Минута после полуночи

Оставшись с соперником один-на-один в коридоре, он сказал:

– Дима, я согласился избавить тебя от необходимости погружаться в сон. Но вчера я еще раз все проверил.

Дима нахмурился.

– Ты же не хочешь сказать, что младенец увеличит нагрузку на систему?

– Младенец нет, но ведь он не всегда им будет. – Тревор спокойно вытирал футболку салфеткой. – Пока Аня кормит его, они одно целое, без проблем. Но начнется прикорм. У нас нет подгузников, а пеленки нужно стирать. Даже моя чертова футболка требует больше полутора тысяч литров воды на сорок четыре стирки. Вода, энергия, отходы – ты же знаешь, как это работает, дружище. – Он пристально посмотрел Диме в глаза, чтобы понять, как действуют на него доводы, и как дальше строить разговор. – Если ты сэкономишь ресурсы сейчас, то потом используешь их, когда малыш подрастет.

Дима скрестил руки на груди и уставился в пол, поджав губы. Тревор сжал челюсти, осознавая до какой степени ненавидит этого русского «Кена». Тревор прекрасно знал, что женщин его внешность не привлекает, и всегда тяготился этим.

Тревор увидел, как плечи Димы опустились. Наконец-то.

– Хорошо. Что ты предлагаешь?

– То, о чем мечтал не один папаша на свете. Пропустить пеленочный период с какашками и срыгиваниями. Я подниму тебя к моменту, когда малыш начнет ползать.

Он нервно провел языком по губам, заметив сомнение в лице пилота.

– Подумай об Ане, Дима. Я готов ходить в грязной футболке. Но ей-то не захочется пахнуть прокисшим молоком. Кстати, как вы решили назвать малыша?

Вопрос отвлек Диму от размышлений. Он сунул руки в карманы штанов и вздохнул.

– Ваней.

– М. Джонни-бой, значит.

Дима рассмеялся, и Тревор приятельски хлопнул его по плечу.

– Ну, что? Договорились?

– Тебе видней.

Весь вечер и следующий день Тревор провел в ожидании, что Аня придет поговорить. Вместо нее пришла Юлия.

Она вошла в кабинет с выражением некой целеустремленности на лице и села в кресло.

– Что ты задумал? Я была у Саркисяна. Он готовит капсулу для Шеметова.

– Тогда зачем спрашиваешь, если сама все видишь? – не отрываясь от монитора ответил Тревор.

– Будешь укачивать младенца по ночам, чтобы Аня поспала? Греть бутылочку с молоком?

Гудчайлд глухо хохотнул, и Юлия больше озлилась.

– Я знаю это выражение лица. Какая-то идея вертится у тебя в мозгу без остановки. Всякий раз, когда я пытаюсь узнать хоть что-то, ты натягиваешь маску хладнокровия.

Пальцы Тревора замерли над клавишами, затем он пространно произнес:

– Я, как и ты, не терплю унижения.

Ненадолго повисла короткая пауза, пока Юлия не издала скучное «м-м». Она выдержала паузу, будто давая ему шанс признаться. Потом резко поднялась – её терпение лопнуло.

– Делай, что хочешь. Она все равно не полюбит тебя! – резко кинула она, уходя.

В назначенный день в медицинском отсеке, когда Аня обняла Диму, перед тем как тот уснет, Тревор вспомнил эти слова. Нечто похожее на угрызения совести зашевелилось внутри. Неужели он возьмет и причинит любимой женщине непоправимый вред? Нанесет столь глубокую рану?

Но спустя два месяца намерение лишь окрепло.

Стоя на мостике, где команда по графику погружалась в сон, Тревор бросил взгляд на медицинский столик со шприцами и ампулами, предвкушая как сделает инъекцию. Хорошо, что Юлии здесь нет, подумал он с чувством радостного облегчения, когда подсудимый понимает, что свидетель обвинения уже никогда не явится в суд.

Тревор ждал, пока Дима разделся догола и лег в капсулу, Дзянь налепила датчики на его тело. Тревор со шприцем в руке развернулся к капсуле. Он заглушил всё внутри. Остался только холодный расчёт. Это еще один эксперимент. Он взял спиртовую салфетку.

– Приятных снов, Дима, – пожелал Тревор на чистом русском.

Шеметов показал большой палец. Гудчайлд едва не заржал: – «Прямо как терминатор».

Крышка капсулы закрылась. Тревор засек обратный отсчёт.

Пилот

Мика нетерпеливо отбивала пяткой дробь, глядя на то, как Джим ищет способ снять шлем с человека. Наконец она услышала пару щелчков. Джим подозвал шерифа.

– Маркус, подержи голову.

Мика подалась вперед и увидела, что пришелец – белобрысый парень.

– Он живой? – спросила она в нетерпении, когда Джим отнял от шеи незнакомца пальцы.

– Пульс есть, правда, слабый. – Он похлопал парня по лицу, но безрезультатно. – Как же мы его повезем, а?

Мика заметила, как Маркус, нахмурившись, замер у входа в шаттл.

– Без разницы в сознании он или нет. В любом случае удержаться в седле не сможет. Посадим его к тебе и свяжем вас. Давай посмотрим, что внутри.

– А это не опасно? – засомневалась Мика, обратив взгляд в темное нутро.

Мужчины велели ей ждать снаружи и караулить парня, а сами поднялись по трапу и скрылись в темноте. Мика опустилась на одно колено и оглядела беднягу. Её переполняла путаница чувств, почесав висок, она уставилась вдаль. Она гадала, заметил ли кто-то ещё огненную полосу в небе, ждать ли кого здесь в ближайшее время. Сдавленный хрип отвлек ее. Она нагнулась над парнем, надеясь, что он очнётся. Затем ей вдруг показалось, что он не дышит, и в страхе склонилась над его лицом и прислушалась к дыханию.

– Мика?

Она вскинула голову. Джим, хмурясь, вышел на трап.

– Что-то случилось?

– Ничего. Что там? – Мика кивнула подбородком на рюкзак в руках Джима.

За спиной Джима возник Маркус.

– Лекарства. Вот что, трясти… парня сейчас опасно. Как и оставлять и дальше лежать на земле. Этак мы останемся без ответа, что внутри этих… – он указал рукой на громадину справа, подбирая слово, и Джим пришел на помощь.

– Я думаю, это грузовые отсеки.

– Да. Мы не узнаем, что внутри, если угробим…

– Пилота, – снова помог Джим. – Возьму его рюкзак и аптечку.

Мика повернулась к парню лицом.

– Ну, тогда едем домой.

Они последовали плану Маркуса: взвалили пилота Джиму на закорки, и так вдвоем те и поехали. Попутно внимательно смотрели и слушали, не объявился ли кто поблизости. По их напряжённым лицам Мика поняла: все осознавали невероятность происходящего. Больше понимал Джим. Он все детство провел в бункере и не раз слышал, что откуда-то должны вернуться «главные люди» и что-то решить. Вроде бы спасшиеся ждали разрешения покинуть убежище. Одни боялись выйти на поверхность из-за радиации, мирились с голодом и пугающей неизвестностью. Другие ругались с ними, твердили, что ждать давно некого, что они мертвы и пришло время спасаться самим.

Об этом Джим рассказал по пути к дому. Мика внимательно слушала, как и шериф.

– И что же? Вышли? Не стали больше ждать? – спросил Маркус.

– Нас выпустил Бэйли.

Мика насторожилась.

– Он из тех самых, что ли?

– Почти. Он спасался в соседнем бункере. Он был из руководства на наше счастье и многое знал о проекте. Потому и сумел быстро организовать людей.

– За прошлые заслуги ему зачтется, – жестко произнес шериф. – Но только он очевидно утратил хватку.

Мика поглядела на Джима, ожидая его ответа, но увидела лишь, как он стиснул зубы. Он промолчал.

Домой вернулись, когда уже смеркалось. Пилота перенесли в комнату Джима и стали раздевать. Пришлось повозиться с его облачением.

– Черт, – ругнулся Джим, стянув ботинки. – Какой-то скафандр тонкий. У нас в бункере защитный костюм выглядел надежней. Я надеюсь, он не получил облучение, – размышлял он вслух, уперев руки в бока.

– А что это такое? – осведомился Маркус.

– Отвратная штука. Лучше вам не знать.

Укрывая парня, Мика заметила, что лицо у него как будто красное, и приложила руку ко лбу.

– Джим, у него лихорадка.

– Да ну. – Джим тоже проверил. – Твою ж… Неси воду обтереть. Маркус, давай-ка разденем его.

Мика суетливо побежала на кухню. Вынув тазик из шкафчика, она вдруг ощутила, как дрожат руки и пару раз сжала и разжала кулаки, потрясла кистями, прогоняя волнение. Когда она вернулась в комнату, пилота уже раздели, и при виде его торса не удержалась от восклика.

– Что за ужас?!

Правую часть тела, руку целиком и шею покрывал уродливый бугристый шрам от ожога, затянутый грубой кожей, явно застарелый.

Джим забрал таз с водой и поставил на прикроватную тумбу.

– Следи за ним. Я прикину, что можно дать из того, что есть в его аптечке. Маркус, пойдем, поговорим.

Мужчины вышли. Мика намеревалась подслушать их разговор, но вместо этого присела на край кровати, сжимая в руках маленькое полотенце. Что-то подсказывало ей, что все теперь пойдет по-другому.

Она намочила ткань, отжала, затем отерла парню горящее лицо и после положила полотенце ему на лоб.

Обтереть тело она постеснялась.

Ваня метался во сне от старого кошмара, но просыпаться не спешил. Его ждали страдания матери, он знал, чем кончится сон, но хотел увидеть её глаза. Живые, а не на экране монитора.

Он снова взял шприц и наполнил его. Пугающе иссохшие руки матери плетьми лежали на белой простыне, на них не осталось места от многочисленных инъекций; вены сожгла химиотерапия, поэтому он ввёл препарат в катетер в паховом сгибе.

Минута, другая. Монитор протяжно запищал. В испуге Ваня сделал шаг назад и задел медицинский столик, на пол посыпались инструменты. Под ногой раздался хруст стекла упавшей пустой ампулы.

Ваня открыл глаза. До слуха снова долетел хруст. Он повернул голову и увидел только открытое окно. Белую занавеску колыхнуло дуновением теплого ветра. На раме висел обломок сосульки, с которого капала талая вода.

Приподнявшись на локтях, Ваня осмотрелся. Он лежал на кровати в небольшой спальне со шкафом, креслом и письменный столом, на котором лежали паяльник и разобранный прибор. Едва уловимо пахло канифолью.

С большим трудом он сел. Внутри всё дрожало, тело будто налилось свинцом и почти не слушалось. Казалось, он поучаствовал в боксёрском поединке.

– Эй? – позвал Ваня и испугался хрипа, который издал неожиданно для себя.

Никто не ответил.

Хватаясь за прикроватную тумбу, он попытался встать, но в глазах потемнело. Каждое движение давалось с трудом, словно тело находится под водой.

Ваня медленно провёл ладонью по лбу, по волосам и встал. Едва дыша, он вышел в коридор. В спальне справа, также скромно обставленной, никого не нашёл. За следующей дверью оказалась кладовка. Затем он очутился в маленькой гостиной, отделенной узким холлом от кухни. Там, на обеденном столе тоже стоял кувшин, но с белой жидкостью, похожей на соевое молоко. Ваня не стал лазать по шкафам в поисках кружки – слишком долго, – и напился через край.

В открытое окно с улицы донесся стук.

Опираясь о стол, Ваня выглянул. На лужайке перед домом щуплый парнишка, одетый в джинсы и тускло-желтую куртку, колол дрова. Он стоял спиной и не мог видеть, что за ним наблюдают. Тут же лежала собака, довольно крупная и лохматая. Она заметила его и подскочила, виляя хвостом. Парнишка обернулся, а Ваня опешил: на самом деле это была девушка. Большеглазая, с очень полными губами. Тёмные волосы, стриженые по-мальчишески, торчали в стороны. Её правую щёку от подбородка до виска пересекал застаревший рубец. Собака залаяла, и девушка топнула ногой.

– Тихо! – прикрикнула она на английском, затем, растянув большой рот в улыбке, весело обратилась к Ване: – Хэй! Привет.

У него снова заплясали круги перед глазами, он вцепился в стол, чтобы не свалиться. Девушка бросила топор и побежала в дом. Прямо в обуви она влетела в кухню, схватила стул и подставила.

– Ты окей? Все в порядке?

– Окей.

– Как тебя зовут? – Девушка склонилась и заглянула ему в лицо.

– Ваня… – прохрипел он, привыкший к тому, что на станции все называли его русским именем.

– Wanna? What do u wanna? – спросила девчонка, посчитав, что он пытается сообщить ей о чем-то, что ему нужно.

– Ваня. А, да… Call me John.

– Джон? Окей. Я Мика. – Она протянула ладонь для рукопожатия, довольно широкую. Он пожал ее. Кожа на тыльной стороне была сухой и шершавой. Тут же из-под локтя вынырнула собачья морда. – А псину зовут Баки.

Пес понюхал голые Ванины ступни. Мика покачала головой.

– Зачем ты встал? Пол холодный, я проворонила печь. Подожди. – Она скрылась в доме и вышла с одеялом, в которое и укутала его. – Посиди тут. Я сейчас.

Через минуту другую она вернулась с мужчиной, которого представила, как Джима.

– Приколись, Джим, – обратилась она к нему, – его тоже зовут Джон. – И следом шепнула: – По-моему, он не понимает по-английски.

– Я понимаю, – объяснил Ваня. – Я не до конца проснулся.

Джим ухмыльнулся.

– Значит, тезка. Зваться Джоном в Америке всё равно что, зваться никем. – Он всматривался в лицо Вани, видимо, ждал, поймёт ли он шутку. Ваня кивнул Джим засмеялся – видимо, решил, что контакт налажен. – Как ты, приятель?

– Бывало и лучше. – Ваня откашлялся и потер глаза. Когда рука коснулась подбородка, он испуганно одернул ее, когда укололся об бороду. – Как долго я спал?

– Несколько суток ты бредил в лихорадке, – ответил Джим. – Мы думали, не выкарабкаешься. Я по своей инициативе влил тебе антибиотик, что нашёл у тебя в вещмешке. Ты, надеюсь, не против?

– Скажете тоже.

Мика спохватилась.

– Я поставлю чай.

Когда Джим сел рядом на табурет, Ваня поинтересовался челноком, далеко ли до места посадки.

– Прилично. Пять часов туда и обратно. Я взял только твои вещи из кабины и аптечку. А в… О, как же мне их назвать? В эти другие челноки мы не полезли.

– Грузовые отсеки. В моем комбинезоне в нагрудном кармане записка с кодами доступа.

– По карманам не шарили. Мы решили подождать, пока ты проснешься.

Ваня ощутил легкую тошноту и посмотрел на Мику.

– Мне нужно что-нибудь съесть.

– Конечно! – встрепенулась она. – Тебя устроит тушеный картофель с мясом и кукуруза?

– Самое то.

Он положил руки на обеденный стол, чтобы почувствовать тепло деревянной поверхности. Он перевёл взгляд со столешницы на дрожащие кисти. Ногти пора постричь. Звуки доносились будто сквозь вату, запахи казались приглушёнными. «У меня шок», – мелькнуло у него в голове. Подняв голову, увидел, что Джим пристально, с некоторой тревогой изучает его. Совсем как доктор Саркисян. Ваня слабо улыбнулся. Хотел что-нибудь сказать, но мысли расплывались как дым.

– Как погода? – додумался он спросить и не найдя ничего лучше.

Мика поставила тарелку на стол, села рядом по-пацански, положив ступню на колено.

– Хех, сам без пяти минут как помер, а погодой интересуется.

Ваня протянул руку и дотронулся до ее плеча. Она посмотрела широко распахнутыми глазами со смешливым любопытством. Он смутился и отпустил её.

– Прости. Трудно поверить, что ты реальна.

– Чудной, – чуть слышно произнесла Мика.

Следующие пару часов Мика безотрывно следила за Ваней, слушая его рассказ.

– Другие прилетят? – поинтересовался в конце Джим.

Ваня помотал головой.

– Никого не осталось кроме меня.

– А много вас там было? И что произошло?

Он замолчал, нащупывая слова. Как бы объяснить это проще?

– В экипаже было двенадцать человек. Уцелевшие улетели… в Китай. Там оставался действующий бункер. Связи с ними у меня нет. – И чтобы уйти от вопроса, что же случилось, спросил: – Расскажите, что у вас есть и как живёте. Я видел на спутниковом фото город на побережье.

– Верно. Город и еще поселение по ту сторону гор и деревня по эту. До нее от меня минут пятнадцать верхом. Главный у нас – управитель. Мистер Натан Бэйли.

– Мистер, надо же, – язвительно вставила Мика.

Джим цыкнул языком и велел ей помалкивать, отчего Мика вскочила с места и снова стала заварить чай, хотя они пили уже раза три.

– До побережья идёт шоссе. Отсюда до поселения за горами километров двадцать. А оттуда до города еще сорок пять. Это минут сорок на автомобиле…

– На автомобиле? – перебил Ваня. – Вы добываете нефть? Производства работают?

– Нет. Что ты. У городского причала стоит нефтеналивной танкер. Его заполнили солярой, перед тем, как люди спустились в бункер в горах. Город тоже здесь не спроста. Его отстроили загодя для тех, кто выйдет на поверхность. Там есть трубопроводы питьевой воды и электричество от ферм солнечных панелей и нескольких ветряков. Семь лет назад Бэйли устроил поселение у подножия гор и протянул туда высоковольтный кабель. Электричество дают вместе с водой по паре часов утром и вечером. Нашей деревне четыре года, света у нас нет. Далековато от города. Вода из скважин. Кое у кого имеется дизельный генератор. Правда, галлон дизеля сейчас как две коровы стоит. Мне вот дочка привозит иногда тайком. Она распоряжается баром. Это у нас и столовая для рабочих – кормят бесплатно, кстати, – и распределительный пункт вещей особой важности.

– То есть, жизнь в принципе налажена?

– Да. Терпимо.

– Терпимо?! – возмутилась Мика. – Давно терпеть невозможно!

– Мика! – приструнил Джим. Под его взглядом она вновь отвернулась.

– Что не так? – спросил Ваня.

– Всё, – буркнула Мика.

– Проблемы с провиантом, – стал объяснять Джим. – Управитель организовал поселения не только, чтобы расселить новых жителей, но и распахать свежие угодья. Думал, что это решит проблему.

– Какую?

– Низкая урожайность.

– А удобрения есть?

– Всё идёт в ход. За горами пашут техникой, мы на лошадях. Но разницы мало. Колос пустой, в початках зерна наполовину.

– Что возделывают?

Пока ничего нового.

– Соя, кукуруза в основном. Кое-что из зерновых. С овощами тоже туго. Половина теплиц давно сгнила.

– А что используете? Аэропонику? А, – осекся Ваня. – С электричеством не очень.

Джим рассмеялся.

– Аэропоника… Последний раз слышал это слово, когда мне было восемь, и жил я тогда под толщей земли в триста метров.

Мика сняла закипевший чайник и налила в две кружки, насыпала по щепотке сушеных трав.

– Молоко кончилось, – угрюмо сказала она, ставя их на стол.

Ваня поблагодарил ее, вдохнув аромат.

– И всё же. При всех трудностях, население увеличивается? Много у вас детей? – На станции так и не выяснили, как шли дела с рождаемостью в бункерах.

– Нет, – опередила Мика Джима. – Управитель просто везёт сюда всякий сброд.

Ваня нахмурился. Джим устало выдохнул.

– Ну-ка! Так, сооруди чего на десерт.

– Я больше не работаю в баре.

– Тогда будь добра здесь поднапрячься. Я жил в местном бункере. У нас всегда были проблемы с детьми. С выходом на поверхность лучше не стало. Управитель со всей страны привозит выживших. Сейчас старых жителей почти не осталось, а их отпрысков и того меньше.

Ваня чуть прищурился.

– Давно вы оставили бункер?

Джим закатил глаза к потолку.

– Да уж лет двадцать как. Вот эта вот… – он ткнул пальцем в девушку, – родилась уже на поверхности, и далеко отсюда. Радиация немного фонила, погода была ни к черту. Но Бэйли привез с собой отличные семена. Это он нас выпустил. Мы выжили, это главное.

Ваня покрутил кружку с чаем.

– Больницы, школы есть?

Джим отрицательно покачал головой.

– Учить почти некого. Врач есть в городе.

Ваня облокотился о стол и принялся пальцами щипать нижнюю губу.

– Ясно, – протянул он спустя какое-то время. – Ну теперь врач будет и у вас. – Он ткнул сам в себя большим пальцем. – Это я.

Ковчег

9 апреля, 2086 года

Маленький Ваня обожал летать по центральной оси, и в этот раз Аня с большими уговорами оторвала его от каната. Зная эту особенность сына, она отправлялась с ним в гостиную загодя, чтобы не отодвигать время приема пищи. В отсек они всегда спускались в обнимку, и прижимая малыша, она ненадолго забывала о боли.

За столиком у иллюминатора доктор Саркисян пил кофе.

– Ванюшка! Иди-ка сюда, – позвал он мальчика, протягивая руки.

Весь коллектив воспитывал малыша и ухаживал за ним. Аня боялась, что Ваня вырастет избалованным. Но скоро у Дзянь родится ребенок – может, это изменит ситуацию.

Пока Ваня сидел на коленях у доктора, Аня сварила две порции каши из зерна, выращенного в оранжерее.

– Дарен, Тревор одобрил новый график для криостаза? – спросила она, ставя тарелки на стол. И когда доктор кивнул, продолжала: – Он собирается спать?

– Нет.

– А Юлия?

– Да.

Аня вздохнула. Значит, ей придется ассистировать Гудчайлду, а она дышать рядом с ним не могла. Она не могла объяснить, почему так ненавидела Тревора. Разве он виноват, что капсула не предупредила о болезни Димы? Но разум отказывался верить в случайность.

Тревор уложил Диму в криостаз, капсула не оповестила о том, что с организмом мужа творится неладное, а значит в его смерти виноват Гудчайлд. В этом не было логики и причинно-следственной связи, но мозг сам создал привязку события к человеку и не хотел в ней разувериться. Она знала, что это глупо – винить Тревора. Но каждый раз, глядя на него, она снова чувствовала, как сжимается сердце.

– Что такое? – поинтересовался доктор. – Ты достаточно спишь?

– Я стану спать спокойно, когда мне вразумительно объяснят, что же случилось.

Криостаз украл у них с Димой восемь месяцев. После его пробуждения они прожили четыре, пока он не умер от кровоизлияния в мозг. Со дня смерти минуло три.

– Господи! – Аня уронила голову в ладони и заплакала. Подняв голову, она увидела, что Ваня уставился на нее, губки его дрожат.

– Аня, – встревожился Саркисян, – скажи, что принимаешь успокоительное.

– Я не хочу отупеть и оглохнуть, Дарен, прости. Но я должна чувствовать боль, чтобы разобраться.

– Разобраться в чем? – В гостиную вошла Юлия с кошкой на руках. Аня повернула к ней заплаканное лицо.

– Хорошо, что ты пришла. Ты спросила Тревора?

– Про крио? – Юля бросила кошку на диван, взяла стул и подсела к ним. – Спросила. Он заверил, что всё в порядке. Но обещал проверить капсулу Димы еще раз.

– Никакого нарушения в процедурах?

– Что ты такое говоришь?! Он сам всё сделал.

– Вдруг он устал в тот день, был невнимателен?

Юля вытаращила глаза.

– Анечка, ты же не обвиняешь его в халатности?

– Нет, просто… – У Ани затрясся подбородок.

Саркисян и Юлия переглянулись взглядами полными отчаяния. Доктор тяжко выдохнул.

– Дима много раз выходил в открытый космос для ремонта, он летал на второй «Ковчег».

– И что? – вскинулась на него Аня. – Мне проверить его скафандр? Почему никто не ответит, отчего «Ковчег» не оповестил, что с организмом Димы происходят изменения? Капсула ведь должна отслеживать их на клеточном уровне.

– Потому что не было никаких изменений. – Стоял на своем доктор. – И точка.

– Юля! – Аня уставилась на коллегу. – После такого ты рискнешь заснуть?

Юлия нахмурилась.

– Послушай, – строго сказала она, – я такой же биолог, как и ты. Я видела результаты теста сиропа и Димины анализы. Они никак не связаны с кровоизлиянием. И я не понимаю, почему ты привязываешь его к капсуле и сну.

– Ему ведь исполнилось только тридцать четыре! Он пилот НАСА, его здоровье всегда было идеальным.

– Тише, ты пугаешь Ваню, – шикнула Юлия.

Аня не заметила, как повысила голос. Сын все время смотрел на нее и не притронулся к еде. Юлия встала и позвала его.

– Может, ты хочешь поиграть с кисой? Маме надо поговорить с тетей и дядей. – Она посадила Ваню на диван и сунула ему в руки кошку. – Ладно, Аня, у меня есть, что сказать. Но предупреждаю никаких обоснований этой теории нет. И Тревор отмел ее.

– Не томи, – попросил доктор.

– Я считаю, что дело в пище. Модифицированные белки. У нас у каждого есть микропластик в организме. Его молекулы как транспортеры доставляют вредоносные аминокислоты к гормональной системе. А те встраиваются в структуру при выработке гормонов. Я считаю это вызывает пороки сосудов, нарушения в церебральной системе. Дима жаловался на плохое самочувствие. Дарен, ты сам пытался выровнять его давление.

Аня покачала головой.

– От инсульта умирают единицы. И то в глубокой старости.

Юлия сплела пальцы рук и уткнулась в них подбородком.

– Не знаю, что еще сказать. Разве что тебе положиться на собственные ощущения. Ты питаешься тем, что растет в оранжерее. И Дзянь. Остальные менее прихотливы. Сделать всем анализы. – Она развела руки в стороны. – Снимать показания и сравнивать, все что остается.

Все трое умолкли. Аня ждала, что Саркисян как врач заверит в необоснованности предположения Юли, но он ничего больше не сказал. Юлия поднялась с места.

– Ты уже покормила Ванечку? Мне надо в оранжерею.

Отсек вегетации зеленел. С несущих конструкций вились тропические растения, а ровные ряды высоких кадок с карликовыми пальмами размежевывали грядки с культурами. Кондиционеры и вентиляция поддерживали нужную влажность, но воздух всё равно казался искусственным. Шум ветра и птичьи голоса, которые транслировал “Ковчег”, должны были успокаивать. Но у неё сжималось сердце. Отдых здесь превращался в пытку, если Тревор сидел в плексигласовом боксе, где занимались модификацией зерна. Поэтому она оставляла Ваню под присмотром Дзянь и уходила. Та как раз на пятом месяце беременности перебралась в оранжерею совсем.