Кошка в сапожках и Маркиз Людоед

Наталья Лакота

Кошка в сапожках и Маркиз Людоед

Глава 1. Город на краю земли

Первый день зимы выдался совсем не таким радостным, как я ожидала, но не в моих правилах было грустить слишком долго. В восемь утра я уже приготовилась к поездке. Взглянула на себя в тусклое зеркало на стене, сдвинула шляпку немного набок, взяла дорожную сумку и решительно вышла из гостиницы.

Снег всё сыпал и сыпал, за ночь подморозило, и я сразу поскользнулась. Хозяин гостиницы еле успел подхватить меня под локоть, спасая от падения.

– Ну и сапожки у вас! – хохотнул извозчик, забрасывая мои чемоданы на крышу экипажа. – Красные! В наших краях таких не носят.

– Надеюсь, меня за это не убьют?! – я изобразила испуг, рассмешив извозчика ещё больше.

– Запрыгивайте в карету, барышня, – сказал он. – И укройтесь шкурой, а то я довезу до Шанталь-де-нэж ледышку вместо такой красотки.

– Я не мерзлячка, месье, – ответила я, забираясь в карету.

– Все так говорят, пока к нам не приедут, – добродушно заявил извозчик, закрывая за мной дверцу.

Впрочем, предложенной шкурой я укрылась через десять минут, а потом и вовсе забралась на сиденье с ногами, чтобы было теплее.

Когда я открывала окошко кареты – только чтобы высунуть нос – вокруг были лишь горы, засыпанные снегом, бурые скалы и изредка попадались каменные дома с голубыми дверями и оконными рамами. Всё это за пеленой сыпавшегося снега казалось чем-то нереальным, несуществующим, призрачным и воздушным. За всю дорогу нам не встретился ни один человек, ни одна карета или повозка не проехала мимо. Есть ли здесь люди?..

Мне чудилось, что Шанталь-де-нэж расположен на краю земли. А может, так это и было. Потому что госпожа Флёри – метресса пансиона благородных девиц, где я проходила обучение, тоже посчитала эти края «весьма удалёнными».

Её письмо лежало в моей сумке, но мне не надо было его перечитывать, я помнила его от первой до последней строчки.

«Сёстры отвратительно обошлись с тобой, – писала мне госпожа Флёри, – и я считаю, что тебе надо обратиться в королевский суд. Ты должна получить свою долю наследства, и нечего жалеть этих жадных особ. Как только появится место в столице, я сразу порекомендую тебя. А пока есть заявка из Шанталь-де-нэж от госпожи Броссар – стать гувернанткой у её подопечной. Девочке семь лет, она сирота, но очень богата. Её дяде принадлежат все северные земли. Конечно, это земли весьма удалённые, но обещают хорошее жалование, да и семья уважаемая и знатная. Отнесись к этому, как ко временному прибежищу. Успокоишься, всё обдумаешь, заработаешь денег, а весной решишь, куда податься дальше. Главное – не грусти и не отчаивайся. И если согласна – то поторопись. Госпожа Броссар выразила надежду, что ты приедешь до нового года, иначе дороги могут быть переметены, в тех краях всегда много снега. Удачи, дорогая. Пиши мне чаще и не проболтайся, пожалуйста, что ты – дочь мельника. Помни, что аристократы не любят, когда простолюдины учат их детей».

О последнем можно было не напоминать. У меня не было никакого желания рассказывать, что я – младшая дочь Пауля Мельника, у которого не было даже фамилии. А после последних событий я мечтала позабыть об этом навсегда. Только позабыть не удавалось. Отец умер год назад, но я помнила его, как будто мы расстались только вчера.

Вспомнив об отце, я опять загрустила и опять запретила себе грустить. Очень хотелось всплакнуть, только папа не одобрил бы слёз. Он всегда был весельчаком и шутил по каждому поводу. Как все мужчины, он мечтал о наследнике, а родились три дочери – Полин, Анн и я. Папа ничуть не огорчился, был счастлив, ужасно баловал нас и всё время напевал песенку, которую переиначил на свой лад: «Полинет, Аннет и Кэт, слышите вы или нет? Прочь гоните кавалеров, принимайтесь-ка за дело! Пироги горят в печи! Эй, спасайте калачи!».

Да, после смерти папы нас осталось трое – я и две моих старших сестры. Мы были неразлучны в детстве, а потом я упросила отца оставить меня пожить в столице, у двоюродной тётушки, и всё закончилось моим поступлением в пансион госпожи Флёри – одно из самых престижных учебных заведений королевства, где обучались девицы благородные, но бедные, постигая науки чтения, письма, счёта, изучали изящные искусства и основы домоводства.

Мне было всего девять лет, но я уже знала, что не хочу прожить всю жизнь в деревушке на берегу озера, где стояла папочкина мельница. Пусть места там были живописные, и все знали и уважали моего отца, мне хотелось большего.

Госпожа Флёри слегка опешила, а потом долго смеялась, когда я заявилась прямо к ней в кабинет, предложив в качестве оплаты за обучение булочки с корицей, которые собственноручно стащила из кухни тётушки.

Позже госпожа Флёри сказала, что всё решили мои наглость и смазливая мордашка. Госпожа Флёри сама была не из благородных, а дочерью простой модистки. Благодаря острому уму и твёрдому характеру, она смогла получить неплохое образование, пробиться почти на самый верх и успешно выдавала себя за аристократку, обучая девиц хорошим манерам. Детьми она, правда, так и не обзавелась, но меня любила, как родную дочку. И я тоже тянулась к ней, потому что рано лишилась матери, да и госпожу Флёри невозможно было не любить – меня восхищали её знания, её деловая хватка и находчивость, с которыми она руководила школой, как хороший повар – своей кухней.

Отец примчался за мной, едва получил от тёти письмо о том, что я умудрилась поступить в пансион для благородных девиц, без связей и без денег. Но я ревела в три ручья, умоляя оставить меня учиться, а госпожа Флёри клятвенно пообещала, что окажет мне всяческую поддержку, присмотрит и не позволит совершить ошибок.

Никаких ошибок я не совершила, и вовсе не бдительность госпожи Флёри была тому причиной. Не для того я оставила родительский дом и свою деревню, чтобы наделать ошибок на первом же этапе. Так же, как моя покровительница, я мечтала вырваться за границы жизни, которая была уготована мне от рождения, и хотела начать другую жизнь – яркую, интересную, где главное место будет отведено любимому делу.

Спустя десять лет я закончила обучение, но не вернулась домой, а осталась в пансионе, уже в качестве учительницы. Я надеялась подкопить денег и открыть собственную ресторацию, где будут подавать вкуснейшие в королевстве пироги и торты. В мечтах я уже знала, как будет выглядеть моё маленькое королевство сладостей, знала, что оно будет называться «У прекрасной Кэт», и точно знала, какие блюда там будут предлагать щедрым покупателям.

Но как всегда бывает – мечты пришлось отложить на неопределённое время. Полин прислала письмо, что отец упал в полынью и сильно простудился. Я тут же попросила госпожу Флёри об увольнении и немедленно отправилась домой.

Мне удалось увидеться с папой, поговорить с ним, но не больше. Отец умер через два дня. После похорон, когда мы вернулась на мельницу, которая сразу стала пустой и тихой, приглашённый сёстрами нотариус зачитал нам завещание. Я слушала молча, и слёз у меня не было. Но я знала, что они прольются позже, когда схлынет отупение от горя. Зато мои сестрёнки плакали в три ручья, меняя платочки, и стеная, что жизнь кончена, и теперь они одни на целом свете – беспомощные и убитые невыносимой потерей.

Когда нотариус перешел к описи имущества, сёстры перестали плакать и насторожились.

По воле отца, мельница и всё, находившееся в ней, переходило к Полин – старшей сестре. Осёл, овцы и куры вместе с овчарней, курятником, прудом и огородом доставались Анн.

«Что касается моей младшей дочери Кэтрин, – торжественно зачитал нотариус последние строчки завещания, – то она получает пятьдесят золотых из моих сбережений, и книгу, которая хранится в моём сундуке. Кэт, милая, не думай, что я обделил тебя. Тебе будет достаточно и этого, а всё остальное ты получишь, благодаря своим уму и красоте».

Я не придала значения, что после этих слов Полинет фыркнула, а Аннет помрачнела, надув губы.

Нотариус ушёл, оставив на столе кошелёк с золотыми, и дарственные от отца на недвижимость и земли. Полинет сразу взялась проверять бумаги, а Аннет привстала на цыпочки, заглядывая через её плечо. Я продолжала сидеть у камина, и глядела на кошелёк, на котором были вышиты монограммы отца. Вышивка была сделана ещё нашей мамой, а кошелёк я отлично помнила – из хорошей кожи, но потёртый, от постоянного ношения на поясе, с красной полинявшей от времени кисточкой и толстым шнурком, стягивавшим горловину.

Папа знал, что кому оставить. Конечно, моим сёстрам больше подойдёт хозяйничать на мельнице, а я смогу пустить своё наследство в дело. Возьму в долю госпожу Флёри… Но это потом. Когда-нибудь потом. Когда сердце перестанет так сильно болеть.

– Всё верно, – сказала, Полинет громко, и принялась сворачивать документы в тугие рулончики, а потом взяла кошелёк. – Бумаги и деньги останутся пока у меня. Завтра поминки, потом разберёмся.

В чём надо было разбираться, я не поняла, но спорить не стала. Сейчас мне было не до денег, и даже не до поминок. Единственное, чего мне хотелось – пройтись по дорожке от мельницы к пруду, где каждый день папа ходил проверять сети, посидеть на берегу, глядя на спокойную водяную гладь, и вспоминать годы своего детства, и редкие встречи с отцом, когда я начала учиться.

Отец посчитал, что я всего смогу добиться сама. Значит, он верил в меня. Пусть и ворчал, что я – сумасбродка и мечтательница. Он верил, что я найду свою дорогу благодаря личным качествам, и наследство в виде дома или скота только задержит меня на этом пути. А деньги – это то что нужно для предприимчивой барышни. Папа знал, что я распоряжусь капиталом правильно. Не потрачу на развлечения или никчемные наряды.

Да, пятьдесят золотых – это не беспроигрышный билет в жизнь, но совсем неплохо для младшей дочери мельника из провинции.

«Всё остальное ты получишь, благодаря своим уму и красоте».

Для папы я всегда была самой красивой и самой умненькой. Такая ли я на самом деле?.. Время покажет.

После похорон мне пришлось задержаться дома больше чем на полгода. Мы с сёстрами разбирали вещи, бумаги, устраивали панихиду, поминальные дни и принимали соболезнования от друзей и знакомых отца. Сёстры вступали в наследство, переоформляя в городской мэрии имущество, а я заказывала памятник и оградку на могилу, следила за хозяйством, заполняла приходно-расходную книгу, и каждое утро, обед и вечер вместе с нашей кухаркой накрывала на стол, чтобы покормить работников.

Когда, наконец, все формальности со вступлением в наследство были улажены, и мы справили последнюю поминальную вечерю по отцу, я сообщила сёстрам, что уезжаю, потому что намерена и дальше жить в столице, и хотела бы получить оставленные мне отцом пятьдесят золотых.

Сёстры переглянулись, и Анн надула губы, а Полин нахмурилась, будто я сказала что-то очень для неё неприятное.

– У тебя ещё хватает совести что-то требовать от нас? – заявила она, воинственно вскидывая голову. – После того, как ты бросила семью и жила в столице в своё удовольствие? После того, как ты сорила деньгами, которые мы здесь зарабатывали вот этими руками? – для верности она подняла и показала мне свои белые, пухлые ручки с отполированными ногтями. – К твоему сведению, на оформление наследства, папины похороны и жалованье работникам мы потратили гораздо больше, чем пятьдесят золотых! И кто возместить нам убытки, когда мы тебя содержали? Жизнь в столице – она недешёвая, верно? А мы тут во всём себе отказывали, чтобы ты выдавала себя за знатную барышню!

– Но в последние два года я не брала у вас деньги, – в первое мгновение я растерялась от таких обвинений. – Я работала, и мне хватало моего жалованья… А в пансионе я находилась на королевском обеспечении, и вы тратили на меня не так уж много…

– Ты ещё и спорить с нами будешь?! – возмутилась Полин, уперев кулаки в бока. – Да ты на себя погляди! Вырядилась, будто и правда у тебя графья в родственниках! Что за юбку ты на себя нацепила? Порядочная девушка никогда такую не наденет – чтобы были видны ноги! Ещё немного – и коленки покажешь! А сапоги? Красные! Где это видано, чтобы приличная девушка разгуливала в красных сапогах! И сколько это всё стоит, позвольте спросить, ваша милость? – она ехидно усмехнулась. – На жалованье учительницы такого не купишь. Может, тебе кто-то помогает? Из королевского департамента? Какой-нибудь лорд пожалел и пригрел нашу красотку Кэт?

Кровь бросилась мне в лицо, потому что сестра говорила несусветные глупости. Но я постаралась ответить спокойно, хотя стерпеть было непросто:

– Я шью себе сама, Полинет, и покупаю только ткани со скидкой. Сапоги стоят две серебряные монеты. Это моё месячное жалование. Мне пришлось подкопить, чтобы одеться по моде, и я не взяла у отца на это ни монеты. Что касается моего платья… я всегда на виду, часто вывожу воспитанниц в город, мне надо выглядеть соответственно, чтобы не опозорить пансион госпожи Флёри. Такую длину юбок носит наша королева, и никто не упрекнул её величество в неприличии или непорядочности.

– Послушайте вы её! – ещё больше распалилась Полин. – И говорит-то уже не по-нашему. Ты точно моя сестра? Больше похожа на содержанку!

– Полинет! – повысила я голос.

– Хватит, – прервала нас Анн. – Не будем ссориться. Забирай свою книгу, Катрин, и езжай, куда хочешь. А если решишь пожаловаться судье, то наш нотариус господин Пелье всегда подтвердит, что передал тебе пятьдесят золотых. И мы с Анн это видели. Так будет справедливо.

– Справедливо? – с трудом выговорила я, вглядываясь в лица сестёр.

Я помнила сестёр смешливыми задорными девицами, а сейчас передо мной стояли две незнакомые женщины – пухлые, румяные, в черных траурных платьях, но совсем не убитые горем, и в белоснежных чепцах с трёхслойными кружевными оборками.

Такие кружева не купишь за грошен. Только эти расходы, похоже, сестёр совсем не тяготили. И сейчас они смотрели на меня с одинаковой неприязнью. Даже с ненавистью. Хотя я не сделала ничего, за что меня можно было так ненавидеть.

Неужели, это с ними я когда-то бегала на озеро ловить раков? Слушала сказки, которые рассказывала наша кухарка долгими зимними вечерами? Плела летом венки, танцевала на сельских праздниках, хохоча и визжа от переполнявшего счастья?

– Вполне справедливо, – отрезала Анн. – Полин, принеси ей книгу. Пусть уезжает сегодня же. Мы не настолько богаты, чтобы содержать ещё одну нахлебницу.

И это говорила женщина, которой мельница приносила доход, десятикратно превышавший моё жалованье в пансионе.

– Мне кажется, своё проживание у тебя я отработала сполна, Аннет, – сказала я, пока Полин, громко стуча башмаками, бегала в комнату отца и обратно. – Я не сидела без дела всё это время.

– Вот поэтому я не выставила тебе счёт.

Полин принесла книгу – совсем небольшую, высотой в пару ладоней и толщиной в два пальца. Кожаный переплёт хорошо сохранился, хотя и был местами потёрт и поцарапан, и на лицевой стороне золотым тиснением обозначалось название: «Серебряная ложка, или Талисман удачи».

– Держи, – Полин сунула книгу мне в руки. – Ты же у нас учёная – вот и наследство для тебя. На удачу!

Так я и отправилась в совершенно самостоятельную жизнь с «Талисманом удачи» в саквояже и десятью серебряными монетами в кошельке.

Я остановилась в гостинице, в провинциальном городке, недалеко от моей деревни, и сразу написала госпоже Флёри, спрашивая, свободно ли ещё место учительницы в пансионе. Вскоре пришёл ответ, где госпожа Флёри отвечала, что место занято, беспокоилась, почему я так долго не давала о себе знать, спрашивала, что случилось. Я не стала скрывать от неё то, что произошло, и несколько месяцев получала гневные письма, в которых госпожа Флёри требовала, чтобы я обратилась в суд, и звала в столицу, обещая подыскать хорошее место. Но в столицу я не поехала, потому что теперь у меня не было денег на проживание там, и пыталась найти работу гувернанткой или учительницей в общественной школе, но должности были заняты, и даже помощником кондитера меня не взяли, потому что мой диплом об окончании пансиона никого не впечатлил.

Денежки таяли на глазах, но обращаться к сёстрам за помощью я не собиралась.

В безуспешных поисках работы прошли лето, осень, и вот, наконец, я получила весточку от госпожи Флёри с предложением поехать в Шанталь-де-нэж, и поспешила этим предложением воспользоваться. Из багажа у меня были два чемодана с одеждой и книгами, и дорожная сумка, в которой лежали паспорт, письма госпожи Флёри и последняя монетка.

Если мне не понравится в Шанталь-де-нэж, или я не понравлюсь работодателю, трудно представить, что ожидает меня дальше. Особенно если дороги завалит снегом, и я не смогу вернуться. Поэтому до весны путешествие в этот северный город – это путешествие в один конец. Но и такое путешествие лучше, чем просто ждать, проживая в гостинице последние грошены.

Вот так я подбадривала себя, пока ехала в промозглой карете через снежное безмолвие, закутавшись до ушей в медвежью шкуру.

Извозчик обещал, что мы доберёмся за час, но лошади с трудом тянули карету по засыпанной снегом дороге, и наше путешествие затянулось на два часа.

– Приехали! – услышала я голос извозчика, и радостно встрепенулась.

Открыв окно, я обнаружила, что снегопад прекращается, и теперь снежинки не летели сплошной пеленой, а мягко кружились, падая пушистыми белыми хлопьями. Такое ощущение, что мы и правда приближаемся к краю земли, где нет никого и ничего – только ледяное безмолвие и небеса, щедро посыпающие землю снегом, будто желая скрыть под белыми покровами все человеческие грехи.

Карета спускалась с горы, и внизу я увидела город, где мне предстояло прожить ближайшие три-четыре-пять месяцев.

Шанталь-де-нэж. Снежная крепость.

Да, название подходило, как нельзя лучше. Окруженные кольцом гор дома из бурого сланца, засыпанные снегом, походили на попавших в окружение воинов, готовых держать оборону до последнего. Яркими пятнами выделялись голубые двери и оконные рамы, и это хоть как-то расцвечивало город. На краю обрыва виднелся замок с зубчатыми стенами и тремя башнями, а в центре города стояла белоснежная церковь – единственное белое строение.

Я сразу отметила очищенные от снега улицы, ровные ряды фонарей, и это тоже не могло не радовать. Значит, Шанталь-де-нэж – не самое плохое место для того, кому надо пережить зиму. Цивилизация – всегда приятно. Настроение у меня заметно улучшилось, и я с нетерпеньем ждала, когда мы проедем по широкому подъёмному мосту и окажемся за городскими стенами.

На въезде я не увидела ни одного стражника, пропуск у меня никто не спросил, а карета уже ехала дальше, по улицам, вымощенным бурыми сланцевыми плитками.

– Куда вас подвезти, барышня? – прогудел извозчик.

– В мэрию, пожалуйста, – откликнулась я.

Сначала отмечу проездной лист, а потом отправлюсь прямиком к госпоже Броссар. Судя по тому, что она обозначила свой адрес, как «Шато в Шанталь-де-нэж», и она, и моя будущая ученица живут в замке. Туда я вполне смогу дойти, когда оформлю подорожные документы.

Теперь я с любопытством смотрела в окно, надеясь увидеть кого-то из жителей, но улицы были пустынными. За голубыми рамами окон я разглядела черные шторы – и такие были в каждом доме. Странно, но каждому нравится своё.

– Месье, – позвала я извозчика, – а куда девались люди? Здесь живёт кто-нибудь?

– Конечно, – сказал он.

– Где же они?

– Мужчины – в шахтах, женщины сидят по домам, – последовало в ответ. – Дети – учатся или помогают родителям. Вы думали, что в Шанталь-де-нэж живут бездельники?

Я замолчала, с любопытством разглядывая бурые дома. Подумать только – город тружеников! Ну что ж, тем лучше. Люди при деле всегда приятнее, чем люди не при делах.

– Вот и мэрия, – извозчик остановил лошадей, спрыгнул на землю и распахнул дверцу кареты настежь и опустил лесенку. – Выходите, барышня!

Он начал снимать с крыши мои чемоданы, а я, повесив сумку на сгиб локтя, очень удачно спустилась по ступенькам, сделала шаг по направлению к мэрии и сразу же поскользнулась – мои сапоги точно не были приспособлены для этого климата.

Упала я совсем не больно, но успела взвизгнуть, взмахнув руками. Сумка улетела в одну сторону, моя шляпка – в другую, и снежинки сразу же налипли на ресницы – будто нарочно ждали, когда я появлюсь.

– Осторожнее! – завопил перепуганный извозчик.

Но я только рассмеялась, потому что и правда было смешно и забавно – вот так совсем неизящно шлёпнуться изящной и модной девице, какой я себя считала. А возможно, я смеялась совсем из-за другого. Оттого, что несмотря на все потери, я жива, здорова, молода, несмотря ни на что не перестала мечтать, и у меня есть силы, чтобы сделать свои мечты реальностью. И если для этого надо прожить зиму в незнакомом городе – что ж, это очень даже хорошее приключение!

Я продолжала смеяться, когда ко мне подошёл мужчина – в тёмно-сером длинном плаще, отороченном серым мехом, и протянул руку, предлагая помощь.

– Благодарю, – сказала я и опёрлась о крепкую широкую ладонь, затянутую в чёрную перчатку.

Шпильки благополучно вывалились из моей причёски, и теперь пряди волос падали на лицо. Я отпустила руку мужчины, чтобы подобрать волосы, и снова поскользнулась. От падения меня спасли, обхватив за талию, и я совсем близко увидела лицо своего спасителя. Он был без шапки, и русые волосы спадали на воротник, а в них запутались снежинки. Он был достаточно молод – что-то немного за тридцать, но взгляд – непроницаемый и горький, как у старика, слишком долго живущего на свете. Этот контраст молодости и печального опыта огорошил меня. Я перестала смеяться и несколько секунд смотрела в серые глаза незнакомца – глаза, как два кусочка льда. Холодные, колючие…

– Вы не ушиблись? – спросил мужчина.

И даже голос у него был холодным и колючим. Сразу понятно, что спросил лишь из вежливости. Наплевать ему – ушиблась я или сломала ногу.

– Благодарю, месье, всё в порядке, – повторила я, машинально, и сразу спохватилась: – Моя сумка!..

– Вот она, – не отпуская меня, мужчина наклонился и поднял мою сумку. – Не волнуйтесь, в Шанталь-де-нэж нет воров.

– Чудесная новость, – я уже полностью пришла в себя и разулыбалась, глядя на него. – И шляпку, пожалуйста.

– Что? – не понял он.

– Подайте шляпку, пожалуйста – я указала на свою беличью шапочку, валявшуюся в трех шагах от нас. – Если вас не затруднит, конечно. И можете меня отпустить.

– А вы твёрдо стоите на ногах? – хмуро поинтересовался он, рассматривая мои красные сапожки. – Хм…

Судя по хмыканью, сапожки произвели на него не настолько приятное впечатление, как на извозчика. Пусть так, но обниматься на улице пора прекращать. Я всё-таки девица приличная и порядочная, даже если некоторые имеют что-то против красных сапог.

– Не волнуйтесь, я ловкая, как королевский акробат, – заверила я мужчину и для верности постучала кончиками пальцев по его руке.

Он отпустил меня и подошел поднять мою шапку. Отряхнул её от снега, ударив о колено, и протянул мне.

– Это было лишним, – сказала я, расправляя помятую шапочку и надевая её на голову.

– Что? – переспросил он, разглядывая меня с таким же неодобрением, как до этого – мои сапоги.

– Вот это, – я повторила его жест, ударив ладонью о колено, напоминая, как хмурый господин отряхивал мою шапку.

Для этого мне пришлось приподнять ногу и я, конечно же, опять потеряла равновесие. Мужчина успел схватить меня в охапку, прижав на этот раз грудью к своей груди.

– Вы в мэрию? – спросил он отрывисто.

– Да, – ответила я так же коротко, чувствуя себя на его груди, как воробышек в объятиях голодного кота, но совершенно не пытаясь освободиться.

Во-первых, это бессмысленно, а во-вторых… Я готова была придумать с десяток причин, почему мне не следует возмущенно вырываться, но прекрасно знала, что все эти причины – они какие-то ненастоящие причины. А настоящая…

– Ясно, – сказал мужчина, перебив мои размышления.

Он приподнял меня и в два счета затащил на крыльцо, поставив на верхней ступеньке.

– И это тоже было лишним, – сказала я, когда ощутила ступеньку под ногами.

Для верности я ухватилась за дверную ручку, но с крыльца лёд сбили, и можно было стоять уверенно.

– Так я уверен, что вы доберётесь до мэра целой и невредимой, госпожа Королевский Акробат, – ответил мужчина.

Фразу можно было принять как шутку, только сказано это было без тени улыбки. Я передёрнула плечами и только сейчас заметила, что извозчик стоит возле кареты навытяжку, с открытым ртом наблюдая за нами.

– Как будете добираться до дому? – осведомился мужчина. – Если живёте недалеко, то вам повезёт. Успеете упасть всего раз сто двадцать.