству и по другим направлениям сестринского дела. Я не позволю подвергать вашего ребенка риску только потому, что у вас предубеждение против нее.
На это интуиции нечего было возразить, и Мэри перестала протестовать.
– Насколько я вижу, все абсолютно нормально, – сказала Холли Винсу. – Если что-то и пойдет не так, то точно не во время родов, которые, как я предвижу, будут довольно легкими.
День за днем Терри встревоженно ждал новых выходок Бордера, означающих, что его старые привычки возобладали над самоконтролем, но ждал напрасно. Поведение беспутного Винса было образцовым. День за днем тот даже не видел Мэри, которая теперь завтракала в постели.
– Его, возможно, и нет в доме, – сказала она. – Он приходит и уходит тише, чем вор.
Терри обрадовался этой новости, но ее улыбка ему не понравилась.
– Все зависит от того, родятся ли дети одновременно. Ты думаешь, так и будет? – спросил Винс, встретившись с Холли.
– Все указывает на это, – уверила она. – Доктор Гроув согласился со мной насчет времени родов твоей жены, отец согласился с моим предположением, когда родит Лили. А на мнение отца можно положиться также, как на мнение доктора.
– Надеюсь, эта погода продержится, – сказала Мэри, когда ее время почти подошло.
Но погода не продержалась. Небо стало свинцовым и низким. Все вокруг становилось таким же, как в то трагичное время, когда, будто в ответ на проклятие Мэри, появилось Непостижимое.
За три дня до появления ребенка, Винс нанес ей формальный визит.
– Как будто я королева Виктория, а он принц Альберт, – описала она Терри появление Бордера.
Но Мэри не рассказала о состоявшейся между ней и мужем беседе. Разговор произошел в ее гостиной, которая теперь была завалена журналами со статьями, посвящёнными грядущему событию. Винсент тихо постучал в дверь. Она думала, что это Энн или миссис Тэтчер, которая теперь тоже постоянно находилась в доме.
– Войдите, – не задумываясь, сказала Мэри.
Она удивилась, когда увидела, что в дверях стоит Винс, колеблясь как человек, не уверенный, что его рады видеть.
– А, это ты. Присаживайся.
Он прошел в комнату, но не сел. Мэри, как когда-то Холли, была поражена глубиной его личности. Сейчас он являл собой противоположность своему обычному легкомыслию. Власть. Да, она видела его властность. Загадка. О его таинственности тоже многое знала. Непостижимость. Невозможно было судить его загадочную природу, которая могла быть как хорошей, так и плохой.
Винс изменился, и основательно. Возможно, он призвал ту сторону своей личности, которая пряталась за первой. В нем исчезло, по крайней мере временно, что-то грешное и издевательски-насмешливое, или же оно находилось под строгим контролем.
И, как ни странно, он больше не казался по-настоящему привлекательным. Его тонкие черты исказила свинцовая тяжесть. Мэри была абсолютно уверена, что этот визит очень важен для него, и что он хочет быть честным.
– Как ты, Мэри?
Неожиданно она осознала многое. Ей трудно было дышать. Давление воздуха погружало ее в депрессию и страх, с которым она пыталась бороться, но напрасно.
– Ты выглядишь расстроенной.
– Это из-за духоты. Это как…как…тогда.
Он пристально посмотрел на нее и облизнул губы.
– Ты не преувеличиваешь? – спросил он.
– Возможно… неосознанно,– ответила она, помолчав.
– Чего ты боишься?
Она знала. Теперь.
– Я думаю… погода похожа на… Думаю, я боюсь той твари… – ее голос дрогнул. – Ее не нашли, так ведь? А что, если она вернется?
– Она не вернется.
– Если бы знать наверняка.
– Оно не может вернуться.
– Почему нет?
– Потому что его больше нет.
Ее потряс тон Винса, и она замолчала. Мэри смотрела на мужа. Его лицо было мертвенно бледным. Глаза расширены, губы сжаты, тело напряжено.
– Вот как!
«Он убил эту тварь!»
Почему она не поняла этого раньше? Поэтому он солгал, сказав, что она ничего не видела.
Холодный ужас сковал ее сердце. Убийца! Отец ее ребенка… Потом возобладал разум. Кого же он убил? Человека? Зверя? Нечто? Несправедливо называть его убийцей. Справедливее было бы сказать – освободитель. Ее предки тоже отнимали жизни, их руки тоже в крови. И если не все убивали сами, то одобряли поступки родичей.
Губы Винса быстро двигались, а глаза тускло блестели. Она не могла разобрать, что он говорил, но потом все же ясно расслышала:
– … кол.
Он больше не смотрел на нее. Мэри поняла, что он забыл о ее присутствии. Его взгляд был устремлен… на что? Ей удалось разобрать еще несколько слов.
– Разве я не похоронил и часть себя тоже?
Капли пота появились на его лбу, а губы исказились, словно от муки.
Он оставил невысказанным то, ради чего пришел к ней. Также внезапно как появился, Винс повернулся и вышел.
Никто не позавидует человеку в агонии даже при ясной погоде. Но когда небо напоминает текущую кровь и будто готовится обрушиться на землю со всей жестокостью, а в воздухе чувствуется затхлое дыхание смерти, агония утраивается. Такой была погода, когда у Мэри в полночь начались схватки.
Энн, как и Мэри, не понравилась медсестра, за которую так ратовал доктор Гроув, но, будучи справедливой, она признавала ее деловитость и эффективность. В поведении Холли тоже не было ничего, что могло бы вызвать недовольство Энн или миссис Тэтчер. Однако, когда у служанки начались страшные головные боли, что с ней часто случалось, вместо чудесных лекарств медсестра предложила ей нечто другое.
В ночь, когда острая боль возвестила о приближении родов Мэри, Энн почти обезумела от того, что ее голова, казалось, раскалывалась. Она ходила по комнате. С почти сумасшедшей радостью она услышала голос сестры Чамберс и тихий стук в дверь.
– Энн!
Энн кинулась к двери, открыла ее и увидела Холли. В руках та держала бокал, где было налито знакомое лекарство.
– Я услышала, как вы ходите по комнате и предположила, что вас мучает головная боль, так что принесла вам это.
– Что ж, вы очень добры, сестра.
Она почти вырвала бокал из рук Холли и выпила его.
– Миссис Бордер в порядке?
– О, вполне.
– Еще нет признаков?
Холли рассмеялась.
– Пока нет. Возможно, утром.
– Слава богу, значит я могу поспать. Я обещала позвать миссис Тэтчер, если роды начнутся ночью. Вы разбудите меня в этом случае?
– Они не начнутся.
– Надеюсь, нет. Хотя небеса знают, как я хочу, чтобы для бедняжки все поскорее закончилось.
Он тяжело зевнула.
– Ложитесь, Энн. Вы уснете через десять минут.
Так и произошло.
Винс стоял в дверях своей комнаты, когда появилась Холли. В его глазах ясно читался вопрос.
– Началось.
– Что с Энн?
– Я дала ей снотворное. Она уснула. Проспит несколько часов.
– Когда именно ребенок родится?
– Не раньше, чем через три-четыре часа.
Доктор Гроув не узнал голос.
– Кто говорит?
– Я Джон Бротертон. С фермы Теннисон. Моя жена умирает. Упала с самого верха лестницы. Пожалуйста, приезжайте немедленно. Или будет поздно!
– Сколько времени нужно, чтобы добраться туда?
– Сорок минут.
– На машине?
– Не знаю, может меньше. У меня голова кругом!
– Понимаю. Как к вам доехать?
– Сначала по Дайтон-роуд, потом по Селдон-роуд. Затем поверните налево и двигайтесь прямо, пока не увидите черно-белые ворота. Там рядом перелаз через забор. Вам придется выйти из машины, спуститься по перелазу и дальше идти по тропинке до ворот фермы.
– Понятно! Я все записал. Скоро буду!
Доктор Гроув был честным, добрым человеком, и сделал все, чтобы выехать как можно быстрее. Он мог позволить себе шофера, но не нанимал его. Высокий, крепкий и бодрый, он очень любил работать руками, возиться с машинами, находить в них поломки и исправлять их. Правда, после этого никогда не делал уборку.
Ночная работа не вызывала у него недовольства. Доктор Гроув спал мало и мог уснуть, где и когда пожелает.
Тем не менее, даже его жизнерадостность пошла на убыль этой ночью, когда небо, казалось, наступало на землю, и легко было представить конец света. Дышалось тяжело. Однако повлиять на профессионализм доктора или уменьшить его оптимизм было непросто. Несколько минут на быстрые сборы и вот уже он едет на машине с включенными фарами. Без них он не смог бы найти дорогу в этой непроглядной темноте.
– Честное слово, – сказал он себе, – воздух такой, что в нем даже запах бензина приятен. Будто розы благоухают.
Дайтон-роуд. Селдон-роуд. Первый поворот налево… Чертова машина едет странно, да и бензином пахнет слишком сильно. Однако вот и перелаз возле черно-белых ворот.
По узкой дороге поездка заняла много времени. Женщина, возможно, уже мертва. В любом случае, он не тратил время понапрасну. Гроув спустился по ступеням и двинулся по узкой тропе, освещая себе путь мощным фонарем. Впереди он не видел света. Возможно, ферма была далеко. Тот человек был так взволнован, что наверняка позабыл о важных деталях.
Однако, вскоре стало ясно, что он потерялся где-то среди бескрайнего поля, и впереди на много миль не было никакой фермы, хотя он в точности следовал инструкции. Что-то пошло не так по вине встревоженного человека, который… Но ведь это не мог быть розыгрыш? Зачем? Да и кто может быть настолько жестоким, чтобы разыгрывать врача?
Тем не менее, не оставалось ничего другого, кроме как повернуть назад. Посмотрев на часы, он понял, что потерял больше полутора часов. Когда он приближался к машине, то снова почувствовал запах бензина. Он надеялся, что бак не протекал. Но бак протекал.
Доктор вскинул большие руки.
– Господи, да бак же просверлили!
Более того, бак был почти пуст. Оставалось идти домой пешком, а завтра прислать за машиной. Взволнованный Гроув отправился назад. К чему этот обман? Ограбление? Что ж, нет смысла гадать. И все же ни один вор не вынес бы из его дома что-нибудь ценное. Возможно, кому-то хотелось убрать его с дороги и порыться в лекарствах? Но такая возможность предоставлялась довольно часто и без таких сложных уловок. Он надеялся, что никто не позвонит ему по какому-то серьезному поводу, ведь пройдет не меньше пяти часов, прежде чем он окажется дома.
– Я позвонил доктору, – прошептал Винс, поднявшись по лестнице к Холли, которая смотрела на него сверху. – Его вызвали с какой-то фермы, и он уехал. Никто не имеет ни малейшего представления, когда он вернется. Сообщи об этом Мэри.
– Ей уже не до волнений. Забавно, ты предвидел, что доктора не будет, – ответила она с тихим смешком.
Его ответ заглушил резкий звонок телефона.
– Доктор? –шепотом спросила Холли.
– Невозможно. Я отвечу.
Протяжный стон приковал их взгляды к приоткрытой двери в комнату Мэри. Холли скользнула к ней, а Винс тихо спустился вниз.
Теперь на небесах началась пляска смерти. Когда Холли вошла в душную спальню, через открытые окна ее приветствовали взрывы оглушительного хохота, бешеный хаос, яростные молнии и безумные порывы ветра.
Неровные вспышки освещали тело Мэри, выгнутое дугой. Она кричала отчасти от боли, отчасти от страха. Ее обезумевший взгляд остановился на окне, и в нем промелькнула решимость настолько свирепая, что казалась сверхъестественной.
Медсестра вовремя подскочила к ней. Их схватка хоть и яростная, оказалась короткой. Холи была сильной, как мужчина. Она бормотала что-то успокаивающее, и когда боль прошла, Мэри стала затихать. С ее спутанных волос капал пот, они казались абсолютно безжизненными. Опасно было оставлять ее, но звонок мог быть только от доктора или от отца Холли. Если звонил Гроув, их планы рухнут. В этой комнате мучений ребенок должен был скоро родиться.
– Думаю, звонил доктор, – прошептала она Мэри.
Ответа не последовало.
«Она измотана… одурманена от напряжения… Рискну!»
Холли вышла из комнаты.
Винс ходил взад и вперед, взад и вперед, словно волк в клетке. Шаги, потом быстрый, грациозный поворот и снова непрерывное движение…. Шаги, шаги, шаги…
Он с яростью посмотрел на Холли, весь его вид выражал нетерпение.
– Звонил твой отец. У Лили родился ребенок. Он в пути. Иди назад!
В его движениях было что-то волчье, жестокое и точное. Его шаги становились все быстрее, словно символизируя процесс рождения.
Пронзительный еще более громкий крик…
Винс резко остановился и посмотрел на дверь. В призрачном свете появилась Холли и покачала головой. Шаги продолжились.