Полная версия
Времена года. Поэзия и проза
Лёлику тогда было лет семь или восемь. У него был первый класс школы и масса новых впечатлений, которыми он с удовольствием делился с любимой бабушкой. Она слушала его и грустно улыбалась, а солнце гладило её по морщинистому лицу, придавая бабе Вале совсем уж уютный вид.
Потом было застолье – День рождения же! Как всегда, бабе Вале надарили цветов и подарков – кто во что горазд – шумно посидели и разошлись по домам. Для каждого букета у бабы Вали нашлась своя ваза. Для роз и лилий – покрасивее и побольше, для ромашек и тюльпанов – попроще и поменьше. Много было и всяких других букетов, которые теснились на каминной полке, будто соревнуясь друг с другом яркостью, размером и красотой упаковки. Только все они через неделю, лишившись своих красивых обёрток, обнаружились в компостной куче, увядшие и совсем не такие красивые, как в День рождения бабушки. На каминной полке неизменно оставалась одна-единственная коричневая ваза с сухоцветом. И так было каждый год…
2
В приоткрытую балконную дверь недавно купленной московской квартиры Алексея Сергеевича Вяткина заглядывало утреннее июльское солнышко. Через неделю ему стукнет тридцать, а он уже – директор… с ума сойти! Эх… и как же хорошо летом! Даже в городе. Хороший район, зелёный, не зря он столько времени потратил на поиски хорошего варианта!
Довольный жизнью Алексей Сергеевич брился, что-то мурлыкая себе под нос, когда зазвонил телефон.
– Лёша! – окликнула его с кухни Наташка, его последнее увлечение, с которой они уже пятый месяц жили вместе, и только что вернулись из Таиланда. – Лёшка, оглох что ли?! Телефон звонит!
Алексей Сергеевич наскоро умылся и выскочил из ванной. Телефон замолк, но через секунду снова ожил. Звонила мама.
– Лёш, тут такое дело… – замявшись, говорила она в трубку. – Бабушка Валя… в общем, похоронили мы её, Лёша.
– Что?!! – взревел Алексей. – А почему мне никто не позвонил?!
И тут же осёкся – старый телефон у него стащил какой-то воришка в таиландских широтах в первый же день их с Наташкой отпуска.
– Ты приезжай, Лёш. Хотя бы на девять дней. Посидим, вспомним бабу Валю-то…
– Когда?
– Тринадцатого. А вообще – как приедешь. Приедешь, Лёш?
– Хорошо, мам. Я буду, – коротко ответил он и повесил трубку.
Наташка внимательно смотрела на него.
– Случилось что-то? – спросила она, уже заранее зная ответ.
– Бабушка умерла, – упавшим голосом ответил Алексей. – Мне нужно лететь домой. Я сейчас закажу билеты нам и предупрежу секретаршу – пусть все встречи отменит. И позвони, пожалуйста, Лиле Аркадьевне, скажи, что уборку на неделю перенесём…
– Не надо, Лёш, – Наташка по-прежнему настороженно смотрела на него. – Я не поеду…
– То есть, как? – удивился Алексей. – В смысле – ты не поедешь?
– А ты считаешь, сейчас лучшее время, чтобы познакомить меня с родителями? – Наташка вздёрнула бровь так, что лицо её приобрело немного стервозное выражение. – Я сейчас точно тебе там нужна? Так что лучше я здесь рулить буду, а ты отправляйся спокойно.
Алексея это разозлило.
– Да ну тебя, делай что хочешь! – огрызнулся он, наскоро собирая небольшой дорожный рюкзак.
Уже через два дня он стоял на пороге дома бабы Вали.
В назначенный день собрались за столом. Были соседи, которые ещё детьми приходили к ним в банные дни, кое-кто из их родителей да пара бабушкиных подруг. Тихо посидели, помянули да и разошлись по домам. Враз постаревший и ссутулившийся отец за весь вечер не проронил ни слова, а как гости ушли, отправился отдыхать. Мама – тоже. Алексей остался сидеть один за пустым столом в сумерках, глядя в одну точку.
Этой точкой была старая коричневая ваза, из которой, как будто наперекор всему, торчали древние сухоцветы. Алексей Сергеевич Вяткин, директор филиала крупной корпорации, в эту минуту вдруг снова почувствовал себя просто Лёликом, внуком бабы Вали.
Повинуясь какому-то странному чувству родом из детства, Лёлик подошёл к каминной полке и потянулся за бабушкиной вазой…
3
– Алексей Тимофеич! Ну прокати! – молодая стройная девушка хохоча бежала рядом с трактором. Её толстая русая коса болталась из стороны в сторону, охаживая девчонку по спине и бокам. – Тимофеич, ну?!
– Ага! – задорно вторил ей загорелый парень, сбавляя ход машины, чтобы девушка могла поспеть за ним. – А потом на деревне скажут: раз на тракторе катал, то, как честный человек, обязан жениться!
– А ты будто не женишься? – хитро прищурилась девушка, переходя на шаг.
– Я подумаю! – беззаботно хохотнул тракторист.
– Подумаешь?
Улыбка на лице девушки начала нерешительно увядать, а в глазах появилось колючее непонимание. Она вдруг встала как вкопанная. Лёгкий летний ветерок нежно перебирал подол её нарядного платьица в горошек. Парень тоже остановил трактор, невольно залюбовавшись своей собеседницей и не сразу уловив перемену.
– Ва-а-аль, ну ты чего? – запоздало спохватился он. – Валь, ты обиделась?
Девушка ничего не ответила, резко развернулась и припустила прочь что было духу.
– Валя, стой! – кричал ей вдогонку парень. – Валя!
Девушка скрылась за поворотом, а парень, развернув свой трактор, поехал за ней, в деревню.
Трактор остановился у одного из деревенских домов. Была уже зима.
– Здрасьте, а Валя дома?
– Дома, – смерила его оценивающим взглядом вышедшая на стук женщина. – Только говорить с тобой не хочет она.
– Я это… – замялся тракторист. – Вот! Это для Вали!
Он сунул в руки женщине красную гвоздику и уже через секунду умчался на своём тракторе.
– Пф… И где только достал? – хмыкнула женщина, удивлённо глядя вслед удаляющемуся трактору.
И снова было лето. У того же дома остановился крытый брезентом грузовик. Молодой загорелый солдат с огромным букетом сирени выскочил из кузова и закричал:
– Валя! Валя!
На крыльцо вышла та же женщина, несмотря на июньское тепло, укутавшаяся в платок.
– Не кричи, не выйдет она. Заболела. Чего хотел-то?
– Уезжаю я, – ответил солдат, вручая букет женщине. – А Валя пусть поправляется. Вы ей передайте, чтоб дождалась. Я вернусь!
Последние слова он прокричал уже из кузова отъезжающего грузовика. Женщина с крыльца махала грузовику вслед рукой, а в одном из окон дома качнулась занавеска.
А потом была осень. Изрядно осунувшийся и постаревший солдат, хромая, шёл через заброшенное поле. Из растущих здесь редких хилых цветочков и злаков он собирал по пути букет, то тут, то там срывая по былинке. Так с простеньким букетиком в руках он и подошёл к калитке всё того же дома.
Во дворе молодая девушка колола дрова. Её длинная русая коса ещё четыре года назад осталась в прошлом, а на мокрой от пота выгоревшей гимнастёрке при каждом замахе покачивалась такая же выцветшая медаль. Увидев солдата, девушка неловко выронила топор, чуть не попав себе по ноге, и кинулась в дом.
– Мама! Мама! Он вернулся! Живой!!!
***
Алексей Вяткин открыл глаза. Первый нежно-розовый утренний лучик пробивался сквозь неплотно задёрнутые занавески. Он сидел в бабушкином кресле у камина, который никто никогда не топил, и прижимал к заплаканной щеке коричневую керамическую вазу, в которой все эти годы хранилась неувядающая любовь.
Познакомиться с автором и её творчеством можно на личной странице ВКонтакте по ссылке:
Юрий Марьенков
Республика Беларусь, г. Минск
Родился и живу в г. Минске. Пишу стихи с 13 лет. В 18 лет попробовал себя в прозе и теперь называю себя немного поэтом и немного писателем.
В основном пишу добрые истории о детях и взрослых, однако мечтаю однажды создать масштабную антиутопию, как у Оруэлла.
Регулярный участник литературных конкурсов на различных платформах, в сети скрываюсь под псевдонимом Harry Linch.
Дозорные
Хорошо в Еленовке зимой. Домов-то – всего ничего. Да и те, почитай, практически нежилые. Всего пара дедов в деревне осталась. Деревья на лесной опушке за селом – и те поживее будут. Постоянно шушукаются, ветками шелестят. То ли ко встрече какой готовятся, то ли, наоборот, угрожают: ты, путник, сюда не ходи, делать тут нечего. Сгинешь ещё, чего доброго, гостей заявится невпроворот, а мы – тишину любим.
Самыми большими, а значится, дозорными, стоят сосны – Машка и Глашка. Неизвестно, отчего за ними такие имена закрепились. Может, подслушали у кого приезжего. А может… Во всяком случае, мне как-то одна бабка из соседнего села рассказывала, что в сосны эти, дескать, вселились души последних жительниц деревни. Зачем – не знает она. Но коли и брешет, то очень уж правдоподобно. Так и стоят они. Не первый пяток лет. Вдаль поглядывают. Да переговариваются когда-никогда.
– Машка!
– Чегой, Глашка?
– Смотри, заяц пробежал!
– И чего?
– Голодный, наверное. Жрать-то нечего!
– Значится, достанется сам кому-то на обед. Всё-то польза.
– Глашка!
– Ась, Машка?
– Михалыч-то сегодня выходил воздухом подышать!
– И чего?
– Звонил кому-то. Похоже, внуки к нему приедут!
– Может, останутся тут… Еленовка обновится, смех зазвучит опять, разговоры интересные вести будут…
– А тишина как же?
– Может, приспособимся?
– Ну разве что…
– Машка!
– Чегой, Глашка?
– Похоже весна уже скоро!
– И чего?
– Да что-то я это… Привыкла что ли…
– Прощаться с зимой не умеешь?
– Не умею.
– Ничего, наступит весна, за ней – лето, дальше – осень, а за ней – и снова зима. Всему в этом мире обновление надобно. И природе, и нам с тобой.
– Может, ты и права.
– Да ты не горюй, и не такое переживали, не пропадём!
Хорошо в Еленовке зимой. Домов-то – всего ничего. Да и те, почитай, практически нежилые. Всего пара дедов в деревне осталась. Деревья на лесной опушке Еленовки – и те поживее будут.
– Мам, пап, смотрите, как красиво! – кричит сын, выпрыгивая из машины аккурат в сугроб.
– Тише, Васька, жителей местных распугаешь, – вылавливаю шалопая и легко поднимаю над землёй.
– Так вроде ж тут пугать-то некого особо… – удивлённо смотрит на меня широко раскрытыми глазами.
– Ошибаешься, дорогой, – улыбаюсь. – У всего глаза есть. И уши. Со всем дружить надо. Даже с тем, что тебя просто слушает и не стремится перебивать. А сейчас пошли чай пить, я пряников вкусных ещё в городе купил!
Наблюдаю, как сынишка, ухватив большой бумажный пакет, хохочет и шустро скрывается в доме. Наверное, пока будем идти, слопает большую часть сладостей. Ну и пусть. Нам с Ленкой много не надо, от нас не убудет.
– Глашка!
– Ась, Машка?
– Думаешь, будет с них толк?
– Обязательно, милая, обязательно. Ещё поглядишь!
Между сном и явью
Я бреду по полю. Бесконечному, усеянному десятками – нет, сотнями цветов. Ярко-красные, они пышут жарким пламенем. Того и гляди, обожгут руки, стоит лишь прикоснуться. А с неба улыбается горячее солнце. Спрашивает: «Зачем пришёл в мои владения?» А я не знаю, что ответить. И продолжаю свой путь. Шаг за шагом.
Протяжный писк вырывает из полузабытья. Верчу головой. Белый потолок. Паршивые горчичного цвета стены. Вдалеке – несколько пустых кушеток. Или только кажется, что пустых. Делаю над собой усилие подняться. «Ты лежи-лежи. Вставать нельзя», – успокаивает сладкий голосок. Чья-то рука осторожно прижимает голову к подушке. Вспомнить бы… Изображение перед глазами меркнет – снова проваливаюсь в пустоту.
Я бреду по полю. Бесконечному, усеянному десятками – нет, сотнями цветов. Ярко-красные, своими острыми иглами они впиваются в ноги, оставляют кровавые следы на коже. А с неба улыбается горячее солнце. Возмущается: «Чужим здесь не место. Уходи, а не то…». Порыв знойного ветра. Лоб покрывается испариной. И рад бы уйти, но ноги перестали слушаться.
Раздражающий прибор затих. Зато хор голосов вызывает головную боль. «Ему ещё очень повезло, что жизненно важные органы не задеты. Были все шансы не выкарабкаться после столкновения», – басит какой-то мужчина. Столкновение? Помню, как в жаркий летний день упросил маму сходить за холодным квасом из бочки. У нас привозят в соседний двор. Надо было всего-то перейти не слишком оживлённую улицу. А тут этот бензовоз из-за угла. Не замечаю, как снова теряю сознание.
Я бреду по полю. Бесконечному, усеянному десятками – нет, сотнями цветов. Ярко-красные, они просто не могут не привлекать внимания. Превозмогая боль, срываю один и понимаю, что никогда не видел ничего красивее. А с неба улыбается горячее солнце. Удивляется: «Не боишься, значит? Душа у тебя светлая, прощаю на первый раз. Иди и по сторонам не забывай смотреть». Впереди как будто дорога возникает. Из жёлтого кирпича. Я чувствую прилив сил. Прижимаю цветок к груди и, наконец, бегу. Навстречу судьбе.
Ворочаюсь и открываю глаза. Интересно, сколько я проспал. «С ним всё будет хорошо?» – мама почти шепчет. Мама, дорогая мама, я так соскучился! Если бы знал, ни за что не пошёл бы на эту улицу. Подумаешь, квас. Никто без него не умер ещё. В жару можно и в душ под ледяную воду, а я… «Да, конечно, теперь да. Состояние стабилизировалось», – басит всё тот же мужчина. На его носу – огромные очки, а за ухом – огрызок карандаша. Так смешно торчит из-под густой шевелюры, что я смеюсь. Мужчина замечает это – и подмигивает мне.
Мама гладит меня по голове. Спустя некоторое время я засыпаю. На этот раз спокойно. Во сне жадно пью холодный квас. Тот самый, из бочки, что привозят в соседний двор. Пока где-то там лето вступает в свои законные права, здесь мне тихо и спокойно. Я живу и дышу полной грудью. А в душе расцветают ярко-красные цветы.
Мужской подарок
– Папа, а какие у нашей мамы любимые цветы? – в один голос спросили Федя и Толик, как только мужчина достал из шкафа несколько пачек цветных мелков и положил их перед ребятами.
– Хотите ей подарок сделать? – улыбнувшись, спросил тот.
– А у неё разве день рождения? – почесал затылок Толик.
– Вообще-то, он ещё не скоро! Аж в июле! – выхватил Федя красный мелок и поднял его вверх, привлекая внимание.
– Ну и не Новый год же, – шмыгнул носом Толик. – Ему было стыдно так опростоволоситься перед братом. – Он ведь уже прошёл.
– А ещё версии будут, дети? – мужчина присел на корточки перед сыновьями.
– Ну скажи, ну скажи! – закричали наперебой ребята, наваливаясь на папу так, что он еле удержался на ногах.
– Так, во-первых, осторожнее с мелками! Кто это их уже ухватил, не имея мыслей, что рисовать? – ловко вскочил на ноги мужчина, усаживая детей обратно и трепля их по волосам. – А во-вторых… Завтра же Восьмое марта – Международный женский день!
Федя и Толик громко зашептались. Иван Александрович подождал, пока голоса немного поутихнут и добавил, что этот праздник не случайно происходит в самую прекрасную пору года, когда природа медленно пробуждается от зимнего сна и начинает сиять во всей красе ярким солнцем и первыми весенними цветами.
– В общем, есть у меня к вам одно предложение… – закончил свою речь мужчина и заговорщически подмигнул мальчишкам…
***
Я давно уже решил, какой подарок хочу подарить своей супруге. Эсэмэска о готовности заказа в цветочном супермаркете прилетела как раз в тот момент, когда я усадил наконец мальчишек за мелки, чтобы хоть как-то их успокоить. «Почему бы не приучать их с самого детства к тому, что женщин надо любить, ценить и уважать», – подумал я и подал им идею о подарке. Конечно, я знал, что мать моих детей обожает тюльпаны, о чём не замедлил рассказать детям.
Теперь в нашей спальне стоят два прекрасных букета. Один – из 99 разноцветных тюльпанов источает удивительный аромат весны, а второй – в неописуемо красивой вазе на маленьком листочке бумаги – наполняет теплом и нежностью. «Как же я вас люблю, мои мальчишки!» – только и сказала она, увидев впервые наши с детьми подарки. А нам только это и надо.
Узнать больше об авторе и познакомиться с его творчеством можно на его личной странице ВКонтакте по ссылке:
Елена Дулицкая
Дорогой читатель, привет из солнечного Крыма.
Я по первому образованию биолог, больше 26 лет работаю в медицинских лабораториях. А в 2012 году стала ещё и редактором-корректором. Очень любою язык, стараюсь помогать людям делать их тексты красивыми, грамотными, интересными. В юности стала, как многие, писать стихи. Со временем добавилась и проза. Пишу для себя, для души. В 2024 году вступила в литсообщество «Перо и чернильница» и впервые отважилась «выйти из тени» – несколько моих зарисовок опубликованы в сборнике «По мотивам осени», изд. Ridero. Очень люблю народное творчество – сказки, легенды, сказания. В это издание, которое вы держите в руках, вошли три сочинения в этих жанрах.
Настёнкино озеро
В одном царстве-государстве стояло село. Жили там люди мирно да ладно. Ни с кем не ссорились. Землю пахали, хлеб да огородину выращивали. В лесу промышляли – дичь, грибы да ягоды.
Так спокойно и размеренно текла жизнь. Рождались дети, росли, влюблялись, женились, и всё начиналось сызнова.
А только однажды сгустились в той стороне тучи чёрные, застили собою солнце красное. И стал мрак над землёй. Пришли силы тёмные, силы вражьи. И стал басурман людей гнобить. Оброк наложил на них непосильный. Тяжко сельчанам стало. Да деваться некуда. Кругом соглядатаи басурманские. А вóйска у супостата – тьма тьмущая.
Много горя терпели люди под игом сатанинским. Но самое страшное то, что главный их разбойник, как заскучает, присылает своих шакалов. А те так и рыскают по селу, самую красивую девушку выбирают. На потеху главарю своему, значит. Как только родители дочек своих, голубок, не укрывали. И сажей мазали. И в лохмотья одевали. И хромать заставляли. И в подполы прятали. А всё равно лиходеи чужеземные найдут да схватят девушку и волокут её ироду своему на забаву. Сколько уже их сгинуло в стане вражьем – и не сосчитать.
Была в селе девочка. Маленькая ещё совсем, годочков восьми. Родители её при пожаре погибли. А она в тот час у бабули своей была. Так и жили они – бабуля Корнеевна да Настёнка.
Несчастная девчушка. Дурочкой родилась. Соберёт, бывало, в подол камешков да щепочек и ходит по селу, угощает всех. «Скушай, – говорит, – дяденька, пирожок. Возьми, тётенька, яблочко». Грех юродивую обижать. Люди жалели сиротку, покорно брали «угощение», пару слов ласковых ей говорили и тоже старались порадовать. Кто чем мог – крендельком или куколкой.
А то, бывало, остановится посреди улицы. На коленки встанет и шепчет что-то, шепчет… Не понять – то ли молится, то ли плачет. То ли просит чего. Позовут тогда Корнеевну, та её потихоньку домой отведёт.
Однажды пропала Настёнка. Бабуля с ног сбилась, всё село обежала – нигде девчушки нет. И шакалов супостатских, вроде, не было. Да и зачем она им, мала ещё совсем и не в себе, к тому же.
Пока судили-рядили, объявилась Настёнка. Её спрашивают:
– Ты где была? Куда пропала?
– Гуляла, – говорит, – там, – и улыбается. – Да будет свет! – говорит.
Ничего больше и не добились от неё.
Так время от времени стала она пропадать. А бабуля уже и привыкла, не волновалась. Потому что Настёнка всегда возвращалась живая и невредимая. И всегда повторяла «Да будет свет!»
Наступил май. Грозы да ливни в мае – обычное дело. Но в один из дней разыгралась такая непогода, какой и старики припомнить не могли. Дождина зарядил с утра, да такой, что казалось, и дома смоет. Молнии сверкали огнём, прожигая мрачные тучи, и громы гремели так грозно, что казалось – небо сей же час на землю рухнет.
И вдруг среди этого ненастья задрожала земная твердь, заволновалась, заходила ходуном. И в самом том месте, где вражеская орда стояла со всем войском и с главным их идолищем поганым, расступилась земля и рухнул в пропасть весь лагерь – вся рать неприятельская с конями, хозяйством, амуницией – словно и не было никого.
Громы и молнии после этого сразу утихли, земля успокоилась.
Во всё время грозы Настёнки видно не было, Корнеевна уж не на шутку тревожиться стала. А только буря поутихла – пришла Настёнка, весёлая да счастливая. «Да будет свет!» – говорит. А у самой зуб на зуб не попадает – промокла насквозь и замёрзла, бедняжка.
Ливень после того лил семь дней и семь ночей. И когда закончился – на месте бывшего вражеского стойбища образовалось озеро с чистой, прозрачной водой. А небо прояснилось такой яркой, счастливой синевой, какую люди успели позабыть под игом вражеским. И солнце засияло, будто умытое дождём, ярко и празднично. И пичужки в небе зазвенели весёлыми своими песнями. И на душе у людей стало легко и беспечально. Лица прояснились. И невольно люди повторяли Настёнкины слова, глядя на небо и солнце: «Да будет свет!»
Настёнка с того дня заболела сильно, стала чахнуть, ослабела, слегла. А через недолгое время ушла… Однако пока хворала она, рассказала своей родной бабуле, что бегала к лагерю вражьему, пряталась в укромное местечко, молитвой призывала на басурман кару небесную и просила защитить добрых людей от ига постылого.
И услышал её Господь и покарал супостата. Вот только много сил на это у Настёнки ушло…
Похоронили Настёнку на берегу того самого озера. И назвали его Настёнкино озеро. А посёлок с тех пор сам собою тоже стал называться Настёнкино.
Со временем на могилке её появилась часовенка. И люди приходят туда и после молитвы всегда повторяют в память о Настёнке: «Да будет свет!»
Две сосны
Давным-давно жила в деревеньке у озера девушка, и звали её Варенька. Хороша собой была, добрая, работящая да весёлая. И жил в той деревне юноша. Красавец, каких и не сыскать, рукастый, с чистой и доброй душой. Сызмала все звали его Добруша, а каким именем крещён был – уж и позабыли давно. Один только недостаток был у него – хромал от рождения.
И вот пришла пора им влюбиться. Хоть неразлучны были с детства, а вдруг поняли, что созданы друг для друга.
Однако не нравился родителям девушки её избранник.
– Зачем он тебе? Бедняк. Да к тому же хромой! – говорили они дочке. – Много ли он заработает рыбацким своим промыслом?
– Так мне много и не надо, – отвечала Варенька. – Я хочу с любимым жить, тогда и будет ладно в доме. Детишек нарожаем – вот нам и счастье.
Но не хотели родители даже слышать о таком женихе.
И стали тогда Варенька с Добрушей встречаться тайком. Под разными предлогами отлучались они вечерами из дому. Девушка – с подругами прясть или вышивать. Добруша – то рыбачить, то с парнями погулять. А сами приходили в укромное место у озера, садились на бережке между сосен и смотрели на звёзды да на воду. Только сосны, озеро и небо знали их тайну. В ясную погоду влюблённые смотрели, как падают звёзды, и загадывали желание, чтобы навек быть вместе и никогда не разлучаться. А вода шептала им про вечность, верность и любовь…
А в ту пору проезжал путём-доро́гой купец. Очень места ему здешние понравились. Вот и решил он в этом селе остановиться на пару дней. Коням отдых дать, да и самому дух перевести.
И случилось ему на беду увидеть Вареньку. Голову потерял купец, влюбился в неё без памяти. И решил во что бы то ни стало взять её в жёны.
Сказано – сделано, пришёл он свататься к родителям. А те рады-радёшеньки – жених знатный, богатый. Они и мечтать о таком счастье не могли!
Варенька и знать не знала, что, пока она в поле работала, родители уже её судьбу решили.
А когда пришла домой да услыхала про всё это – заболела-заныла у неё душа, брызнули слёзы горючие из глаз. Как ни просила, как ни молила она родителей – ничего и слышать не хотели.
– Для бедняка ли мы тебя растили, чтобы ты с ним всю жизнь в нужде горе мыкала? Радуйся, что жених завидный тебя приметил да замуж позвал!
Слову отцовскому противиться и думать нечего…
Вскорости сыграли свадьбу. Купец счастлив да рад – такую красавицу-жену себе нашёл. Сразу как свадьбу отгуляли, велел он молодой жене собираться. Да в путь-дорогу и отправились. Туда, где купец тот живёт.
А Варварушку за эти несколько дней не узнать стало. Исхудала, бедняжка. Лицо бледное. Глаза потухшие. Не радуют её ни подарки свадебные, ни украшения – мониста да колечки. О своём любимом горюет, о Добруше. Сердце изныло, душа изболела. Не видеть ей больше милого. Не смотреть в глаза его ясные. Не слушать голоса нежного. Не держать его за руку. Не склонить на плечо к нему голову…