Минута после полуночи

– Ясно. В общем, понял. – Голос Стива дрожал, будто он еле сдерживался, чтобы не полезть в драку. – Сидим ровно и не рыпаемся.

Остальные в комнате зароптали.

– Нет. Нам просто нужно время собрать оружие, – заявил Маркус.

– И скоро оно у нас будет… – закончил за ним кто-то.

Мика вскинула удивлённые глаза на Роба, он поднял голову – будто уловил её взгляд. Она шёпотом взволнованно спросила:

– Это Майк?

Приятель кивнул. Она принялась спешно убирать солому, чтобы увидеть Майка, отчего несколько травинок просыпалось вниз. Роб испуганно шикнул, она замерла, и тут же снизу донеслось сердитое «Кто там?!»

Шпионы поспешили унести ноги. Но у подножия лестницы их уже ждал Маркус. Когда Роб спустился, шериф не преминул отвесить сыну подзатыльник.

– Так ты ещё и не один? Уж эта активистка точно здесь нужна.

Мика, когда её ноги оказались на земле, выпрямилась и с надутым видом уставилась Маркусу прямо в глаза. Тут же из-за угла дома показалась Аманда.

– А ты, значит, уволилась да? – спросила она и покачала головой будто с укором, когда Мика отмахнулась от нее.

Маркус вскинул брови и покачал головой – лицо его стало каменным.

– Роберт Майлз, живо в дом, – скомандовал он.

Роб рванул за отцом, будто его дёрнули за верёвку.

– Но, пап, мне надо проводить Мику.

И вдруг Мика услышала: «Я отвезу её».

Земля ушла у нее из-под ног, когда Майкл вышел навстречу.

– Привет. – Она опустила глаза, вглядываясь в саму себя, чтобы удостовериться, что голос не выдал её, и ощутила пустоту, в которой громко колотилось сердце.

Майк закинул руку ей на плечи, притянул к себе и по-братски потрепал за коротко стриженные волосы.

– В чём дело? Не говори, что пожалела о содеянном. Меня тебе не обмануть.

От него, как всегда, пахло табаком и дымом костра, а карие глаза смотрели с лёгкой насмешкой. Привстав на цыпочки, Мика чмокнула его в щёку. Щетина приятно уколола губы.

– Давно не виделись.

– А то! – Майк повернулся к отцу. – Отец, я уже не вернусь, иначе меня хватятся.

– Тогда до следующего раза. – Маркус хлопнул старшего сына по спине, сгрёб младшего за ворот куртки и подтолкнул к крыльцу.

Мика почувствовала, как ноги сами несут её за ограду, где стоял автомобиль, который в темноте она не заметила по приезду.

– Вот это да! Повышение?

– Разве что до личного водителя Аманды, – рассмеялся Майк. – И то, пока бензин не кончится.

Она вспомнила, как он сообщил, что теперь работает в городе. В тот августовский вечер, когда убили братьев и отца, что он был там, и ничего не сделал. Потому что отец отправил его охранять чудовище ради восстания.

Но она не смела ни упрекнуть его, ни о чем-то просить. Общение с Майком стало разрывающей смесью желания быть с ним, жгучего стыда после изнасилования и жаждой смерти Натана Бэйли.

Мика забралась на пассажирское кресло, выдохнула и неловко хохотнула.

– Ни разу не ездила. – Она с интересом смотрела, как Майк вставил ключ в отверстие у руля и дернул рычаг.

Автомобиль выехал со двора, подскочил на ухабе, и потому Мика вцепилась в ручку двери. Майк мельком глянул на неё.

– Не бойся. Я поначалу тоже боялся. На лошади порой опасней ездить.

Земля, ещё утром раскисшая от снега, теперь затвердела, застыв в причудливом кочковатом рельефе. Свет фар прыгал по кочкам, подскакивал к небу, пока, наконец, машина не выбралась на растрескавшийся от времени асфальт. Но Мика пожалела, что поехала с Майком: они добрались до дома Джима слишком быстро. Лучше бы она сразу пошла сама, без того, чтобы встречаться с давним другом.

Она позволила ему открыть её дверь.

– Действительно, ничего сложного. – Мика, улыбнувшись, занесла ногу на порог, но обернулась и с надеждой уставилась на Майка. Он сидел вполоборота, глядя прямо в глаза, точно ждал. – Ты торопишься? – неуверенно спросила она.

– Можем поболтать пару минут, если хочешь.

Мика склонила голову к левому плечу, как бы раздумывая.

– А что вы там такое обсуждали? – Она мило улыбнулась.

Майк только рассмеялся в ответ.

– Прости, но ты не умеешь держать язык за зубами. Я не скажу.

– Вот так, да? Ладно… – протянула Мика. Она кулачком стукнула его в предплечье и тут же сжала рукав его куртки. Мягкая кожа была тёплой, согретая телом Майка. – Тогда расскажи, как дела.

Он посмотрел на её кисть, потом поднял голову, и, не отводя взгляда, спокойно сказал:

– Я встретил девушку.

Улыбка еще на мгновение задержалась на губах Мики, пока она не осознала смысл услышанного.

– О! Здорово. – Она убрала руку.

– Да. Думаю, я женюсь на ней.

Мика кивнула. Взгляд её забегал по его лицу. Она попыталась взять себя в руки.

– Круто, – выдавила она, чувствуя, как это «круто» обжигает язык.

В ответ Майк отвесил дежурную улыбку. Его «пока» прозвучало как нож в спину.

Автомобиль, шурша шинами, направился в темноту, а Мика стояла не в силах пошевелиться. Ссутулилась, уткнулась лицом в ладони, но тут же, зарычав, пнула воздух. Почти бегом она вернулась в дом.

Какое-то время у себя в комнате она шагами мерила расстояние от стены до стены, потом достала рюкзак из-под кровати и собрала вещи. Теперь её точно ничто здесь не держит.

Когда бледное утро сменило ночь, Мика покинула дом. Ведя лошадь под уздцы, она шла медленно и осторожно из-за корки льда, покрывавшей землю. В лесу идти стало легче – здесь еще лежали сугробы из рыхлого крупнозернистого снега. Спустя час она вышла на заброшенное шоссе, где сделала остановку. Сверилась с картой и сделала глоток воды. Запомнив дорогу на три поворота вперёд, убрала наполовину выгоревшую бумажку, склеенную скотчем, назад в пакет, потом в сумку, притороченную к седлу.

Из кармана куртки она достала пачку с самодельными сигаретами. Легкий порыв ветра тут же развеял струйку дыма. Затяжка, другая. Табак тлел, дым проникал внутрь, согревая горло. Мика подняла голову к небу, чтобы выпустить колечко, и застыла, глядя, как что-то темное чертит белую полосу по голубому небу. Параллельно ей шли рядом четыре другие, но шире и бледнее.

Мика вгляделась в движущийся по небосклону объект, он определённо спускался. Она уже видела нечто подобное, такие вот звездопады, и Джим говорил, что это мусор из космоса падает на землю. Но он падал стремительно, а здесь… Эта штука явно замедлялась.

Мика достала старенький бинокль с трещиной на левом окуляре и увидела три светящихся огня, потом различила абрис, напоминавший наконечник болта для арбалета, а за ним раздувшийся трепещущий шар.

– Что за ерунда? – пробормотала она, и ответом ей стало фырканье лошади. – Ты считаешь, оно стоит внимания?

Лошадь только моргнула и тряхнула головой, сильнее зубами стиснув уздечку. Мика ещё раз посмотрела в бинокль, постукивая по нему указательным пальцем и прикидывая траекторию. Скорей всего штука направляется на равнину за кряжем.

Мика сделала последнюю затяжку, уложила бинокль и взобралась в седло. Слегка ударив лошадь в бока, она тронулась, но спустя две минуты, повернула назад, и уже через час оказалась на пороге дома Джима. Не разуваясь, она спешно вошла. Когда

– Джим! Ты тут?

– У себя, – раздалось из спальни. Мика ворвалась внутрь, Джим как раз заправлял кровать.

– Идём скорее, я тебе что-то покажу! – Она вцепилась в его руку и потащила на улицу. Всучив ему бинокль, она ткнула пальцем в небо: – Видишь там полосы? Чёрт, теперь их еле видно, но приглядись. Вот та, над Голым пиком, посмотри.

Джим всматривался некоторое время, ища точку на небе. Он покрутил кольцо фокуса, примерился, ещё немного, а потом выдохнул:

– Матерь божья! Невозможно! Последний раз я видел такой же тридцать лет назад!

Мика сжала его плечо:

– Так, что это? Стоящая вещь?

– Мика! Это космический шаттл! Челнок. И кто-то прилетел на нём сюда из космоса!

Джим заторопился назад в дом и от волнения не потянул дверь на себя, как надо было, а толкнул.

– Да чтоб тебя! Скорей, Мика, собери поесть. И… – Джим резко встал, и Мика врезалась в его широкую спину. – Прости.

–Что и? – нетерпеливо выпалила она.

– И для этих людей на челноке тоже. Надеюсь, они приземлятся без аварии, у нас ведь даже бинтов не осталось.

– Тогда, давай, я съезжу в деревню и позову кого-нибудь?

Они уставились друг на друга на пару мгновений.

– Да, поезжай за шерифом. Скажи, что нужна аптечка. А я возьму гвоздодёр и поесть.

Разогретая лошадь, дробя лёд копытами, неслась по деревне. Неслись и мысли Мики. Кто-то прилетел из космоса. Из космоса?! Там есть люди?!

– Робби! Маркус! Вставайте!

Мика барабанила в дверь, не чуя руки. Сначала в окне показалось заспанное лицо хозяйки, а затем на пороге возник Маркус. Он заполнил дверной проём, как живая стена.

– Какого лешего тебя принесло в шесть утра? – буркнул он.

Она стала объяснять, что ей от него нужно. Но Маркус только почесал под носом:

– Что? Что такое, какой челнок? Какое небо?

– Прошу, поехали, это важно. Джим ждёт.

– Вечно ты делаешь из мухи слона.

В конце концов, пока собрались, оседлали лошадей и выехали на старое шоссе, челнок успел скрыться за верхушками низких гор. Над грядой со стороны океана грудились грозовые облака. Так что спустя час пути всем троим стало ясно, что в обратную сторону они поедут под дождём.

Всадники перешли вброд узкую речку и до полудня ехали через редкий лес, взбираясь и спускаясь по холмистой местности. Оказавшись на вершине последнего холма, за ним лежала пустая равнина, они сделали остановку. Джим некоторое время разглядывал в бинокль открывшийся простор.

лошадь.

– Вижу. – Он обомлел. – Да, это оно.

Маркус взял из его рук бинокль и поглядел в указанном направлении. Молча он вернул бинокль, и ничего не сказав, тронул лошадь.

На месте они спешились у громадины размером с приличный двухэтажный коттедж. Мика услышала, как металл трещит, совсем как металлические стенки печи. Каждый сантиметр покрылся гарью. Во все стороны тянулись стропы, к которым крепился чудовищный объём материала. Под ногами хрустело.

– Сюда, – позвал Джим, обходя нос машины по дуге. Вот это турбины! На таких явно он прилетел из самого космоса. Вот это мощь. Аж песок в стекло спекся.

Они встали перед раскрытым фюзеляжем. У трапа лежал человек в странном белом костюме.

Ковчег

Среда, 10 января, 2085 года

Мир за пределами космической станции «Ковчег» был пуст и холоден, и таким же пустым и холодным ощущал себя Тревор Гудчайлд.

Земля поворачивалась к станции, подставляя под солнце изуродованные океанами континенты. Густые облака скрывали новый рельеф евразийского континента, сформированный поднявшимся уровнем мирового океана. Ливни, ставшие нормой, смывали города в океан

Заложив руки за спину, Тревор сосредоточился на собственном чуть размытом отражении в иллюминаторе. Резкие черты лица, черные сверлящие глаза, большой ястребиный нос и тонкие губы, в уголках которых таилась злоба. Высокий с длинными руками и ногами он напоминал богомола, а его пальцы походили на лапы тарантула. Он представлял, какой диссонанс ощущают окружающие, видя рядом с ним Юлию – красивую белокожую брюнетку.

– Дорогой, что ты там высматриваешь? Захотелось назад?

Тревор обернулся и посмотрел на Юлию. Она лежала на постели, болтая ногами – этими идеальными ногами, которые стоило бы заспиртовать для потомков. Ее алое белье резало глаза, как всегда, когда она хотела внимания. Волосы, эти черные змеи, нагло прятали половину лица, будто дразня его. Красное «Вот это минимализм», – восхитился Гудчайлд.

– А ты еще не соскучилась здесь?

– Что ты. Я живу в предвкушении рая, который ты мне обещал, – наигранно произнесла она.

– Ах, Юлия, – с вожделением прошептал Тревор, усаживаясь на постель.

Он перевернул ее на спину, прижался лицом к груди, пытаясь при этом расстегнуть лиф.

Их прервал механический голос нейросети станции: «Доктор Гудчайлд, вас ждут в медицинском модуле».

Юлия недовольно закатила глаза.

– Ты разбудил меня две недели назад, а навестил всего пару раз.

– Брось, говоришь так, словно скучала по мне.

– Сплю и вижу, – язвительно шепнула Юлия в ухо Тревору, натягивающему на себя трусы. Другого он и не ждал. Страстная и стервозная она могла и послать, и тут же приласкать. Он обожал её и одновременно ненавидел.

Зеленый комбинезон обтянул его тело – он ненавидел, как подчеркивает его худобу. Молния взмыла вверх от пояса к шее. «Будто мешок для трупа».

Дверь в каюту беззвучно закрылась за спиной. Тревор свернул в коридор, ведущий к центральной оси. По мере продвижения его тело поднялось в невесомости. Из-за неподвижности оси притяжение в ней равнялось нулю.

Станция напоминала детскую пирамидку – центральный стержень с нанизанными кольцами модулей. Одно кольцо – один модуль. Грузовой, жилой, технический, один совмещенный из медицинского блока и рекреации, и последний – ближе всего к командному центру, – оперативный. В хвосте станции в отсеке для криостазиса спали шестьсот пассажиров. В случае аварии любой модуль можно было отстрелить – целиком или по частям, как потребует ситуация. И в каждом возможно прожить длительное время, даже если вся станция рассыплется на части. «Ковчег» был его творением. Он, как Бог, решал, кто достоин спасения.

На земле в пятнадцати бункерах компании «Гудчайлд Инк» остались почти триста тысяч человек, еще около тысячи спали на борту «Ковчега» и его брата-близнеца. Он спас от климатического катаклизма сливки общества – тех, кто мог заплатить за место в ковчеге, и тех, чьи мозги стоили дороже золота.

Тревор спас жизнь!

Но где-то в глубине, что не заполняли ни гордость, ни власть, за всеми этими мыслями, была только пустота.

Девять месяцев назад одно слово – «беременна» – превратило Тревора Гудчайлда в ходячий труп.

Он летел, перебирая руками по стальному канату в резиновой оболочке. Добравшись до нужного коридора, развернулся и полетел ногами вперед. Вскоре искусственная гравитация прижала его к полу.

В медицинском блоке пахло дезинфектором. Тревор мельком отметил, как Саркисян убирает аппарат УЗИ, а Дзянь возится со шприцем Аня сидела на кушетке, вытирая салфеткой гель с живота. Значит, все сделали без него.

Он знал ее с первого курса университета. И с тех пор никто не сместил ее с пъедестала идеала. Ни разу он не увидел на ее лице выражения злости или недовольства, только бесконечное терпение и понимание. Она никогда не лезла в чужие дела, но помогала, если просили. Неуемный и истеричный Тревор находил покой только рядом с ней. Но и Аня видела его сущность. И отказала ему, сказав, что недостаточно сильна справиться с ураганом, царящим у него внутри. И вышла замуж за пилота НАСА, а Тревор встретил Юлию.

Резкий свет ламп выбелил все лица до мертвенной бледности – даже Анино, обычно такое живое. Когда дело касалось Ани, Гудчайлд всякий раз забывал об этом.

– Все в порядке?! Ты такая бледная, Энн.

– Здесь все бледные, Тревор, – улыбнулась она, взяла в свои руки ладони Гудчайлда и положила на живот. – Он делает утреннюю зарядку, значит, всё, как всегда. Он сильный, – прошептала она, и ее голос прозвучал как издевательство.

Саркисян подошел к Тревору.

– Я сделал УЗИ. Ему там порядком тесно.

До родов оставалось предположительно две недели.

– Тревор, – позвала Аня. – Ты не сообщил результатов теста. Я переживаю.

Гудчайлд пытался рассчитать, может ли небольшое отклонение в силе притяжения на станции повлиять на нервную систему ребенка. Ребенка, ставшего сенсацией на борту. Да куда там: во всем мире.

Человечество, поредевшее после пандемий, войны и климатических катастроф, десятилетиями боролось с бесплодием. Искусственные гормоны не помогали.

Аня забеременела спустя два года пребывания на «Ковчеге». Эта беременность похоронила последние надежды Тревора забрать любимую женщину у соперника. Он метался между профессиональным долгом и личной обидой.

– Важно сохранять спокойствие, – твердо велел Саркисян. – А результаты отличные.

Аня шумно вздохнула. Из-за размера живота ее мучила одышка. Когда он надевал ей пульсометр, пальцами намеренно скользнул по запястью чуть дольше необходимого – достаточно, чтобы увидеть, как дрогнули ее ресницы.

– Тебе следует чаще и дольше оставаться в оранжерее, – посоветовал он, когда датчик показал низкий уровень кислорода. – И вообще, Дарен, как считаешь, может, ей лучше перебраться туда насовсем? Что если ребенок в невесомости повернется не так или обмотается пуповиной?

Тревор посмотрел на врача в ожидании, что тот скажет. Саркисян задумчиво потер подбородок.

– Да. Это разумное предложение.

– Мне переехать в оранжерею? – Аня отвернулась на секунду от Тревора, когда Дзянь задрала ей рукав. – Где я буду спать? А мыться? И ходить в общий туалет придется?

– А что такого? Зато медицинский отсек под боком, – поддержала Дзянь, стуча пальцем по шприцу.

– Вы что, привяжете меня к кровати? – Аня сложила руки на груди. – Посреди лаборатории. Когда я успела стать мышью? – Ее взгляд из-под опущенных ресниц казался Тревору обвинением. – Еще неделя и я рожу. А пока буду сидеть в каюте. И ты, Тревор, если тебе так нравится, носи мне подносы с едой. Потому что я даже мужу запретила обращаться со мной, как рабу с хозяйкой.

Тревор подошел к ней и щелкнул по носу – слишком резко, чтобы это было по-дружески. Аня слегка расширила глаза.

– Не спорь, – велел он.

Аня, смеясь, ткнула его в ответ пальцем в бок. Этот фамильярный жест обжег, как раскаленная игла.

– Ладно. Ставьте уже укол. Вы все меня утомили.

Аня ушла, и Тревор снова проверил оборудование у родильного места – всё должно быть идеально. Гудчайлд хрустнул пальцами, уселся за докторский стол и задумчиво уставился в ширму, за которой темнели очертания аппаратуры.

– Как же так? Я предусмотрел всё, чтобы сохранить жизнь, а о рождении новой даже не подумал.

– Снова гипнотизировал видео? Не надо так, Тревор, – погрозил пальцем Саркисян.

Гудчайлд действительно не раз пересматривал съемку с крысами, выношенными в невесомости. Эксперимент провели в восьмидесятых. У животных повредился двигательный аппарат из-за отсутствия гравитации. Они ползали по клетке, волоча безвольные ноги.

– Отклонение в ноль запятую не так ужасно, как гипоксия и прочие прелести, поджидающие при родах. Но хуже всего паникующий врач, нервирующий пациентку. Так что я выписываю тебе успокоительное, – твердо произнес Дарен.

Он вынул из ящика бутылку виски и с грохотом поставил на стол.

Тревор хмыкнул. Прямо на стуле он подкатил к Дарену.

– Когда свяжемся с Землей, уточни, есть ли у них беременные. Единственная задачка, которую я не в состоянии решить, – с досадой произнес Тревор. – Надо что-то делать с приростом населения в бункерах. Или никто не встретит нас.

– Если проживем здесь три или четыре поколения, то – да. Вполне вероятно. Будем надеяться, что сможем вернуться раньше.

Тревор откинул волосы со лба.

– Не зовите меня в ближайшие пару часов. Я хочу пробежаться.

– Как скажешь.

В фитнес-зале не было иллюминаторов. Одну стену занимали жидкокристаллические панели, по которым зациклено крутилась запись с многолюдной улицы мегаполиса. По авеню ехали автомобили, желтые такси, автобусы. Из дверей станции метро выходили люди. Они пересекали проезжую часть по пешеходному переходу и исчезали за углом. Кое-кто останавливался и заглядывал в «окно». Такая манипуляция сознанием была необходима для эмоциональной разгрузки.

Тревор провел пальцем по щеке молодой женщины, которая поправляла волосы, глядя в «окно». Кристаллы под давлением смешались переливом нефтяного пятна. Гудчайлд размял шею, закинул на плечо полотенце и прошел к беговой дорожке.

Больше всего он любил именно бегать. Всегда считал себя марафонцем, избегал поднимать веса. На работе Тревор вел проекты, рассчитанные на десятки лет. Когда «Ковчег» подойдет к финишной черте, не знал никто. Тревора это не пугало. Времени предостаточно: с капсулами для сна жизнь команды и пассажиров будет очень долгой.

Через жужжание ленты и топот ног до слуха Гудчайлда донесся шум. Он повернул голову вправо и скрипяще стиснул зубы, увидев Шеметова у стойки с гантелями. Шеметов поймал его взгляд и махнул рукой – этот дружелюбный жест вызывал тошноту.

– Аня попросила принести гантели.

Гудчайлд сошел с дорожки и содрал полотенце с ручки, вытер пот, скопившийся над бровями.

– Не больше трех килограмм.

– Спасибо.

Тревор следил за ним краем глаза, пока тот не скрылся за дверью, и осклабился в гримасе ярости. Сущее наказание видеть мужа той, в кого до сих пор влюблен. Пилот НАСА. Герой. Идеальный отец. Тревор видел его как улыбающегося идиота в военной форме, который даже не подозревает, какое сокровище ему досталось.

Уязвленное самолюбие клокотало в груди Тревора. Грудь распирало от ярости. Каждый мускул дрожал, как будто он снова был тем мальчишкой, которого дразнили в школе. Увы, но ревность, зависть и жадность ему не удалось оставить на Земле.

Он уперся в ручки, приподнялся и поставил ноги на бортики. Ярость накатила внезапно, как всегда в присутствии Шеметова.

– Ну нет, – протянул он, вытирая мокрую шею. – Я это так не оставлю.

Он высосал воду из бутылки, поменял футболку и направился в технический отсек, куда наведывался последние шесть месяцев. Спустя полтора года на станции, Гудчайлд, просиживая за подсчетами, обнаружил изъян в программе по генной модификации зерна. Он никому не сказал. Просто начал эксперимент. Он оборудовал себе тайный угол – крысы в клетках, ноутбуки, расчёты. Никто не должен знать.

Однажды он наткнулся на нечто, приведшее в восторг его изощренный ум. Тревор заметил, что изменение состава «сиропа», поддерживающего жизнь в криостазе, совсем незначительное и малоприметное, разрушает теломеры. И хотя клетки организма в криостазисе не делились, клетки со сломанными теломерами «просыпались» и начинали копировать себя, превращаясь в раковую опухоль. Она могла расти годами, крайне медленно, так, чтобы система мониторинга не замечала изменений. После пробуждения остались бы считанные часы до того, как метастазы расползутся по организму, словно чернила, пролитые на влажный лист бумаги.

Тревор открыл график погружения экипажа в сон. Дима не уходил в криосон. Ждал сына. Возможно, он вообще не ляжет спать.

– Так-так, – Гудчайлд постучал пальцами по крышке стола. – Под каким предлогом я могу засунуть тебя в капсулу? Наблюдать тебя без перерыва ближайшие лет десять-пятнадцать? Нет уж, спасибо.

Он вывел на экран таблицу с расчетом ресурсов станции. До убийства не придется ждать несколько лет. Нет. До смерти Димы всего-то пара цифр, которые надо подправить.

Экран синим отблеском лег на его руки. Пальцы дрожали. Не от страха – от предвкушения. Он сжал кулак, чтобы скрыть тремор и растянул губы в зверином оскале. Он почти ощущал шприц в руке и движение поршня, впрыскивающего яд. На секунду палец завис над кнопкой клавиатуры. Тревор прислушался к тому, что говорил ученый, и что говорил человек. Ему показалось, они солидарны: изумительный эксперимент и прекрасная женщина в одном нажатии на кнопку.

Он вдавил подушечку пальца в пластик.

И вернул себе ощущение, что он – божество.

Смакуя вкус всемогущества, делая бесконечные расчеты в уме, Тревор дожил до дня родов. Даже нытье Юлии по поводу его отсутствующего «присутствия» не сбили с намеченного пути. Только первый крик новорожденного прервал мысли ненадолго.

Через три недели Тревор притащил себя на празднование рождения ребенка. Лишь за тем, чтобы никто потом не вспомнил, что он вел себя странно. Малыш лежал на руках у матери, завернутый в голубое одеяло, рядом сидел Дима, с его дурацкой улыбкой «я-отец». Тревор не сводил с них завистливых глаз. И это заметила Юлия.

– Гудчайлд, ты в них дыру протрешь. Ты здесь?

Он моргнул пару раз и тупо уставился на любовницу, потому что не слышал ее слов.

– М? – промычал он, задрав брови. И все же сообразил, что ответить: – Это просто эксперимент. Пытаюсь понять, что помогло Ане забеременеть.

– Ты знаешь…

Тревор ощутил знакомое раздражение, какое всегда испытывал в присутствии Юлии. Он сделал глоток, чтобы не задушить её здесь и сейчас. А она прижалась к его плечу грудью и злобно прошипела:

– Это не твоя семья. Не твоя женщина и не твой ребенок. И если ты не прекратишь мозолить о них глаза, следующие десять лет будешь мозолить правую руку! – Отстранившись, она мило улыбнулась. – Все видят, Тревор. Твое поведение оскорбляет меня.

– И потому ты решила выбить уважение шантажом. Очков тебе это не добавило, – надменно парировал он.

Улыбку стерло с лица Юлии. Она выплеснула мартини Тревору на грудь, но остальные не заметили, занятые матерью и малышом, так что Гудчайлд, посмеиваясь, взял салфетку и направился к Диме. Он кивнул в сторону двери, намекая, что хочет перекинуться парой слов.