Английская жена

Все, что ей нужно сделать, – это убедить Элли, Флори и других жителей деревни продать дома на береговой линии. Концерн собирается построить там ресторан и яхт-клуб для мультимиллионеров, приплывающих из Массачусетса и с Род-Айленда. Финансовые условия весьма щедрые. Так что уговорить местных наверняка будет несложно. Можно убеждать себя в этом и дальше, но от себя никуда не денешься. Поджилки дрожали, на лбу выступила испарина. Софи вытерла ее тыльной стороной ладони. Почему же везде так чертовски жарко?

Самолет накренился вправо. Софи подняла шторку иллюминатора. Яркое солнце прожигало синеву в западной части неба и постепенно съеживалось в пульсирующую белую точку. Она прислонилась лбом к теплому стеклу иллюминатора и закрыла глаза, желая одного: только бы его лицо больше не маячило перед глазами. Не надо было возвращаться сюда.

Глава 4

Норидж, Англия, 26 июля 1940 года

Элли отошла от мольберта и, прищурившись, внимательно посмотрела на апельсин, который только что изобразила на холсте, – очень уж он напоминал лицо мистера Пилча, торговца зеленью, испещренное порами, как кратерами. Она окунула кончик тонкой кисточки в белила на палитре, которую держала в левой руке. Склонившись над мольбертом, легонько коснулась холста, добавляя на апельсин световые пятна, солнечные блики, проникающие сквозь ветви вяза за окном.

– Великолепно, мисс Берджесс. Как вы хорошо поняли этот апельсин. Когда пишешь картину, стоит отказаться от своих привычных представлений о предмете и, подобно ребенку, видеть его будто впервые. Так ведь? – Женщина ткнула сморщенным пальцем в работу Элли и поддернула рукав белой муслиновой блузы, который чуть не попал в краску на палитре. – Посмотрите, как зеленый цвет тут переходит в оранжевый, а тень становится почти фиолетовой. Апельсин рассказывает нам свою историю.

Сердце у Элли забилось чаще. Уже четыре недели она занимается в классе живописи, но их преподавательница, знаменитая мадам Эдит Спинк, впервые обратила на нее внимание и даже похвалила.

– Благодарю вас, мадам. Мне кажется, я это понимаю. Я всегда думала, что апельсин круглый и гладкий и… оранжевый. Но на самом деле это не так. Мой мозг говорил мне одно, а глазами я видела совсем другое.

– Это правда, мисс Берджесс, – проговорила мадам Эдит, сложив руки на желтой парусиновой юбке. – Вы становитесь настоящим художником, а не простым рисовальщиком.

Щеки Элли запылали от такого невероятного комплимента. Сьюзен Перри-Гор сверлила ее взглядом.

– Спасибо, мадам.

– Вы знаете, что мне поручили выполнить кое-какую работу для Консультативного комитета военных художников?

Элли кивнула, взглянув на других учеников: те усердно смотрели в свои холсты.

– Да, я… мы знаем.

– Я сейчас работаю над портретом капрала Дейдры Кросс. Эта смелая девушка спасла одного из наших пилотов, вытащив его из горящего самолета и закрыв своим телом в тот момент, когда самолет взорвался.

Элли покачала головой.

– Я не слышал о ней.

Мадам Эдит фыркнула и провела ладонью по аккуратно уложенным каштановым волосам с проседью.

– На войне, мисс Берджесс, сражаются не только мужчины. Множество смелых и талантливых девушек и женщин вносят свой вклад в победу. И их истории мы должны рассказать.

– Да, мадам Эдит.

– Так вот. Мне нужен ассистент. Как только я закончу портрет капрала Кросс, меня будет ждать другой заказ. – Мадам Эдит нахмурилась, глубокая морщина пересекла ее широкий гладкий лоб. – Ассистент же мне нужен для того, чтобы смешивать краски и убирать студию. Что вы скажете на такое предложение, мисс Берджесс? Платить я вам не смогу, но зато у вас будет возможность каждый день находиться в моей студии и учиться.

У Элли перехватило дыхание. Она точно все правильно расслышала? Мадам Эдит Спинк, первая женщина – член Королевской художественной академии, и правда только что предложила стать ее ассистенткой?

– Конечно! Я буду счастлива работать с вами.

– Хорошо. В понедельник после занятий обсудим все детали. Как вы относитесь к тому, что придется много разъезжать по городу? Боитесь бомбежек?

Элли помотала головой. Ее пепельные волосы качнулись в такт, рассыпавшись по голубому платью.

– Не боюсь. Отец говорил, что немцев интересуют наши доки и фабрики на берегу реки, но я там не бываю. Мы с Рути, моей подругой, обычно после уроков идем в кино. И пусть кто-то рискнет помешать нам посмотреть «Джесси Джеймса» с Тайроном Пауэром в главной роли! Мы с ней сто лет ждали, когда этот фильм доберется до Нориджа.

– Да, хороший фильм. Как там они говорят? Не позволяй ни одному ублюдку побороть тебя. В понедельник после занятий поговорим.

Элли вылетела из дверей внушительного викторианского здания из красного кирпича, Нориджской школы искусств и дизайна. Ее сердце было готово выскочить из груди. Вот он, день, с которого начнется настоящая жизнь. Она будет художником, как великолепная мадам Эдит Спинк. Нет, не так. Она художник. Она уже художник. Ведь из всех учеников мадам Эдит выделила именно ее. Не Грэма Симмонса с его агрессивным кубизмом. Не Грейс Адамсон с ее неоимпрессионистским пуантилизмом. Даже не синеглазую Сьюзен Перри-Гор с ее идеально прорисованными городскими пейзажами.

Элли бежала по булыжной мостовой, где после утреннего дождя в швах скопилась мутная вода, мимо каменных стен средневековых замков на Сент-Эндрюс-Хилл к магазинчикам на Лондон-стрит. Посмотрев на часы, она припустила быстрей мимо открытого рынка вдоль оживленных торговых улочек до самого кинотеатра «Карлтон», построенного в стиле ар-деко, и только там остановилась и подставила разгоряченное лицо под прохладный ветерок.

Ей не терпелось поскорее поделиться новостью с Рути. И с Джорджем. Она позвонит ему завтра перед сменой на шоколадной фабрике Макклинтонов, хотя точно знает, что он ей скажет на это: «Молодец, старушка. Я всегда знал, что ты талант. Как по мне, так ты не хуже того француза – Моне, кажется».

– Давай просыпайся, засоня, мы дома.

Рути толкнула ее в бок. Элли поморгала и потерла глаза, даже не сняв перчаток. Автобус подъехал к остановке. Она зевнула и поднялась с места.

– Ой, прости. Я ведь не храпела?

– Да еще как храпела, как портовый грузчик. Тебе снился Тайрон Пауэр? Он божественный! А какие у него усики!

Элли взглянула в широкое доброе лицо подруги, чьи щеки раскраснелись от летнего тепла. Ее каштановые кудри спадали из-под темно-синего берета на воротник цветастого летнего платья, которое она перешила из маминого.

– А на прошлой неделе ты то же самое говорила про Кларка Гейбла. Какая же ты ветреная, прямо под стать им всем.

Рути Хаггинс легонько подтолкнула Элли к выходу.

– Поторопись, подруга. Уже поздно, а я страшно хочу есть. Мама сказала, что оставила мне кусочек пастушьего пирога.

– Пастушьего пирога? Где она взяла ягненка?

– На прошлой неделе у дяди Джека сдохла старая овца. Ну он ее и разделал. Завтра папа опять поедет в Фэкенхем, возьмет еще кусок. – Тут она прижала указательный палец к губам. – Только не говори никому.

Они спрыгнули с подножки, но вдруг Рути схватила Элли за руку и дернула в сторону – прямо перед ними пролетел, не сбавляя скорости, велосипедист.

– Гонщик чертов! – крикнула Элли ему вслед. – Что б тебя!

Рути взяла подругу под руку.

– Осторожность никому еще не мешала, тем более когда ни одного фонаря не горит. На прошлой неделе какой-то велосипедист сбил кузена Марджери Робертс. – С этими словами Рути вытащила из рукава белоснежный платочек и, помахивая им в чернильно-черной тьме, перешла вместе с Элли дорогу.

Девушки почти бегом миновали лавочку мистера Пилча, окна которой были уже закрыты ставнями, и остановились возле железных ворот мужской католической школы Святого Варфоломея. Элли достала ключ и отперла замок. Ворота со скрипом распахнулись. Рути заключила в объятия подругу. Тонкий серпик луны сверкал в небе. Где-то в школьном огороде пиликал сверчок.

– Как ты думаешь, Элли, они вернутся?

– Надеюсь, нет, но, скорее всего, да.

– Но с девятнадцатого же было тихо. Да и тогда прилетал всего один бомбардировщик. Наверняка уже побывал в Лондоне. Только ничего у нас не нашел, кроме горчицы и шоколада.

– Ты же знаешь, Рути, что на берегу стоит завод, где делают боеприпасы. В тот раз они туда и выкинули бомбу.

– Знаю, – вздохнула Рути и положила голову на плечо Элли. – Но я хочу, чтобы они о нас забыли. Чтобы все было как раньше.

Элли погладила подругу по волосам.

– Но ведь все меняется.

Ночной воздух, влажный перед дождем, окутывал их, точно бархатный плащ.

– Зато у тебя отличные новости. Твой папа придет в восторг, когда ты ему расскажешь о предложении мадам Спинк.

– Да, сама не могу поверить. Но это ведь означает, что теперь мы с Джорджи будем видеться совсем редко.

– Вы и так почти не видитесь.

– Не видимся. Он все время или на фабрике, или на дежурстве в местной самообороне. Это для него важнее. Мне кажется, потому, что его не взяли воевать из-за зрения.

– Конечно, никому не нужен полуслепой пилот.

– Никому не нужен полуслепой кто угодно. Ему даже не позволяют заряжать зенитки на дежурстве в замке. Он только готовит снаряды для артиллеристов.

– Зато здесь он точно в безопасности, Элли. Не думаю, что эти начнут бомбить фабрику Макклинтонов. Вряд ли их цель – шоколад. И вообще, почему бы тебе не выйти за него замуж? – Рути, хихикнув, легонько толкнула подругу в бок. – Вот тогда бы вы точно виделись почаще. По крайней мере, по ночам.

– Рути! Ну правда! Это Тайрон Пауэр так на тебя действует? Завтра мы с Джорджем встретимся на танцах в «Самсоне». Ты же пойдешь? Никто лучше тебя не танцует джиттербаг[3], а Джордж его вообще ненавидит.

– Конечно, пойду. Буду строить глазки симпатичным ньюфаундлендцам. Шейла, моя кузина из Ярмута, сказала, что их полно в Лондоне. Часть разместили где-то возле Филби.

– Думаю, это береговая охрана. Папочка говорит, если бы не они, немцы уже давно высадились бы на пляже в Холкхэме. Он огромный и плоский, как блин.

– Не удивлюсь, если эти ньюфаундлендцы скоро появятся и в Норидже. Филби же недалеко от нас.

– Надеюсь, они хорошо танцуют. – Элли разомкнула объятия. – А то Джордж совсем не умеет.

– Зато он серьезный. Когда вы поженитесь, тебе не нужно будет бояться, что он сбежит с какой-нибудь официанткой.

Элли чмокнула подругу в щеку.

– Мне восемнадцать исполнится только в сентябре. Я не тороплюсь замуж. К тому же мне некогда. У меня уроки живописи, я работаю над картиной для летней выставки, теперь еще работа у мадам Эдит добавится. Так что Джорджу придется подождать.

– И он еще как подождет. Он же обожает тебя! Все время так смотрит… Я даже ревную.

Элли наконец закрыла ворота и обхватила ладонями черные железные прутья.

– Не глупи, Рути. Он просто парень. А ты – моя лучшая подруга! – Она вытянула мизинец. – Навсегда.

Рути зацепилась за ее мизинец своим.

– Навсегда, Элли.

Глава 5

На пути из Лондона в Нью-Йорк, 11 сентября 2001 года

Софи нырнула в салон и, уворачиваясь от чужих локтей, медленно пробралась в толпе пассажиров к своему месту. Два других в ее ряду уже заняли краснорожие толстяки в мятых синих костюмах. Их громкие голоса перекрывали остальной шум.

– Этот Гэри должен еще поучиться держать в руках клюшку. Из-за него мы проиграли на одиннадцатой лунке.

– Зато босс доволен. Тебе и не надо было там побеждать. Надо, чтобы клиент был доволен, так что, хоть мы и проиграли, выиграли больше.

Софи аккуратно, стараясь не помять новый зеленый жакет от Escada, перевесила сумочку на другое плечо и опустила чемодан, чтобы еще раз заглянуть в билет и проверить место. О нет! Прекрасно! Восемь гребаных часов трансатлантического перелета придется сидеть в одном ряду с пьяными торговцами, из-за которых ни ноги не вытянуть, ни на подлокотник не опереться.

Убрав в сторону новый фотоаппарат, она вынула из чемодана чертежи и почувствовала, как какая-то нетерпеливая дамочка толкает ее сзади. Она обернулась с виноватой улыбкой, взяла бумаги под мышку, запихнула чемодан в отделение для ручной клади и пробралась к своему месту у окна. Несколько листов упало на колени соседа.

– Держи, милая, – проговорил тот и протянул их Софи. Его толстые пальцы напоминали упругие розовые сосиски.

– Благодарю, – вежливо улыбнулась она ему.

– Да без проблем, милая. Ты же не хочешь, чтобы твой босс получил помятые документы.

С застывшей улыбкой она проговорила:

– Это мои документы. Чертежи.

– Слышь, Боб, – толстяк пихнул локтем своего товарища, – вот уж никогда не скажешь, что у нее нет босса. – Потом протянул руку Софи. – Я Майк О’Брайен, а это Боб Робертс. – Порывшись в кармане пиджака, он достал визитку. – Мы оба мусорщики. Крупнейшая компания в Квинсе. Ездили на переговоры в Лондон. Им понравился наш подход. – И, потерев свои толстые пальцы друг о друга, добавил: – Очень прибыльный бизнес. Все мусорят. Двадцать первый век вообще будет веком мусора.

Софи протянула стюардессе поднос с остатками завтрака прямо через голову Майка О’Брайена и на откидном столике раскрыла чертеж. Она еще раз просмотрела план лондонского павильона «Миллениум», вспоминая каждую линию, каждую вертикаль, каждую диагональ и горизонталь. Ручка № 1 – самая тонкая, для стекла и мелких деталей, № 3 – для внутренних стен и № 5 – самая толстая, для внешних бетонных конструкций.

Она должна получить эту работу. В старших классах вместо летней студии живописи, где ей так хотелось заниматься, она все каникулы проводила на продвинутых курсах математического анализа. Потом еще семь лет учебы и стажировок, изнурительная работа по приготовлению кофе и ксерокопий, потом работа получше, потом заказ на проектирование «Миллениума» и – до сих пор не верится – звонок из нью-йоркского офиса Ричарда Нивена с приглашением на собеседование. Все, что она когда-либо делала, должно было привести ее именно к этому. И вся ее жизнь вот-вот изменится. Она чувствовала. Осталось только пройти собеседование и провести презентацию проекта. И все.

Внезапно самолет как будто провалился и тут же резко забрал вправо, после чего постепенно выровнялся. Софи посмотрела в иллюминатор. Голубое небо, облака и где-то внизу бесконечная вода, вся в белых барашках. Еще один самый обычный день.

Раздался сигнал громкой связи: «Говорит капитан. Прошу прощения, дамы и господа. Возникла небольшая проблема с приборами. Боюсь, мы вынуждены слегка отклониться от курса и произвести посадку в ближайшем аэропорту Гандер, Ньюфаундленд. Уверен, ничего серьезного, но, согласно правилам, нам нужно все тщательно проверить. Мы дадим вам больше информации, когда приземлимся. Пожалуйста, пристегните ремни. Приносим извинения за неудобства. Мы постараемся продолжить полет как можно быстрее».

Проблема с приборами? Серьезно? Софи взглянула на часы. Девять сорок пять. Собеседование только завтра, но все равно. Она так тщательно все спланировала, хотела прилететь пораньше, чтобы было время отрепетировать презентацию и хорошенько выспаться.

– Не волнуйся, милая, – проговорил Майк, похлопав ее по колену. – У них постоянно что-нибудь случается. Не переживай.

– Да я не переживаю. У меня просто важная встреча завтра.

Боб, перегнувшись через Майка, тоже попытался поддержать ее:

– Не волнуйся, милая. Ничего страшного. Скоро снова взлетим. Точно тебе говорю. Спорим, уже к обеду будем в Нью-Йорке.

– Действительно. Спасибо. – Она прикрыла глаза и попыталась унять тревогу, сосущую где-то под ложечкой. Просто небольшая поломка, Соф. Не беспокойся. Ну или прими успокоительное.

Через полчаса самолет пошел на снижение. Софи смотрела в окно. Внизу уже виднелась плоская серая крыша здания аэропорта, точно остров посреди зеленого океана деревьев. Примерно двадцать сверкающих на солнце самолетов выстроились в ровный ряд на летном поле.

Попрыгав на взлетно-посадочной полосе, они постепенно остановились. Софи наблюдала, как самолет подруливает к ряду и занимает место в конце. Она видела яркие логотипы на бортах: «Бритиш Эйрвэйс», «Алиталия», «Дельта», «Верджин», «Юнайтед», «Нордуэст» и другие, которых она даже не знала. Самолет компании «Люфтганза» плавно скользил к земле, а далеко в небе поблескивал серебром еще один.

Софи посмотрела на Майка, который вперился взглядом в иллюминатор, пытаясь разглядеть хоть что-то.

– Там больше двадцати самолетов!

Вновь раздался сигнал громкой связи: «Дамы и господа, должно быть, вы сейчас задаетесь вопросом, неужели у всех этих самолетов, которые вы видите, те же проблемы с приборами, что и у нас. На самом деле мы все оказались здесь по другой причине. Нам пришло сообщение о происшествии во Всемирном торговом центре в Нью-Йорке. Международное воздушное пространство над Северной Америкой временно закрыто, рейсы перенаправлены в ближайшие аэропорты. Мы должны оставаться в самолете до особого распоряжения».

Всемирный торговый центр? Офис Ричарда Нивена всего в нескольких кварталах от него. Софи достала из сумочки телефон и набрала номер офиса. Ничего. Набрала снова. Тишина. Она посмотрела в окно. Легкий ветерок шевелил ветви деревьев. Под ярким солнцем металлические лайнеры, окутанные легким маревом, напоминали мираж в пустыне. Черный дрозд, сев на крыло самолета, открывал и закрывал клюв, но сквозь толстое стекло его песня была не слышна.

Глава 6

Норидж, Англия, 27 июля 1940 года

Дотти Берджесс, опершись локтями о туалетный столик, наблюдала, как сестра красит губы красной помадой.

– А можно мне тоже?

Элли рассмеялась, глядя в зеркало на Дотти, чей плутоватый любопытный взгляд напоминал взгляд их котенка Беркли.

– Тебе же еще и двенадцати нет!

– Ну пожалуйста! – Дотти потянулась за помадой, но Элли решительно закрутила стержень в футляр и закрыла колпачок.

– Нет. Это моя последняя помада. У Бантингса больше ничего нет, а этой мне может хватить до конца войны.

– А мама Милли красит губы свекольным соком. И теперь у нее пальцы все время красные.

– Что за глупости!

– А мама Милли говорит, что не глупости.

Элли провела пуховкой по лицу сестры.

– Вот. Давай лучше припудрим тебе носик.

Дотти, наклонившись к зеркалу, поднесла пуховку к своему веснушчатому носу.

– Я думала, что так говорят, когда хотят пойти в туалет.

– Говорят. Это эвфемизм.

– Эфи… Эвми…

– Эвфемизм. Так говорят, чтобы не употреблять слово «туалет». Звучит приличнее.

– Ну это же вранье. Отец Маколи говорит, что вранье – это грех.

– Не такой уж это и грех. Скажи про себя парочку раз «Возрадуйся, Мария», и все будет в порядке.

Дотти вернула пуховку на место и взяла большую белую щетку с блестящей перламутровой ручкой. Усевшись на табурете рядом с Элли и сняв розовую заколку, провела щеткой по длинным каштановым волосам.

Элли посмотрела в зеркало на сестру. Темные волосы и глаза. Такие же, как у матери. И упрямства столько же. Элли любила наблюдать, как их мать, Уиннифред, каждый вечер расчесывала свои длинные каштановые волосы. Всегда одной и той же щеткой. Сто раз. Всегда ровно сто. Они вместе считали.

– Давай я, Дотти. – Она встала позади сестры и начала расчесывать ее волосы до блеска.

– Джордж за тобой заедет?

– Если вовремя освободится после дежурства. А если нет, встречусь с ним и Рути уже в танцклубе.

Дотти нахмурилась, глядя в зеркало.

– Мне не нравится эта война.

– Никому не нравится, дорогая.

– А ты не волнуешься, когда Джордж уходит дежурить? Он ужасно храбрый, правда?

– Правда. Очень храбрый. Я не волнуюсь, потому что он всегда осторожен. Ему повезло, что его не отправили в Европу вместе с остальными. Так что я спокойна, зная, что он здесь. А ты?

– А я всегда спокойна, когда он рядом. Он мой ангел-хранитель.

Элли, посмеиваясь, убрала волосы Дотти розовой заколкой.

– Правда? Это как?

– Ну, сестра Маргарита Мерси говорила, что у каждого есть ангел-хранитель. Он всегда рядом и защищает от всего плохого. А я решила, – Дотти пожала плечами, – что мой ангел-хранитель – Джордж.

– О, я скажу ему об этом. Ему точно понравится.

Дотти резко развернулась и схватила Элли за рукав голубого платья.

– Нет! Пожалуйста, не надо! Это секрет.

– Как он будет твоим ангелом-хранителем, если это секрет?

– Он знает это в душе. А в голове не знает. – Дотти дернула Элли за рукав. – Пожалуйста, ничего не говори ему, Элли. Обещай мне.

Элли поднесла к губам медальон, который никогда не снимала.

– Клянусь мамой, что ничего не скажу Джорджу. Буду держать рот на замке.

Дотти лучезарно улыбнулась.

– А теперь можно я возьму твою помаду?

– Элли! Я тут!

Элли, вытянув шею, оглядела толпу танцующих и возле самой сцены увидела Рути, махавшую ей рукой. Джаз-бенд в белых смокингах призывно играл популярную песенку. Какой-то рыжеволосый военный в форме цвета хаки, сжимая одной рукой стакан пива и размахивая другой, что-то кричал Рути и вместе с ней, старательно уворачиваясь от локтей танцоров, пробирался к Элли.

– Привет, Рути! Черт, какая тут давка.

Рути, схватив за руку подругу, прокричала ей прямо в ухо:

– Это Чарли. Он из пятьдесят седьмого Ньюфаундлендского тяжелого артиллерийского полка. – И, повернувшись к военному, спросила: – Я правильно запомнила?

– Точно так, девонька. – Он встряхнул руку Элли, точно бутылку с густым кетчупом. – Я Чарли Мерфи из Шип-Харбора, Ньюфаундленд. – Он глотал слоги и растягивал гласные, поэтому последнее слово прозвучало как «Нюфа-а-адлен».

Элли высвободилась и удивленно переспросила:

– Прости, откуда?

– Точно, вы же тут по-другому говорите. Ньюфаундленд. Язык сломать можно.

Элли и Рути с улыбкой переглянулись.

– Да, мы поняли.

Зеленые глаза Чарли заблестели.

– Не бойся, девонька, я не хотел тебя напугать. Рути сказала, что ты художница.

– О, на самом деле только учусь, – ответила Элли и весело посмотрела на Рути. – Ты видела Джорджа?

Та покачала головой.

– Нет еще. Но уверена, он скоро придет.

– Ладно. Тогда пойду возьму колы.

– Нет-нет, девоньки. Где мои манеры! Маманя надавала бы мне по щекам за такое. Две колы вам? Я скоренько. Как на полигоне: ать-два и тут. – И, быстро всосав остатки пива, он скрылся в толпе.

– Что это за фрукт, Рути?

– А мне кажется, он милый. Похож на Микки Руни.

Глядя на давку у входа, Элли нахмурилась.

– Что-то Джордж слишком долго.

– Да не волнуйся ты так. Сирен же не было.

– Их и на прошлой неделе, когда бомбили Хартсиз, не было.

– Да там всего один самолет и прилетел. Наверняка пилот просто заблудился и подумал, чем просто так домой возвращаться, дай-ка я бомбану по старине Нориджу.

Элли вздохнула и проговорила срывающимся голосом:

– Не знаю, я вся на нервах. Наверное, из-за Дотти. Она сегодня заговорила вдруг об ангелах-хранителях. И я сразу вспомнила мамочку. Как так можно…

– Всякое бывает, Элли, – проговорила Рути, обнимая ее, – но это не значит, что с Джорджем что-то случилось. Ну, ты понимаешь, что я хочу сказать. Наверняка он сейчас в замке на дежурстве, играет с парнями в карты и пьет чай. Они же сейчас все просто помешались на висте.

– Да, наверное, ты права, – кивнула Элли. – Какая я глупая. Видимо, нервничаю из-за того, что уже в понедельник начну работать у мадам Эдит. Я ночью даже глаз не сомкнула. И выгляжу, должно быть, ужасно.

– Ты отлично выглядишь. Да тебя даже если нарядить в пижаму моего дедушки, все равно будешь красавицей. А вот я буду выглядеть в ней, как мой дедушка.

Элли рассмеялась:

– Не говори ерунды, Рути.

– Ну вот, девоньки, – вдруг появился Чарли и протянул им высокие стаканы с теплой колой.

– Спасибо, Чарли. – Рути взяла у него стакан. – А твое пиво?

– А, щас, вон оно. – Чарли замахал рукой высокому худощавому солдату в точно такой же форме цвета хаки, как у него. Тот, держа в руках два стакана пива, пробирался к ним сквозь танцующую публику. – Том, я тут! Давай сюда!

– Вот, держи, – наконец протянул он Чарли пиво и улыбнулся девушкам. Его серые глаза сияли.

– Похоже, ты нашел лучшее место в этом зале. – Он протянул руку Рути. – Томас Парсонс. Точнее, Том. Меня так все называют, кроме мамы.

Чарли отхлебнул пива.

– Я бы сказал, этим вечером над нами взошло солнце. Как думаешь, Томми?

Рути, сверкнув ямочками на своих щеках, протянула руку.

– Рут Хаггинс. Зовите меня Рути.

Чарли хлопнул Томаса по плечу.

– А это подруга Рути, Милли.

Томас обернулся, вскинув в приветствии ладонь, и в тот же момент выбил стакан Элли из ее рук. Кола обрушилась коричневым потоком на голубое платье.