И от Цезаря далеко и от вьюги

– Ирина Владимировн, Вы… – начал он. У Ирины Владимировны сползла с лица улыбка. Наташа метнула в нее насмешливый взгляд.

– Ванюша, неужели я такая старая. Зови меня просто Ирой. И, пожалуйста, на «ты»

– Хорошо, – не смутился Иван, – это была простая вежливость, пожалуйста, не принимай близко к сердцу.

Ирина была женщиной бальзаковского возраста, и на ее основательно наштукатуренном лице отчетливо проступали черты ее идущего под откос характера.  Иван плохо разбирался в женских характерах, и не знал, что главной бедой Ирины была зависть.  Но сейчас она изо всех сил старалась быть душкой.

– Такие книги ты читаешь! – перехватила разговор Татьяна.

– Какие такие?

– Здесь никто таких не читает. Ты правда понимаешь, что там написано?

– Это не просто, но я стараюсь.

– А зачем это тебе. Почитал бы что-нибудь легкое, развлекательное.

Иван задумался. Он, по своей оторванности от людей каждую незначительную реплику, адресованную ему, воспринимал всерьез. Он не видел, что сейчас он находится в роли переходящего приза, которым, почти минуту владеет Татьяна. В то время как ее подруги наливаются из-за этого желчью. Но у него была своя игра, которую не замечали все трое.  Он ловил голос Наташи. От этого голоса ему было болезненно хорошо. А еще он ловил ее взгляд. Взгляд, который первые дни их возобновленного знакомства почти не задерживался на нем. А теперь этот взгляд все чаще на нем останавливался. Темные карие глаза с каждым днем притягивались к нему все сильнее.

– Видишь ли, Таня, для меня чтение не развлечение, вернее я стараюсь не превращать его в развлечение.  Я ушел от того, чтобы развлекаться, мне это не требуется.

– Как же ты живешь, – насмешливо сказала Татьяна, привыкшая к тому, что мужчины восхищаются ее умом, каждый раз, когда она ляпает глупость,

– Это какая-то скучная жизнь, от которой можно сойти с ума. Не жизнь, а существование.

Иван стукнул ладонью по столу. Товарки подскочили на своих стульях.

– В точку! – воскликнул он, – Таня, ты не представляешь, насколько точно ты повторила тезис Декарта. «Мыслю, следовательно, существую» – мы существуем поскольку мыслим. Это справедливо для нас, людей. Наше бытие тождественно нашему мышлению. Мыслить наш удел.

В комнате висела тишина.  Девочки красноречиво переглянулись за спиной Ивана.

– Вань, вкрадчиво сказала Наташа, – в нашем городе нет таких, как ты.

Иван шел с Наташей по тротуару. Осень, синее небо, почти облетевшие тополя. Ему перестало хватать чаепитий, в присутствии двух Наташиных подруг, и он стал провожать ее после работы. Им действительно было по пути, нужно было только подкараулить Наташу, чтобы выйти из здания вместе.  Наташа не спеша шагала по тополиной аллее. Ее взгляд был задумчив. Ивану удобно было скользить глазами по ее лицу, когда она вот так, делала вид задумчивости, и не встречалась с ним глазами. Ему нравилось ее лицо в таком состоянии.

 С какого-то момента Наташа перестала хихикать над его словами. Понимать его лучше она не стала, но чутье подсказало ей, что лучше сделать вид, что она его внимательно слушает. Внутри себя можно было думать о чем угодно, например, что приготовить на ужин, или о том, что у нее сегодня большая глажка. Иногда ее мысли приобретали неприличный оттенок.  Иван в эти мгновения ловил особенно понимающие взгляды. Иван, склонный к донкихотству, воображал, что в лице Наташи он обретает свою музу. Но Наташе был безразличен Иван. А также Петр, Сергей и остальные мужчины, населяющие землю. Их было много, и все они обращали на нее внимание. Наташа могла выбирать. Эта здоровая молодая особь управлялась здоровыми женскими инстинктами.  И при контакте с мужчиной, она безошибочно определяла главное: здоров ли он.

На улице снег. Он падает и быстро тает на земле. Только на деревьях задержалась снежная бахрома, как напоминание о близости Нового года. Иван, Наташа, Ирина и Татьяна клеят обои в новой квартире Ирины. Иван вернулся в атмосферу студенческого отряда. Пустая комната, крашеный дощатый пол, голые окна, эхо их голосов. Наташа пришла в пальто с меховым воротником и золотистой шали, замотанной вокруг головы и расправленной на спине. Она пришла из семейного уюта, определенности и распорядка. Есть женщины в русских селеньях. Но когда она разоблачилась, под пальто оказалась футболка без рукавов и лосины в широкую продольную бело-зеленую полоску. «Афродита», – подумал Иван. Остальные его мысли потонули в восторге, как местность погружается под воду во время паводка. Наташа откровенно флиртовала с ним. Смена обстановки и одежды ее преобразила. Словно жизнь началась сначала. Она не мать и жена, а девчонка студенточка, ей можно шутить и заигрывать со всеми. Когда он рукой давил комочки клея в пластмассовом ведре, она тоже погрузила в клей свои руки и там стала ловить его.  Поймав, она сильно сдавливала его руку в своих ладонях, заставляя ее выскальзывать, как выскальзывает пойманная рыба, холодная и скользкая. Ее открытая шея была совсем близко от него, и он щекой чувствовал тепло, исходящее от Наташиного тела. Инфракрасные лучи, вспомнил он. Много инфракрасных лучей.

Когда он поднес к стене на вытянутых руках обойный лист, она подобралась к нему сзади и долго поцеловала в основание шеи. По позвоночнику побежали сверху вниз мурашки. Он кое-как налепил лист на стену, повернулся, и она оказалась в объятиях, и их губы впервые встретились. Подарив поцелуй, она вырвалась от него и показала ему язык. Она порхала вокруг него как ласточка, а он чувствовал себя медведем. Это не было неприятной неловкостью, это входило в его роль, в условия этой игры. Она была очень смешлива, одна шалость следовала за другой.

Потом они справляли новоселье, расстелив газеты на полу. Выпили вина. Наташа развязно смеялась и задирала подруг. Она бросала на Ивана взгляды сообщницы. Иван, напротив, был очень великодушен и внимателен к двум непосвященным одиноким женщинам.  Расстались они на улице, перед этим снова поцеловались на лестнице. Иван был в эйфории, и его задело сухое прощание Наташи, которая снова превратилась замужнюю даму.

– Надо было подольше задержаться в подъезде, – сказала она, видя его разочарование.

Новогодний корпоратив.  До самого Нового года еще неделя. Причудливая южная зима подарила несколько морозных дней. Иван словно вынырнул из тумана. Семейные привели свои половины. Иван впервые увидел мужа Наташи. Ушат холодной воды. Он привык считать Наташу своей. Не женой и не подругой. Это было что-то среднее между тем и другим. Объятия и поцелуи при каждом оставании наедине, обмен нежными взглядами стали привычными, и Иван чувствовал его нехватку по субботам и воскресеньям. Иван ушел с корпоратива раньше всех, и, отклонившись с постоянного маршрута, пошел в лес. Этот пойменный лес был его конфидентом. Когда ему требовалось дружеское участие, Иван шел в лес, и, бродя в одиночестве по его запутанным дорожкам, рассуждал вслух. Лес внимательно слушал, подрагивая ветвями голых деревьев. Что происходит между мной и Наташей, говорил он, обращаясь к покрытым заиндевевшей травой склонам? Ответ очевиден. Болезнь, которой я заразился подростком, перешла в хроническую форму. Я думал, что я забыл ее, эту хрупкую девочку Наташу, с каштановыми волосами, вздернутым носиком и карими глазами. И вот, она вернулась ко мне, прежняя и одновременно новая. Эта мальчишеская греза, за время разлуки налилась соком женственности. Напиток, который хочется выпить залпом, не думая о последствиях. О ее пятилетней дочери, темноглазой копии Наташи, о ее муже, бывшем офицере, уволившемся из вооруженных сил, чтобы не воевать в горячих точках. Все прошлое, настоящее и будущее исчезло, когда я снова встретил ее. Нет неудач в столице, нет удушливой провинции, есть только ее извечная женственность,  чудо ее грации, линии тела, по которым зрачок бежит, как алмазная игла бежит по дорожкам грампластинки, и слух наполняется беззвучной музыкой, наподобие той, что слышал глухой Бетховен, сочинявший   «Оду к радости». К чему эта глупая принадлежность одного человека другому. Красота должна быть достоянием того, кто ее видит, кто ее понимает. Что я увидел сегодня, почему у меня упало сердце? Наташа, как дрессированная собака подошла к ноге своего хозяина. У нее есть хозяин, как у вещи. И она рада его власти над собой.  Это ее выбор.

Не помня как, он вернулся домой и что-то наплел на вопрос мамы. Женщины, которой он при рождении пообещал стать благополучным и успешным. Зачем ей знать, что он безнадежно запутался, и его успех откладывается, скорее всего, навсегда.  Прежде всего, он должен самому себе.  Стать совершенным, даже если для этого придется пройти через ад и чистилище.  Я слишком обусловлен и не самодостаточен.  Хватит искать счастья в несовершенном мире.  В данный момент нужно отключиться от Наташи и мамы и дочитать Хайдеггера. Я обязан прикоснуться к Дазайн, но меня, как болото, засасывает Гереде.

На другой день, он не пошел пить чай. На третий тоже. На четвертой его встретила в коридоре Наташа и пригвоздила своими темными глазами.

– Ты куда пропал?

– Просто много работы.

– А я подумала, что кто-то плохо перенес знакомство с мужем своей…

– И это тоже. Скажи, кто я для тебя, зачем я тебе нужен?

– Ты нужен, чтобы мне было не скучно пить чай. Придешь.

– Сегодня приду.

Снова все пошло как прежде. Снег на улице растаял, вернулось время туманов и слякоти. День за днем. Время летело незаметно, приближаясь к весне, а у Ивана нарастало ощущение приближающегося конца. Наташа становилась частью его, принадлежа другому мужчине. Он не знал, во что в конечном итоге это выльется. Один из вариантов развязки предложил его новый друг Виктор. У Виктора он иногда ночевал, когда, увлекшись разговором, засиживался допоздна. Иван любил прежние физтеховские словесные баталии по накалу напоминавшие пляску людоедов вокруг пиршественного костра. В огонь праздника летели Кант, Ницше, Христос, Будда, Ньютон. В жертву полемике приносилось все, авторитетов не существовало. Молодой цинизм и пошлость вперемешку с гениальными идеями растворялись в алкоголе и текли рекой.  Не каждый мог выдержать столь крепкий напиток.

Виктор был слабой заменой. Он был зауряден и спасался от этого эзотерикой.  Однобокий и ограниченный, он обрадовался, узнав, что у Ивана есть все тома Кастанеды и пригласил его к себе. Иван был посвящен в тайну Виктора. Виктор, у которого жена сбежала на Сахалин с двоюродным братом, был магом.  Двое бывших спецназовцев, друзей Виктора, тоже были адептами дона Хуана. Они набросились на Ивана в надежде, что он войдет в их круг. Но Иван был равнодушен к потустороннему. Он не понимал троих друзей, испытавших шок от столкновения с реальностью, и теперь бегущих от нее.  Притворяясь, что они ощущают присутствие незримых сил, они закрывали глаза на очевидное.  В их головах, в их жизни, в их домах царил беспорядок, окна заплела паутина, а дворы превратились в свалку и заросли бурьяном.  В итоге, они отстали от Ивана, решив, что у него еще не открылся третий глаз, чтобы видеть сакральное. Но Иван продолжал приходить к Виктору, пить вино и терроризировать своими монологами о поэзии.

В одну из таких встреч они заговорили о Наташе. Виктор, хотя смотрел на мир глазами мага Карлоса Кастанеды, волшебство, которое творилось с Иваном, понимал просто.

–Ты с ней уже переспал?

– Почему ты спрашиваешь?

– На работе всем интересно, дошло у вас с ней до постели или еще нет.

– Может, и не дойдет. Разве все дело в постели?

– А ты как думал!

– Я думал по-другому.

– У тебя ничего не выйдет. Муж ее не отпустит. Если понадобится, он может и ребенка отобрать, а саму голой выгонит из дома. Что с тобой, Иван?

Ивана накрыла волна безысходности. Его существование было никчемным.  В мире, где люди всему знают цену и где на все есть трезвый расчет, он почувствовал себя одиноким и крошечным. Дыхание перехватило на полуфразе, и из глаз закапали слезы.

– Ваня, перестань, перестань! – вдруг начал истошно вопить Виктор. Почему он так испугался моих слез?

– Убей Константина, женись на Наташе, но только не надо плакать.  Прости, я не знал, что для тебя это так серьезно. У нас так серьезно никто к этим вещам не относится.  Почти все друг другу наскучили, у всех есть любовники или любовницы!

– О чем ты говоришь, Виктор! Они живут вместе уже пять лет. У них ребенок. Ты считаешь, что я должен разрушить их семью? Да я близко такого не хотел!

Сбитый с толку Виктор пролепетал:

– Тогда что ты хочешь? Разве тебе не нужен секс с шикарной бабой? Ведь она сама дать готова. У нее что-то не клеится с мужем, а ты ей нравишься. Все карты в твоих руках. Кто может от такого отказаться, когда оно само идет в руки? Я бы на твоем месте…

– Я не знаю, чего я хочу. Мне нужно видеть Наташу, слышать ее голос. Только это дает мне то, что, наверное, люди называют ощущением счастья. Разве это преступление смотреть на женщину и слушать ее голос? Но я почему-то чувствую себя вором. И не пойму почему. Я пытаюсь разобраться, но у меня не получается. Я ловлю на себе понимающие взгляды. Ты сейчас сказал, что следишь за тем, что происходит со мной и с ней. Именно это меня смущает. Перестаем быть я и Наташа. Мне в голову лезут какие-то законы, мысли других людей…

– А как ты хотел?

– Не знаю, я ничего сейчас не знаю. Налей еще вина, я не хочу постоянно думать, о том прав я или не прав по отношению к Наташе, ее ребенку, ее мужу, себе.

Виктор налил вино в большой бокал и Иван, прикладываясь к нему, почувствовал, что он входит в набегающие волны моря, которые его закачали, повалили с ног и все исчезло.

Снова весна. Любимое время года Ивана. Как будто жизнь началась еще один раз. Даже старые вещи зажили по-новому. Весенний воздух будоражил Ивана, и тупик, в который он себя загнал, перестал казаться концом дороги. Повсюду мерещились лазейки, счастливые случайности, которые могут все перевернуть и склонить историю к хэппиэнду.  Он шел с Наташей по их (теперь уже их) тополиной аллее. Он шел слева и немного сзади, чтобы видеть ее походку. Одно из чудес света решил он. Наташа изредка оборачивалась, ловила его взгляд и смеялась. Ей нравилось быть объектом внимания. Ее занятый бизнесом муж, не был щедр на такое. Она регулярно получала подарки в виде духов, драгоценностей, вещей. Их секс с мужем был на высоте. Ей не хватало такого взгляда, каким Иван смотрел на ее походку.

– Иногда по ночам, когда я получаю все тридцать три земных удовольствия в объятиях Константина, я боюсь только одного, что я назову его «Ваня», – призналась она.

Это было откровенное предложение себя. Иван чувствовал, что Наташу начинает тяготить его платонизм. Не этого ожидала от него Наташа, когда решила возобновить их знакомство. Он был подходящей кандидатурой для того, чтобы она могла наказать своего супруга, за повелительность и сухость. В семейной жизни ей не хватало романтики, ее угнетало то, что для других было удобным порядком вещей. Строя совместную жизнь по шаблону, заданному еще Адамом и Евой, они с Костей улучшали свой быт. Но когда их быт наладился, то вещи, которые для новобрачных служат крупицами счастья, стали повседневными и деловитыми. Наподобие чистки зубов. Возможно, злую шутку с Наташей сыграл ранний брак. Она не догуляла, не дополучила причитающуюся ей долю обожания и беззаботной жизни. Костя был завидным женихом и ее родители, и она сама решили не терять этот шанс на обеспеченное будущее.  В первый же год родился ребенок, и Наташа поняла, что ее обокрали. Теперь она постоянно искала шанс вернуть свое. Она, конечно, не умела себя анализировать, и от супружеской измены ее уберегла только работа в женском коллективе и отсутствие в ее окружении подходящей кандидатуры на внебрачную связь. Константин же, почти не таясь, погуливал с официантками кафе, хозяином которого он был. Но мужчинам сходит с рук и не такое.

– Скажи, Ваня, ведь то, что мы с тобой делаем для тебя не игра? – спросила Наташа, остановившись.

Иван, ожидал всего, но только не такого вопроса. Постоянно пытаясь стряхнуть с себя ощущение своей виновности, он не думал, что к роману с замужней женщиной можно отнестись как к игре. Задававшая этот вопрос замужняя женщина не понимала, как к такой интрижке можно относиться иначе. Она не была способна на безоглядное погружение в омут страсти, на роковой шаг. Ее здоровая натура требовала небольшого разнообразия на фоне скучного благополучия и стабильности. Своим вопросом он хотела немного пошевелить Ивана, который развлекал ее лишь речами, в основном для нее непонятными.

– Я чувствую себя плохим человеком. Я тебя люблю (это избитое предложение стало его любимым), но боюсь, что моя любовь может принести тебе несчастье.

– О чем ты говоришь, ты можешь принести мне только счастье, ты самый лучший из людей, которых я встречала в жизни. Посмотри вокруг, ты лучше их всех вместе взятых!

Иван горько усмехнулся. Однако, лесть Наташи подействовала благотворно. Он почувствовал прилив вдохновения. Именно способность переживать разнообразные эмоции делала его непохожим на местную публику, привыкшую ценить в жизни совсем другие стороны.  Не будет неправдой сказать, что именно это привлекло к нему Наташу. Несмотря на свою ограниченность, она понимала, что присутствует и даже является причиной чего-то необычного. Не настолько яркого, что способно заменить собой секс, но великолепного в качестве его оригинального оформления.

– Они не виноваты, Наташа, – воскликнул Иван. Легко быть интересным человеком, когда ты живешь в каком-нибудь культурном центре, в средоточии русского или европейского духа. Когда ты ходишь по улицам, и в тебя входят идеи, излагаемые неслышным языком архитектуры. Там, даже не интересуясь ничем, просто спеша по своим делам ты изучаешь историю своей страны, народов, земли. Здесь – окраина мира, дикая степь. Ее заселили личности, вытесненные на периферию, на границы. Те, которым не нашлось места в центрах. Они порвали с одной общностью, но не сформировали другую.

– Неужели в нашем городе нет ничего интересного? Может, есть неизвестные факты? Может, люди не умеют искать? – спросила Наташа. – А давай поиграем в такую игру. Мы хотим завлечь в наш, заурядный провинциальный городишко туристов. Мы должны написать рекламный проспект, который заставит их отказаться от поездки «По Золотому кольцу» и приехать сюда. Чем мы можем их соблазнить?

– Можно попробовать. Я начал бы так. Путешественники, любители старины! В нашем городе есть много достопримечательностей. Как в каждом, уважающем себя, провинциальном городе, у нас есть все, что должно быть. Есть главная площадь, с памятником Ленину, трибуной и елями по периметру. Есть дворец культуры, парк и стадион. Есть купеческий дом девятнадцатого века. В доме есть музей. Увидев все это, вы испытаете чувство дежавю и спросите себя, что из этого вы не видели в других местах? И будете правы!  Это есть везде. Но знайте, главную свою достопримечательность наш город не показывает никому. Более того, о ней не знают даже его жители. Ее не видят.  И это не потому, что она спрятана. Она на самом виду. Ее стараются прикрыть строениями, парками, дорогами, но она выглядывает из-под них, рушит и уничтожает их тысячелетие за тысячелетием. Это земля. Древняя, земля, дававшая приют скифам, аланам, сарматам. Они жили на ней в тысячу раз дольше, чем живем мы, покоряли ее, обустраивали, переделывали под себя, но оставили в итоге нетронутой. Земля переходит из рук в руки, оставаясь ничьей. Не принадлежит она и нам, давая лишь временный приют. Приезжайте сюда, чтобы встретить вселенную, в которой вы гости…

Наташа, немного отстранясь, смотрела на Ивана, имитируя восхищение.

– Тебе надо писать стихи, никогда не пробовал?

– Пробовал. И даже пишу. Но это не мое дело.

– Почему. Ты думаешь, они плохие?

– Об этом не мне судить. Допускаю, что в них что-то есть. Но они не то, что я хотел бы.  Мне не нравится то, что выходит из меня.

В глазах Наташи вспыхнул огонек. Она была любопытна.

– Дай почитать.

– Это исключено.

– Зачем же ты их писал?

– Было повеление свыше. Я не знаю для чего или для кого. Может быть ни для кого.

– Но это же скучно!

– Могу попробовать сочинить для тебя.

– Это тоже повеление свыше?

– Это должно быть твое повеление.

– Тогда сочиняй!

Он подошел к скамейке возле чьего-то дома. Достав из портфеля ручку и чистый лист несколько минут сидел задумавшись. Рядом ерзала Наташа. Вот кому нужны все тридцать три удовольствия. И она их получит. Не со мной, так с другим. А что останется мне? Уловив идею, он быстро записал.

Я не могу мечтать о том,

Что буду жить с тобой вдвоем.

Я не могу поверить чуду,

Что я с тобою счастлив буду.

То и другое не дано.

Я это помню. Помню, но

Я просто верю в то, что лето

Нам принесет немного света,

И что отзывчивые грозы

Дождем омоют наши слезы.

– Да, ты настоящий поэт!

– Может быть. Прекращай издеваться.

– Я и не думала, – сказала Наташа, хотя на самом деле она всегда реагировала насмешкой на все, что выходило из-под ее контроля.

– А у тебя много стихов?

– Есть еще, но тебе они вряд ли понравятся. То, что я сочинил сейчас, самое доброе и жизнерадостное из них.

– Обязательно хочу почитать? Почему ты не издашь книгу своих стихов?

Иван улыбнулся. Фраза Наташи напомнила ему о московских дачниках, которые помешаны на «своих» огурцах и «своих» помидорах.

– Мне не нравятся свои стихи. Наверное, не будет неправдой сказать, что я их немного стыжусь… Я хотел бы писать по-другому, и о другом.

– О чем? О любви?

– Мои стихи именно о любви, и именно это меня смущает. Я хотел бы писать о мире, быть более… объективным.

– Ты пишешь о любви. Как странно? У тебя было много любви?

– Я сейчас ничего не пишу, я писал раньше. Я любил кое-кого. Но давай, больше не будем об этом. Сейчас я люблю тебя…

– Давай об этом тоже не будем.

Иван не понимал, что Наташа, как многие эгоистичные натуры, не знала, что такое любовь к другому человеку.  Она могла имитировать любовь, и со временем стала думать, что и другие заняты тем же самым. Ей нравилось заставать восхищение в глазах мужчин, и зависть в глазах женщин. Потому что кое-кого она все же любила. Этот кое-кто была она сама. И еще она любила секс. Она не понимала медлительности Ивана.

Ивану, наоборот, казалось, что все развивается слишком быстро. Он чувствовал, как события неумолимо влекут его к какой-то последней черте, на которой ему придется принять решение. Он надеялся, что примет именно то решение, которое должен будет принять, но хотел оттянуть этот момент, ибо знал, что после этого вся его жизнь изменится. Весь мир изменится.

– Убей Константина и женись на ней! Удочери ее ребенка! Ты ведь любишь ее! Я вижу, любишь! – орал на него Виктор, когда они в очередной раз вместе пили. Иван, хотел ему ответить, но по его лицу текли слезы, и горло сжималось, не выпуская никаких слов. Это говорит мне человек, семью которого разрушил чужак. Пришел, взял то, что ему понравилось, и оставил сломанный стебель. Виктор – сломанный стебель. То, что остается, когда срывают цветок. Цветок ставят в вазу, или в нагрудный карман. Когда он вянет, его выбрасывают, а стебель остается, он никому не интересен.

И по уже многолетней привычке, внутренний слух Ивана стал улавливать разрозненные строфы: В поле широком…  Сухая трава…   О чем? Непонятно… Мне шепчет слова…

Виктор что-то продолжал говорить. Иван понимал, что он жалуется на свою судьбу. Он не хочет жаловаться, но что бы он не говорил, у него выходит жалоба. Как будто между слов шепот ветра. Не стоит слушать речи, эти заезженные пластинки, нужно слушать лишь дыхание, которое несет эти речи.

О том, что цветочек в том поле растет. Как синий глазочек… Кого-то он ждет. Какой-нибудь путник найдет средь полей… Цветочек…  И дальше… Дорогой своей…

Но ведь ничто не существует вечно. Все живое погибает. Ты не можешь уберечь Виктора, Наташу, от потрясений, от смерти. Да, но я не хочу быть причиной этих потрясений. Должно соблазнам быть, но горе тому, через кого они…  Через безжалостных людей. Через людей, которые берут не спрашивая.

Его я лелеял, его охранял.

Случайный прохожий прошел и сорвал.

О чем же так долго шептался овес?

О том, что прохожий цветок мой унес…

Опять что-то невразумительное, несуразное. Частушки.

А весна зашла уже далеко. Гораздо дальше, чем отношения Ивана и Наташи. Уже цвела сирень.  Иван был пьян без вина, когда они с Наташей шли по Садовой, а с вишен слетали последние белые лепестки.   Наташа шла немного впереди, в коротком облегающем платье, и его глаза переходили с мальчишеской шеи на угаданную природой пропорцию талии и бедер. Ту, над которой бились Пракситель и Фидий. Затем он спускался на швы колготок, и по ним следовал дальше, по задним поверхностям ног, виноградным изгибам колен и икр. Наташа что-то ему сказала, но он снова не услышал, о чем она.  Он неосознанно потянулся рукой, чтобы до нее дотронуться.  Наташа, как бы нечаянно сделала шаг вбок, обходя ямку на дороге, и рука Ивана повисла в воздухе. Наташа рассмеялась, увидев его лицо.