Полная версия
Худощавый, молчаливый и ловкий, старый балаганщик, каждый жест которого теперь говорил о цыганском происхождении, открыл сумку, достал оттуда теплого ребенка, завернутого в кашемировую шаль, и положил его на подушку. Винс кивнул и взял сумку. Они оба молчали. Бордер скользнул вверх по лестнице.
Холли с мрачной усмешкой смотрела на второе рождение. Об этом Винс подумал? А потом смутная тошнота вытеснила ожидание чуда, веселье, волнение. Словно отвратительная яма, полная ужасов, выплюнула нечто. Даже в момент рождения глаза существа блестели. В жесткой шерсти скоро заведутся блохи. Одна рука нежная, как у сестры, на другой когти. Стройные человеческие ступни.
Нужно действовать. Мать в глубоком обмороке.
– И?
– Близнецы!
Винс рыкнул. Гнев? Удивление? И то и другое?
– Мальчик и девочка. Девочка нормальная, мальчик такой, как ты говорил.
Он вздрогнул, смахнув пот с бровей.
– Тогда быстро!
Темный, невидимый разум, теплое, преследующее зло. Неужели никто не чувствует его? Черное, неуловимое… вездесущее ночью… Запах, проникающий в душу…Словно дикие, невидимые крысы…
Бордер с мукой посмотрел на ужасный сверток, потом бросил его в сумку, защелкнул ее и легко сбежал по лестнице.
– Вот! – он вручил сумку Чамберсу, чья настоящая фамилия должна была заканчиваться на «ски» или «ский».
Без слов Чамберс передал другого ребенка в руки Бордера.
– Мальчик или девочка?
– Мальчик.
– Великолепно.
Уже повернувшись было, Бордер остановился и указал на сумку.
– На твоем месте, я бы воткнул вертел в его сердце.
В его тихом голосе слышалось рычание.
Задумчивые глаза цыгана сверкнули. Он тайком перекрестился, когда Бордер вышел из комнаты.
– Я лично поеду за доктором, – сказал он Холли, вручив ей ребенка Лили. – Это мальчик. Чудесный, да? Я просто наброшусь на Гроува.
– Сестра, это мальчик или девочка? – слабо спросила Мэри.
Холли весело рассмеялась и подошла к кровати.
– Оба, миссис Бордер.
– Оба?
– Мальчик и девочка.
– Близнецы! Что ж…
– Вы рады?
– Я… я… не знаю… Все зависит от… Они нормальные?
– Абсолютно. Два прекрасных ребенка. Мистер Бордер отправился к врачу. Он был очень зол. Но я уверена, доктор отсутствовал по серьезной причине. Он самый добросовестный человек из всех, кого я знаю.
– Какое это теперь имеет значение? Вы очень знающая и умелая, сестра, – слабо ответила Мэри.
– Сейчас выпейте это и поспите. Потом вы сможете увидеть детей.
– Чудные близнецы. Ты согласна, Мэри?
– Это ужасно, да, Тэрри?
Он взглянул в ее счастливые, внимательные глаза. Ужасно? Никогда он не видел в них такого умиротворения. Для Мэри весь кошмар, все горе осталось в прошлом. Она словно ступила на новую для нее, счастливую землю. Мэри будет жить в детях, и отныне ни одно живое существо, кроме них, не будет в полной мере ее заботить. Пройдут годы, она будет любить и ценить его, Терри, также как она любит и ценит солнце. Но она никогда не станет боготворить солнце так, как один возлюбленный боготворит другого.
Слава богу, она удостоилась такого счастья после всех кошмаров.
– А доктора не было, да?
– Не было. Он до сих пор ужасно расстроен. Но кто может винить его?
– Никто в здравом уме…. Хотя этот звонок очень странный.
Прошло несколько недель.
– Хочешь сыграть в карты, Мэри? – спросил Терри. – Или во что-нибудь другое?
Потом он заметил Винса, шагающего по комнате. На руках у него был один из детей.
Терри скорчил гримасу, и Мэри улыбнулась. Вин, кажется, даже не заметил его присутствия.
– Что ж, раз ты сегодня такая необщительная, то разреши мне взять у тебя какую-нибудь книгу. Свои я уже прочитал.
– Конечно. Сегодня привезут целую коробку.
– Которое из дарований? – спросил он, кивая на ребенка в руках Винса.
– Фэйт.
Фэйт. Всегда Фэйт.
– А где мой крестник?
– Там же, где должна быть его сестра – в кровати.
– Можно я взгляну на него?
– Разумеется, Терри.
Он улыбнулся и вышел.
Мальчик был хорошим ребенком. Оба малыша были замечательными.
Мюррей, их медсестра, одобряла его отеческую преданность к детям и кивала так, будто отвечала за все добродетели человечества.
– Дети кажутся удивительно здоровыми.
– Так и есть, сэр.
– Я видел, что мистер Бордер забрал девочку.
– Да. Я еще никогда не видела отца, настолько любящего дочь.
Вошла Мэри, прервав откровения медсестры.
– Тихо, она спит. Тебе нужно идти, Терри.
– Да, мамочка. Пойду, возьму книгу.
Он ухмыльнулся и направился в библиотеку. Кто бы мог подумать, что в этом доме воцарится такая гармония.
Дверь в библиотеку была приоткрыта. Сквозь щель он увидел Бордера, глядящего в огромное, старинное зеркало над камином. Он гримасничал и смеялся над своим отражением. Но почти немедленно его удивительное веселье сменилось бесконечной грустью, отражавшейся в полированном стекле. Винс что-то шептал, но Терри не смог разобрать слов и ушел.
– Что за странный человек? Он точно сумасшедший. Если нет, тогда разум потеряли мы все.
Незаметно пролетели годы. Терри казалось, что кто-то встряхивает и бросает перед ним события, словно игральные кости. Они укатывались прочь и забывались. В его жизни появились новые лица. Старые исчезали, среди них его мать и миссис Тэтчер. Он остался один в его слишком большом доме. С каждым годом он становился богаче, а Мэри беднела. Но он боялся предложить ей помощь.
Как у многих людей, доход Мэри в послевоенные годы сильно сократился. Несмотря на предложение Винса и протест Терри, она отказывалась принимать помощь мужа. Все, что Винс зарабатывал, он по-прежнему тратил на себя или на игрушки детям. Дело было не только в гордости. Мэри не хотела, чтобы их с Винсом связывало что-то еще, помимо родительства, ведь она все еще не доверяла Бордеру. Ей не добавляло счастья то, что у них общие дети. Мэри приходилось тяжело, и когда настала пора дать детям образование, она поняла, что ей придется либо продать ценные бумаги, либо найти другой источник дохода.
– Мне придется сдать комнаты в аренду, – сказала она Терри, как своему советчику.
Он резко повернулся и его глаза загорелись.
– И я даже знаю кому.
На ее лице засветилось облегчение.
– О, Боже! Но я даже не решила, какую назначить плату.
– За полный пансион и домашний комфорт ты должна требовать пять фунтов. А за стирку отдельную плату.
– Да это же очень много! Столько зарабатывает Винс.
– Жизнь в таком доме, как твой, стоит именно столько.
– Я знаю этого человека?
– Всю свою жизнь.
– Ты, Терри?
–Да, я, Мэри. И не обвиняй меня в намерении оказать благотворительность. Это ты поможешь мне. Я должен признаться, старушка, что давно думаю о том, чтобы сдать дом и поселиться где-нибудь в комнатах. Что мне делать с моими хоромами? Я же там один. Если ты примешь меня у себя, то сделаешь мне большое одолжение. В конце концов, я крестный твоих детей. Ну, что скажешь?
Смягчившись, она взглянула на него. Чудесно, если ее друг будет всегда рядом с ней, а деньги, которые он предлагает, решили бы проблему. Как могла она отказать его искренней мольбе?
– А что ты сделаешь со своим домом? Сдашь?
– Сдам или продам. Хотя сдать его будет непросто, учитывая, что сейчас появляется много новых квартир и домов. Он слишком большой для скромных людей и недостаточно шикарен для богачей. Время покажет.
Так Терри добился того, чего в тайне желал давно: стать настоящим членом семьи Мэри. Но он желал этого далеко не по эгоистичным причинам. Как и Мэри, он не доверял стабильности Винса, хотя все эти годы бывший пьяница был образцовым отцом. Правда, иногда это впечатление портило странное поведение, которое хоть и было безобидным, сильно отличало его от других людей.
Отчасти из-за этих эпизодов он хотел быть рядом с Мэри и детьми. Его не покидало чувство, что он живет на пороховой бочке, которая может взорваться в любой момент.
Снова и снова у него были причины сомневаться в ясности ума Бордера, поэтому он дважды принимал изобретательные меры предосторожности, чтобы успокоиться, если это было возможно.
Терри нанял опытных психиатров, чтобы они обследовали Винса. Втайне от Мэри он потратил большие суммы, пытаясь узнать худшее или лучшее.
К сожалению, он почти ничего не добился. Один специалист противоречил другому.
От первого ученого Терри услышал, что Винс – сложный и необычный случай, что он начинающий маньяк и закончит жизнь, будучи буйно помешанным. Это мнение поддержал молодой блестящий протеже ученого. Однако через два или три года знаменитый французский психиатр посмеялся над их заключением и объявил, что Винс абсолютно нормален. Еще через некоторое время Юлиус фон Герман, прусский психиатр, провел три недели в гостях у Терри. Изучив Винса, он сказал, что тот невменяем, но суть его болезни сложно выразить словами.
– Если бы я верил в определенные силы, о которых мы ничего не знаем и не можем знать, я бы сказал, что они исказили личность вашего друга.
– Вы предполагаете насилие в будущем?
– Я могу лишь посоветовать вам быть настороже. Он может впасть в буйное сумасшествие и умереть.
Тем не менее, Винс не казался несчастным. Напротив, он был образцовым отцом, чья любовь к Фэйт, как сказал фон Герман, выходила за рамки здоровой родительской привязанности и была болезненной и даже тревожащей.
Действительно, Винс не терпел и короткой разлуки с девочкой, странно суетился вокруг нее и очень страдал, даже если она просто простужалась. Правдой было и то, что иногда он рассказывал ей странные истории о вечной жизни. Они были далеко не христианскими, н пугающими, чужеродными, абсурдными. Человечество смертно, но есть люди, которым над которыми смерть не властна. Секрет бессмертия дарован немногим, и он, Винс, владел им. Он будет жить вечно, и Фэйт разделит с ним бессмертие.
– Но будет ли мама и дядя Терри, и Дон жить вечно?
– Нет, – шептал в ответ Винс. – Только ты и я. Подумай об этом. Ты и я – всегда вместе.
Фэйт думала об этом и горько плакала, ведь вся ее детская любовь была обращена к Мэри, тогда как с отцом ее связывали лишь странные узы.
Примечания
1
Фении – ирландские революционеры, деятельность которых приходилась на вторую половину XIX – начало XX века.
1
У.Шекспир. "Гамлет, принц Датский". Пер. Б. Пастернака.
2
Т. Карлейль. Sartor Resartus (1831). «Еще удивительнее, если бы на противоположной стороне улицы поселился другой Шляпник и, подобно собрату, который делал Шляпы, уничтожающие пространство, создавал Шляпы, уничтожающие время!»