Кошка в сапожках и Маркиз Людоед

– В столице все девушки ходят именно так, – сказала я, пытаясь свести всё на шутку. – И никто не смеет сомневаться в их добродетелях.

– У нас здесь не столица, если вы заметили, – ответил Огрест, хмурясь всё больше. – Здесь люди живут старыми порядками, консервативны и с подозрением относятся ко всему новому. Я не большой знаток женских нарядов, но как по мне, обувь вам надо поменять. Может, ваши красные башмаки – это и модно, но не погоде, барышня.

– Я это учту, – произнесла я сдержанно.

Сухарь какой-то. Как его жена терпит? Семь лет назад умер брат, невестка – всё это очень трагично, но не повод быть хмурым дедом. Храни горе в сердце, а не на физиономии – так говорил мой папашенька, и я была полностью с ним согласна.

– Рекомендации меня устраивают, – продолжал маркграф, – пансион мадам Флёри на хорошем счету, поэтому я принимаю вас на работу с оплатой в пять золотых ежемесячно. Вас устраивают такие условия?

– Да, месье, – мне пришлось сделать усилие, чтобы не согласиться слишком радостно.

Пять золотых в месяц! Очень неплохое начало для той, которой не досталось наследства.

– Надеюсь, мы поймём друг друга, – тут маркграф не удержался и опять посмотрел на мои сапоги.

– Месье, – потеряла я терпение, – при всём моём уважении, я приехала, чтобы поделиться знаниями с вашей племянницей, а не одеваться в угоду вашим вкусам. Оставьте в покое мою обувь. А если вам так уж неприятно видеть меня, позвольте поговорить с вашей супругой. Надеюсь, она более прогрессивных взглядов и…

Я хотела сказать – и судит людей не по одёжке, но Огрест перебил меня.

– У меня нет супруги, – сказал он холодно и выпрямился, скрестив руки на груди. – Запомните, пожалуйста, барышня Ботэ. Моя племянница – это всё что у меня есть в жизни. Она – дочь моего покойного брата, и я всё сделаю ради её счастья. Не будьте с ней строги, прошу вас. Она слишком мала, чтобы сразу погрузиться в учёбу. Давайте ей послабления. И хочу предупредить, что она – девочка непростая. С ней… достаточно тяжело общаться.

Не женат, заботится о ребёнке… Точно не мужчина, а снеговик какой-то. Но я уже остыла, и охотно перешла на разговор о моей будущей подопечной.

– Не волнуйтесь, месье, – заверила я маркграфа, – работая в пансионе, я находила общий язык с самыми трудными детьми. Я проявлю весь свой профессионализм, чтобы подружиться с Марлен, и приложу все усилия, чтобы она была довольна.

– Вы знаете, как её зовут? – он посмотрел на меня исподлобья.

– Мне любезно сообщил об этом месье мэр.

По лицу Огреста промелькнула тень досады.

– Ещё одна просьба, барышня Ботэ, – он говорил таким тоном, будто жевал ириску, и она склеила ему зубы, – наш мэр – чудесный человек, но чересчур любит поговорить. И вообще, в этом городе редко что происходит, поэтому люди любят посплетничать. Вы – приезжая, человек новый, неизменно вызовете интерес…

– Не волнуйтесь, месье Огрест, – сказала я твёрдо, – я не дам повода для сплетен. Я приехала сюда не искать мужа, а чтобы встать на ноги, зарабатывая на жизнь честно. Можете быть спокойны – ни один мужчина в этом городе не заинтересует меня, – тут я не смогла удержаться от шутки и добавила, чувствуя, как лукаво дёргаются уголки губ, – не заинтересует, даже если будет очень сильно стараться.

Оказывается, глаза у милорда Огреста не синие, а голубые. Это красиво, когда у человека голубые глаза. Всегда кажется, что человек с такими глазами прямодушен, честен и отважен. Особенно когда смотрит вот так – прямо, без хитринки…

– Я не об этом, – голос маркграфа вернул меня откуда-то из голубых небес на каменный пол. – Не слушайте никого. Люди много говорят, и почти всегда – не по делу. В Шанталь-де-нэж посплетничать – любимое занятие.

– О… хорошо. Можете на меня рассчитывать, – сказала я серьёзно, хотя тут впору было расхохотаться.

Пока я заверяла его в своих серьезных намерениях, он просто хотел намекнуть, чтобы я не слушала, что о нём болтают люди. Интересно, а про своё милое прозвище он знает?

– Раз мы всё выяснили, – маркграф убрал письмо мадам Флёри в шкатулку, – я прикажу Жозефине проводить вас в вашу комнату. Я распорядился, чтобы вам приготовили комнату рядом с комнатой Марлен, так будет проще.

– Совершенно верно, – согласилась я, отметив, как он невзначай бросил «я прикажу», «я распорядился».

– Надеюсь, вам понравится в нашем городе, – Огрест постарался произнести это максимально радушно, но у него плохо получилось.

Старания я оценила и сказала, что уверена, что мне будет очень уютно в Шанталь-де-нэж и в этом замке.

– Отдохнёте – и Жозефина представит вас Марлен, – закончил наш разговор милорд маркграф и с плохо скрываемым облегчением повёл рукой в сторону двери, предлагая мне выйти.

– Разве не вы познакомите нас? – удивилась я.

– Нет, Жозефина, – отрезал он. – У меня срочные дела. Прошу простить, барышня Ботэ.

– Как скажете, – я не слишком поняла его раздражение, но оно, несомненно, было.

Только не понятно, что его вызвало. Что или кто. Надеюсь, не мои красные сапожки действовали на него, как иголка в бок.

Госпожа Броссар дожидалась нас в коридоре, и сразу же взяла меня в оборот.

– Комната вам понравится, – говорила она деловито. – Там до вас никто не жил, но очень уютно. В замке, вообще, мало народу. Милорд, барышня Марлен, я и двое слуг.

Себя она, судя по всему, к слугам не причисляла. Любопытно, в какую категорию попаду я?

– Вы не родственница виконтессе Ботэ? – спросила между тем госпожа Броссар.

Ах, ну да. Надо же уточнить самое главное!

– Наши семьи давно не общаются, – повторила я привычную фразу, – а виконтессу я никогда в жизни не видела. Это неважно, мадам. Здесь я – гувернантка, зарабатываю на жизнь честным трудом и всем довольна.

– Очень разумно, – заметила она и продолжила: – Ведите себя аккуратно, потому что горничная приходит раз в неделю, по субботам. Если случится какой-то казус, убирать придётся вам самим.

Мы прошли по второму этажу в другое крыло, где было так же сумеречно и тихо.

– Вот комната барышни Марлен, – госпожа Броссар указала на дверь, – а вот это – ваша комната, – она указала на дверь комнаты, расположенной справа. – Ваши чемоданы принесёт Персиваль, он служит у милорда конюхом. Располагайтесь. Надеюсь, вам будет удобно.

– Уверена в этом, – ответила я серьезно. – Дайте мне полчаса, мадам, и я буду готова познакомиться с моей будущей ученицей.

Она величественно кивнула и хотела уйти, но я остановила её.

– Ещё минуточку, мадам, – сказала я мягко. – Я очень ценю ваше участие в судьбе Марлен, и в моей собственной, но хочу заметить, что длина моей юбки не от бедности. Так модно в столице в этом году.

Брови мадам Броссар почти взлетели на лоб, но я только улыбнулась.

– Сама королева носит такую, – я повернулась вправо-влево, чтобы продемонстрировать достоинства своей укороченной юбки. – Это красиво и очень удобно. Особенно когда надо подняться по лестнице.

Несколько секунд мадам Броссар смотрела на подол моей юбки, а потом сказала:

– Странная мода. Впрочем, наша королева ведь тоже иностранка? Чего тогда ждать.

Она пожала плечами и удалилась, покачивая головой и вздыхая, словно оплакивала падение нравов во всём мире.

– Снеговик и сухарь – отличная парочка, – пробормотала я и открыла дверь в комнату, где мне предстояло провести зиму.

Несмотря на то, что замок показался мне мрачным и холодным, как склеп, в комнате было уютно тепло. В камине горел огонь, и у стены лежали небольшие поленья – как раз, чтобы удобно было подбрасывать женской рукой. Из мебели в комнате были письменный стол со всеми принадлежностями, добротный плательный шкаф, кровать под бархатным пологом, который сейчас был приподнят, и мягкое креслице, в котором можно расположиться вечером, чтобы почитать у камина интересную книгу.

В дверь постучали, и я открыла её. На пороге стоял высокий седоусый мужчина в полушубке и держал на плечах мои чемоданы.

– Персиваль Планель, к вашим услугам, – пропыхтел он. – Разрешите, поставлю вещички?

– Проходите! Ставьте вот здесь, у стены, – я пошире распахнула двери, пропуская его. – Благодарю, что принесли мой багаж. Вы очень любезны.

– Приятно услужить такой хорошенькой барышне, – усмехнулся он, осторожно ставя чемоданы. – Моя жена – Лоис, служит здесь кухаркой. Она спрашивает, не хотите ли вы чаю и печенья? До ужина ещё далеко, а вы, наверное, продрогли и проголодались. Через четверть часа она всё принесёт. А если надо, я ещё дров вам подкину. Дровяник внизу, под лестницей. Вдруг замерзнете ночью – заберите оттуда пару полешек. Я не запираю там дверь, так что никто ничего не заметит.

– Чай будет очень кстати, – сказала я с улыбкой. – И от печенья не откажусь. А дрова пока не нужны, благодарю.

– Обращайтесь к жене, если что, – сказал он, неуклюже поклонившись. – Жозефину лучше лишний раз не беспокоить, она у нас нервная, – он хохотнул, но тут же осёкся, быстро оглянувшись. – Ладно, удачи вам с маленькой барышней. Мы все очень за неё переживаем, – тут он опять замолчал, как будто понял, что сболтнул лишнего, и ушел, на ходу застёгивая полушубок.

Они все переживают? Девочка чем-то больна? Надо будет спросить об этом у госпожи Броссар. Но всё это немного позже. Пока я хотела переодеться, привести в порядок причёску, хоть немного отдохнуть, ну и выпить горячего чаю, конечно.

Сбросив шубу, я сняла шапку, верхнюю толстую кофту с меховой опушкой, достала из чемодана свежую кофточку и домашние туфли. Возможно, милорд Огрест прав – для этого города понадобится другая обувь. А красные сапожки я вполне могу носить в замке. По холодному каменному полу будет в самый раз.

Я подошла к окну и приподняла тяжелую темную штору. Отсюда был прекрасно видны городские дома, расположенные чуть ниже замка, и горы, закрывавшие город от северных ветров.

Разглядывая дома, укутанные белым снегом, с ярко голубыми оконными рамами и дверями, я пришла к выводу, что в Шанталь-де-нэж очень красиво. Такой городок можно увидеть на рождественской открытке. Не хватало только еловых веточек, разноцветных лент и фонарей, чтобы чувствовался дух праздника.

В столице в это время уже вовсю готовились встречать рождество и новый год, но жители Шанталь-де-нэж не торопились украшать свои дома. Наверное, здесь живут мужественные, серьезные и суровые люди – под стать своему снежному краю.

Я переоделась, умылась и причесалась, достала фарфоровую куколку, купленную специально для знакомства с ученицей, и ещё раз выглянула в окно. От ворот замка, по заснеженной улице шёл мужчина, в котором я сразу узнала маркграфа – по серому плащу и русым волосам, спадавшим на воротник. На этот раз милорд Огрест надел шапку – мохнатую, будто енот, и снежинки атаковали её, падая на темно-серый мех.

Маркграф вдруг оглянулся на замок – словно ощутил мой взгляд. И я невольно отпрянула от окна, хотя он никак не смог бы разглядеть меня на таком расстоянии.

Мне тут же стало смешно от такой пугливости. На что бы там ни намекали мэр и извозчик, маркиз Людоед оказался совсем не страшным. Почему же это он до сих пор не женат? Или был, но овдовел? Но почему не женился снова? Я опять подошла к окну и провожала Огреста взглядом, пока он скрылся за поворотом. Вот так зимнее приключение – три месяца по соседству с красавцем-аристократом, который может оказаться… м-м… ну, оборотнем, к примеру?.. или убийцей…

Моя фантазия не успела взять хороший разгон, потому что в это время пришла кухарка. Она принесла серебряный поднос, на котором стояли кувшин с кипятком, заварник, молочник, чашка и блюдце из тончайшего фарфора, а ещё – тарелочка с печеньем, хрустальные розетки с вареньем трех сортов, ванильные рогалики, тончайшие ломтики пшеничного подрумяненного хлеба, намазанные сладким сливочным маслом, и прочие вкусности, которые подают «на разогрев» перед ужином.

– Ну зачем было так беспокоиться, мадам Планель! – всплеснула я руками, когда кухарка поставила поднос на стол и заявила, что сейчас принесёт каши со сливками и ломтики жаркого, оставшегося от обеда. – Я не голодна, и прекрасно обойдусь чаем.

– Кушайте получше, – сказала она, разглаживая белоснежный фартук пухлыми руками, – вы, должно быть, намерзлись в дороге. Хоть морозы ещё и не ударили, но в горах всегда холоднее, чем на равнине. И лучше зовите меня по имени – Лоис. А вы приехали из столицы?

– Да, – легко соврала я. – И мне всё здесь очень нравится. А ваше печенье – оно даже по виду чудесное! Не терпится попробовать его на вкус.

Женщина просияла от такой нехитрой похвалы, а я тут же сунула в рот печенюшку и поняла, что ничуть не польстила – выпечка была чудесной. С корицей, кардамоном и гвоздикой. Песочное тесто было легким, так и рассыпалось на языке.

– «Поцелуйчики»! – угадала я название печенья, и этим обрадовала кухарку ещё больше.

– Госпожа Миттеран была в позапрошлом году в столице, гостях у кузины, – объяснила она, и её пухлые щёки зарумянились, как поджаристый хлеб, – и привезла рецепт. Ух, чего мне стоило вызнать его у её кухарки!..

– Это стоило любых трудов, – сказала я, подхватывая ещё одно печенье. – Очень вкусно, дорогая Лоис. И чай великолепен. Я сразу согрелась.

– Мы все очень рады, что вы приехали, – простодушно сказала она. – Зимой в здесь так скучно…

– Помилуйте, как может быть скучно зимой! – изумилась я. – Сейчас-то и начнётся самое веселье!

Радостное лицо кухарки помрачнело, а потом она сказала:

– Ну, может, веселье где-то и начинается, но только не в Шанталь-де-нэж.

– Как это? – я отставила чашку с чаем. – Объясните-ка подробнее, Лоис. Это как-то связано с месье маркизом и его семейной трагедией?

Кухарка помялась, а потом вдруг совершенно некстати прыснула:

– Ой, вы так смешно это говорит! Месье маркиз… Будто кошечка мяукнула.

Но она тут же приняла мрачно-торжественный вид, потупилась и кивнула:

– Мы все уважаем горе милорда. Да и зима для здешних – совсем не радостное время. После Большого Холода почти в каждой семье были покойники. Тут не до веселья, знаете ли. Одни поминальные службы.

– Большой холод? – переспросила я. – Что это такое?

– Двадцать лет назад зимой грянули такие морозы, что удивительно, как мы все не погибли, – Лоис вздохнула и посмотрела в окно. – Мне восемнадцать было, поэтому я всё прекрасно помню. Люди замерзали прямо в своих постелях. Как раз после нового года морозы и стукнули, да.

– Как это всё печально, – я с трудом представляла морозы такой силы, чтобы можно было замёрзнуть у себя дома, в тёплой постели. – Но прошло двадцать лет… Любое горе забывается.

– Время лечит любые раны, – согласилась Лоис. – Но в Шанталь-де-нэж всё долго помнят. Мы помним тех, кто погиб во время Большого Холода, а милорд никак не может забыть брата. Когда лорд Шарль и леди Юджени умерли, милорд так горевал… Стал совсем чёрный, как закопченный котелок. Вот не совру! Пусть зубы выпадут, если вру! – она для верности щёлкнула себя ногтём по зубу. – И барышня Марлен совсем малюткой была, ей никак не могли найти кормилицу – она ото всех отказывалась, милорд тогда чуть с ума не сошёл. Одна только госпожа Жозефина смогла её выходить – придумала делать соску из овечьей шерсти и поить барышню козьим молоком. Поэтому милорд так ей благодарен… госпоже Жозефине. Она важничает, конечно, но ей и полагается важничать. Спасла племянницу милорда!..

– Да уж, – пробормотала я.

– Вы не будьте слишком строги с барышней Марлен, – попросила Лоис, почти повторив слова Огреста. – Мы все её жалеем, она же сиротка.

– Не волнуйтесь, – утешила я её, – я не собираюсь обижать.

– Вот и хорошо, – кухарка с облегчением перевела дух. – Тогда я пойду, барышня. Заболталась я с вами, а у меня дел там – только успевай поворачиваться! Если что-то понадобится, вы не стесняйтесь. Я вам и чайку заварю, и блинчиков настряпаю, если проголодаетесь.

Когда она ушла, я едва успела съесть ещё печенье и запить чаем, когда появилась госпожа Броссар.

– Если вы не слишком устали, я могу познакомить вас с барышней Марлен, – сказала она чопорно. – Вы не устали?

Разумеется, я сразу поняла, что отказа на этот вопрос быть не может.

– Нет-нет, – ответила я, надевая приталенную жакетку и торопливо застёгивая пуговицы. – Я готова, идёмте. Мне не терпится познакомиться с мадемуазель Марлен.

Мы вышли в коридор, дошли до соседней двери, и госпожа Броссар постучала – чётко, громко.

– Можно войти, Марлен? – спросила она, подождала несколько секунд и толкнула двери, не дожидаясь разрешения.

Я тоже переступила порог, с любопытством оглядываясь. Комната была похожа на комнату наследной инфанты – большая, светлая, обставленная роскошной мебелью – маленькой, детской, явно сделанной на заказ. Всюду были игрушки – горы игрушек! И сразу было понятно, что куколка, припасенная мною на подарок, не произведет впечатления. Здесь были лошадка-качалка, куклы всех размеров в великолепных платьях и костюмах, фарфоровый сервиз с крохотными чашечками, блюдцами и чайничком, и – мечта всех девочек! – двухэтажный домик высотой в два локтя, с мебелью и крохотными фигурками.

За всем этим великолепием я не сразу заметила принцессу этого детского царства.

– Марлен, – сказала госпожа Броссар, – познакомьтесь. Это – ваша гувернантка, барышня Ботэ. Ваш дядя нанял её, чтобы она учила вас. Слушайтесь её во всём.

Я оглянулась и только теперь увидела в углу комнаты маленькую девочку. Ей было лет семь-восемь на вид, очень стройная, почти худенькая, одетая в голубое платье с пышным подолом, отороченным кружевами. Лицом она необыкновенно походила на своего дядю – такие же правильные черты, только по-детски нежные. Но глаза у девочки были темными, как ночь. И такими же темными были волосы – они даже отливали в синеву, как крылья ворона. А кожа была белоснежной, с лихорадочным румянцем на скулах.

Фарфоровая кукла. Вот на кого она была похожа. Красивая фарфоровая кукла. С таким же непроницаемым лицом и ничего не выражающими глазами.

Кукла смотрела на меня и молчала, и мне ничего не оставалось, как заговорить первой:

– Добрый день, Марлен, – сказала я мягко. – Меня зовут Кэтрин Ботэ, и я надеюсь, что мы с вами подружимся. Ваш дядя поручил мне начать ваше обучение, и мне хотелось бы узнать, что вы умеете, чему хотите научиться. Вам нравится рисовать? Я привезла акварельные краски и могу научить вас рисовать прелестные картинки. Вы когда-нибудь рисовали акварелью?

Я ждала ответа, но девочка молчала. Она даже поджала губы, показывая, что не желает разговаривать.

– Вы должны ответить барышне Ботэ, Марлен, – заметила госпожа Броссар. – Молчать – это невежливо.

– Наверное, Марлен растерялась… – решила я оправдать свою ученицу.

Но тут фарфоровая кукла шевельнула пунцовыми губками и сказала с необыкновенно взрослой и холодной интонацией:

– Она мне не нравится. Пусть уходит.

Первая встреча с ученицей прошла не самым лучшим образом, так же, как и с её «доброй» нянюшкой – госпожой Броссар. Надо отдать нянюшке должное – она сразу же попыталась сделать девочке внушение насчет меня.

– Вы не можете говорить про барышню Ботэ «она», – строго чеканила госпожа Броссар. – Обращаясь к ней, вы должны проявлять уважение. Потому что барышня Ботэ находится здесь по приказу милорда Огреста, и вы должны слушаться её так же, как меня.

Но я видела, что слова летят мимо ушей фарфоровой куколки. В пансионе мне приходилось видеть таких учениц. Не все были рады оставить свой дом и оказаться в пансионе, где свобода жестко ограничивалась – шалить нельзя, бегать нельзя, ложись спать и вставай в одно и то же время, в субботу и воскресенье ходи на церковные службы, пусть даже снег по колено или дождь льёт не переставая. А ещё каждый день – занятия до вечернего колокола, и потом – домашние занятия, дежурства в кухне, в прачечной, в швейной мастерской… Многие девочки плакали, тоскуя по дому, но некоторые выбирали другой способ протеста – хранили гордое молчание, замыкаясь в себе. Это могло произойти и в том случае, если обнаруживалось, что все знают то, чего не знаешь ты, или если у других новенькие сумочки для рукоделия, подаренные родными, а у тебя – казённая корзинка из ивовых прутьев. Видела я и таких, которые приезжали к нам в штопаных на сто раз чулках, но задирали носик со спесью, достойной десяти поколений благородных предков.

Задача учителя – разгадать каждую особенность, узнать, что гложет ученицу, найти дорогу к её сердцу, а потом и её саму вывести на нужную дорогу.

Глядя сейчас на Марлен, я размышляла, в чём причина её неприязни ко мне. Не понравился внешний вид? Вряд ли. Ребёнок слишком мал, чтобы ненавидеть из-за длины юбки. Тем более, домашнее платьице девочки стоило больше, чем мои сапоги. Нет, ревность к наряду тут точно ни при чём. Не хочет учиться? Вполне возможно. Избалована, желает только играть. Не нравится чужой человек рядом? И это может быть проблемой.

– Мадам Броссар, – позвала я, – не будем слишком докучать барышне. Я думаю, со временем мы обязательно поймём друг друга, и всё наладится. Слышишь, Марлен? – я обратилась к девочке, а она демонстративно перевела взгляд в окно. – Мы с тобой познакомились, ты мне очень понравилась. Ты красивая и нарядная, и у тебя столько игрушек, что принцесса может позавидовать. Надеюсь, со временем принцесса позавидует и твоим знаниям, я постараюсь научить тебя всему, что знаю сама. Начнём занятия завтра утром. Ты не возражаешь?

Она не ответила, и я продолжала:

– Молчание – знак согласия. Сегодня мне надо разобрать вещи и книги, надо отдохнуть – ведь я ехала к тебе почти через всё королевство, но если ты захочешь пообщаться – твой дядя поселил меня в соседней комнате. Заходи в любое время, буду рада тебя видеть.

Опять молчание в ответ.

Тогда я обратилась к госпоже Броссар и попросила её показать мне замок.

– И расскажите о том, что мне надо знать, – сказала я очень учтиво. – Чтобы я нечаянно не нарушила ваши порядки.

Но и тут моя дипломатия потерпела полный крах. Госпожа Броссар смерила меня взглядом и процедила сквозь зубы:

– Вы их уже нарушили, – а потом громко добавила: – Идёмте. Покажу вам замок.

«Не женщина, а сухарь», – подумала я, помахала рукой Марлен, которая по-прежнему смотрела в окно, и вышла из детского царства, оставив в одиночестве её высочество в голубом платье.

Я не спрашивала, куда меня ведут, но когда мы отошли от детской комнаты достаточно далеко, чтобы можно было говорить, не боясь быть услышанными, я спросила:

– Мадам, месье Огрест говорил, что у Марлен непростой характер. Речь шла о нежелании девочки общаться с кем-то? Она всегда так настроена к незнакомым людям, или есть какая-то другая причина, почему она приняла меня в штыки? Не подумайте, что я спрашиваю из праздного любопытства… Мне важно узнать о Марлен как можно больше, чтобы я нашла к ней верный подход.

Госпожа Броссар обернулась ко мне так резко, что затрепетали оборки чепца.

– Не знаю, что там рассказал вам милорд, – заявила она, вытягиваясь в струнку и высокомерно вскидывая голову, – но барышня Марлен – обыкновенный ребенок. И она охотно общается с теми, кто ей приятен. Вы слышали то же, что и я. Вы ей не понравились. Примите это, как факт.

– Принимаю, – ответила я, стараясь говорить ровно, чтобы не случилось ссоры. – Поэтому и прошу рассказать мне побольше о девочке, чтобы я смогла лучше понять её, найти с ней общий язык…

– А я прошу вас не лезть к ребёнку в душу, – отрезала она. – Вас пригласили в качестве учительницы, а не исповедника. Не обольщайтесь, что я заступилась за вас перед ней. Я сделала так в воспитательных мерах. Но моё отношение к вам не изменится. И сменили бы вы, ради небес, обувь! – она уничижающее посмотрела на мои красные сапожки. – Это – Шанталь-де-нэж, к вашему сведению, а не королевский парк развлечений. Всего доброго. Ужин в шесть часов, внизу, в столовой. Не опаздывайте. Не заставляйте Лоис ждать. Хоть она и простая кухарка, но уважайте её труд. Как уважают все в этом доме.

Она поправила чепец и начала спускаться по лестнице, оставив меня на втором этаже.

– Мадам! – окликнула я. – Но вы обещали показать мне замок…

– Не обещала, – сказала она, даже не замедлив шаг. – Это была ваша идея. А по моему мнению, вам надо знать только учебную комнату и столовую. Остальное вас в этом доме не касается.

Вот и поговорили.

Я проводила её взглядом, немного постояла в коридоре, и вернулась в свою комнату. Ладно, примем всё как факт и пока разберём вещи. Потому что уезжать отсюда я не намерена. И собираюсь выполнять свои профессиональные обязанности, пусть это кое-кому и не нравится.

До ужина было ещё довольно долго, и я позволила себе приятно посумерничать в одиночестве.

Я разобрала одежду и бельё, разложила всё по полкам в шкафу. Поставила на письменный стол часы в виде кошки – подарок мадам Флёри в день окончания пансиона, и начала разбирать книги, откладывая те, что понадобятся мне для обучения Марлен. На самом дне лежала «Серебряная ложка, или талисман удачи». Папино наследство.