Молоко и мёд

Минута и перед закусочной лежало сорок трупов и четыре покорёженных пикапа. Мы с напарницей, без лишних слов, дали друг другу пять. Затем было необходимо собираться и собираться быстро. Военная база была слишком близко, чтобы такой погром могли не заметить. В конце концов, это всё было невероятно громко.

Автоматону было приказано устранить свидетелей, тем более что Памперо была уверена, что кто-то из ресторанного персонала мог нас сдать, если Мауи поставил его для наблюдения за возможным появлением кого-то из Общества. Вернее сказать, кое-кого конкретного из Общества, ведь, как я сам уже додумал, Реджи мог помнить, насколько козочка любит поесть и поставил ловушку в самом логичном для её перевалочной базы, месте.

В общем, разбираться в реальных причинах того, как именно нас заметили, времени не было, так что пришлось убирать всех, кто мог нас видеть. Затем мы быстро, насколько это только можно, свалили по дороге на шестьдесят втором кадиллаке, позаимствованном с ближайшей парковки. Теперь, раз уж о нашем присутствии знают, надо было быстро найти достойное укрытие и обдумать следующий шаг…

Печать пятая – Феликс – Хижина в лесу (Вакантна)

США, Где-то в штате Кентукки, 2 января 1968 года

Малдро был окружён плотными лесами, так что укрыться в них, бросив Кадилак на одной из грунтовых дорог в плотных порослях, было не так уж и сложно. Кроме того, как верно заметила Памперо, встрепенувшиеся военные скорее будут искать явно не нас двоих, а каких-нибудь Чёрных пантер. Но это вовсе не значило, что стоило попадаться им на глаза.

Может, Либеччо и не обратить внимание на очередную перестрелку. В конце концов, не мониторит же он все перестрелки на своей земле! Но вот если нас поймают, то у него точно будет повод обвинить нас в том, что мы слишком близко подобрались к золотому сердцу его империи. И там уже до того, на кого мы охотились и зачем, не будет никому дела.

Так что, пока вертушки «Хьюз» прочёсывали округу с помощью прожекторов, нам предстояло найти себе временное пристанище. Благо, всё та же лесистость, при относительной близости к Луисвиллу, мегаполису своего рода, играла нам на руку и в этом деле. Ибо по местности в огромном числе были раскиданы зоны отдыха, туристические тропы, охотничьи хижины и кладбища. Так в любом случае можно было перевести дух, если уж не в комфорте пустующей турбазы, так хоть под крышей в склепе.

Благо, первым нам попалось не лесное кладбище, а маленький заколоченный домик. Он выглядел достаточно затхлым и пустым, чтобы послужить отличным укрытием. К слову, пока мы отдирали доски от входной двери, я подумал о том, что и новых друзей Мауи можно было особо не боятся. Вряд ли они будут нас искать, самолично рискуя нарваться на военные патрули.

Хижина оказалась довольно уютной и просторной, с большой комнатой внизу и ещё одной, поменьше, на чердаке. Внутри, в камине был разведён огонь, так что стало довольно тепло и светло, хотя и без того на улице было практически десять градусов тепла.

В общем, дела наши обстояли довольно неплохо, даже несмотря на устроенную ловушку. Мы оба это понимали. Так что Памперо, со всей серьёзностью осмотрев временное пристанище сказала мне:

– Ну что, раз уж выдалась возможность, пойду подремлю наверху, на чердаке. Посторожишь в компании автоматона? – спросила она, расстёгивая свою плащ-накидку.

– Конечно. – сказал я и устроился на кресле, около окна у входной двери.

Девушка благодарно кивнула и, без особого стеснения, стала раздеваться. Куда там стесняться, когда тебе семьдесят тысяч лет? Да и явно уж не передо мной.

В общем, сняла она и военного вида лётную чёрную куртку, и кофту, и обтягивающие пилотажные штаны, и плотные чулки под ними, оставшись абсолютно нагой. Вот тогда-то я и приметил необычную черту её внешности, которую до того никогда не видел: на её спине, чуть выше ягодиц, по линии изгиба талии было вибито две надписи на древнем языке. Одна переводилась как «Обречена на падение», а вторая «Дочерью неба». Надписи шли от верхней части бедра до начала рёберной клетки, выступая как бы «ножками» для «чаши» полумесяца луны, в которой будто бы лежало солнце с чётко отрисованными семью лучами, отходящими вверх до самых лопаток.

Я никогда не видел татуировок у членов Общества. Даже у Мартина, в древней культуре которого украшения собственного тела считались священными.

– Ничего себе, какой рисунок тут у тебя… Что он значит? – спросил я, несколько стесняясь собственного вопроса.

Она удивлённо посмотрела сначала на меня, а потом на свою спину, куда я и указывал. На мгновение могло показаться, что она вовсе забыла, что у неё на спине что-то изображено. Но уже через секунду она опомнилась:

– Следы моей давней юности и уже ушедшей ипостаси древней индейской культуры. – она подошла ко мне поближе, на расстояние вытянутой руки, чтобы продемонстрировать рисунок поближе, – Буквально следы. Потрогай.

Я коснулся букв надписи пальцами и понял, что это не просто загнанные под кожу чернила, привычные для Европы. Это всё шрамы, в которые, судя по всему, набили чёрный краситель. В общем, не только рельефное, но и особенно отчётливое изображение получалось. Особенно на фоне белой шерсти. Да и сделано было очень искусно, с множеством мелких деталей, что невероятно для столь грубого метода боди-арта.

– Чёрт, это, наверное, было очень больно! – заключил я.

– Я уже не слишком хорошо помню, как мне их вырезали, – сказала она, лукаво отведя взгляд, – Но, наверное, ты можешь представить, каково это, когда тело многие часы надрезают ножом из тумбаги. Впрочем, как я уже говорила, только из страдания рождается искусство. Красиво же выглядит?

– Бесподобно. – меня действительно поражало искусность, вероятно, давно мёртвого мастера.

– Мне вырезали эти знаки прежде, чем сбросить со скалы в ущелье многокилометровой глубины. Это был обряд воздушной смерти и перерождения меня, как шаманки. Может быть, я тебе как-нибудь об этом расскажу, – она отстранилась от меня и зашагала к лестнице, – Но пока мне очень уж хочется вздремнуть, так что если не возражаешь…

– Нет. Я посторожу.

Она поднялась наверх. Я слышал, как скрипнула сначала дверь, а затем кровать. Я же уставился в окно, на серый лес. Механизм Памперо патрулировал двор снаружи, но я всё же не мог положиться лишь на него. Мало ли что? А потому ответственно высматривал вероятного противника или какой-нибудь патруль. Снаружи лишь иногда доносились отдалённые звуки вертолётных двигателей, да поскрипывания деревьев под порывами ветра.

Вскоре, рядом со мной, уже довольно обыденно, возник дух Мартина. В лапах он держал книгу Филлипа Дика «Человек в высоком замке», в прочем он начал свои обыденные сумасбродные монологи не с обыденной цитаты, а с высказыванием о нашей общей подруге:

– Есть в ней что-то абсолютно очаровательное. Такое глубоко очаровательное и милое, которое может быть сокрыто лишь в самых поломанных людях. Она пережила трагедию. И скорее всего, никогда тебе о ней не расскажет. Даже мне не рассказала.

Я посмотрел на своего эфемерного визави исключительно скептически.

– Что? Уж своей галлюцинации не ври, она тебе нравится. Она не может не нравится, с какой позиции ты не подходи. Хоть с примитивно телесной, хоть с исключительно духовной. Но это всего лишь ещё одно человеческое чувство, которое ты однажды в себе убьёшь, чтобы стать сверхчеловеком.

Я не стал отвечать на очевидную провокацию, вместо этого сменил тему и заметил:

– Откуда у призрака такая большая библиотека? Каждый раз ты приносишь новую книгу.

– Не думай, что мы далеко уйдём от обсуждения Памперо. Это она порекомендовала мне читать. Можешь себе представить, что я многие тысячи лет считал чтение чем-то недостойным моего внимания?

– В твоём случае, да.

– Сложно задеть того, кого уже задела смерть. Но в общем-то да, по мне можно было догадаться. Я всегда считал выдуманные истории чем-то пошлым и несущественным, чем-то, что никогда не достанет по накалу страстей с войной, длящейся сотню лет, в которой ты самолично принимаешь участие. Но, оказалось, что в книгах что-то точно есть. Воспеваемые Памперо крах и падение, пожалуй. Сейчас вот, я изучаю альтернативную историю, новое слово в фантастике!

– И что в нём нового?

– Ну, обычный человек, не знающий, что горстка самовлюблённых выродков… но да ты знаешь и зеркало у тебя есть. В общем, это такая наивная сказочка о том, что человеческие потуги чего-то стоят и самые заурядные, обычно срежиссированные нами, события имеют какое-то влияние на то, как будет устроен мир. Занятно и смешно такое читать. Уверен, через какое-то время жанр настоится, и абсолютно слабые духом люди, сами не способные что-либо поменять, будут писать фантастические истории о том, как бы должна была повернуться история. Так сказать, начнут контрнаступление на тех, кого в жизни боятся. Будут реализовывать свои фантазии о победе конкретных людей и флагов, будто бы все эти символы имеют какое-то значение!

– Тебя от них отличает только то, что ты действительно влияешь на судьбы мира. Не думаю, что эти предполагаемые «слабые духом» поступали бы иначе, живи они столько же, сколько и ты.

– Так в этом и вся шутка! Я узнаю себя и смеюсь над собой, а заодно и над всем человечеством. Потому что на деле все люди одинаковые и всем приятно сражаться за разноцветные полотна ткани. Потому что без этих полотен мы окажемся совсем пустыми и ничего из себя не представляющими. Разве не забавно? Мы обречены на падение!

– Обречены на падение… – повторил я цитирование татуировки Памперо.

Тут сверху раздался какой-то шум. Потолочные доски заскрипели. Я замер, а Мартин исчез. Звуки не прекращались и было ощущение, будто бы наверху идёт какая-то возня. Не подозревая ничего дурного, я всё же решил проверить, что происходит у козочки и стал подниматься к ней, держа в руках FAL.

Наверху я уже чётко услышал, что в комнате происходит борьба, а потому выбил дверь ногой и влетел внутрь. Там и правда боролись две белые фигуры: собственно Памперо и неизвестный в белом балахоне. Учитывая, что оба оказались вооружены пистолетами, которые одномоментно оказались приставлены к головам друг друга, драка зашла в тупик. Пришлось вмешаться. Я наставил винтовку на «клановца» и приказал:

– Опусти-ка оружие.

Тот тут же бросил пистолет и поднял руки. Памперо оказалась освобождена, а я тут же сорвал с внезапно объявившегося врага белый капюшон. Под ним оказался знакомый опоссум:

– Зефир?! – спросила козочка, – Какого…

– Памперо? Феликс? – он, кажется, и сам не понял, на кого напал и только сейчас, по окончанию драки смог нас рассмотреть, – Какого чёрта вы тут забыли? И главное, какого чёрта вы устроили в Малдро?

Я опустил винтовку:

– Ловим Мауи. Не особо удачно пока. А ты зачем на нас напал?

– Делал тоже самое. Я думал, что вы проклятые, которых наш древний кролик наплодил, чтобы реализовать свой план по удару Либеччо под дых. Или вы думаете, почему я в форме ККК? Хотел подобраться тайком, узнать, почему вы не отправились по его «поручениям». И я никак не ожидал, что Памперо на меня нападёт!

– Меня сложно за это винить. – пожала плечами козочка.

– Бесспорно. Но я всё же буду вас обвинять. В том, что вы влезли, куда вас не просят! Я тут уже полтора месяца веду операцию под прикрытием, пытаясь понять, где прячется Мауи, а вы пришли и навели шороху, заставив его пересмотреть свои планы и действовать быстрее! – сказал опоссум, недовольно скрестив руки на груди.

– Разве он не затерялся среди колпаков? – спросил я, – Мне в КГБ сказали.

– В КГБ его могли и спутать. Я сам думал, что он прячется здесь. Даже была теория, что он хочет взломать Форт-Нокс. Но, кажется, это не совсем то, как он планирует ударить по нашему коллеге. Здесь он, конечно, набрал приспешников, но удар хочет нанести как-то иначе. Как? Вопрос хороший и мне бы очень хотелось знать на него ответ.

– Ты, кажется, упоминал про «поручения», Зефирка. – напомнила Памперо.

– Да, как только вы устроили то, что устроили, трое клановцев резко подорвались со своих мест и с некими тубусами отправились в разные стороны. Как вы можете понять по тому, что я оказался здесь, след я несколько потерял. Но у меня есть несколько наводок, касательно того, куда они могли направится.

– Отлично, расскажешь? – предложил я, намекая, что мы с козочкой присоединимся к его преследованию.

– Если вы будете действовать также топорно и глупо, как сегодня… – начал было Зефир.

Но был прерван патагонкой:

– Ты не сможешь быть в трёх местах одновременно. А вот так нас будет как раз трое. Давай, не дури. Мы может не настолько невероятные шпионы, как ты, но и я, и Феликс, информацию выбивать умеем. Найдём этих клановцев, начистим бока и узнаем, где искать убийцу Мартина.

– Ладно. – опоссум грузно выдохнул, понимая, что козочка права, – У ККК сейчас есть три ключевые точки, куда бы они хотели ударить. Если нам очень повезёт, мы перехватим всех. Я знаю, что есть у нас один проклятый, что состоит в «Организации Джона Бёрча», этих чудоковатых конспирологов и уговаривать не надо, чтобы насолить американской армии…

– Вьетнам? – предположил я.

– Да, он направился в Ханой с некой информацией для Хо Ши Мина, чтобы положить конец «войне во имя заговора коммунистического правительства США» или какая-то такая странная мотивация там была.

– Этим тогда я займусь. – сказала Памперо, – Найду его прежде, чем он успеет ступить на вьетнамскую землю.

– Хорошо, – согласился Зефир, – Тогда я поеду в Каир за одним из местных антисемитов.

– А что остаётся мне?

Зефир помедлил, но затем сказал:

– А тебе, Феликс, как младшему, остаётся самое простое. Слышал про «Лето любви»?

Печать пятая – Памперо – Обречена на падение (Вьетнам)

Северный Вьетнам, Тонкинский Залив, 15 января 1968 года

У всего есть своя цена и каждый обязан её платить. Цена есть и у свободы: вечно падать в бездну. Вернее, это только ощущаться будет вечностью. Сам полёт едва ли займёт и несколько секунд, после которых тело захлебнётся в колодце боли. Конечно, если не повезёт потерять сознание в пути.

В древние времена, когда люди были как звери и их боги ещё существовали, я и была рождена. Для свободы. И, конечно, обречена упасть. С самого рождения во мне заметили ДАР. Его холили, лелеяли, взращивали. Меня украшали слезами неба – серебром. Меня одевали в красивые одежды и учили замысловатым ритуальным танцам. Именно с их помощью я лечила страждущих, предсказывала будущее, приносила процветание в бесплодные горные долины, вызывала дожди на обширных террасах древней империи.

Меня считали дочерью верховного бога, небесного благодетеля. Правда, всего лишь одной из многих. Ибо каждые тридцать лет «отец» посылал новую ипостась своего любимого дитя для помощи людям. Ровно за год до того, как это должно было случится вновь, предыдущее рождение необходимо было вернуть обратно небу. То есть принести в жертву во имя перерождения.

Это была цена, которую необходимо было заплатить во имя всеобщего благополучия. Это же и цена за силу, богатство и почитание. Её платили все шаманы. Кто-то очень условно, как Зефир. Кто-то по-настоящему, как я и Австер. Однако, если у большинства это было лишь начало. То у меня это был конец и твёрдая точка.

Десять лет до него – самый рассвет сил и энергии, были невероятно счастливым временем. Меня кормили лучшей едой, одевали в самые роскошные одежды, на каждом шагу восхищались моей красотой. Почитали как богиню, и даже правители не смели меня касаться. Но в один день всё закончилось.

Жрецы солнца затолкали меня в храм, прижали меня к каменному столу и долгие часы вырезали на моей гладкой и мягкой коже кровавые узоры. Затем меня вывели на край скалы и толкнули в тогда ещё зелёное ущелье. Мне было страшно умирать и всё же это произошло. Ни чудотворство, ни неземная красота не имели никакого смысла, когда я разбилась о камни у подножья.

Бог неба не забрал меня к себе. Может потому, что тогда уже пришли Ванджина и он умер от их руки. Может потому, что ему не хотелось меня забирать. А может всё было гораздо проще и его никогда и не существовало. Всё это был обычный обман, во имя которого я жила и ради которого умерла. Кто теперь разберёт, где правда?

Мне повезло. Моё тело нашёл Мауи и напитал энергией проклятий. Так я пережила второе рождение и получила новую силу. Так из разрушения прекрасного родилось нечто ещё более невероятное и могущественное.

А в моей древней империи с тех пор больше не родилось ни одной «дочери неба». Все девочки, которых объявляли моим перерождением, на деле не могли сотворить никаких чудес. А потому их утилизировали также, как и тех, кто отжил своё. Я же всё ещё могла принести людям, которые поступали так с подобными мне, заботу и процветание. Но не стала. Татуировки на спине отлично напоминали мне, почему я не должна мешать их страданиям.

Так, некогда плодородные долины запустели. Огромные озёра превратились в соляные пустоши. Водоносные реки обмелели. Урожаи закончились, а территория империи превратилась в пустыню Атакама, самое сухое место на земле. Великолепные дворцы опустели, поскольку последним влажным местом остались их каменные полы. И те были влажны лишь от крови, что лилась нескончаемым потоком в наступившую эпоху бунтов и исхода с гор.

Впрочем, через века, на моих землях возникли уже новые культуры: более справедливые, технологичные и куда менее варварские. Жизнь сама собой нашла путь к тому, чтобы вернуться в некогда плодородные долины и сделать их лучше, благодаря труду, уму и искусству. Всё благодаря одной жертве.

Мне повезло быть первой из тех, кто позже сформирует Общество. Так что я могла видеть, какой путь проходили остальные его члены. Как они страдали и какую цену платили. Не все конечно. Либеччо вот, всегда напоминал мне тех жрецов, что вырезали мои шрамы. Он выделялся среди прочих членов Общества тем, что не платил цену свободы сам. Волк искупал её чужой кровью. Галлонами чужой крови.

В основном она принадлежала врагам его племени. Пленников поднимали на вершину пирамиды, он разрезал им грудную клетку, доставал сердце, а потом пожирал его, будто чёртово яблоко.

Воевали его люди много, так что и сердец он сожрал добрую тонну. А потом получил своё проклятие, чтобы было кому представлять его кровожадный народ. И это казалось мне абсолютно несправедливым. Более того, вечно используя чужие страдания, Либеччо будто бы в итоге и не далеко ушёл от самого обычного человека. У него не было никакого перерождения, не было жертвы, и именно поэтому с безграничной властью он стал столь отвратителен.

Вот взять тот же напалм. Адская штука, которую практически невозможно затушить. Он липнет к одежде, может гореть на воде и вообще доставляет кучу страданий тому, на кого сбрасывается. Кто, кроме того, кто сам никогда не горел и не испытывал подобных мук, мог такое выдумать? А я ведь ещё помню, как с подачи Либеччо сжигали ведьм… У него всегда были одинаковые заскоки.

Вот и сейчас на самолёты его армии крепили бомбы с зажигательной смесью, чтобы жечь людей в войне, которая нужна была только ради того, чтобы исправить ошибку Суховея.

Ну а я, теперь, косвенно помогала ублюдкам в их кровожадных играх. Конечно, это было ради того, чтобы убрать Мауи, но это не значит, что меня радовала возможность смягчить удар по североамериканскому владыке. При мыслях о ней, мои шрамы начинали болеть. Я не могла принять в этом конфликте какую-либо сторону, кроме своей собственной.

Надев солнцезащитные очки-авиаторы и свою любимую лётную куртку, неприятно прижавшую ноющую спину, я вышла на палубу атомного авианосца «Энтерпрайз». Солнце клонилось к закату, а мне только-только предстояло выйти на охоту. Мне на встречу тут же поспешил Томас Дали, главнокомандующий Австралийской Армии и, с недавнего времени, второстепенный подручный Феликса:

– Мэм, ваш Сааб готов! – отрапортовал он мне, – Мы заправили его, подвесили пулемётные блоки…

– Хорошо. – мне не хотелось слушать его перечисление, – Если цель уже вылетела из Тайбея, я успею его перехватить прежде, чем он достигнет Ханоя?

– Вполне, времени у вас с запасом. Тем более он не ожидает, что кто-то его перехватит. Идёт на крейсерской скорости на своём Миг-17. Вы уверены, что не хотите, чтобы наша авиагруппа помогла вам в перехвате?

– Сомневаетесь во мне, мистер Дали?

– Ни в коем случае, мэм. – он виновато опустил взгляд.

– Тогда и под ногами не мешайтесь.

Он отстранился, а я направилась прямиком к самолёту. Его металлический корпус приятно поблёскивал в рыжих лучах. Сев в кресло и закрыв кабину, я приготовила закрылки к взлёту. Затем, без лишних приготовлений, я завела движок и начала разгон. Секунда и я снова ощущаю это… падение… свобода.

Самолёт взлетел, оторвавшись от полосы. Шасси убрано и больше ничего не связывает меня с поверхностью. Теперь есть только я, море и небо. И больше никого в мире. Ни Либеччо, ни Мауи, ни всех этих гадких досаждающих смертных. «Дочь неба» возвращается в свои владения исключительно в одиночестве. И владения её безмятежны, и бесконечны. И замок её – весь небесный свод. И армия её – облака. И народ её – заходящее солнце и едва-едва начинающие проглядывать звёзды.

Для пущего наслаждения не хватало лишь одного. Я достала из кармана кассетный плеер собственной конструкции, вставила в свои длинные уши наушники и включила записанный заранее плейлист. Начинался он с символичной русской песни об этой войне, называвшейся «Фантом», в честь американского самолёта. Меня всегда трогало, как талантливые люди могут выдумывать такие невероятные вещи из абсолютно бессмысленных событий, которые их даже не касались. Это было исключительно мило.

А конкретно русская культура вообще чудесным образом синтезирует страдание в что-то исключительно трагичное и в то же время довольно смешное. Ровно по заветам Австера тут играет тот тип смеха, что может звучать только из уст отчаянного человека. Того, кто уже знает, что его принесут в жертву. Что он сам себя принесёт и поставит у обрыва.

Я старалась не подниматься слишком высоко над поверхностью моря, чтобы его тёмно-бирюзовая поверхность замаскировала мой синий самолёт. Происходило это, под слова о том, что «Мой Фантом, как пуля быстрый, в небе голубом и чистом, с рёвом набирает высоту. Вижу в небе алую черту. Это МиГ-17 на хвосту. Вижу я, как Ричард с Бобом понеслись на встречу с гробом, мой Фантом теряет высоту…» Я не зря выбрала именно эту песню, ибо, учитывая ситуацию, она казалась мне довольно смешной. Любая трагичная история смешная, при определённых обстоятельствах. И это, иногда, единственное, что радует в этом чёртовом мире.

Исходя из вычислений, которые благодушно, вместо меня провели Австралийские ВВС, встретить свою цель я должна была уже прямо около берегов Северного Вьетнама. Кассета не успеет закончится, как я достигну точки встречи. Да и солнце не успеет сесть.

Так и получилось. Когда я достигла огромных неровных камней, являющихся островами в заливе Халонг, в небе я увидела «алую черту». Хотя летел МиГ не слишком быстро, на глаз можно было сказать, что всего километров пятьсот в час. Мой Сааб, двигаясь практически у кромки воды, так что он вспенивал поверхность, шёл куда быстрее. Но это преимущество могло быть нивелировано: на полной скорости я проигрывала ему целых двести тридцать километров в час.

Так что подкрасться было необходимо незаметно. Всё также пролетая по низам, я вполне имела шансы остаться незамеченной. Капсула МиГа была исключительно ограниченной в плане обзора, да и сейчас, когда противнику остаётся каких-то сто километров до Ханоя, он мог бы уже и чересчур расслабиться, потерять бдительность.

Так что воздушный бой такого рода можно было бы сравнить с охотой ягуара. Большая кошка также тихо и незримо подбирается к цели, стараясь держаться исключительно её слепой зоны. Сначала двигаясь на приличном расстоянии, а потом всё сокращая и сокращая дистанцию. Пока наконец цель не будет столь близко, что хватит одного рывка…

Вертикальная очередь тридцатимиллиметровок в секунду распилила крыло советского самолёта пополам. Тот резко закрутился и ушёл в штопор, а я повела мой сааб резко вверх. Всё было рассчитано идеально: скрытая и молниеносная атака была не только ошеломляющей настолько, что противник едва ли успел понять, кто его атаковал, но и вполне своевременной.