Хризолит и Бирюза

Ванна была наполнена розовой пеной с лёгким ароматом цветов. Вода окутала меня, словно чьи-то мягкие руки, прогревая каждую мышцу, каждый сустав, каждый след от падения и страха. Я лежала, не шевелясь, в этом тепле, позволяя ему растворить хотя бы часть пережитого.

Боль в теле давала о себе знать – особенно в плечах и локтях, будто сама жизнь, удерживая меня в объятиях, оставила синяки. Но я была жива. И впервые за весь день позволила себе расслабиться.

Пена скользила по коже, тёплая вода ласкала, и в этом почти забытом ощущении покоя я почувствовала не только усталость, но и уязвимость. Открытую, обнажённую – не телом, а душой.

В отблеске лампы на воде я видела свои руки: красные полоски, небольшие ссадины, лёгкие синяки. Отметины, оставленные вечером, ставшим одним из самых страшных в моей жизни. Я коснулась их пальцами и вздохнула – то ли от боли, то ли от облегчения. Или от бессилия.

Закрыв глаза, я позволила мыслям унести меня – не в мечты, нет. В воспоминания. В недавние крики, в запах пороха, в страшную тишину, когда тело императора осело в кресле, словно марионетка, лишённая руки кукловода. Мне всё казалось, что я услышу этот выстрел снова.

Я была всего в метре от него. И теперь не могла понять: кто мы в этой истории? Жертвы? Свидетели? Или случайные пешки, вставшие на пути чьего-то дерзкого плана?

Слова стрелка звучали, как леденящий лозунг: «Свободу Нижнему городу от тирании императора»…

Но был ли он тираном, Гарольд V? Нет, мне он казался скорее марионеткой в чужих руках.

Не он разрушал этот город.

Кто-то другой, более хитрый, более терпеливый, более жестокий. Кто-то, кто сейчас, быть может, доволен произошедшим. Вода гладила моё тело, но мысли разрывали ум, как холодные волны – одна за другой. Я чувствовала, как тьма постепенно подбирается вновь – не внешняя, а внутренняя, та, что приходит после потрясений, когда, кажется, нет почвы под ногами, только зыбь.

На ум пришла только одна фигура – мой отец.

Я знала, на что он способен. Знала, как он бросил мою мать умирать в грязи, в трущобах, как будто она никогда и не была женщиной из его мира. Как будто её любовь была чем-то постыдным, чем-то, что стоило скрыть и выбросить, как позор. Он дал ей умереть. Без имени, без защиты, без будущего. Как можно верить человеку, который оставил мать своего ребёнка на произвол улицы?

Я была полна решимости выяснить, какую роль он сыграл в стрельбе в театре. В глубине души я не верила, что он не причастен. Слишком выверено, слишком своевременно. Смерть императора – это не просто жест, это ход. А он всегда играл именно так – чужими руками, чужими жизнями.

В этой новой, расколотой реальности обычные граждане стали не просто свидетелями, но – неверными глазами, сбитыми с толку голосами толпы, загнанными в пасть заговора, которого они не могли ни распознать, ни остановить.

А политика… политика больше не была игрой сильных. Она стала беспощадной истиной. И те, кто вчера покупали хлеб, завтра выйдут с факелами. И с вопросами. И с кровью на руках.

На месте Гарольда мог бы оказаться кто угодно.

Но в этом-то и суть: кто будет следующим?

Когда страсти накаляются, когда улицы наполняются голосами, требующими перемен, – никто не может быть уверен, что не окажется на перекрёстке выстрела.

Глава XV

Вдруг за дверью раздался еле слышный шум. Я напряглась, прислушиваясь к каждому скрипу, каждому шороху, как будто сама тишина пыталась меня предупредить. Кто-то проходил мимо – голоса, шаги – и всё же внутри зашевелилось предчувствие, будто эта пауза – не тишина, а затаившийся выдох перед новым, ещё неведомым, толчком.

Дверь в ванную скрипнула.

Я вздрогнула, подумав, что это Елена принесла чистое полотенце. Но шаги были не её – слишком ровные, уверенные, без старческой суеты. Полотенце мне принес совсем не кто-то из прислуги.

Щёлкнул замок.

Сердце резко ударилось о грудную клетку. Щёки вспыхнули, и в голове, как наспех развёрнутая декорация, всплыли обрывки из театра: томный шепот, кричащий о желании, сильные руки, пронзающие защиту, взгляд, от которого дрожит сама суть. Я помнила его нежность – почти мучительную – и забывала, насколько он может быть холодным. Кто он? Человек, дарующий тепло, или мужчина, играющий судьбами? Я не знала. И всё же – ждала.

Нивар.

Он стоял в дверях – в рубашке, расстёгнутой на несколько пуговиц. Рукава засучены до локтей, подтяжки свободно болтались вдоль брюк, босые ступни бесшумно ступали по плитке. Он вошёл, словно растворяя границу между мной и реальностью, и в воздухе вдруг стало тесно.

Запах мыла, благовоний, прохладного вечера – он наполнил комнату, как будто принес с собой целый мир. Свет от свечей скользнул по его лицу, по шее, по линии ключиц – в нём было что-то волчье и неотвратимое. Власть без угрозы. Страсть – без прикосновения.

Граф опустился на колени у ванны. Брюки тут же впитали влагу с пола, но он не обратил на это ни малейшего внимания. Лишь опустил руку в воду – только на миг – проверяя её, будто температура воды скажет ему больше, чем я. Большой палец скользнул по моей лодыжке, и я вздрогнула, напрягшись, словно мне самой пришлось признать, как сильно я его хотела.

Я приоткрыла рот – не от боли, а от неожиданности. От того, как быстро граница между безопасным и запретным начинает стираться.

Его рука поднялась выше – вдоль икры, вдоль колена, не спеша, будто каждое движение было заранее продумано, выверено, неотвратимо. Пальцы описали контур бедра – так мягко, что это походило не на жест, а на поэзию.

Его взгляд был прямым, как вызов, и в то же время – настойчивым, как желание. Он не просил – он ждал. А я… я уже не могла решить, чего боюсь больше – того, что он уйдёт, или того, что останется.

Я смотрела на него, но уже не могла отвести глаз, зачарованная его бесстыдством. И когда его пальцы скользнули под край моей груди, я непроизвольно дернулась. Он лишь смахнул прилипшую прядь волос.

– Ты не собираешься спросить меня, зачем я это делаю? – наши взгляды встретились. Я, замерев, лишь молча покачала головой, не в силах вымолвить ни слова, чувствуя, как сердце колотится в груди. Я всегда думала об этом моменте, но теперь, когда он стал реальностью, каждое слово играло с моими эмоциями, заставляя сердце сжиматься от страха и в то же время трепета. – Потому что ты мне нравишься, Офелия, – признался он, произнося это все тише и тише, мое имя уже эхом отдавалось в моей голове. – Очень нравишься.

Он прикусил свою раненную нижнюю губу и даже не поморщился от боли. Я замерла, не веря своим ушам. Да, я уже давно подозревала, что внутри него разгорается некий пожар при виде меня, о чем вечно твердили эти беспричинные, казалось, искры в его глазах, но я не думала, что он скажет это мне напрямую. Это было так неожиданно, так невероятно, что я снова растерялась, не зная, как реагировать.

Мир вокруг замер, и лишь его слова эхом звучали в моих ушах. Я рассматривала его лицо, пытаясь понять, шутит ли он или говорит серьезно. Его непроницаемый взгляд придавал уверенности, но в сердце затеплилась тревога. Мысль о том, что этот момент может измениться, наполняла меня волнением.

Может, это была игра, в которую мы оба играли?

Наши взгляды, переполненные недоговоренностями и невысказанным, внезапно обнажились. Его губы слегка скривились в ухмылке, а рука прочертила линию от груди до сокровенного места, где начинали полыхать языки пламени, танцующие на неистовой смеси интереса и возбуждения. По телу пробежала дрожь, когда он принялся медленно водить пальцем вдоль набухшего бугорка, отчего мои соски превратились в острые пики, и я едва не застонала, вовремя задержав дыхание.

– Я не могу… – прошептала я, не зная, к кому больше обращаюсь – к нему или к себе.

– Ты можешь, – отозвался он с хриплой решимостью, его голос прошёлся по коже, как лезвие – горячее, но опасное. Он приблизился, и его дыхание коснулось моей шеи. – И ты хочешь этого. Ты хочешь меня.

Эти слова проникали в меня, не оставляя пространства для сомнений. Его голос был низким, охотничьим, будто хищник, улавливающий последний момент перед прыжком. Каждое его прикосновение пьянило, заставляя сознание плавиться в сладостном смятении. Он продолжал нежно проводить пальцем, вызывая волны удовольствия, которые с каждым мгновением накатывались всё сильнее.

Моё тело отзывалось на его ласки, но разум всё ещё пытался осознать происходящее. Его губы скользнули к моей шее, затем к уху, и от этих мимолётных поцелуев я будто растворялась. Всё казалось эфемерным, как будто я всё ещё пребываю во сне – таком сладком, дерзком, пугающем. Но когда его горячий язык коснулся моей груди, реальность сомкнулась вокруг меня, как шелковый саван удовольствия. Это было наяву. И это было прекрасно.

Каждое его касание распускало во мне цветы – медленные, яркие, нетерпеливые. Я издала приглушённый стон, когда его палец скользнул внутрь. Всё было тонко, точно, будто он знал каждую мою линию, каждый трепет. Его движения были полны не только страсти, но и какой-то трепетной нежности – как будто он слушал не тело, а душу.

Я закрыла глаза, позволяя себе раствориться в этом хрупком моменте, когда время становится зыбким, а границы – иллюзией. Он продолжал изучать мою кожу губами, легкими касаниями вызывая дрожь – и всё внутри меня отзывалось на него, как натянутая струна на прикосновение смычка.

Когда он ввёл второй палец, всё внутри будто вспыхнуло. Мне стало тесно в собственном теле – хотелось большего, ближе, глубже. Желание стать с ним единым существом пульсировало во мне, будто зов, которому невозможно противиться.

Он, словно прочитав мои мысли, поднял на меня взгляд. Его глаза были темны и голодны, будто в них отражалась сама бездна желания. Это был взгляд, которого я прежде не знала. И мне это понравилось.

Что это было – страсть или нечто большее? Я не знала. Но точно знала одно: это было очень, очень опасно.

– Ты такая красивая, – прошептал он мне на ухо, и от этих слов по коже пробежала волна мурашек. Казалось, остывшая вода в ванне вновь начала закипать, но уже изнутри – от жара, что разгорался во мне. Его голос обволакивал, как мягкий, тёплый плед в зимнюю бурю. Я повернула к нему лицо – наши взгляды встретились, и пространство вокруг будто сжалось до одной-единственной точки. – Когда ты рядом, я просто не могу перестать любоваться тобой.

Возбуждение пульсировало в каждом нерве, обостряя ощущения, и каждое его прикосновение отзывалось током. Когда он аккуратно ввёл третий палец, я сжалась, схватилась за край ванны и выгнулась в спине, не сдержав стона. Он двигался размеренно, уверенно, и я ловила каждое его движение, каждый вдох. Его запах, его кожа, его ритм – всё было слишком живым, слишком настоящим, чтобы быть только мгновением.

Я пыталась напомнить себе, что это не настоящий Нивар, что он всего лишь мгновение, которое может раствориться в любую минуту, стоит ему только захотеть, но с каждым толчком, с каждым движением я приближалась к тому, чтобы растерять все свои мысли и снова потерять самообладание, как тогда, в каморке.

Неожиданно для себя я распахнула глаза и столкнулась взглядом с графом Волконским. В нём был интерес, не удивление. Единственный, кто из нас действительно удивился, так это я, после того как запустила руку в светлые волосы Нивара и притянула его голову к себе, ловя его губы в поцелуе – сначала медленном, почти застенчивом, но быстро ставшим глубоким, жадным, захватывающим.

Мужчина поймал мой настрой и ответил. Мне было сложно в этом признаваться, но я хотела его так, что не могла больше сдерживаться. Мне было мало его поцелуев, его рук, ласкающих меня, его губ, оставляющих следы на моей коже. Вода в ванне зашумела от моей попытки встать. Лишь на секунду Нивар отпрянул от меня и помог мне вылезти из воды, позволив моим ногам обхватить его бедра.

Теперь его одежда была такая же мокрая, как и я. Вода медленно стекала по нашим телам, будто сама не желала отпускать это мгновение. Его руки – уверенные, ласковые – скользили по моим обнаженным ягодицам, поднимаясь выше, словно изучая меня заново. Я жадно впитывала каждое прикосновение, каждый поцелуй, что он оставлял на моей коже, как знаки безмолвной клятвы. Волна чувств, разгорающаяся внутри, накрыла с головой – от безотчётной жажды до трепетной нежности, от страсти до полного, безоговорочного доверия.

Не прерывая больше поцелуй, граф опустился на ковёр возле ширмы в ванной комнате, позволив мне остаться сверху. Одержимость им, этим мужчиной, становилась почти священной: с дрожью в пальцах я принялась расстёгивать его рубашку, едва удерживая дыхание. Он помог, сбросив ткань, как шелуху. Мои губы спустились на его оголённую шею, плечи, вдыхая запах его тела, я не могла поверить в происходящее, в то, что это именно он, именно его я так сильно хочу.

Его руки сомкнулись на моей талии, крепко, будто он боялся, что я исчезну. Он целовал мою шею, ключицы, и в каждом поцелуе было что-то молитвенное. Мое тело отзывалось на его ласку легкой вибрацией. Его ладони скользили вниз, по бедрам, изучая меня с такой сосредоточенностью, словно искали ответ на давно мучивший его вопрос.

Охваченная нетерпением, я скользнула руками к его поясу, пальцы дрожали, как струны, но пуговица сдалась под моей решимостью. Но прежде чем я успела понять, что происходит, он перехватил моё запястье и, почти в ту же секунду, осыпал мои губы безудержными поцелуями. Его жажда смешалась с моей – в этом танце не было победителей, лишь двое, отдавшихся без остатка.

Я уже ощущала его желание, пульсирующее вблизи, готовое вот-вот стать частью меня. Но он всё ещё играл – мягко, жестоко, как будто растягивая мгновение до предела. И когда разум почти растворился в горячей страсти, он освободился от последнего барьера между нами, приподнял меня и, легко, как будто это было предначертано, вошёл.

С губ сорвался тихий, прерывистый стон. Его тело наполнило меня, и каждое его последующее движение становилось продолжением моей мысли, моей тоски, моего безмолвного зова. Его руки скользили по моей спине, плечам, бедрам – неотступно и бережно, словно он боялся спугнуть меня или потеряться сам.

Ритм нарастал – упрямый, настойчивый, но в нём не было грубости, лишь абсолютное доверие. Я ощущала, как всё вокруг тает, как время замирает, как с каждым движением мы становимся одним телом, одним дыханием. Его лоб касался моего, губы шептали слова, которых я не слышала – они были из другого мира.

Я закрыла глаза, позволяя каждому движению говорить за нас, каждое касание угрожало унести меня далеко за пределы реальности. Всё, что было раньше – страх, боль, сомнения – исчезло. Осталось только это: жар его кожи, биение его сердца, и тишина, в которой мы наконец обрели друг друга.

***

Он был нежен до благоговения и одновременно требователен, словно чувствовал – знал – что именно нужно мне, чтобы раствориться в этом новом, неизведанном чувстве. Его движения несли в себе силу и сдержанную страсть, а его ладони, блуждая по моему телу, оставляли не прикосновения – стихи.

Я горела – от стыда, от желания, от нежности, которую он вложил в каждый жест. Всё внутри меня звенело, как натянутая струна, а с каждым его движением – я ощущала, как она звучит всё громче. Это было освобождение, будто я наконец позволила себе быть собой – без страха, без маски, без прошлого.

Это было прекрасно. Я обхватила его ногами, и двигалась в такт с ним, позволяя ему проникать все глубже и глубже. Его руки сжимали ягодицы, а наше тяжелое дыхание смешалось, когда мы почти достигли вершины. Выбившаяся прядь его волос прилипла ко лбу, грудь вздымалась от тяжелого дыхания.

Он издал низкий гортанный звук, который мне ужасно понравился. Его рука прочертила короткую линию по моей щеке, и он приподнял голову, чтобы поцеловать меня. Это был долгий, нежный поцелуй, от которого у меня закружилась голова, а потом он снова вошел в меня, медленно и глубоко.

Обшарпанные края реальности теперь казались далекими и неважными. Вокруг царила только тишина, которая прерывалась лишь нашим учащенным дыханием. Его нежные прикосновения оставляли легкий след на моей коже, а глаза были закрыты, позволяя каждому ощущению погружаться в мое сознание. Я ощущала, как энергия между нами усиливалась, словно невидимая связь.

Каждое движение было как нотка в завораживающей мелодии, звучавшей только для нас. Я отчаянно хотела сохранить этот момент, каждый штрих, каждое прикосновение, которое давало мне ощущение полного слияния. В этот миг время остановилось, и все, что имело значение, – это мы вдвоем, погруженные в этот божественный танец.

Мое дыхание стало прерывистым, и я выгнулась, стараясь принять его еще глубже, мы двигались медленно и ритмично. Пик настиг нас одновременно, словно вспышка молнии на тёмном небе, она озарила нас изнутри, оставив после себя безмолвие и трепет. Я не могла говорить – язык был нем, дыхание всё ещё не выровнялось.

Мы остались лишь в объятиях друг друга, я была не в состоянии понимать, было это просто физической связью или чем-то гораздо более глубоким.

Я смотрела в его глаза и видела в них отражение своих собственных эмоций. Осознание произошедшего еще не пришло ко мне, пока его руки гладили мои волосы, а плечо позволяло упасть на него в бессилии.

Глава XVI

На следующее утро я проснулась ближе к полудню, ощущая тупую боль во всём теле – от висков до пяток. Чай Елены стоял на прикроватном столике, рядом с остывшими круассанами – всё нетронутое. За окном небо натягивало тугую серую ткань облаков, предвещая скорбные торжества – императорские похороны. Холодный ветер играл с занавесками, приносил запах сырости и тревоги, словно на крыльях нес дурные вести.

Я вспомнила, как ещё накануне вечером, сквозь приоткрытую дверь, случайно услышала разговор проходивших слуг. Слова, брошенные вскользь, несли в себе безжалостную ясность: императора больше нет. Сердце сжалось – смерть прошла совсем рядом. Холодная, беспощадная, чужая.

Я медленно опустила ноги на прохладный пол, и в ту же секунду слабость волной накрыла тело. Оно будто само напоминало мне о пережитом накануне. Я прикрыла глаза, позволяя воспоминаниям просочиться внутрь, и не заметила, как прикусила губу и запрокинула голову назад, словно в немом отклике на то, что пыталась вытеснить.

Стук в дверь вернул меня в реальность. На пороге появилась Елена – та же старая служанка, с прежней доброй улыбкой, в которой сегодня читалась какая-то особая теплота. Я неловко ответила ей, изобразив подобие приветствия.

– Граф в хорошем расположении духа сегодня… несмотря на такие трагические вести, – сказала она с видимым усилием, и на последних словах её улыбка исчезла, оставив после себя только тяжёлый вздох. – Деточка, да ты совсем ничего не ела! А я тебе вот… свежий завтрак принесла.

Только тогда я заметила поднос в её руках. Она тут же убрала вчерашнюю трапезу и заменила её новой. Запах был утешающе тёплым. Я кивнула, не зная, что сказать, но ощущая, как её забота будто собирает меня по частям, возвращает из пепла ночи к жизни.