Клинок мечты

Пока Маур с Танненом выводили арестованных на улицу и ставили на колени, Гаррет наблюдал и ждал. Казалось, те никогда не кончатся, но вот показался последний, и Канниш запер дверь. Маур принялся вязать им руки, пока двое других прохаживались с мечами наголо, внушая задержанным покорность. Таннен что-то сказал, и друзья Гаррета рассмеялись.

С юга на площадь вбежала какая-то девушка, шлепая по дороге босыми ногами. Платье на ней было мокрым, в пятнах, а волосы прилипли к шее. Увидев арестованных, она, кажется, немного расслабилась. Возле ее глаз и рта проступили черточки страха, и Гаррету вспомнилось старое предание из детства. Про духов-русалок, которые живут в реке и манят мальчишек к себе на верную смерть.

– Эй ты! – заорал Таннен на эту новенькую. – Стой, где стоишь. Именем князя!

От толпы арестованных донесся рев, Таннен крутнулся обратно. Огромный и совершенно голый мужчина сшиб Маура на землю. Канниш метнулся вслед беглецу, но начали вставать остальные арестанты. Потерять одного – или всех. Таннен вломился в толпу коленопреклоненных, плашмя охаживая пытающихся подняться. Канниш потянул Маура, водружая товарища на ноги…

…и эта девчонка ринулась стрелой. Сперва Гаррету показалось, что она бежит на него, но девушка только срезала путь к ограде. Перемахнула через нее с грацией танцовщицы, укладываясь в тени на другой стороне. Гаррет отклонился назад – и встретил ее изумленный взгляд. Лунный свет серебрил изгибы лица, и Гаррет стал лучше понимать, каким образом духи утопленниц завлекают мальчишек в реку. Она поднесла палец к губам, потом сцепила ладони на груди, умоляя его пойти на пособничество.

– Да что, падла, с тобой за дела! – разорялся Таннен.

Маур уже стоял вертикально, но с кровавым пятном на лице, и стыдливо тупился на мостовую. Губы пошевелились, когда он пожал плечами, но Гаррет сказанного не услышал.

Сердитый Канниш шагнул между ними и что-то проронил Таннену. Маур опять начал связывать арестованных вместе, но Гаррет друга знал хорошо и видел по движениям и скованности лица, что Таннен его унизил. Сам Таннен пробормотал нечто невнятное, но, очевидно, матерное, и повернулся, обшаривая взглядом ночную улицу. Затем повелительно поднял меч в сторону Гаррета:

– Слышь! Куда делась деваха?

Соврать вышло проще простого. Он указал на юг:

– Назад, откуда появилась. Она хромала. Сильно. Ты ее, наверно, еще догонишь.

В темноте показалось, что досада и злость осветили Таннена изнутри.

– Канниш. Ты и тот, заканчивайте здесь сами. А я выслежу прыгучую сучку.

Канниш отрывисто кивнул и обратился к людям на коленях посреди улицы:

– Всех вас убить я не сумею, но клянусь всеми богами поднебесными, что зарублю первого, кто вздумает встать без моего разрешения.

Таннен побежал на юг с оружием наперевес, будто собирался прикончить девушку, как только ее настигнет. Будто нашел в ней грозного врага. Гаррет сел прямо, давая тому, что он только что сделал, улечься. Дышать ему было свободнее, чем в эти последние недели, и приходилось с трудом сдерживать ухмылку. Через пару секунд он покосился вбок и назад. Девушка по-прежнему таращилась на него. Лишь чуточку расслабилась, когда Гаррет улыбнулся. Он качнул головой, указывая подбородком. Она нахмурилась в замешательстве.

– Эгей, – позвал Гаррет. – Я, наверно, оставлю все это на вас двоих.

– Давай, – ответил Канниш. – Этой ночью другого зрелища все равно не дождешься. Не суйся в неприятности, ладно?

Гаррет встал и по-актерски развел руками. А затем повернулся к северу, не самому быстрому пути к дому, но друзья не обратили на это внимания. Поначалу он шел медленно, прислушиваясь к поспевавшему сзади шуршанию. Когда достиг конца оградки, то обернулся.

Маур приступил к связыванию второго ряда пленников, а Канниш пристально сторожил, не давая никому подниматься. Узкая улочка вела на восток от реки, в глубь кварталов.

– Идем со мной, – сказал он. – Я тебе пропасть не позволю.

И тронулся дальше в ночь, на секунду уже подумав, что остался один. Затем сзади засеменил шорох босых подошв по камням, и вот она уже рядом.

– Хорошо таким вечерком прогуляться, – молвил он.

Девица посмотрела на него так, словно Гаррет отрастил себе третью руку, а потом, через пару шагов, рассмеялась. Приятный у нее смех. Переливчатый и глубокий, он такого не ожидал.

– А еще лучше сидеть дома, – сказала она, – но об этом жалеть уже поздно.

– Я – Гаррет.

– Благодарю тебя, Гаррет, – сказала она, не открыв своего имени, да он и не настаивал.

Умом Элейна понимала, что кругом опасность, однако трудно было это прочувствовать сердцем. Да, она на чужом берегу реки, и домой дорога закрыта. Да, Теддан, одна знавшая, что Элейна сейчас не на безопасной Зеленой Горке, проведет ночь в узилище, а утром предстанет перед магистратом. И ничто, кроме доброты душевной, не удержит ее спасителя, пожелай он перерезать ей глотку и бросить труп в переулке. Она замерзла, она в чуждой стихии, и защитить ее, кроме собственной смекалки и удачи, некому.

Но все же она не утонула. Не познакомилась с не тем концом меча стражника. А брела ночными улицами Речного Порта вместе с мужчиной породы, какую Теддан назвала бы сынком продавца шерсти с отменной попкой. Ночь стояла теплая. Одежда и волосы подсыхали. В городе было тише и от луны светлей, чем ей сперва представлялось. И, не считая ступней, ободранных и стертых от хождения босиком по камням, ей было приятно. Более чем приятно. Как только паника улеглась, вокруг проступила своя, далекая от привычной красота.

Настанет день, и она будет править городом. Улицы, по которым сейчас она шла, были ее улицами. Они еще об этом не знали, но главное – их не знала она. И размышляла: а оказывался ли отец хотя бы однажды в Китамаре не под охраной? Увидел бы он хоть разок открытые, зовущие предутреннюю прохладу ставни или котов в промелькнувших полночных тенях. Это могло бы изменить его взгляды на город. Могло изменить и ее.

– Кто-нибудь из ваших знает Оньяна? – спросил Гаррет.

– Кого?

– Оньяна. Это его корабельный сарай.

– Ой. Не знаю. Может быть.

– Где же они достали ключи?

– Я не понимаю, как там все устроено. Это был мой первый раз на таком вечере. И последний.

– Не впечатлилась?

– Наоборот, еще как, – сказала она. – Не в положительном смысле.

Улыбка у него была легкой, но вместе с тем сожалеющей.

– А тебе он знаком? – спросила она. – Этот Оньян?

– Он женат на двоюродной сестре моей матери.

– Вот так совпадение!

– Да ничего особенного. Здесь каждый с кем-то как-нибудь связан. Не будь так, он состоял бы в каком-нибудь обществе с моим отцом. Или с дядей. Или они ходили бы к одному священнику. Или к гадалке. Все знают всех. Мы пытаемся друг друга подмять и при этом прикрываем друг другу спину.

Они свернули на восток. Здесь улица расширялась, а тени под навесами крылец и в ответвлениях переулков казались не такими уж темными. Кто-то даже оставил у стены деревянное кресло.

– Странные отношения, – заметила она. – Быть кому-то преданным, только не слишком.

– Такова коммерция. Каждый желает выиграть. Каждый желает большего могущества и влияния. И все при этом полагаются друг на друга. Если же все разом прекратят давать подряды определенному перевозчику или забирать товар с чьего-нибудь склада, то… Будь ты по уши завален гаддиванским шелком и омрешским красителем, что толку, если с тобой не торгуют?

– Сегодня вечером случилось нечто подобное?

Он воззрился на девушку.

– Ты знал стражников по именам, – пояснила она. – Ты одурачил их из-за того… что увидел в этом кое-что для себя?

Он притих довольно надолго, не рассердил ли его вопрос?

– Ты имеешь в виду – зачем я тебе помог?

– Да, я об этом.

– Ну, в первую очередь это было назло. Канниш и Маур мои друзья с незапамятных времен, но Таннен, тот, кто хотел тебя взять, посторонний мне человек. Он жестоко поступил с Мауром, и… мне он не нравится.

– Что ж, значит, я воскурю фимиам богу поступков назло. Такой, полагаю, должен найтись. Но когда этот Таннен ушел, твои друзья все еще были там.

– Да.

– И ты не указал им на меня.

– Хотел…

Ощутив некоторое беспокойство, Элейна подождала, пока он закончит мысль.

– Хотел кое-чего для себя? – задумчиво произнес он. – Я наслушался от них о всяких происшествиях и приключениях. По большей части это, конечно, выдумки, а остальное преувеличено, но я в любом случае был в стороне. Я не стражник.

– Почему же?

– Что?

– Твои друзья служат в страже. А ты почему нет?

– Никому из них не досталось места в семейном деле. Во всяком случае, настолько высокого, чтобы с гордостью его занять. Стража – неплохой для них выбор. А у меня всего один брат. На мне долг перед семьей… Я сказал что-то смешное?

– Нет, просто мне это очень знакомо.

Они прошли еще немного в молчании. Шаг в шаг.

– А они знают, что тебе тоскливо без них?

– Маур знает, – ответил он.

– А второй нет?

– Может, и он, кто разберет? Может, они обижаются, что мне не пришлось, как им, бросить все. Я не держу ответ ни перед магистратами, ни по цеховым контрактам. Я могу спать когда захочу, работать где понравится. Есть другую еду, не ту, что подают в казарменной кухне.

– Обзавестись женой, – подсказала девушка.

– Стражникам можно жениться. Можно снять комнату вне казармы. Только на собственный дом довольствия не хватает. Даже взятками никак не покрыть. Глупо, конечно, с моей стороны их ревновать… Но я, наверно, глупый и есть.

– Тогда воскурю и господу глупости.

– А твое мнение?

– Нет ничего дурного в том, чтобы желать тех вещей, на которые не притязают другие, – ответила незнакомка.

– Спасибо на добром слове, – ответил он, огибая углы очередной улицы. Пока они шли, луна уплывала. Не совсем далеко, но уже вполне заметно. – Мы почти прибыли.

– Прибыли?

– В дом моей семьи. Не думаю, что тебе захочется возвращаться обратно за реку без сапог.

– Откуда такая мысль, что я живу за рекой?

– Ты не с Речного Порта или Новорядья, иначе я б тебя знал. В слишком хорошем платье для Коптильни или Притечья, про Долгогорье уж молчу. Такая ткань и шитье? Это серьезные деньги. Стало быть – Камнерядье. Я прав?

– Да, – солгала она. – Чуть юго-западнее Зеленой Горки.

– Ловить любезного извозчика уже поздновато, получается долгий, долгий путь пешком. Таннен и прочие вряд ли станут тебя выискивать, но если все-таки да, то мосты будут под наблюдением.

– Мне нужно прикрыться. Со мной был плащ с плотным капюшоном, но…

– Разберемся, – сказал он, словно помогать красться домой через весь ночной пьяный город было самым обычным делом на свете.

Он дотронулся до ее руки и указал на низкий заборчик перед высоким, четырехэтажным особняком:

– Вот тут как раз место, где можно перемахнуть через забор. Следи за мной, я покажу, в чем фокус.

Он подбросил себя, переваливаясь на ту сторону того, что бы там, за изгородью, ни скрывалось. Она колебалась недолго и последовала его примеру.

За забор девушка перебралась изящно, но он все равно протянул ей руку опереться. Дом был не освещен. Первый этаж наверняка будет пуст, все слуги двумя пролетами выше. Ирит и ее дуэнья ночуют в гостевых комнатах, в западной части, напротив отцовского кабинета. Если подниматься по главной лестнице, то им надо будет миновать дверь Вэшша – по крайней мере, не дяди Роббсона.

– Интересные запахи, – сказала она. А затем, видя его лицо: – Тут хорошо пахнет.

– Травами для кухни.

– Ого, – сказала она.

– На Камнерядье нет огородных грядок?

– Уверена, есть, но мне не попадались.

Он нагнулся и принялся стягивать сапоги. Она придержала его за плечо, помогая сохранить равновесие.

– Мы должны идти тихо-тихо, – сказал он.

– Поняла.

Сапоги он оставил здесь же. Можно будеть забрать с утра. Дверь для слуг при свете дня была ярко-красной. Луна делала ее темнее. Осторожно он открыл дверь. Тихонечко скрипнуло. Он прислушался, не звучат ли голоса или шаги домочадцев. Дом безмолвствовал. Он завел девушку внутрь. Босиком, они едва слышно касались пола. В любое другое время это была бы полная тишина, но от опасности, что их обнаружат, по всем чувствам будто прошлись наждаком. Он медленно двинулся мимо синих дверей, ведущих в обеденный зал. Даже лунный свет здесь отсутствовал, и мрак царил безраздельно. Ладонь девушки нашла его ладонь, и, придерживая пальцы, он направлял гостью в ее пути по незнакомому дому.

У лестницы он еще замедлился, осторожно наступая на первую ступеньку, затем на вторую. Шагами показывая девушке высоту каждого подъема. Ушибить ногу сейчас было бы совершенно не к месту. Легкая дрожь ее дыхания и шелест одежды были сейчас самыми громкими звуками в целом мире.

На втором этаже окна, глядевшие на огород, впускали ручеек света, отчего Гаррет будто бы плыл под водой.

Деревянные полы были прочными и почти совсем не скрипели. Парочка прошла мимо двери Вэшша и немного далее по коридору. Достигнув входа в свою комнату, он ободряюще сжал ее пальцы, а затем отпустил. С одной рукой на дверной ручке, прижав вторую к деревянному полотну, чтобы заглушить любые звуки, он открыл дверь и ступил внутрь.

Ставни обоих окон были открыты, впуская лунный свет и ночную прохладу. Он представил, как выглядит в ее глазах обстановка. Кровать на четырех столбиках с сеткой от мух. Нарисованные на стенах цветы – сейчас скорее замысловатые тени. Письменный столик. Комната сына купца: не тесная, но небольшая и не убогая, но скромная. Здесь пахло мылом, что использовали уборщицы Серры, и улицей. Не так приятно, как в огороде.

Он закрыл за девушкой дверь и опустил задвижку. Она прошлась по комнате, трогая кончиками пальцев то одно, то другое – стену, стол, окно, мушиную сетку, – словно не могла определиться, настоящее ли все это или невероятный сон. Он присел на колени возле кровати и выдвинул встроенный ящик. Одежда была отутюжена, сложена и готова, недавно из прачечной. Он начал вытаскивать казавшееся наиболее подходящим. Любимую в прошлом рубашку, которую не передали Вэшшу в наследство. Пару коричневых брюк, для него немного коротковатых. Плащ, слишком плотный для лета, но зато с капюшоном.

Она склонилась над ним, задевая ухо рукавом, и прошептала:

– Что все это?

– Надеюсь, твоя маскировка.

– Моя?

– Они ищут необутую женщину в испорченном платье. А встретят, если повезет, молодого человека, спешащего по делам. Башмаки слишком велики, с этим ничего не поделать. Но можно подложить под низ ткани и потуже затянуть шнурки. Сильнее ноги ты уже не натрешь, – сказал он, похлопав ее по голой, черной после улицы ступне возле его колена. – Когда окажешься у себя, не пожалеешь хорошего мыла.

– Мне всего мыла на свете не хватит.

Он положил на кровать последнее из одежды.

– Примерь.

– Ладно, – сказала она. И спустя секунду: – Если не возражаешь…

– Да, да. Конечно.

Он отошел к окну, стал спиной к комнате и оглядел улицу. Привычные стены и крыши Речного Порта смотрелись нарисованными серо-синими красками. Оттуда, где стоял, он видел дюжины других окон, открытых в других комнатах, других домах. Никто оттуда на него не смотрел. Город так глубоко погрузился в сон, что с тем же успехом мог вымереть.

Сзади слышалось ее шевеление. Шорох ткани. Скрип кроватной рамы. Несколько натужный выдох. Он почувствовал, что его тело отзывается на присутствие ее наготы, и постарался увести мысли в иную сторону. Заложил руки за спину, обхватил правой ладонью левое запястье и впился ногтями, отвлекаясь на боль.

– Ты-то как? – спросила она.

– Прекрасно, – сказал он.

– В самом деле? – В голосе была дразнящая нотка.

– У меня выдалась странноватая ночь.

– Можешь поворачиваться. Скромность соблюдена.

Он сдвинулся, пытаясь казаться непринужденнее, чем себя ощущал. Она стояла у дальнего конца кровати. Испорченное платье лужицей валялось у ног. Девушка вытянула руки, показывая на них его рукава, на плечах его плащ, на ногах его башмаки.

– Ну вот. Как, сойду за мужчину?

Он попытался не засмеяться:

– Нет. Ни на секунду. Даже глядя с соседней улицы. Даже если стража ослепнет. Ты выглядишь женщиной, переодетой в мужика, и никем другим.

– Может, это не вызовет у них подозрений.

– Или же надо придумать другой план.

– Или так, – сказала она. – Только я не представляю какой.

Он оперся о стену, взвешивая положение.

– Моя семья в складчину с другими владеет конюшней. Всего в улице отсюда. Можем выйти с первым светом. Я скажу, что ты курьер, доставивший документы из Камнерядья, и теперь тебе нужно обратно. Поедешь назад с первой повозкой.

– С первым светом.

– Теперь уже недолго. Есть такие птицы, они начинают петь, пока на свет еще ни намека. Когда мы их услышим… – Он приумолк, встряхнул головой и продолжил: – Когда мы их услышим, будет пора выходить.

– И эта ночь закончится.

– Тебе будет не о чем жалеть.

Она немного помедлила, будто прислушивалась к чему-то, для него недоступному.

– Ты ведь и знать не знаешь, кто я такая.

– Ты девушка, которая влезла в корабельный сарай.

– Ни моего имени. Ни как я живу. Не представляешь, в поддержку или в тягость обошлось бы тебе знакомство со мной.

– Нет. Ничего из этого.

– А ты бы хотел?

– Хотел что?

– Узнать.

Он поглядел вниз. На свои ботинки на ее ногах.

– В моей жизни нет места никому наподобие тебя.

– Ты понятия не имеешь, наподобие кого я.

– Я знаю, кем бы хотел, чтобы ты оказалась. Но выяснить этого не дано.

– Я понимаю больше, чем ты полагаешь, – сказал она.

Вынимая ноги из башмаков, она шагнула и прильнула к нему. Зашелестела одежда.

У него занялось дыхание.

– Мне кажется, лучше тебе так не делать.

– Если не хочешь…

– Нет! Будь мертвым, и то бы хотел. Но моя семья… и я не…

– Тебе не попасть в мою жизнь, – сказала она, дыша теплом. – Мне не войти в твою. Все, что у нас есть, – сейчас, пока не запели птицы. Хотя бы это время может быть нашим?

Девушка положила голову ему на плечо. От волос пахло рекой. Она задвигалась, но вовсе не отстраняясь.

– Если ты, – начал он и тут же потерял мысль. – Если не прекратишь, то я напрочь перестану соображать.

И почувствовал, что она улыбнулась.

Сначала Гаррет не понял, что его разбудило, кроме одного – оно было громким. Он выплыл из сна – сбитый с толку и потерявшийся. В незабранное ставнями окно лился свет. С улицы влетал стук и скрежет тележных колес по булыжникам.

Девушка сидела рядом, натягивая его простыни, чтобы прикрыться. Лицо у нее было решительным и мрачным. Дядя Роббсон стоял в дверях – он был бледным от ярости. При виде его Гаррет вспомнил про крик. Вот что его разбудило.

– Что, – проговорил дядя Роббсон, – за дерьмо перед моими глазами?

У Гаррета сердце ушло в пятки.

– Наших птиц мы, похоже, проспали, – заметила девушка.

8

Гаррет был на год и семнадцать дней старше брата, что с самого начала предопределило, кто они друг для друга. Когда они соревновались, как делают братья, Вэшш проигрывал. Когда надевали лучшие одежды на встречи и праздники с людьми своего сословья, Вэшшу доставались вещи, ношенные Гарретом год назад. В основном перешитые или с поменянными пуговицами. Когда приходили учителя, в письме и счете Гаррет всегда немного, но обгонял. Гаррет раньше Вэшша начал смотреть за поступлением грузов вместе с отцом. Он первым запевал семейные молитвы, первым занял комнаты попросторней, первым стал присутствовать на заседаниях магистратов. Сколько Вэшш ни старался, как ни трудился, Гаррет вечно оказывался впереди. Не то чтобы Вэшш не выигрывал ничего – просто он куда больше проигрывал. И сверх того, оба знали: неизбежно, как лето уступит зимним холодам, так и Гаррет был и будет чуточку лучше во всем.

Вэшш большей частью научился принимать эту нелестную правду жизни. В мире бывают болезни, увечья, несчастные случаи и его брат. Терпение младшего к своему приниженному статусу обернулось в мрачное остроумие. Гаррет понимал: неправда, будто Вэшшу все нипочем. Просто брат научился не подавать виду, что это его заботит. Такова была установка, и для них она неплохо работала.

Как правило.

Однажды, когда Вэшшу было одиннадцать, а Гаррету двенадцать, кто-то подарил младшему гранат. По причинам, которых Гаррет не знал тогда и не понял впоследствии, Вэшш горячо гордился подарком. Он расхаживал с ним по улице, будто в руках у него был магический шар, сотворенный богами, а сам он вдруг сделался их избранником. Гаррет и еще двое-трое друзей придумали такую игру. Один из них – уже не помнилось кто – выдернул ненаглядный предмет из рук Вэшша, и старшие стали им перебрасываться. Вэшш бежал к тому, у кого был гранат, и визжал от страха, когда его подарок перелетал к другому. Не слишком-то и жестоко, бывает куда похлеще. Гаррет с приятелями потешались над страданием младшего, как все мальчишки со дня сотворения детства.

Гаррет первым услышал в криках Вэшша надрыв и почувствовал, что они зашли чересчур далеко. В следующий раз, когда гранат попал к нему, он протянул его младшему брату. Вэшш выхватил красный кожистый фрукт из ладони Гаррета, рванул его, разломив надвое, швырнул половинки на мостовую и начал топтать. Он вмял зерна в камни с такой силой, что алый сок заструился словно кровь. После Вэшш завопил подобно зверю. Гаррет навсегда запомнил тот крик, но больше ни разу не видел в глазах брата столь дикого, столь животного блеска. До нынешнего момента.

– О чем ты думал?

Вэшш перегнулся через стол с завтраком, опираясь на локти, словно готов был в шальном порыве броситься сквозь тарелки с рыбой и яйцами, как буйный гуляка в пивной.

– Все было не так, – сказал Гаррет.

Ирония заключалась в том, что отец избрал ту же тактику, что и он. Девушку, одетую в костюм служанки с капюшоном, дядя Роббсон повел на конюшню молча, скрежеща зубами от бешенства. План был прежний – отправить ее, будто самую обыденную посланницу, и надеяться, что никто ее не заметит либо не придаст значения. То, что Роббсон ушел час назад и пока не вернулся, означало и другие семейные поручения – он проверяет склады, вручает портовому распорядителю расписание лодок, уплачивает подъездный налог. Любые мелкие хлопоты послужат дяде предлогом побыть подальше от дома, пока он не уверит себя, что неразборчивость Гаррета не навлечет последствий, либо же просто не остынет. Отец уединился у себя в кабинете с дуэньей Ирит, проведя там уже большую часть утра. Где сейчас женщина, на которой предстояло жениться, Гаррет не знал, но к утренней трапезе она не явилась.

– Не так все было, – глумливо передразнил Вэшш. – Что ты хочешь этим сказать? Что вообще не думал? Ночь не располагала к размышлениям? Черт побери, в этом доме живет Ирит, а ты привел сюда шлюху!

– Она не шлюха.

Вэшш откачнулся от стола.

– Ой, значит, не профессионалка? Всего лишь начинающая уличная девка?

Гаррет ткнул ножом. Вареное яйцо истекло недоеденным желтком на тарелку.

– Не надо острить. У тебя плохо получается.

– Мать всеми силами старается заключить наш союз. Ирит здесь, чтобы выйти за тебя замуж. Она уже твоя жена – во всем, кроме свадебной церемонии. Каково тебе будет, коли она затащит в постель незнакомого мужика?

Гаррет перевел дух. От деланого спокойствия заламывало скулы. Он сцепился с Вэшшем взглядом, и лицо брата, самую незаметную, призрачную малость, подернулось. Заговорив, Гаррет раздельно произнес слова:

– Раздобудь ей кого-нибудь. И мы выясним.

Вэшш потемнел лицом. Он сорвал тарелку и швырнул ее в Гаррета. Но скорость и гнев возобладали над меткостью. Тарелка разлетелась об стену. Кусочек рыбы выпал и валялся теперь на столе – маленький, блестящий и донельзя нелепый.

– Ах, ребята, – сказал отец, заходя в зал столовой. На осколки он посмотрел как на нежданно раскрывшиеся и не слишком привлекательные бутоны. Вэшш сидел, засунув сжатые в кулаки руки меж коленей. – М-да. Я надеялся, что Гаррет уделит мне минутку.

– Да, отец, – произнес Гаррет, вставая.

– Прекрасно, прекрасно. И, Вэшш? Это был последний раз, когда ты упоминал об этом происшествии. И в доме, и вне его.

– Да, – шепотом выдавил Вэшш.

– Да?

– Да, сэр. – Голос Вэшша дрожал.

Повернувшись, отец неспешно побрел в коридор. Гаррет, снова как в детстве, тащился следом. Домашние коридоры сделались неестественно длинными, и очень кстати удалилась прислуга. По дороге в отцовский кабинет их сопровождала лишь тишина.

Сам кабинет был помещением скромным, с зеленым столом, бывшим некогда дверью, и простыми деревянными стульями того же цвета. Подвесные полки вдоль стен были полны бумаг и конторских книг. Окно впускало свежий воздух, а присверленная к стене железная решетка держала все крупнее мухи снаружи. Ящик из стали и меди хранил семейные шифры, или усердно это изображал. Гаррет был практически уверен, что тот, кто все-таки украдет их через все препоны, в итоге обнаружит на записях одну чепуху. Настоящие шифры были заперты в головах у родителей. Под Гарретом скрипнул стул.