Именем царя, знаменем царицы

– Вот отчего ласковая такая со мной! Чтобы не убил! – зарычал Шуйский. – Кто?! Говори немедленно! С кем!

Катя уронила руки. Наготу прикрывать не стала. Лишь взглянула на Дмитрия печальным взором.

– Не понимаешь ты! Я сижу с Мариной и вдруг увядала витязя одного…

– Какого ещё витязя?! – возмутился Шуйский и принялся метаться по комнате. – Имя! Назови имя! Убью его!

– А он сидит в самом углу залы и пьёт безудержно. Красивый такой, ладный. С могутными плечами и стройной талией, лицом примечательным, запоминающимся – всё как я люблю!

Дмитрий замер и непонимающе поглядел на жену. Катерина поднялась на колени и медленно направилась по постели в его сторону.

– Вот думала, как бы его обольстить. Подошла. Но он взял и отрезал: "Не подходи, нечестивая, венчанный я!". А затем погрузился в сон.

Катерина прижала кулак к губам, пытаясь подавить усмешку. Золотистые волосы заструились по округлым плечам и спине, в лазури её голубые глаза сияли ярче звёзд. За красотой скрывался образ и душа, за которые Шуйский был готов умереть. Но только не в тот миг.

– Ты дура, Катя, – отрезал Дмитрий.

Супруга его запрокинула голову и озарила комнату низким, заливистым смехом. Шуйский стоял, сцепив руки на поясе. Хмурился. Выжидал, пока Катерина прекратит хохотать.

– Но я и впрямь спрелюбодействовала! Горемыка напился до беспамятства. А я им и воспользовалась.

– Он венчанный, сказал же.

– Да, но, к слову говоря, несильно отбивался в постели, – обиженно заметила Катя.

Дмитрий присел обратно, и благоверная прильнула к нему, обвив руками шею. Она заглянула ему в лицо:

– Ты чего такой грустный?

– В беспамятстве такие сладкие минуты провести, – заметил рында.

– То ли ещё будет.

– А как я здесь очутился? Неужели сама приволокла?

– Нет. Сам царь распорядился. Сперва предложил нас в гостевой спальне оставить, но я всё же откланялась, и он отпустил нас восвояси со своими молодчиками. – Катя повисла на шее у мужа. – Дима, а может тебе вызваться к нему рындой? Будешь защищать его.

– Не знаю я. Смутно оно всё.

Лукавый взор Кати охладел. Она подобрала простыню и укрылась.

– Разумеется, смутно. Пить надо меньше!

– Что же такого мне сказал царевич?

– А может, обещал чего? – взор Катерины вновь запылал синим огнём. – Приближенным сделать.

– Не глупи. После зряшной выходки Василия он Шуйских подпускать за версту не будет. Вон, погляди хотя бы, куда усадил меня на свадьбе. У дверей.

– Сам туды уселся. Знаешь, Дима, столько говоришь о нём – а он всё обратное делает. Ещё ни разу ты не попал.

– А я ещё ни разу не бил, – отрезал Шуйский и поднялся на ноги.

Катя смутилась, заметив, как он стал собираться. Наспех натянул портки, рубаху, поверху натянул куштун и крепко перевязал его полы.

– Куда ты?

– В Углич.

– Прямо сейчас? Ты же с бодуна!

– Ничего. Справлюсь.

Супруга Шуйского спрыгнула с постели и бросилась на мужа. Дмитрий замер в дверях. Старался не глядеть на обнаженную жену, на тёплую постель и покой в ночи, чтобы не передумать.

– Зачем тебе в Углич?

– Истину прознать хочу. Для себя. Окстить[7] себя дабы и жить с правдой.

– Вспомни Василия, – не сдавалась Катя. – Вздумал ков плести, да едва головы не сносил!

Дмитрий повременил, замешкал на мгновение, но следом всё же отодрал цепкие пальцы супруги от воротника и поспешил на выход. Но Катя засеменила следом и со всей силы вцепилась ему в десницу.

– Постой! Выслушай!

– Довольно с меня слушать. То царя, то брата, то тебя…

– Да выслушай же ты! – Катя побежала вперёд и загородила собой проход. – Мне-то чего кажется: царь Дмитрий Василия из опалы вывел из-за тебя. Ты ему приглянулся, да добрую службу оказать можешь. Вот он и присматривается. Станешь близким ему, аки Басманов.

Дмитрий тотчас взбеленился и плюнул на пол.

– Чтобы в бабье платье рядиться да куражиться?

– Да нет же! Чтобы стать его правой рукой! Или кем ещё, – заговорщически начала Катя. Лицо её, однако, полотняное, почти неживое, в отчаянной мольбе застыло: брови взметнулись, сомкнувшись на переносице, дрожавшие уста раскрылись. – Такое ведь сработало с Годуновым, помнишь? Помнишь, как брата своего спас тогда? Как к царю приблизился? А?

Катя встрепенулась всем телом, заглядывая в мрачное лицо Дмитрия. Тот, в свою очередь, старательно уводил взор.

– Помнишь ведь! Вижу, что помнишь, но не рассказываешь. Что ты тогда сделал? – пролепетала Катерина. – Ты же мой витязь, единственный, кто по силам папаше моему Малюте Скуратову был.

– Прекрати, – с отвращением проскрежетал Шуйский и отвернулся.

– Ты ведь и сейчас можешь так поступить. Согласись на союз с Дмитрием. Ради меня. Ради нас. Ради детей наших будущих.

Дмитрий стоял смирно, почти недвижно. Сдали, в ночной мгле, он мог сойти за статую. Лицо его побурело, непосильными муками затянуло глаза. Он свесил голову на грудь, позволяя жене нежно гладить себя по огрубелым щекам. Столь чувствительную, любимую, повидавшую на своей доле немало горестей да детей схоронившей тоже немало. Разве не заслуживала Катя счастье?

Он ведь убил Малюту за лютость его. Считай, как зверя умертвил. Оказал всему миру большую услугу.

Но он не такой. Не дикий, как Скуратов. Он ради невесты по крови пошёл – вспомнить хотя бы, как за дитя своё целую семью сгубил. Да и папашу её тоже на благо родных изничтожил. Но это во имя любви. Ради брата. Ради жены.

Он не такой.

"Конечно же, ты не такой, – раздалось в голове у Шуйского неизвестным, утробным голосом. – Ты так любишь Катерину, что даже не поскупился сделать её сиротой".

[1] устар. «сильно любить; обожать»

[2] старин. «фигурное печенье»

[3] «польский национальный костюм; кафтан с длинными полами»

[4] «национальный русский костюм для приёмов; ферязь с укороченными рукавами»

[5] «польский традиционный головной убор для замужних женщин; фата»

[6] устар. «плечо»

[7] старин. «перекрестить»