Возвращение в Вальбону

Отец Михаил стоял на коленях перед иконой святого Симеона лицом к стене, молясь об исцелении единственного сына своего друга детства. Генерал отсутствующе смотрел в потолок, в душе повторяя заученные слова, когда кто-то сильно постучал в дверь. В Тете за горами с другой стороны границы как раз зашло солнце. Отец Михаил удивленно поднял голову:

– Войдите!

Когда в дверях появился командующий Армией освобождения Косова Хасан Тахири, отец Михаил вытаращил на него глаза. Сразу за ним в помещение вошел и капитан Калимант.

– Добрый день, господин генерал! – Командующий щелкнул каблуками и отсалютовал.

И Калимант по-военному отдал честь.

Почти девяностодвухлетний отец Михаил встал неожиданно быстро. Генерал в ванне приветственно поднял руку, но даже не взглянул на вошедших.

– Что вам здесь нужно, господин Тахири? – Старец встал на их пути. – Здесь, в монастыре, вы гость незваный.

– У нас тут сегодня встреча с генералом Джонсом! – Командующий прямо изложил суть дела.

Генерал все еще смотрел в потолок, что-то бормоча под нос, – он прямо сейчас заканчивал шестой раз повторять «Отче наш» для собственного исцеления.

– Это правда, Николай? – Отец Михаил строго взглянул на него.

– Да, отец. – Он протер глаза, будто только что пробудился от сна. – И прошу вас, не говорите мне «Николай», называйте меня Джонс!

– Мне не хотелось бы, чтобы вы встречались с этими людьми на земле монастыря. – Старец сжал кулаки. – У меня и без того из-за вашего присутствия проблемы с верующими!

Генерал невозмутимо сидел в кадке, лишь белый пар неслышно поднимался вверх.

– Вам бы выйти, господин святой! – Тахири горделиво усмехнулся. Калимант рядом с ним выглядел серьезно, но по деревенской привычке он уважал представителей духовенства.

Отец Михаил прошел мимо двух чужаков, остановившись только у двери.

– Если ваш псориаз ухудшится, господин Джонс, – он сделал краткую паузу, – меня больше не зовите.

Потом он захлопнул за собой дверь.

Тахири с капитаном стояли, не понимая, как начать переговоры.

Но генерал знал, как выйти из любой ситуации. Он высунул руку из теплой воды и потянулся к стулу, где была сложена его униформа. Из кармана брюк вытащил коробочку с сигарами. Одну из них он закурил.

– Угощайтесь, господа, – бросил он командующему коробочку, которая полетела высокой дугой, а сам снова уселся в деревянной кадке и блаженно выдохнул к потолку дым. – Прошу прощения за место встречи. – Он затянулся сигарой и закашлялся. – По крайней мере, вы видите, что я здесь лечусь, – преодолел он спазм легких. – К тому же здесь нас никто не подслушает!

Тахири с Калимантом подошли поближе, но так, чтобы не видеть дно ванны.

Генерал лежал в кадке спиной к ним, опираясь ногами о ее край.

– Ну так угощайтесь, господа! – пригласил он их. – Это из ваших складов в Албании!

Командующий понюхал старательно свернутые листья табака, кивнул головой.

– Тропойя[16], – проговорил он почти мечтательно. – Лучшая область, жара, южные склоны…

Калимант легко толкнул его плечом, указав на генеральские ноги, покрытые сыпью. Сразу после этого он вытащил из нагрудного кармана американскую зажигалку Zippo, крутанул пальцем металлический валик. Сначала он поднес огонь своему начальнику, потом наконец закурил сам.

– Вижу, что вы избирательны не только по отношению к людям! – Генерал стряхнул пепел о край ванны.

Тахири, который как зачарованный смотрел на ноги в красной сыпи, на всякий случай кивнул головой:

– Этому меня научила служба родине!

– Вы хотите сказать – новой родине? – Джонс расчесывал пальцами мокрые волосы.

– Да, господин. – Тахири кивнул с легкой иронической улыбкой. – Трудно рождающейся родине!

– Однако перейдем к делу. – Генерал сильно затянулся, выпуская с последующими словами табачный дым. – Служба родине – вещь самая прекрасная, но, конечно, надо также думать и о будущем.

В большом романском зале из розового мрамора на минуту повисла тишина.

– Все готово, господин, – начал деловито Тахири.

Генерал замер в ожидании.

– Я имел в виду, что, пока граждане Косово не получат собственный демократический статус, мы не сможем продавать друзьям из Америки ни мобильные, ни распределительные сети.

Калимант, слушая речи своего смелого начальника, вспомнил о Мире. Ему было жаль, что вместо него с ней в доме обитает его нелепый брат Микун. Если бы только генерал предполагал, скольких усилий могут стоить его капризы Армии освобождения! Однако же бизнес есть бизнес, в этом американец не признает ни брата, ни союзника.

– У нас есть богатые покупатели из лучших семей, господа. – Генерал ополоснул лицо. – Если не газ, если не электричество, то что-то мы им должны предложить.

Только теперь генерал впервые оглянулся на них.

Тахири кивнул головой, как бы принимая его аргументы; он хотел добавить еще что-то, но Джонс остановил его мановением руки:

– Вы ведь не ждете, что мы, оказав вам военную помощь против Белграда, будем просто наблюдать за вашей торговлей?

Тахири весь взмок. Он хорошо знал, о чем говорит генерал: о сотнях тонн марихуаны, о белой дороге героина из Турции, а еще о девушках, которых собственные семьи продавали за доллары. Американский министр иностранных дел называла его «голубчик» и была полна жадного ожидания, как и генерал Джонс.

Товарищи из Армии освобождения Косова дали Тахири прозвище Змей – наверное, потому, что он мог вывернуться из любой ситуации. Но сегодня вечером это казалось не таким простым делом. Однако у него был еще один козырь в рукаве, и в этом он полностью полагался на Калиманта. Он знал, что генерал, как обычно, сначала вскипит, чтобы потом согласиться с этим гарантированно наилучшим «гешефтом». Хорошо, что Тахири всегда думал не только о процветании герильи[17], но и о черном ходе.

– Операция «Вальбона» идет!

Он произнес эти три слова, твердо зная, что генерал на них клюнет.

Джонс затушил сигару и отбросил окурок на старый каменный пол.

– Это точно. – Он снова прикурил и иронически добавил: – О ней даже начинают говорить и в военном трибунале в Гааге!

Однако Тахири это не обескуражило: он был хорошо знаком с сарказмом генерала.

– Вы же прекрасно знаете, господин генерал: собака лает, а караван идет. – Он кивнул головой Калиманту, который тут же вытащил из папки книгу.

– Тут все материалы, господин, и NGX[18], который потребовал ваш клиент, обозначен, – полицейский из Тета впервые заговорил на переговорах. – Посылка может быть готова к передаче в течение нескольких дней.

Генерал кивнул, помолчал и через минуту добавил:

– Об акции «Вальбона» больше не будем говорить ни здесь, ни на базе.

– Конечно, господин генерал. – Тахири улыбнулся, слегка дотронулся локтем плеча капитана в доказательство того, что он добился своего, и у Калиманта упала гора с плеч.

IV

Письмо из Лондона

В Проклетие на косовско-албанской границе чередовались дни и ночи, прибавлялись недели, месяцы, проходили годы. Гора Зла Колата временами облачалась в белоснежный чепец, чтобы летом отдать его – частично раскаленному небу, частично пересохшей земле. Много раз в течение прошедших лет меняла она свой наряд. Только пропасть у ее подножия оставалась все той же, стерегущей недосягаемую тайну. А с гор домой все еще никто не вернулся…

В Праге в тот день светило солнце, был май 2008 года. Тучная женщина-почтальон в синей униформе тянула за собой туго набитую сумку на колесиках. Вид цветущих Градчан наполнял ее оптимизмом. Вот обойдет она еще пару улиц около Ганспаулки, а потом посидит в кондитерской.

В семейной вилле около девяти утра было тихо, так же как и в цветущем парке напротив. Она стояла на углу, глядя на единственное облупленное строение на этой респектабельной улице. Потом нажала на кнопку криво сидящего звонка рядом со старыми рассохшимися деревянными воротами, в которых не хватало одной доски. Под замусоленной пленкой значилась фамилия – Тучковы. Единственная жительница дома приписала шариковой ручкой на старом щитке имя Яна. Почтальонша снова позвонила и отклонилась в сторону – кухонное окно было затянуто жалюзи. Садик перед домом, как и вчера, как и неделю, как и полгода назад, выглядел запущенным. Под водостоком цвело несколько одиноких безвременников.

Яна спала сидя, положив голову на стол. Раздался звонок, будто бы извещая, что новость, которую она вскоре получит, будет важной, возможно, самой важной в ее жизни. Новость эта снова принесет надежду, которая давно уже погасла в ее сердце. Через окно в дом проникали полоски света, одна из них светила ей прямо в глаза. Она поднялась, включила в полумраке фонарь на лбу, который с вечера так и оставался у нее на голове. Яна встала со стула, случайно толкнув рукой недопитую бутылку вина. С тех пор как ее сестра не вернулась из Албании, ее жизнь, как и жизнь всей их семьи, катилась под откос. Тарапака[19] закрутилась на столе, оставляя за собой кровавые следы. Она не успела подхватить бутылку и просто устало смотрела мутными глазами, как та, докатившись до края стола, упала и разбилась.

– Черт! – Это было ее первое слово за весь день.

Снова раздался звонок. Почтальонша за воротами хорошо знала, что, если она не вручит заказное письмо сейчас, ей придется возвращаться сюда завтра, самое позднее – послезавтра. Она торопливо взглянула на часы – было десять минут десятого. Девица наверняка дрыхнет, она была в этом уверена. Конечно, вечером загуляла. Почтовая работница все время думала о кондитерской, где у нее была запланирована остановка ради чашки горячего кофе с профитролями. Только бы ее сегодняшний обход не превратился в собачью прогулку, а тут еще ко всему эта сумасбродная деваха! Она сердито, с силой снова нажала на кнопку звонка.

– Да хватит уже!

Яна пьяно икнула, пошатнулась.

– Ты же знаешь, что ничто на свете быстро не делается! – проговорила она миролюбиво, будто женщина за воротами и вправду могла ее услышать.

Споткнувшись о пустой рюкзачок, она на мгновение потеряла равновесие, чудом обошла гитару, лежащую на полу, у которой бог знает почему были порваны струны, и тут снова раздалась эта невозможная сирена. Она взяла с буфета кошелек и повернулась к дверям.

Прежде чем выйти из дома, она вздохнула и только потом открыла дверь.

– Добрый день. – По пути она еще поправляла растрепанные рыжие волосы. – Я немножко проспала.

Почтальонша с некоторым испугом глядела на нее сквозь дыру в заборе. Яна чеканила шаг, как это делают солдаты, когда идут в атаку на неприятеля.

– Вам тут заказное, – произнесла почтовая работница самым что ни на есть приветливым голосом. – Письмо из Лондона!

– Из Лондона? – Яна покрутила головой, открывая калитку. – Это какая-то ошибка.

– На конверте ваше имя, так что вы меня не разубеждайте! – Почтальонша протянула ей белый конверт, зажмурив при этом глаза. – Вы не могли бы выключить эту лампочку?

– Простите. – Яна быстро сняла включенную лампу со лба.

– Тут мне черкните. – Работница нетерпеливо замахала перед ее глазами бланком.

Яна расписалась явно трясущейся рукой, и почтальонша сунула ей письмо. На нем стояла круглая печать Royal Post Service.

Пышнотелая почтовая работница уже пыхтела, направляясь в горку к заветной кондитерской, в то время как Яна торопилась назад, на кухню. Жалюзи немедленно взлетели вверх, помещение заполнил приветливый дневной свет. На столе среди красных винных капель лежала листовка с надписью жирным шрифтом «Просим о помощи, мы ищем наших детей!». Сразу под заголовком фотографии трех студентов: слева Ян, справа его брат Михал. Между ними Ленка, сестра Яны, девушка с черным каре. Сестры очень похожи, одно лицо, если не считать цвета волос.

Яна мельком взглянула на их лица. Сколько раз она посылала это воззвание – на чешском, на английском, на албанском, наконец. Тогда еще жива была мама, и отец питал надежду, писал во все учреждения, в том числе и в Интерпол, пока окончательно не потерял рассудок.

Через пять лет после исчезновения сестры мама получила сертификат дайвера. Казалось, она хотела снять напряжение, найти новый мир. Но когда и на следующий год Ленка не позвонила в двери их семейного дома, мама записалась в экспедицию подводников в Италию. На двадцатиметровой глубине она вспомнила о дочери: ей показалось, что та машет ей в темноте. Она любовно протянула к ней руки, отключила дыхательный аппарат и отбросила кислородный баллон. Сдалась, потому что больше уже не могла.

Сломленного отца перевезли из больницы прямо в санаторий для душевнобольных. Еще перед тем, как перед ним окончательно закрылись двери дурдома, он кричал, чтобы его отпустили, что Ленка наверняка вернется. Он размахивал руками, ругался, поэтому на него надели смирительную рубашку. А время шло дальше…

Яна изучала английский язык, так же как когда-то Мира за далекими горами. Она начала пить, потому что ей казалось, что ее в жизни больше ничего хорошего не ждет. Она взяла воззвание, на которое им все равно никто толком не ответил. Пальцы держали эту заляпанную бумажку, которую ей захотелось разорвать. Разодрать на куски всю свою сраную судьбу. Но она не сделала этого. Только положила на листок белый толстый конверт. Едва сдерживая дрожь, она разорвала его, из конверта выпал на стол зеленый загранпаспорт. Глаза Яны неподвижно смотрели на него: документ был сильно помят и ободран, с государственным гербом и надписью «Чешская Республика». Едва открыв первую страницу, она почувствовала что-то странное. Ее руки и ноги покрылись гусиной кожей. Вторую страницу она пролистнула, а на третьей оказалась фотография сестры Ленки. Мороз по спине прошел у нее и от даты рождения – 28.6.1978. Все совпало. Она часто дышала, будто не могла поверить, что документ перед ее глазами – настоящий Ленкин паспорт. Открытую страницу паспорта она приложила к средней фотографии на листовке с воззванием «Просим о помощи, мы ищем наших детей!». Обе фотографии были одинаковыми, только под той, что на листовке, было написано: 23 года, каштановые прямые волосы до плеч, синие глаза, рост 175 см. В паспорте под портретом – только корявая подпись сестры. Ленка смотрела на Яну, как будто только вчера ушла из дому. Казалось, что она едва заметно улыбается. Может быть, жизнь еще не кончена, может быть, существует надежда. Яна приблизила открытый паспорт к губам и поцеловала фотографию сестры. Может быть, существует какая-то пока не известная дорога к цели. И поскольку туда, где теплится надежда, часто приводит воля, ей необходимо было снова взять себя в руки.

В этот момент до нее дошло, что она обязана суметь, обязана разобраться, почему сестра не вернулась домой, хотя бы ради мамы и отца, но главное – ради себя. Она быстро просмотрела печати в паспорте, мысленно прочитывая названия пограничных переходов в другие страны, о которых Ленка рассказывала дома. Был тут и турецко-болгарский пограничный пункт в Эдирне – именно там она была с Михалом за год до того, как оба исчезли в Албании. «Да, Албания – это то самое», – промелькнуло в голове Яны. Она хорошо знала, что хочет найти: единственную печать на албанско-черногорской границе. Место, где Ленка с двумя братьями должна была совершить переход летом 2001 года.

– Черт побери, где это?

Она нервно листала маленькую зеленую книжечку, и тут зазвонил ее мобильный. Она подняла его левой рукой со стола и приложила к уху, держа при этом перед глазами открытую страницу.

– Алло, кто это? – спросила она отсутствующе, все еще глядя в паспорт. Только сейчас она ощутила, как ей хочется пить. Потом взгляд ее остановился на куче осколков на полу.

Из трубки доносились знакомые звуки, были слышны знакомые голоса. Учительская – она тут же вспомнила о школе и также о том, что первый урок английского должен был начаться без десяти девять. А сейчас – она молниеносно взглянула на часы – девять двадцать.

– Это директор школы, Циммерманн! – От равнодушного голоса веяло ледяным холодом. – Уважаемая коллега, ваши ученики ждут урока английского уже больше получаса!

Яна все еще упрямо смотрела на паспорт, перед глазами предупредительно мелькнула синяя печать с названием Хани и Хоти. Рядом с ней рукой была написана дата въезда в Албанию – 7.8.2001.

– Добрый день, господин директор, – подыскивала она слова, так как мысленно была погружена в давние события. – Вы знаете, я… – она не смогла закончить фразу, эта печать не шла у нее из головы.

– Госпожа коллега, вы там? – назойливо звучал диктаторский голос директора.

– Да, простите, – начала заикаться она, но даже строгий голос начальника не смог оторвать ее от собственных мыслей. Границу они перешли в начале августа, но что было дальше? В голове ее непроизвольно возникали новые вопросы, они росли, как грибы после дождя… В телефоне же наступила зловещая тишина.

– Вы не должны извиняться, – пошел в атаку раздраженный директор. – Вы должны уже добрых полчаса вести урок!

– Сегодня меня не ждите, – сказала она отстраненно. – Я не приду!

После этого она положила паспорт на стол и одной рукой открыла страницу с фотографией сестры.

– Я тебя найду! – упрямо подтвердила она, глядя Ленке прямо в глаза – синие, как безвременник под окном.

Начальника на другом конце провода чуть инфаркт не хватил.

– Вы заболели или не готовы, как в прошлый раз?

– Нет, я просто не смогу прийти! – Яну больше ничто не могло вывести из себя.

Директор взорвался, как сопка Попокатепетль, он извергал угрозы одну за другой. Свою эскападу он закончил словами:

– Если вы в течение двадцати минут не начнете урок, я вас уволю.

Но вместо ответа учительница английского языка отключила телефон.

– Я найду тебя!

Яна погладила сестру на фотографии пальцем по волосам, из глаз ее потекли слезы.

V

People in Trap

Общество People in Trap находилось в центре Праги в высоком стеклянном здании. Его основатель Павел Котрба сидел где-то посреди этого хаоса из стекла и стали. Было бы логично, если бы его канцелярия располагалась где-то наверху, на двадцатом этаже, с прекрасным видом на город, но он хотел быть как можно ближе к своим служащим. Он любил повторять, что, когда генерал далеко, армия спит. Павел был предприимчивым человеком, он мог пролезть туда, где остальные терпели неудачу. У него были знакомые во всех важных местах, он часто посещал парламент и даже с президентом был на «ты». Из первоначально маленького сообщества любителей приключений, которые после смены режима в 1989 году больше всего хотели путешествовать, выросла солидная организация с большим числом служащих. Ее основатели поначалу в качестве добровольцев принимали участие в спасательных акциях во время землетрясений в Армении и Турции. Потом пришло время военных конфликтов – сначала в Югославии, позже в Чечне. С первыми государственными заказами в кассу организации потекли приличные деньги.

Павел, стоявший с самого начала во главе общества, страдал, как и большинство мужчин маленького роста, комплексом Наполеона. Недаром же говорят, что чем меньше человек, тем больше он жаждет подняться до небес. Руководителю «Людей в ловушке» эта поговорка подходила вдвойне: там, где конкуренты краснели от стыда, он лишь пожимал плечами. И точно так же, как настоящий Наполеон, он интересовался самой мелкой пешкой в рядах своей армии спасения, как с любовью называли его организацию. Он был знаком с последней уборщицей и о каждом работающем у него знал почти все. С теми, кто пришелся ему по душе, он был на «ты».

Подвыпив, он нередко приуменьшал свои заслуги. Но в действительности он все воспринимал всерьез, хоть и говорил об этом с юмором. Не везло тому, кто на это попадался или поддавался на его шутки. Слово «ловушка» в названии организации имело для него особый смысл. Мальчиком он ловил крыс в железные мышеловки. На окраине Голешовице[20], где он родился, их жили сотни. Как только железо с клацаньем захлопывалось, он всегда чувствовал безграничную радость оттого, что избавил мир от отвратительного переносчика инфекции. Оттуда брало начало его гуманистическое чувство. Так что он загадал на Новый, 1982 год, что вычистит от крыс весь окраинный квартал Голешовице, а потом и весь остальной город.

Его энтузиазм не пропал и тогда, когда однажды мышеловка отсекла ему указательный палец. Его упорство в конце концов принесло свои плоды, когда он перенес свое внимание с крыс на людей. Только в университете он осознал, что некоторые из них приносят миру вред куда больший, чем все те грызуны, которых он убил. Несмотря на это, он верил в то, что у каждого человека есть положительные стороны. Вскоре он понял, что идеалы и путь наверх тесно связаны между собой.

– Без идеалов никого не убедишь и не выведешь на верный путь!

Он распространял информацию среди студентов в начале бархатной революции, и его фанатки любили его за это. С детских лет он придерживался поговорки времен Крестовых походов: «Наш молитвенник – меч». Это было его движущей силой не только когда он преследовал крыс в их пристанищах. Но свое кредо он никому не раскрывал даже тогда, когда в 1989 году стал одним из лидеров студенческой революции. Он верно предполагал, что игры с мечом в новом зарождающемся обществе могли бы стоить ему скальпа. Он знал, что в жизни можно стоять только на одной стороне баррикады, и каким-то чудесным образом всегда чувствовал, которая сторона – та самая, правильная. Он искусно развивал свои положительные особенности. После тяжкого опыта борьбы с грызунами он направил все усилия на деятельность фонда. Он досрочно окончил университет, и слово «ловушка» заняло вполне подобающее место в названии гуманитарной организации как воспоминание о юности. Обрубок указательного пальца торчал между остальными как намек на убитых по ошибке крыс. Именно поэтому название People in Trap – «Люди в ловушке» – было единственно правильным.

С самого начала он руководил фондом твердо и бюджет общества всегда до верхней точки пополнял из внешних ресурсов. Никогда не было такого, чтобы служащие общества шли домой без зарплаты. Ходили слухи, что он отмывает деньги для самых влиятельных государственных чиновников, но как было на самом деле, никто толком не знал. Его выступления на собраниях и форумах всегда были пламенными, достойными настоящего революционера. Павел Котрба и был им по своей сути. Люди восхищались им как человеком, который менял мир к лучшему.

Единственным, кто знал его всесторонне, был его друг, мастер спорта республики по марафонскому бегу Йозеф Гампл. Он работал в фонде с того времени, как на соревнованиях в Италии у него порвались коленные связки. До финиша знаменитого Римского марафона он не добежал, а дополз на четвереньках. Последовала неудачная операция, а за ней и конец его карьеры марафонца. Объявление о вакансии фонда People in Trap он прочитал, будучи еще на больничной койке. Его буквально окрылил главный слоган: «Дорога – это отражение твоей души». Йозеф, образец профессионального спортсмена, сменил карьеру бегуна на работу в фонде. Его настойчивость была главным фактором, который сблизил его с Павлом.

Во время первой миссии в Эфиопии, где они с фондом PIT искали воду под горой Рас-Дашэн[21], было решено вместе отправиться по бездорожью на прогулку. В русле реки, в котором не было ни капли воды, они наехали на камень, и у них треснула передняя жесткая ось. Напрасно горевали они над почти отломленным колесом: рация в далекой пустыне не работала. На базу они тащились два дня, и все это время им не хватало именно того, что они искали в той африканской стране. После тридцати километров пути Павел пал на колени, вокруг него дрожал палящий сорокаградусный воздух.

– Мне конец!

Слова вылетели из его потрескавшихся губ, и он рухнул на раскаленную землю. Впервые в жизни он подумал о смерти. До деревни Бала, где находился лагерь их геологической группы, Йозеф дотащил его на спине на следующий день. С того времени марафонец и руководитель, оказавшись вместе, чаще, чем воду, пили красное вино в знак вечной памяти об их мучительном походе. Только тогда, в жаркой африканской пустыне, Павел осознал, что́ на самом деле означают слова «дотянуть до самого конца», – да все что угодно. Он стал еще упорнее, чем был до того, лишь на пороге смерти осознав, что не бежать, а добежать до цели и есть самое главное в жизни.

После возвращения из Африки он повысил Йозефу зарплату, но в одном должен был ему поклясться его лучший друг: что он никогда никому не расскажет, как он упал в пустыне на колени. У него было ошибочное представление, что его желания так же важны для его друга, как для него самого. Но Йозеф относился к работе в фонде только как к работе, которая порой дает возможность путешествовать в экзотические места. Его не интересовали ни особые связи с руководителем, ни охота за деньгами. И это был довод, почему директор мог говорить с ним о чем угодно на равных.