Шурум-бурум

У дверей тюрьмы меня встречала восторженная толпа пролетариев.

– Лу-ко-шин!!! – скандировали люди. – Лу-ко-шин!!!

– Братья! – взобравшись на импровизированную трибуну, обратился я к ним. – Замыслы интеллигентов провалились! Олег Лукошин был и остаётся пролетарским писателем!

– Ура-а-а-а!!! – возликовала толпа. – Лукошин с нами! Лукошин наш!

– Олежка! – кричали мне старики. – Ты истинный сын русского народа! Возглавь нас! Поведи нас на Москву! Мы все как один пойдём за тобой. Настало время раз и навсегда разделаться с интеллигентами!

– Вы правы, братья мои! – крикнул я. – Интеллигенты заслуживают мучительной смерти!

– Смерть! – негодовали люди. – Смерть интеллигентам!

– Смерть! – вопил я. – Смерть ублюдкам от культуры!

– Смерть!!!

– Смерть варварам науки и искусства!

– Смерть!!!

– Смерть извергам рода человеческого!

– Смерть!!! Смерть!!! Смерть!!!

И я повёл народ на Москву…

Гнилая карма Лукошина Олега

– В прошлой жизни я был Фёдором Михайловичем Достоевским, – торжественно объявил я.

– Быть того не может! – усмехнулась Наталья.

Шёл второй час ночи. У Натальи была ночная смена в магазине. Мы сидели в подсобке и тянули разливное пиво.

– Вот смотри, – начал я объяснять. – Достоевский родился 30 октября. А я – 11 ноября.

– Ну и где тут связь?

– 30 октября – это дата по старому стилю. Разница между старым и новым стилем – 12 дней. То есть, если высчитывать дату его рождения по новому стилю, окажется, что он родился именно 11 ноября.

– Не слабо!

– Представляешь, мы родились с ним в один день!

– Поздравляю. Только с чего ты решил, что это позволяет тебе думать, будто ты был им в прошлой жизни?

– Ну как же! – возмутился я. – Чего тут не понять?! Ведь я такой же талантливый как он! В чьё же ещё тело должен вселиться Достоевский в своей новой инкарнации, как не в моё?

Наталья саркастически качала головой.

– Чё-то ты заврался, Олежек, – сказала она. – Жидкие у тебя аргументы.

– Он писатель, и я писатель. Он гений, и я тоже. Ты же читала мои рассказы, как ты можешь не чувствовать мой грандиозный талант?

– Да как тебе сказать… «Беззаветно влюблённые в порнографию» и «Умная мама» мне понравились более-менее. Есть над чем приколоться. А вот «Психоанализ», «Просто любовь» и особенно «Обнажённая» с «Фестиной» – это чистой воды извращения. Сразу видно, что у тебя с головой не всё в порядке.

– Одинаковая дата дня рождения – это явный знак. Короче, я понял, понял со всей безапелляционной очевидностью: ну кем я мог ещё быть в прошлой жизни, как не Достоевским? Только им. Однозначно им.

– С чего ты решил, что есть какие-то прошлые и будущие жизни? Жизнь одна-единственная. Сдохнешь – и нет тебя.

– Э-э, – сокрушённо махнул я рукой, – вот теперь мне понятно, почему ты работаешь продавщицей, а не Голливудской кинозвездой. Потому что ты находишься в плену примитивного материализма. Потому что тебе чужд идеалистический подход к жизни. Прошлые жизни, карма – реальная вещь, я абсолютно уверен в этом.

– Что-то и ты не в Голливуде работаешь.

– Это временно. Он от меня никуда не денется.

В магазин кто-то вошёл. Сначала донёсся звук открываемой входной двери, а потом раздались нетвёрдые шаги.

– Девушки! – закричал вошедший мужчина хриплым подвыпившим голосом. – Есть кто живой?

Наташа поднялась.

– Ладно, верь в свою карму, – сказала она мне, – если очень хочется. Только это всё бред.

Она вышла к покупателю. Тот взял бутылку водки и какую-то закуску.

– Ну и чего ты, Лукошкин, добился в свои тридцать лет и со своим идеалистическим взглядом на жизнь? – вернулась она в подсобку. – Два рассказа в районной газете «Ленинская правда». Вот и всё, чем ты можешь похвастаться.

– И один – в «вагриусовском» сборнике, – сказал я. – А за Лукошкина ответишь.

– Я видела имя под твоим рассказом в газете. «О. Лукошкин». Вот как там написано.

– Они ошиблись. И в газетах я больше не печатаюсь. Они деньги платить не хотят и целые абзацы выкидывают. Да и бессмысленно это. Публикацию в районной газете никто всерьёз не воспринимает. Там хоть всю жизнь печатайся – толку не будет.

– Всё равно, как ни крути – не впечатляют твои достижения.

– А Интернет?

– Что Интернет?

– Ты знаешь, какой я популярный в Интернете?

– А ты популярный?

– Я о-го-го какой популярный! Мало кто сравнится со мной по популярности. Все меня любят, все уважают.

– Дама и господа! – начала паясничать Наталья, – сегодня мы вручаем Нобелевскую премию Олегу Лукошину!

– Смейся, смейся.

– Олег Лукошин – бывший Достоевский! К сожалению, мы не могли вручить ему премию, когда он был Достоевским, потому что нашей премии тогда не было. Но сейчас мы исправляем ошибку. Вот тебе, Олег, две Нобелевские премии: одна за Достоевского, а другая за себя.

– Очень смешно, очень.

– А давай мы тебе и третью дадим! Сразу, чтобы не искать тебя в следующей твоей инкарнации?

– Наталья, а в рыло?

– Нет, Олежек, не тянешь ты на современного Достоевского.

– Ну правильно. Кому сейчас нужна такая мутотень, которую я писал будучи Достоевским. Новое время требует новых подходов.

– Не впечатляют твои подходы.

Я горестно вздохнул. Разумеется, Наталья ни уха ни рыла в литературе не понимала, но какие-то жалостливые струны она во мне задела. Есть такие люди – они умеют выводить человека из себя. Несомненно, она принадлежала к их числу.

– Да, есть доля правды в твоих словах, – сказал я. – Но дело в том, что я тогда карму себе испортил.

– Когда был Достоевским?

– Да. Он, то есть я, был большим грешником. Жене изменял, в рулетку играл. Может быть, даже с несовершеннолетними девочками забавлялся. Я же не знал тогда, идиот, что моя следующая инкарнация – Олег Лукошин – окажется в незавидных стартовых условиях. Подпортил себе карму, гнилой она стала.

Пиво в кружках закончилась. Наташа взяла мою и, повернувшись спиной, стала доливать из металлического бидона по новой. Я протянул руку и потрогал её за задницу.

– Гусева, у тебя жопа толстая! – объявил я ей.

– Хе, – усмехнулась она. – Тоже мне, новость.

– Ты делай что-нибудь. Бегай по утрам, фитнесом занимайся.

– Какой фитнес с моей работой!

– Вот я одной знакомой в Интернете дал совет заниматься фитнесом – и она занимается.

– Что за знакомая?

– Писательница.

– Да что ты!

– Да. Ты думаешь, я в Интернете с продавщицами общаюсь?

– Чё пишет?

– Ну, разное… Про гомиков больше.

– Про гомиков?! Фу, нашла о чём писать!

– Ну, знаешь ли, это у нас гомиков почти нет, а те что есть – прячутся. А у них там в столицах гомики себя не скрывают.

– Ну, у писательниц есть время фитнесом заниматься.

– Влюблена она в меня – по уши!

– Да ну, врёшь.

– Зуб даю. «Олег, – пишет мне, – любовь моя, я ждала тебя всю свою несчастную жизнь».

– Сразу видно – писательница. Романтичная дура.

– «Сейчас по твоему совету я усиленно занимаюсь фитнесом. Сгоняю с жопы последний жир, чтобы понравиться тебе при нашей первой встрече, любимый».

– Ну и зря. Сгоняй, не сгоняй жир – всё без толку.

– Да не, жир сгонять надо. Но у неё другие бзики есть.

– Тоже думает, что была кем-то в прошлой жизни?

– Нет, мужиком себя воображает.

– Ого! Ты не вздумай с ней встречаться, это добром не кончится. Она с тобой сделает что-нибудь нехорошее. Ты хоть и дурак, а всё равно тебя жалко.

– Ладно, подумаю.

Пришли покупатели – пацаны, тоже весьма подвыпившие. Взяли пиво и стали клеиться к Наталье. Я нарисовался в проходе, чтобы показать им, что она не одна. Пацаны поняли всё на удивление быстро. Тут же примолкли и ушли.

– С тобой всё-таки спокойней, – прижалась она ко мне.

– Ну так… – я почувствовал разливавшуюся по телу гордость.

Посадил подругу на колени.

– Эх, Наташа, Наташа! – говорил я. – И что же ты не киноактриса?

– Да уж. И чего я не киноактриса?

– И имя у тебя как у актрисы.

– Что, есть такая?

– Была. Наташа Гусева – это такая девочка с большими красивыми глазами, которая играла Алису Селезнёву в фильме «Гостья из будущего».

– А, смотрела, смотрела.

– Знаешь, как я плакал, когда в конце фильма она улетала в будущее! Навзрыд!

– А вот я не плакала.

– Она стояла, готовая улететь в своё счастливое будущее, и предсказывала всем детям судьбу. «Вот ты, Володя, – говорила она, – станешь знаменитым доктором. Ты, Марина, станешь знаменитой балериной. Ты, Коля, станешь знаменитым учёным. А из тебя, Олег, ничего не выйдет…»

– Прямо так и сказала?

– Да, представь себе. Взяла меня за руку и говорит: «Олег Лукошин, ты чмо и бестолочь. И карма у тебя гнилая. Благодари Достоевского».

– А, помню, это я и была! Только забросила потом кино. И гадания. В магазине интереснее.

Алкалоиды уже усиленно бродили в наших головах. Мы решили спеть на пару песню «Прекрасное далёко». Получилось неплохо. Вот только я расчувствовался и заплакал.

– Олежка, солнышко! – утешала меня Наташа. – Ну хватит, маленький, перестань.

– Ну почему, – не мог я успокоиться, – почему я был таким дурным Достоевским?! Нафига мне сдалась эта рулетка? Да и девочки не нужны были. Не испорть тогда карму, был бы уже богатым и знаменитым. Все магазины были бы завалены моими книгами.

– Ничего, ничего, – гладила меня Наталья. – Идеалистический взгляд на жизнь спасёт тебя.

– А вдруг я так и не получу Нобелевскую премию? – с ужасом делал я предположения.

– Что ты, что ты! Типун тебе на язык!

– А вдруг Линч и Коппола так и не снимут фильмы по моим сценариям?

– О, господи! Я отказываюсь верить в это.

– А вдруг Достоевский ещё и мальчиками увлекался? Мне такие грехи за целую жизнь не искупить.

– Крепись. Будем надеяться на лучшее.

Разморенный пивом, я уснул на руках Натальи. Снился мне какой-то идиотский сон, в котором я был белым кругом, который тщательно скрывался за оранжевыми прямоугольниками от коричневых ромбов. Ромбы были неумолимы в своих поисках и определённо жестоки.

Наталья разбудила меня утром.

– Олег, вставай! – трясла она меня за плечо. – Пора собираться, сейчас сменщица придёт.

Я приходил в себя.

– Сколько мы выпили пива? – спросила она.

– Не помню.

– Литра три?

– Возможно.

– Долей в бидон воды.

Она всучила мне пустую трёхлитровую банку. В кухоньке, которая располагалась за занавеской, я поставил её под кран. Набранную воду вылил в бидон с пивом.

– Вроде всё нормально, – оглядывала она подсобку. – А, как ты думаешь?

– Всё нормально.

Без десяти восемь пришла сменщица. Мне она была не рада.

– Гусева! – заявила она Наталье. – Если я вляпаюсь в сперму, я не знаю что с вами сделаю!

– Не вляпаешься, – ответила она. – Он не успел. Отрубился.

– Во всём вините Достоевского! – отмахнулся я от них.

Пошатываясь, в обнимку, мы шли по городу. Наташа жила недалеко от магазина. У неё дома мы поели и завалились спать.

– А всё-таки не так уж плохо дела обстоят, – говорил я, сытый и почти счастливый, прижимаясь к ней в постели. – Несмотря на Достоевского.

Наталья мне не отвечала. Она уже спала.

«Вот отосплюсь и рассказ напишу, – подумал я. – Про свою гнилую карму. Потому что каждую свою фантазию надо превращать в нетленную литературу».

Рассказы разных лет

Великий Молчаливый

Я вступил в секту в восемнадцать лет. Впрочем тогда, пятнадцать лет назад, в далёком 2018 году я ещё не знал, что наше объединение называется сектой, а наш лидер, Капитан – жестокий и коварный обманщик, соблазняющий человеческие ума и сердца. Лишь позже, после нескольких лет пребывания в ней, стали доходить до меня слухи и сомнения, что наше братство, объединённое идеей поиска Истины, идеей нахождения равновесия во Вселенной – всего лишь преступное сборище, руководимое безумным фанатиком.

Стоит ли говорить, что я никогда не верил в этот бред. Не верил, когда будучи безусым юнцом пошёл вслед за Капитаном, не верил, когда испытал с ним первые трудности, не верил, когда движение наше ушло в подполье. Не верил и тогда, когда нашёл его мёртвым в куче тлеющих углей в лесу за нашим острогом. Не верю я в это и сейчас. Не верю, потому что воочию убедился в правде его воззрений. Убедился в том, что Великий Молчаливый однажды придёт в наш мир.

Я родился в 2000 году, что по взглядам нашего братства было огромной удачей. Год смены тысячелетий, год наступления эры Водолея – все считали это счастливейшим стечением обстоятельств. Капитан, тот и вовсе намекнул мне как-то, что я могу стать тем избранным, кто вызовет Великого Молчаливого.

В 2017 году я окончил школу. Ни одно высшее учебное заведение не пожелало видеть меня в своих рядах. Я направил свой аттестат в пятьдесят или в шестьдесят институтов и университетов, но…не из одного из них не получил ответа. Признаюсь честно, был он совсем не выдающимся, мой аттестат, и расчитывать с ним на завоевания в сфере науки было наивно.

Ничего не оставалось делать, кроме как устраиваться на работу. Приличной работы мне разумеется не нашлось и я устроился испытателем воздушных болидов. Сейчас они стали основным видом транспорта на планете, а тогда

их эра лишь начиналась. Это были тяжёлые, неповоротливые машины, с трудом отрывавшиеся от земли и готовые врезаться в первую же преграду на своём пути – будь то угол дома, дерево или же провода высоковольтной линии. Каждый второй болид разбивался на испытаниях и работа испытателя была чрезвычайно опасна. Собственно говоря, испытатель – это слишком громко сказано. Я был манекеном, которого сажают в аппарат лишь для того, чтобы проверить на нём перегрузки и повреждения, которые машина может причинить человеку в полёте и особенно – при падении. Увы, манекены были слишком дорогие и не могли рассказать о перегрузках. Для этого имелись такие отчаянные юнцы, как я.

За неполный год работы я разбивался в болидах четыре раза – и все четыре вполне благополучно. Сотрясения мозга и ссадины не в счёт.

– Ты удачлив, – сказал мне Капитан при первой нашей встрече, – но долго ли будет с тобой эта удача?

Я не ответил ему. Я был отчаян, смел – по крайней мере, мне так казалось – но и достаточно сообразителен, чтобы понимать, что везение может покинуть меня однажды.

– Умереть в девятнадцать или двадцать, – продолжал Капитан, – так и не узнав тайн мироздания? Так и не заглянув за оборотную сторону реальности?

Он был убедителен.

Он был убедителен, энергичен и красив. Седовласый, с суровым обветренным лицом – он действительно походил на опытного морского волка, Ахава, ведущего своё судно и команду на поиски идеи фикс – своего белого кита.

Таким белым китом был для моего Капитана Великий Молчаливый.

– Смотри, – сказал он мне, выставляя вперёд руку ладонью вверх. – Сейчас я вызову одного из духов.

Его губы зашевелились, бормоча какие-то заклинания, взгляд устремился в одну точку, пальцы были напряжены и скрючены. Через минуту над его ладонью возникло голубоватое сияние. Сияние сгущалось, обрамлялось деталями и вскоре оформилось в безобразную зубастую рожу. Рожа морщилась, кривилась и пыталась вырваться с ладони Капитана.

– Подчинись! – крикнул он ей. – Подчинись, или я отправлю тебя в долины небытия, где жернова причинности перемелят тебя!

Дух прекратил сопротивление.

– Готов ли ты служить мне? – сверкая глазами, спросил Капитан. – Служить всю вечность, не прося ничего взамен?

Дух произвёл движение, похожее на кивок. Капитан был удовлетворён.

– Хорошо, – молвил он, – сейчас я отпущу тебя. Но ты явишься ко мне по первому моему требованию, тебе ясно?

Дух согласился. Капитан убрал руку и посланник запредельности тихо расстаял в воздухе.

Я был потрясён. Я смотрел на Капитана как на бога. Я был готов идти с ним хоть на край света.

– Однажды, – сказал он мне, обнимая за плечи, – я вызову самого могучего, самого сильного. Я вызову родоначальника мироздания – Великого Молчаливого. Он одарит меня частицей своей сущности и я стану единовластным повелителем реальности.

Так я стал одним из его последователей. Капитан дал мне имя – Юнга, и хотя юных матросов, правда не таких верных, на его корабле было множество, имя это закрепилось за мной и в братстве меня звали только так.

– Он возле идола, – сказал я братьям и сёстрам, вернувшись в острог, – на жертвенном огне. Я перевернул его и оттащил в сторону. Он обгорел и трудноузнаваем, но я уверен, что это он.

До последнего момента все ещё надеялись, что исчезновение Капитана – лишь его странная выходка, свидетелями которых мы были неоднократно, что он лишь отлучился на время, что он скоро вернётся.

– Он мёртв? – выдохнул Боцман. – То есть я хочу сказать – он действительно мёртв? Просто мёртв, и всё?

– Просто мёртв, – подтвердил я.

Боцман закрыл лицо руками. Он был с Капитаном с самого начала, задолго до меня, был его первым заместителем и поверенным, был его истым почитателем.

– Может быть, он вызвал Великого Молчаливого? – предположила Русалка, подруга Боцмана. – Может быть ему удалось?

– Нет,– мотнул Боцман головой. – В Завете сказано точно, как осуществится пришествие Великого. Он одарит избранного частицей своей сущности и этот избранный станет повелителем нашей реальности. Он будет способен управлять ей, изменять её…

– Но откуда мы знаем, что Капитан не стал таким повелителем? – сказала Нимфа. – Может быть смерть его – вовсе и не смерть, а переход в иную стадию?

Мы задумались над её словами. Что, если это действительно так? Что, если Капитан просто отбросил своё бренное тело и переродился во что-то нематериальное, что и может стать повелителем нашей реальности? Что если он витает над нами сейчас и смеётся?

– Нет, – отмахнулся Боцман от этой идеи, как от наваждения. – Я знал Капитана почти тридцать лет, он во всех подробностях описывал мне то, как должно произойти перерождение. Оно не должно было окончиться его физической смертью.

Я был с ним согласен.

– Я не сказал ещё кое о чём, – добавил я.

Все смотрели на меня, ожидая.

– В спине Капитана торчит нож. Его убили.

– Я знал, – поднялся со своего места Матрос Фиолетовый, – я всегда знал, что именно так это и окончится. Что вся эта вера в Великого Молчаливого – чушь собачья. Мне давно надо было делать отсюда ноги, но я чего-то ждал, на что-то надеялся…

Матрос Фиолетовый пришёл в братство за год до меня. Большинство из своих последователей Капитан называл Матросами – «Матрос» было обычным обращением руководителя секты к её членам, как «Рядовой» в армии – и чтобы как-то различать их, он давал им названия цветов, оттенков или каких-то других признаков. В своё время в братстве были Матрос Изумрудный, Матрос Лиловый, Матрос Травянистый…

Матрос Фиолетовый был самым большим негативщиком из всех. Я поражался тому, как он смог продержаться в секте столько времени, ведь многие другие, имевшие куда как большую веру, оставили Капитана гораздо раньше. Я объяснял это только одним: Матрос Фиолетовый был слишком бестолков и беспомощен, чтобы жить самостоятельно.

Именно он, криво улыбаясь, сказал мне как-то:

– А ты знаешь, что вызов Капитаном духа – это всего лишь дешёвый фокус? Ведь Капитан вызывал перед тобой духа? Ведь именно этим он соблазнил тебя в секту?

– Ты лжёшь, – ответил я ему тогда.

– Нет, – качал он головой, – я говорю правду. Это фокус. Дешёвый фокус. Я могу тебе объяснить, как он проделывает его.

Я выхватил тогда свой нож, прижал Фиолетового к стене и готов был перерезать ему горло, но…что-то остановило меня. Матрос Фиолетовый похрюкивал и пронзал меня своими маленькими круглыми глазками. Я отпустил его и вышел вон.

– Знаешь, почему ты не убил меня? – крикнул он мне вслед. – Потому что ты и сам сомневаешься в Капитане. И однажды твои сомнения станут такими сильными, что ты обратишь этот нож против него.

Я рассказал о случившемся Капитану.

– Не беспокойся, – потрепал он меня по щеке. – Матрос Фиолетовый хороший человек, верный. Просто он слишком много думает, а потому сомневается. Но я уверен, что это пройдёт. Ведь когда на нас снизойдёт милость Великого Молчаливого, сомневаться будет просто глупо.

И именно этому неприятному брату, Матросу Фиолетовому, досталась самая красивая женщина секты – Нимфа.

– Ну что же, – сказал Боцман после раздумий.– Мы должны вернуться к идолу и похоронить Капитана.

– Наверно будет лучше предать его огню, – сказала Русалка. – Капитан был лучистым существом и наверняка захотел бы исчезнуть в огне, а не в земле.

– Ты права, – кивнул Боцман. – Так мы и сделаем.

– А заодно, – добавил Матрос Фиолетовый, – неплохо бы выяснить, кто убил его. Ведь вы же понимаете, что убить его мог только член секты.

– Это мы непременно выясним, – сказал Боцман. – Но позже.

Втроём – я, Боцман и Матрос Фиолетовый – мы двинулись к поляне идола. Втроём, потому что мужчин в секте оставалось лишь трое. Столько же, сколько и женщин. Да, да, кроме Капитана братство насчитывало лишь шесть человек. Многочисленная когда-то и могущественная, секта захирела и причиной этому были вполне конкретные политические события.

Ещё семь лет назад Капитан был влиятельнейшим человеком. Он имел свой офис в Новосибирске, издавал журнал, содержал несколько сайтов в Интернете и получал пожертвования на свою деятельность со всех уголков мира. Но в 2026 году безумный бурят по имени Тимофей Загубин дошёл со своим маленьким отрядом фанатиков-буддистов до Москвы и совершил переворот. В стране воцарилась диктатура буддизма. Все иные религии, а также секты были объявлены вне закона.

– Дурак, – говорил о Загубине Капитан. – Вера в Великого Молчаливого ни на йоту не противоречит буддизму. Напротив, она логичное завершение этой религии, её финальный аккорд. Но разве такому идиоту понять это!

С тех пор мы были вынуждены перейти на нелегальное положение. О деятельности в городах уже не шло и речи. Единственное убежище, которое мы смогли найти, оказалось в горах Алтая – скромный деревянный сруб, окружённый деревянным же забором. Мы называли наше обиталище острогом.

Секта, насчитывавшая в лучшие свои годы десять тысяч человек, быстро теряла своих членов и к 2033 году вместе с Капитаном нас было всего семеро.

Боцман, правая рука Капитана, жил с Русалкой – тоже давней и преданной последовательницей секты. Матрос Фиолетовый и я за время пребывания в братстве сменили нескольких подруг, но когда кроме Русалки их осталось всего две – красавица Нимфа и немая дурочка Морской Конёк, прибившаяся к секте лишь по собственному слабоумию – между нами произошла очередная стычка.

– Кого из них ты хочешь? – спросил меня незадолго до этого Капитан.

– Конечно Нимфу, – ответил я. – Она такая красивая, такая…

– Я постараюсь помочь тебе, – сказал он, – но, увы, в таком вопросе моя власть не безгранична.

– Конёк?! – вопил Матрос Фиолетовый. – Морской Конёк?! Эту дуру мне в подруги?! Ни за что!

– Подумай хорошенько, – сказал ему Капитан. – Морской Конёк очень добрая девушка. Послушная и исполнительная.

– Но как же наша иерархия?– не сдавался Фиолетовый.– Ведь он – Юнга, а не Матрос. Я выше его в иерархии, старше по возрасту и в секте я состою дольше.

Против таких доводов возразить было нечего. Капитану пришлось сдаться, и Нимфа досталась Матросу Фиолетовому. Я же вынужден был довольствоваться Морским Коньком.

У Капитана собственной женщины не было. Все женщины секты принадлежали ему и так – по праву главенства.

Мы собрались в дорогу. Путь до поляны идола занимал около часа. Боцман и Матрос Фиолетовый шли впереди налегке, я – с канистрой бензина плёлся сзади. День клонился к закату. Странная мысль пришла ко мне: а вдруг тот, кто убил Капитана, вызвал Великого Молчаливого и теперь наделён способностью изменять реальность? Что же теперь начнётся?

– Я вот о чём подумал, – словно угадав мои мысли, сказал Матрос.– Не просто же так Капитан отправился к поляне идола. Может быть, он действительно хотел вызвать Великого Молчаливого? Может быть, срок был именно вчера?

– Нет, – отозвался Боцман.

– А что сказано в Завете? Насколько я знаю, там указана точная дата.

– В Завете указана не дата, там указаны циклы, в соответствии с которыми можно высчитывать оптимальные даты. Каждая такая дата выпадает в среднем раз в десять лет. Очередной оптимальный срок должен был выпасть через месяц.

– Чёртов Завет! Никто из братьев никогда его не читал. Все видели лишь какую-то книгу, которую Капитан вечно таскал с собой. Что в ней было на самом деле, кто знает? Уверен, что Капитан просто дурачил нас этим Заветом. Наверняка в той книге была какая-то чушь, не имеющая никакого отношения к Великому Молчаливому.