Тень Мары

– Беда? – спросил он так же тихо. Его голос был низким, с легкой хрипотцой, какой бывает у людей, отвыкших много говорить.

– Беда, – подтвердил Радомир. Он подошел и присел рядом на край скамьи. Здесь, в тишине и прохладе, бешено колотившееся сердце стало биться ровнее. Напряжение, державшее его в тисках, начало немного отпускать. – Я иду в Перелесье. На запад от Киева.

Горислав чуть нахмурился, и морщинки у его глаз стали глубже. Взгляд стал еще более внимательным. Он не задал праздного вопроса «Зачем?». Он спросил, как и подобает следопыту, о главном:

– Что говорят следы?

– В том-то и дело, – Радомир устало потер переносицу. – Говорят, следов нет. Люди исчезают из своих домов, с улицы, с берега реки. Без борьбы, без криков, словно растворяются в воздухе. Зверье дохнет без единой раны на теле. Гонец еле живой добрался. Говорит, по ночам в лесу шепчут.

Горислав надолго замолчал. Его взгляд опустился на лежавшую перед ним стрелу. Она была с черным, как смоль, вороньим оперением. В полумраке оружейной это казалось дурным знаком.

– Когда нет следов, – наконец произнес он, не отрывая взгляда от черного пера, – это тоже след. Самый дурной из всех. Он говорит, что тот, кто ходит по земле, – либо не касается ее, либо умеет очень хорошо заметать за собой. И то, и другое мне не нравится.

Он медленно поднял свои ясные, пронзительные глаза на Радомира.

– Когда выступаем?

У Радомира отлегло от сердца. Не нужно было ни уговаривать, ни объяснять. Горислав все понял.

– С рассветом, – ответил Радомир, и на душе у него стало чуть легче. Первого и самого важного человека он нашел. Этот тихий, нелюдимый кривич был глазами и ушами любого похода. А в том проклятом месте, куда они отправлялись, острые глаза были нужнее самых крепких мечей.

Горислав молча кивнул. Согласие было дано. Он снова взял в руки стрелу. Но не ту, что правил до этого, а другую, из своего личного колчана. Стрелу тяжелую, с широким, зазубренным кованым наконечником – такой били медведя или кабана. Он начал внимательно осматривать древко, проверять тетиву своего лука. Он уже был в походе. Он уже готовился.

Глава 6: Сила Медведя

Если Горислав был глазами и ушами будущего отряда, то ему жизненно необходимы были мускулы. Грубая, несокрушимая, яростная сила. Та сила, что не ищет обходных путей, а проламывает стену. Та, что может высадить дубовую, запертую на засов дверь, в одиночку удержать узкий проход против десятерых или поднять и перебросить через забор боевого коня. Радомир знал только одного человека, способного на такое. И он знал, где его искать.

Он нашел Всеволода там, где тот проводил большую часть своего свободного времени – на тренировочном плацу за княжескими хоромами. Несмотря на поздний час и промозглую, сырую погоду, от которой кости ломило даже у молодых, жизнь здесь кипела. Несколько больших, чадящих факелов, воткнутых в землю по периметру, вырывали из ночной тьмы круг раскисшей, утоптанной грязи. В этом круге, в неверном, прыгающем свете, двигались, потели и рычали молодые гриди. Кто-то ожесточенно рубил деревянные, одетые в старые кольчуги чучела, отрабатывая удары. Кто-то, звеня сталью, рубился на затупленных тренировочных мечах, сверкая искрами. Кто-то, сопя и пыхтя, катался по грязи, осваивая борцовские приемы. Над плацем стоял густой, терпкий запах пота, мокрой земли, и той особой, пьянящей молодой мужской ярости, что ищет выхода.

А в самом центре этого хаоса движения и силы, как непоколебимая скала, возвышался Всеволод.

Огромный, широкоплечий, как вековой дуб, он был на голову выше любого другого воина на плацу. Его мощная фигура казалась высеченной из цельного камня. Сейчас он, добродушно посмеиваясь в свою густую, огненно-рыжую бороду, играючи боролся сразу с двумя дружинниками. Эти двое, сами по себе крепкие и сильные парни, выглядели рядом с ним подростками. Они висли на его могучих руках, пытались подсечь ноги, зайти со спины, но Всеволод стоял на своих ногах-столбах так крепко, словно врос корнями в землю. С добродушным, медвежьим рыком он подхватил одного из противников под мышки, с легкостью оторвал от земли, словно тот был мешком с соломой, подержал в воздухе секунду и аккуратно поставил в сторону.

Второй, воспользовавшись моментом, прыгнул ему на спину, пытаясь обхватить шею. Всеволод, даже не обернувшись, просто отмахнулся от него своей ручищей, размером с хороший кузнечный молот. Дружинник отлетел в сторону и кубарем прокатился по грязи под дружный, раскатистый хохот зрителей.

– Всеволод! – крикнул Радомир, подойдя к краю освещенного круга. Его голос с трудом перекрыл шум.

Великан обернулся. Заметив друга, его широкое, простое, обветренное лицо тут же расплылось в широченной, искренней улыбке.

– Радомир! Брат! А я уж думал, ты решил в княжеском меду утонуть! – прогремел он своим густым басом, от которого, казалось, вибрировала земля. – Что, насмотрелся, как я этих щенков гоняю? Идешь побороться? Или тебе сразу двоих в противники мало? Давай, пока я не остыл!

– Времени на игры нет, – серьезно сказал Радомир, подходя ближе. Он намеренно не улыбнулся в ответ, давая понять, что дело важное.

Улыбка тут же медленно сошла с лица Всеволода. Он хорошо знал своего друга и видел, что тот пришел не состязаться в силе. В глазах Радомира он увидел тень беды. Великан кивнул своим незадачливым спарринг-партнерам, отпуская их, и те, потирая ушибленные места, с радостью ретировались. Всеволод шагнул к Радомиру, и его тень накрыла друга целиком.

– Что стряслось? – спросил он уже совсем другим, тихим и серьезным тоном.

– Я ухожу из Киева. С рассветом. На запад, в леса. Там беда с моими земляками. Нужна твоя сила.

Всеволод не стал расспрашивать ни о деталях, ни о мертвецах, ни о знаках, ни о княжеском приказе. Для него мир был устроен просто и понятно. Его друг, его названый брат, идет в опасное место. Этого было более чем достаточно. Он положил свою тяжелую, как пудовая гиря, руку на плечо Радомира.

– Ты идешь – и я иду, – просто и весомо сказал он. – Это и не вопрос вовсе. Скажи только, скольких бить и как сильно.

Радомир благодарно кивнул. Тепло от дружеской руки, казалось, прогнало часть холода из его души. Теперь отряд был почти в сборе. Три человека, три стихии, три разные силы, готовые стать единым целым. Горислав – тихий и наблюдательный, как лесной филин, видящий во тьме. Всеволод – мощный и прямой, как разъяренный медведь, ломающий все на своем пути. И он сам, Радомир, их предводитель, связанный с этой проклятой землей неразрывными узами крови и памяти.

Он оглянулся. Горислав, словно почувствовав, что нужен, бесшумно подошел и встал рядом. Втроем они стояли на краю мокрого, раскисшего плаца. В неверном свете факелов их лица казались высеченными из камня – сосредоточенные, суровые, готовые к испытаниям. Маленькая, но крепкая преграда на пути надвигающейся из лесов тьмы.

– Собирайте все необходимое, – сказал Радомир, глядя то на одного, то на другого. – Оружие, припасы на неделю, теплые вещи. В лесах уже холодно. Встречаемся у Житомирских ворот до первого света. Путь предстоит долгий. И, боюсь, нелегкий.

Глава 7: Западная Дорога

Мир был еще серым и безмолвным, когда три всадника выехали из-под темного свода Житомирских ворот. Едва заметная полоса рассвета, бледная и немощная, прочертила восточный край неба, окрашивая нижние кромки тяжелых, свинцовых туч в болезненные лиловые и пепельные тона. Ночной Киев еще спал, укутанный влажной, промозглой дымкой, которая поднималась от Днепра и стелилась по улицам. Город был тих и пуст. Лишь гулкое эхо от стука копыт по замерзшей грязи да редкий, одинокий лай собаки из-за высокого частокола нарушали предрассветную тишину, которая скоро должна была взорваться суетой нового дня.

Радомир ехал впереди. Он плотнее закутался в свой тяжелый, грубой шерсти плащ, пытаясь унять внутреннюю дрожь, которая была не только от холода. Под плащом ощущалась привычная, успокаивающая тяжесть кольчуги, каждое кольцо которой было знакомо. За спиной был приторочен круглый деревянный щит, обтянутый воловьей кожей, у левого бедра, упираясь в луку седла, мерно покачивался в ножнах верный меч. В правой руке он держал короткое, но прочное копье с широким наконечником – оружие и для боя, и для охоты. Его лицо было сосредоточенным и хмурым. Он не обернулся на остающийся позади город, не бросил прощального взгляда на стены и башни Городища. Киев с его теплом, безопасностью и привычной жизнью остался за спиной. Все его мысли, все его чувства уже были там, впереди, на западе, на старой дороге, что серой, раскисшей змеей уползала в бескрайние леса и поля.

Справа от него, чуть поодаль, на косматой и невысокой, но выносливой башкирской лошадке, приспособленной для долгих лесных переходов, ровной трусцой ехал Горислав. Он, казалось, был частью этого серого, стылого утра. Сливался с ним. Его плащ неопределенного землистого цвета не выделялся на фоне унылого пейзажа. Взгляд следопыта не блуждал по сторонам, он скользил, методично и внимательно сканируя обочины. Он не смотрел, он читал. Вот свежий, ночной след лисицы, пересекший дорогу. Вот стайка ворон, ожесточенно что-то выклевывающих в пожухлой траве – значит, рядом падаль, а может, и остатки чьей-то трапезы. А вон там, на самом горизонте, поднимается тоненькая, едва заметная струйка дыма – мирный очаг в дальней деревеньке или привал лихих людей, которых лучше обойти стороной? Для него дорога была не просто полосой утоптанной земли, а открытой, постоянно меняющейся книгой, и он читал ее без остановки.

Слева, заставляя землю подрагивать, на огромном коне-тяжеловозе, под стать своему седоку, ехал Всеволод. В отличие от друзей, он не выглядел ни удрученным, ни встревоженным. Скорее наоборот. На его широком лице играла довольная ухмылка. Для него этот поход был избавлением от нудной гарнизонной службы, от замкнутого пространства города. Он вдыхал полной грудью влажный, густой воздух, пахнущий прелой листвой, сырой землей и увяданием, и этот запах свободы был ему по душе. Время от времени он поглядывал на погруженных в себя друзей и добродушно хмыкал в свою рыжую бороду. За его могучей спиной был приторочен не только огромный, окованный железом щит, но и его главное оружие, наводившее ужас на врагов – громадная двуручная секира с длинным древком. Просто носить такое оружие уже требовало недюжинной силы.

Они ехали молча, и молчание это было у каждого своим. У Радомира – тревожным, полным горьких воспоминаний и дурных предчувствий. У Горислава – внимательным, сосредоточенным, полным звуков и знаков, которые слышал и видел только он. У Всеволода – спокойным и предвкушающим. Дорога петляла, уводя их все дальше от обжитых мест. Она была сильно разбита недавними осенними дождями, превратившись в вязкую, чавкающую жижу, в которой лошадиные копыта тонули по самое стремя.

По сторонам тянулись безрадостные, унылые пейзажи поздней осени. Бесконечные, почерневшие от сырости поля, где из земли торчали лишь редкие, гниющие стебли неубранного проса – свидетельство лени или беды хозяев. Рощи, почти полностью сбросившие свой золотой и багряный наряд, стояли голые и черные на фоне серого неба. Их скрюченные, узловатые ветви тянулись вверх, словно руки утопающих, то ли моля о пощаде перед грядущей зимой, то ли проклиная безжалостное свинцовое небо. Тишина была густой и гнетущей. Ее нарушали лишь монотонный скрип кожаных седел, натужное фырканье уставших лошадей да далекий, щемящий душу крик журавлиной стаи, запоздало тянувшейся на юг.

Во всем – в запахе, в цвете, в звуках – висело неотвратимое ощущение конца, увядания, медленного, но верного умирания природы. Мир засыпал, готовясь к долгому, смертельному сну под белым саваном зимы. И этот путь на запад, в сердце тьмы, казался противоестественным, движением против течения, от жизни к смерти.

Глава 8: Огонь в Ночи

К вечеру первого дня дорога увела их вглубь огромного лесного массива. Поля и перелески остались позади. Их поглотил древний, вековой бор. Исполинские сосны, чьи стволы были толщиной в два обхвата, и колючие, раскидистые ели вздымались в небо, почти полностью скрывая его. Их темные, тяжелые кроны смыкались над дорогой, образуя сплошной, вечнозеленый свод. Даже днем здесь царил густой, сырой сумрак, а солнечные лучи, если и пробивались, то лишь редкими, тонкими иглами, которые терялись в толстом ковре из опавшей хвои.

Дорога здесь была уже не дорогой, а скорее узкой лесной тропой, заваленной гниющими шишками и скользкими корнями, которые, словно змеи, выползали из-под земли. Лошади шли медленно, с трудом переставляя ноги. Стало ясно, что продолжать путь в наступающих сумерках – безумие.

Горислав, который ехал чуть впереди, поднял руку, останавливая отряд. Его выбор пал на небольшую, более-менее сухую поляну, немного в стороне от тропы. Место было выбрано с умом опытного лесника. Поляна была окружена плотной стеной молодого ельника, который служил отличным укрытием, но при этом с одной стороны открывался хороший обзор на тропу. А с тыла лагерь был надежно прикрыт крутым, заросшим оврагом, откуда напасть было практически невозможно.

Пока Радомир и Всеволод расседлывали и стреноживали уставших лошадей, привязывая их так, чтобы они могли пощипать редкий мох, Горислав растворился в тенях. Он бесшумно, как рысь, обошел лагерь широким кругом, внимательно осматривая землю, принюхиваясь к запахам, прислушиваясь к каждому шороху. Его не было минут десять, но за это время напряжение успело повиснуть в воздухе. Он появился так же внезапно и тихо, как исчез, и, встретившись взглядом с Радомиром, лишь коротко кивнул: "Чисто".

Развели костер – маленький, аккуратный, из сухих, не дающих дыма веток. В этом лесу большой огонь был бы не маяком, а приглашением для беды. Огонь был нужен не столько для тепла, которого он давал немного, сколько для душевного спокойствия. Его живое, беспокойное пламя было единственным другом в этой глуши. Оно отгоняло гнетущую, всепоглощающую тьму и холод, которые сочились из-за каждого ствола, из-под каждого куста.

Сели у огня. Ужин был скудным и быстрым: жесткое вяленое мясо, которое приходилось долго жевать, и несколько глотков теплой воды из кожаных фляг. Вокруг стоял лес. И он молчал. Это было неестественное, давящее молчание. Ни стрекота цикад, ни уханья совы, ни шелеста мышей в опавшей листве. Ничего. Словно вся бесчисленная жизнь, что кишит в любом лесу, затаилась, выжидая. Словно что-то чужое и страшное заставило ее замолчать.

– Не нравится мне эта тишина, – пробасил Всеволод, и его громкий голос прозвучал в этом молчании неуместно. Он рассеянно ворошил тлеющие угли кончиком своей огромной секиры. Сноп искр взметнулся вверх, в темноту, и тут же погас во влажном, тяжелом воздухе. – Словно мы не в лесу сидим, а в брюхе у мертвого зверя.

– Тишина обманчива, – так же тихо ответил Горислав, не отрывая своего пристального взгляда от непроглядной стены черных деревьев. Он сидел чуть поодаль от огня, чтобы глаза привыкли к темноте. – Лес всегда слушает. Сейчас он слушает нас.

Радомир молчал, но он чувствовал то же, что и его друзья. Беспричинная тревога, что не покидала его с самого Киева, здесь, в этом мертвом лесу, стала почти осязаемой. Она была рядом. Она была этим молчанием. Она дышала ему в спину из-за темноты. Он посмотрел на своих товарищей.

– Дежурим по очереди. Я первый.

Спорить никто не стал. Горислав и Всеволод, закутавшись в свои плащи, улеглись прямо на земле, подстелив под головы седла. Через минуту ровный, могучий храп Всеволода стал единственным звуком, нарушающим тишину.

Ночь опустилась окончательно. Плотная, чернильная, непроглядная. Не было ни луны, ни звезд – небо было затянуто сплошной, низкой пеленой облаков. Единственным островком света оставался их маленький костер, бросавший трепетные, красноватые отсветы на стволы ближайших деревьев. Тьма за пределами этого крошечного круга казалась живой. Она сгущалась, колыхалась, и в ней постоянно чудились какие-то неясные, движущиеся силуэты – игра воображения, уставшего от напряжения. Радомир сидел, положив обнаженный меч на колени, и всматривался в этот мрак, силясь не моргать, борясь с дремотой, которая накатывала тяжелыми, теплыми волнами.

И вдруг он это услышал.

Резкий, сухой хруст ветки. Совсем рядом, за кругом света. Слишком громкий для белки или ласки. Слишком осторожный и медленный для кабана или лося. Это был звук чьей-то ноги, неуклюже наступившей на сушняк. Звук человека.

Радомир замер, превратившись в один напряженный слух. И сердце его тяжело и гулко ударило в ребра.

Глава 9: Танец Стали

В одно мгновение Радомир перешел из состояния напряженного бдения в режим чистого инстинкта. Его тело двинулось раньше, чем разум успел отдать приказ. Он бесшумно, как хищник, поднялся на ноги. Одним плавным, отработанным до автоматизма движением он толкнул носком сапога в бок спящего Всеволода, другим – легко, но настойчиво коснулся плеча Горислава.

Его друзья, как и подобает опытным воинам, чьи жизни не раз зависели от реакции, проснулись мгновенно. Без единого звука, без сонного бормотания или вопроса. Их тела отреагировали на условный сигнал как натянутая тетива на отпущенные пальцы. Горислав, не поднимаясь, тут же откатился от предательского света костра в густую тень ближайшего ельника, сливаясь с ней, его рука уже сжимала лук. Всеволод, с обманчивой для человека его размеров скоростью, метнулся к стволу толстой сосны. Схватив свою огромную двуручную секиру, он присел, превратившись в глыбу напряженных мускулов, готовую к прыжку.

В этот самый момент ночная тишина взорвалась.

Из темноты, со всех сторон, раздался дикий, разноголосый гик – какофония грубых, пьяных выкриков и волчьего воя. И на маленькую, освещенную костром поляну, словно грязная волна, вывалилась толпа людей. Их было не меньше дюжины. Оборванные, заросшие грязными бородами, в рваных шкурах и холщовых рубахах. В неверном свете огня дико блестели их алчные, воспаленные глаза. В руках – самое разномастное оружие: тяжелые дубины с вбитыми в них камнями, ржавые топоры, у нескольких – кривые короткие мечи. Типичные лесные разбойники, тати, чей промысел – грабеж на глухих дорогах. Они, очевидно, решили, что три спящих у костра путника станут легкой и богатой добычей.

Они жестоко ошиблись.

Первый из них, самый ретивый и глупый, с топором наперевес и жадным воплем бросился не к воинам, а к стреноженным лошадям – самой ценной добыче. Но он не сделал и трех шагов по поляне, как из от костра с сухим, резким щелчком, похожим на звук сломанной ветки, вылетела стрела. Она со свистом прорезала воздух и с отвратительным, влажным звуком вонзилась разбойнику точно в горло. Он захрипел, выронил топор, его руки судорожно вцепились в торчащее из шеи древко. Он рухнул лицом в грязь, заливая ее темной, густой кровью. Это был безмолвный привет от Горислава.

В следующее мгновение нападавшие на миг смешались, озадаченные внезапной смертью товарища. И этого мига было достаточно. Резко подскочив с ревом, подобным яростному рыку разбуженного медведя, вылетел Всеволод. Его двуручная секира, сверкнув в свете костра, со свистом рассекла воздух, описывая страшную дугу. Двое разбойников, оказавшихся на его пути, не успели ни защититься, ни отскочить. Удар чудовищной силы пришелся по ним обоим. Звук дробящихся костей и влажный, чавкающий звук рассекаемой плоти потонули в их собственных предсмертных, оборвавшихся на полуслове криках. Они просто перестали существовать, превратившись в месиво.

Радомир поднялся и побежал на разбойников встретил троих, ринувшихся на него. Он не стал ждать, пока его окружат. Сделав короткий шаг им навстречу, он принял на свой круглый щит удар тяжелой дубины. Удар был сильным, его руку до плеча пронзила боль, но он устоял. Одновременно, используя инерцию удара, его меч, словно жало змеи, вылетел вперед. Короткий, точный выпад – и клинок по самую рукоять вошел в мягкий, незащищенный живот первого нападавшего. Тот изумленно охнул и обмяк. Не теряя ни мгновения, Радомир выдернул клинок и, не дав телу упасть, толкнул его щитом на второго разбойника. Пока тот отшатывался, пытаясь отпихнуть от себя умирающего товарища, Радомир нанес короткий, рубящий удар по ногам третьего. Тот взвыл от острой боли в перерубленном колене и рухнул в грязь.

Схватка была короткой, яростной и кровавой. Это был не поединок чести, а жестокая, эффективная резня. Звенела сталь о сталь, глухо ухали дубины о щиты, слышались хрипы, короткая ругань и пронзительные вопли боли. Разбойники, ожидавшие легкой победы над сонными купцами, а столкнувшиеся с холодной яростью трех слаженно действующих воинов, быстро дрогнули. Их боевой гик сменился испуганными криками. Видя, как их товарищи падают один за другим под точными ударами, они поняли свою ошибку.

Паника, как пожар, охватила их. Тот, кто был сзади, первым повернул назад. За ним, бросая оружие, кинулись и остальные, отчаянно пытаясь скрыться в спасительной, всепрощающей темноте леса, спотыкаясь о тела своих павших. Танец стали был окончен.

Глава 10: Метки на Мертвых

Вскоре все было кончено. Последний отчаянный вопль утонул в ночном лесу, сменившись тяжелым, прерывистым хрипом умирающего. На маленькой поляне, вытоптанной и залитой кровью, воцарилась тишина, прерываемая лишь треском догорающего костра и тяжелым дыханием троих воинов. Воздух стал густым и тошнотворным от резкого, металлического запаха свежей крови, который смешивался с запахом пота, страха и смерти.

Радомир стоял, опершись на свой меч, вогнав его в землю. Адреналин, бурливший в крови, отступал, оставляя после себя дрожь в руках и звенящую пустоту в ушах. Он оглядел поле боя. Шесть неподвижных тел лежали в неестественных, сломанных позах там, где их настигла смерть. Остальные, кто уцелел, растаяли в спасительной тьме, оставив после себя лишь трусливые крики и своих мертвых товарищей.

Из-за деревьев бесшумно, как призрак, вышел Горислав, опуская свой длинный лук. В колчане за его спиной недоставало одной стрелы. Всеволод, с ног до головы забрызганный чужой кровью, которая на его рыжей бороде казалась черной, с отвращением сплюнул на землю.

– Все целы? – спросил Радомир, и его голос прозвучал глухо и устало.

Всеволод провел рукой по плечу, где виднелся длинный разрез на рубахе, но кожа была цела – кольчуга спасла. Он мотнул головой. Горислав тоже отрицательно качнул головой. Пара царапин и синяков после такой свалки не в счет.

– Надо осмотреть их, – сказал следопыт, и в его голосе не было ни триумфа, ни жалости, лишь деловитая сосредоточенность. Он подошел к одному из тел, лежавшему ближе всех к огню. – Узнать, что за люди.

Он присел на корточки и без малейшей брезгливости схватил мертвеца за спутанные волосы, переворачивая его на спину. Радомир, взяв из костра дымящуюся головню, подошел ближе, чтобы дать света. В дрожащем, неверном свете открылось лицо разбойника – грубое, заросшее щетиной, с тупым и злобным выражением, застывшим навечно. Типичный тать, лесной разбойник, чья жизнь стоила не больше, чем его ржавый топор.

Но Горислав смотрел не на лицо. Его взгляд был прикован к груди убитого. Одним резким движением он рванул грязную, пропитанную кровью и потом рубаху. Ткань затрещала, открывая бледную кожу.

И Радомир увидел.

Прямо над сердцем, на коже, была выжжена или выколота странная, уродливая метка. Это было сделано грубо, без всякого искусства – скорее всего, раскаленным гвоздем или толстым шилом, смоченным в саже. Она не была похожа ни на один известный Радомиру символ. Не витиеватый родовой знак какого-нибудь племени. Не примитивная воровская мета, какие он видел у бродяг на торжище в Киеве. Это была черная, закрученная внутрь себя спираль, словно маленький водоворот, готовый засосать душу. И внешний виток этой спирали изгибался, вытягивался и превращался в грубое, но безошибочно узнаваемое изображение вороньего пера.

Знак был отвратительным. Он вызывал инстинктивное чувство неправильности, противоестественности, словно на живую плоть нанесли клеймо гниения.

– Посмотри на других, – приказал Радомир, и его голос стал жестким. Холод, не имеющий ничего общего с ночной прохладой, медленно пополз у него по спине.

Они с Всеволодом, переглянувшись, принялись за мрачную работу. Переворачивали липкие от крови тела, обыскивали, рвали одежду. Оказалось, что еще двое из шести убитых носили такой же знак. У одного, плечистого бородача, на предплечье. У другого, молодого и безбородого, на плече. Это не было случайностью. Это была система.

– Что это за дьявольщина? – пророкотал Всеволод, брезгливо ткнув пальцем в метку, но не коснувшись ее. – Бесовское отродье какое-то.

– Это не воровская мета, – сказал Горислав, задумчиво разглядывая знак на первом убитом. Он осторожно провел пальцем по грубой, рубцеватой коже вокруг клейма. – И не знак воина. Это знак принадлежности. Тавро. Как ставят на скотину, чтобы все знали, чей это бык или конь. – Он выпрямился, и его взгляд скользнул по черной стене леса.