Шурум-бурум

Она смотрела на меня восторженно.

– Чёрт возьми, Олег, неужели это ты! – произнесли её губы, покрытые дорогой помадой, блеск которой слепил моё и без того помутневшее сознание. – С того момента, как я прочла тебя, я только и делала, что жаждала соития с тобой.

Она впилась ненасытным ртом в мои губы. Руки её шарили по моему телу. Она раздевала меня.

Изабелла призналась мне в любви до гроба и решила поселиться вместе со мной. Она купила коттедж, полностью обставила его и заставила меня переехать к ней. Рудольф мой выбор одобрил и пожелал мне удачи.

– Классная бабенция! – показывал он мне большой палец. – Привалило тебе счастье, Олег, ой, привалило! Я о такой девке в самых липких фантазиях не мечтал. Держи удачу, то есть Изабеллу, за титьки и не вздумай отпускать.

Изабелла с Рудольфом быстро подружились друг с другом.

«Подозрительно быстро», – заявил мне мой внутренний голос, но я заставил его заткнуться.

– Олег творческая натура, – услышал я как-то их разговор. – Ему требуется уход и забота, – говорил Рудольф.

– Ты прав, – отвечала Изабелла. – Ты трижды прав. Окружить его плотным кольцом заботы – вот наша первостепенная задача.

– Погрузить его в любовь и нежность, – выдвигал предложения Рудольф.

– В дружескую и сексуальную негу, – поддакивала Изабелла.

– Мы должны во что бы то ни стало сохранить его.

– Уберечь.

– Подготовить.

– К спо-кой-стви-ю! – хором произнесли они и засмеялись.

Жизнь моя значительно изменилась. Я проводил время в омерзительной роскоши, пьянстве и телесных усладах. Желание писать постепенно угасало. За прошедшие со времён знакомства с Рудольфом и Изабеллой месяцы я не написал и двух строк.

– Ничего, – говорила мне Изабелла.

– Ничего, – махал рукой Рудольф.

– Талант не пропьёшь.

– Не продашь на барахолке.

– Талант – он навсегда.

– Ты ещё напишешь произведения, от которых у всех будет стынуть кровь в жилах.

– И вываливаться геморрой.

– Пока отдыхай.

– Отдыхай пока.

И я отдыхал. Отдыхал, отдыхал, отдыхал. Отдыхал неистово и самозабвенно.

– Сынок! – стоял передо мной лысый человек в дорогом костюме и очках в золотой оправе. – Ты не узнаёшь меня, Олежка?

– Вы ошибаетесь, – ответил я, попытавшись закрыть дверь.

Незнакомец просунул в проём ногу.

– Ты не понимаешь, – протискивался он в квартиру. – Я не шарлатан, я настоящий. Понимаешь, твой настоящий отец!

– Мой отец умер, – ответил я. – Я собственноручно забивал в крышку гроба гвозди.

– А-а-а! – заулыбался мужчина. – А вот она где, загадка! А вот она, великая из тайн! Дело в том, что тот человек не был твоим отцом!

– Да что вы! – усмехнулся я.

– Твой отец – я! Хочешь, я докажу тебе это?

Вылезшая на шум Изабелла стала уговаривать меня выслушать этого странного посетителя. Появившийся в дверях Рудольф тоже присоединился к уговорам.

– Тебе надо побриться налысо! – убеждал меня незнакомец. – На темечке ты увидишь родимое пятно, точно такое, как это.

Он нагнулся и большим мясистым пальцем ткнул себе в черепушку. В указанном месте, в самом центре плеши значилось родимое пятно.

– На три шестёрки похоже, – осмотрел я его.

– Тебе кажется, – отозвался лысый.

– Кажется, кажется, – закивала Изабелла.

– Точно кажется, – подтвердил Рудольф. – Нисколько не похоже.

После получаса уговоров я согласился побриться наголо.

– Да нет у меня никаких пятен, – говорил я. – Не в первый раз бреюсь.

Они всё же обрили меня. К моему немалому удивлению на том же самом месте, что и у лысого гостя, на башке моей светилось родимое пятно, весьма и весьма, кто бы что мне ни говорил, напоминавшее три шестёрки.

– Здравствуй, сын! – раскрыл свои объятия лысый.

– Здравствуй, папа! – обнял я его.

Был тотчас же накрыт стол. После нескольких рюмок я окончательно уверовал в пришествие отца.

– Папа! – плакал я, целуя вновь обретённого родителя. – Я всегда знал, что ты найдёшь меня!

– И мы знали, и мы! – говорили Рудольф, Изабелла и мой новый отец. – Мы всегда знали это.

Моего отца звали Конрад Валентинович. Он оказался гражданином Канады. Родом его деятельности были финансы и недвижимость. Он владел небольшой, с годовым оборотом в пару миллиардов долларов, фирмой в Оттаве.

Через пару дней мы махнули на Багамы – праздновать счастливые перемены в моей жизни. Кроме меня с отцом поехали, разумеется, и Изабелла с Рудольфом. На всякий пожарный я захватил с собой старую спортивную сумку со всеми своими произведениями. Я боялся оставлять без присмотра плоды своей творческой деятельности.

Первая неделя пролетела как сказка. Мы купались, загорали и пили коктейли.

– Я всегда знал, – говорил я себе, – что в моей жизни произойдёт нечто, что кардинальным образом изменит её.

«Ничего ты не знал», – возражал мне мой внутренний голос.

– Я верил, что рождён для большего.

«Не верил, и не думал верить», – язвил он.

– Ощущение это жило во мне всегда.

«Да не жило в тебе никакого ощущения! – психанул голос. – И не пытайся себя обманывать».

Однажды ночью мне приснился страшный сон. Мне снилось, что мой отец Конрад Валентинович вместе с моим другом Рудольфом и подругой Изабеллой сидят, взгромоздившись, на моём теле и пьют мою кровь.

В ужасе я проснулся. Конрад Валентинович, Рудольф и Изабелла подпирали меня своими разгорячёнными телами и, припав к моей шее, пили кровь.

Горячую, живительную кровь русского писателя!

– Господи! – промолвил я. – Что вы делаете?

Они стушевались.

– Зашли подоткнуть тебе одеяло, – ответила Изабелла.

– Вы пьёте мою кровь! Вот она – капает с ваших губ.

Они переглянулись.

– Олег, – сказал мне Рудольф, – ты всё неправильно понял.

– Да и вообще ты ещё спишь, – добавил папа Конрад. – Мы тебе снимся.

Я поднял руку, сложил пальцы щепоткой и перекрестил незваных гостей.

Отреагировали они бурно. Все трое повалились с кровати на пол, зашипели, издали хрипящие вопли и задымились.

– О, небо! – вырвалось из моей груди. – Вы – исчадия ада! Вы – демоны! Вы – силы зла!

– Олег, послушай нас! – попытался заговорить со мной тот, кого я знал раньше как Рудольфа. – Всё дело в твоём воображении. Ты представляешь всё это, фантазируешь, понимаешь? Пожалуйста, не крести нас больше!

Я вскочил на ноги и стал крестить их часто и яростно. Адские нетопыри завизжали, лица их и фигуры стали меняться – они почернели, кожа обрастала шерстью, за спинами показались огромные безобразные крылья.

– Тебе не уйти от нас! – визжала Изабелла. – Ты в нашей власти!

– Ты обречён! – грохотал Конрад.

– Доверься нам! – шипел Рудольф.

Я выхватил из-под кровати заветную сумку с рукописями и бросился в ванную. Демоны метнулись вслед за мной. Закрывшись в ванной, я стал лихорадочно осенять дверь крестными знамениями.

– Олег! – доносился до моих ушей вкрадчивый шёпот. – Пойми, мы не можем позволить тебе явиться этому миру в качестве писателя. Твои произведения нанесут непоправимый урон гармонии сил на Земле. Ты спровоцируешь людей на тяжкие раздумья, на сомнения в правильности своей жизни, ты повергнешь их в шок и смятение, ты лишишь их покоя. Разве непонятно тебе, что это тяжкий грех? Грех, понимаешь?

– Миллионы писателей делают то же самое! – крикнул я. – Почему вы не пришли к ним?

– Миллионы… – хрипло усмехнулись они. – Что нам до миллионов, когда есть ты. Ведь всем понятно, что ты лучший.

«Вот так вляпался! – лихорадочно вертелось в моей голове. – Как же так получилось, как? И что делать?»

Я бросил взгляд на сумку с рукописями. Странное ощущение пришло ко мне, ощущение, что разгадка всего происходящего может находиться в ней. Я открыл сумку и стал перебирать листы с названиями произведений.

– Не то, не то, – бормотал я, откладывая листы в сторону, – опять не то.

– Смирись, Олег! – шипели демоны. – Ты же понимаешь, что эта дверь нас не остановит. Ты будешь очень счастлив, очень богат. У тебя будет всё. За это ты должен сделать самую малость. Не писать. Просто не писать, и всё. Чего тебе стоит?!

– Вот! – выхватил я из сумки пачку листов. Удивлению моему не было предела. – Как такое могло произойти?

Я держал в руках листок, на котором было написано: «Лукошин и силы зла. Рассказ».

– «Был сумрачный дождливый день, – начал я читать текст. – Я брел по городским улицам и обдумывал сюжет будущего рассказа…»

– Чёрт! – процедил я сквозь зубы. – Этого не может быть!

Пролистав пару страниц, я стал читать дальше.

– «Вскоре после знакомства с Рудольфом, я завёл подругу. Точнее, она завела меня…»

– Как это понимать?! – недоумевал я.

– «Сынок! – стоял передо мной лысый человек…» – читал я ещё.

– Я всё это писал? – ошарашено глядел я в пустоту. – Это мой рассказ? Я сделал себя героем своего рассказа?

Неповоротливые и колючие мысли тяжело и болезненно продирались сквозь лабиринты сознания. Понимание не приходило.

– Так чем же он закончился? – я стал перелистывать страницы. – Мне надо прочитать, и всё станет ясно.

«Стоп, – остановил меня внутренний голос. – А вдруг в финале рассказа демоны убивают тебя? Или подчиняют своей воле, что ещё хуже?»

– Но я не мог написать такого, – ответил я. – Я не враг себе.

«Если ты придумал каких-то демонов, – не унимался голос, – и себя рядом с ними, то ты запросто мог сочинить и трагический конец. Просто так, ради бахвальства».

Я призадумался.

– Да нет, нет же, – отогнал я дурные мысли. – Я не мог написать этого.

Я заглянул в конец рассказа.

«Я заглянул в конец рассказа», – прочитал я последние слова. На этом рукопись обрывалась.

– Что за чертовщина! – воскликнул я.

«Смотри, смотри! – завопил внутренний голос. – Появляются новые строки».

Я перевёл глаза на бумагу.

– «Смотри, смотри! – завопил внутренний голос», – прочитал я появившиеся строки. – «Появляются новые строки».

Я был окончательно сбит с толку и обескуражен.

– Что происходит? – недоумевал я. – Новые предложения пишутся оттого, что я думаю о них?

«По-моему, всё сложнее, – отозвался внутренний голос. – Скорее всего, ты не только их обдумываешь, ты их и записываешь».

– Но я не пишу, ты же видишь! – воскликнул я. – В моих руках нет ни ручки, ни карандаша.

«Их пишет другой Лукошин, – трагически ответил голос. – Тот, который сидит сейчас за столом, водит пальцами по клавиатуре и считает, что придумывает очередной офигительный рассказ».

– Но я здесь! – крикнул я. – Вот он я, Лукошин Олег, в этой трижды проклятой ванной комнате в трижды проклятом отеле на трижды проклятых Багамских островах! Я не могу находиться в двух местах одновременно.

«Можешь, – сурово произнёс голос. – Ты творчески раздвоился. Ты одновременно в своей квартире и в своём рассказе в ванной комнате на Багамах. И теперь ты, то есть тот Лукошин, который нажимает на клавиши, может сделать с самим собой всё что угодно».

– Ах, гадство! – воскликнул я. – Но ведь я, то есть тот Лукошин, который набирает сейчас этот рассказ за компьютером, не понимает, ни хрена не понимает, что всё происходит по-настоящему! Что демоны на самом деле могут подчинить меня своей власти. Или даже уничтожить!

«Что-то разволновался я в своём рассказе», – подумал я, усмехаясь.

Часы показывали 12.13. Я сидел за столом и писал новый рассказ «Лукошин и силы зла».

«Может быть сделать себя в рассказе более спокойным и хладнокровным? Вот я сижу, мужественно жду своей участи и ничто меня не колышет. Так, а демоны что же бездействуют? Вот напишу сейчас, что они стали выламывать дверь».

В этот момент дверь тяжко загудела и едва не сорвалась с петель.

– Демоны перешли в атаку! – воскликнул я и руки мои задрожали.

«Ну вот, опять – «задрожали руки». Хотя ладно, я же хочу передать ситуацию психологически достоверно. А страх весьма достоверен в данный момент».

– Что же делать? – метался я по ванной комнате. – Сейчас они ворвутся!

В груди моей тяжёлой нескончаемой лавиной нарастало отчаяние.

«Смотри, смотри! – крикнул мне внутренний голос. – Новые строчки в рассказе. Похоже ты, то есть тот Лукошин проявил себя!»

Я схватил листок. «Что-то разволновался я в своём рассказе…», – прочитал я.

– О, идиот! – заскрежетал я зубами. – Ты просто идиот! Олег, как ты не понимаешь, что всё происходит по-настоящему? Что демоны действительно могут ворваться в эту ванную комнату и уничтожить меня!? А значит и тебя!

«Прикольно, прикольно, – радовался я. – Диалог себя с собой. Занятно выходит. Может, ответить ему? Ку-ку. Олег, слышишь меня?»

– «Ку-ку», – прочитал я проявившиеся на странице строки. – «Олег, слышишь меня?».

– О, нет! – отвернулся я в бессилии. – Он воспринимает это как игру. Как литературную забаву. Одумайся, Олег! Всё на самом деле. Всё серьёзно!

«Да, именно так он всё и воспринимает, – сказал голос. – Дело плохо».

Новый, ещё более сильный удар обрушился на дверь.

– Ты наш!!! – шипели демоны. – Ты наш навечно!

Дверь едва держалась на петлях.

«Ещё один удар, и ты пропал», – трагически произнёс внутренний голос.

– Что же делать?! – воскликнул я в отчаянии.

«Надо брать ситуацию в свои руки», – сурово ответил голос.

– Но как?

«Ты должен сам дописать окончание. Другой Лукошин не заслуживает доверия».

– Сам? – я огляделся по сторонам. – Но чем? У меня нет ни ручки, ни карандаша, ничего.

«Пиши кровью!»

Больше я не раздумывал. Раны, которые нанесли мне демоны, продолжали кровоточить. Я ткнул пальцем в одну из них и стал водить им по странице с рассказом.

– Ну ладно, – сказал я, вставая со стула. – Ты тут попиши, а я пойду чай попью.

«Как же быть в такой ситуации? – выводил я окровавленным пальцем слова на бумаге. – Что делать? Просто закончить рассказ, написав о том, что демоны отступили? Но это выйдет неправдоподобно. Если они пришли, то просто так не уйдут».

«Напиши, что ты схватил топор и стал рубить им демонов напополам», – подсказал внутренний голос.

Я огляделся по сторонам.

– Но здесь нет топора!

«Напиши, и он появится».

– Точно! – воскликнул я. – Ведь я автор рассказа. Я могу придумать всё что угодно.

«Я пошарил рукой под ванной, – написал я кровью, – и неожиданно для себя нащупал рукоятку топора».

Я пошарил рукой под ванной и неожиданно для себя нащупал рукоятку топора.

– Вот так удача! – воскликнул я. – Теперь я зарублю этих демонов!

На рукоятке топора была выгравирована дарственная надпись: «Олегу Лукошину на память. Железный Дровосек».

– Спасибо тебе, Железный Дровосек! – воскликнул я. – Ты спас меня.

Я взял топор в руки, выпрямился в полный рост и приготовился к атаке.

От очередного удара нетопырей дверь сорвалась с петель. Первый демон, а был им мой бывший друг Рудольф, влетел в ванную комнату.

– Олег, не делай этого! – увидел он в моих руках занесённый для удара топор. – Я твой друг!

– К чёрту дружбу! – ответил я, опуская топор на его голову.

Голова раскололась надвое. Демон, содрогаясь в предсмертной агонии, рухнул у моих ног.

Следующим в дверном проёме показалась демон Изабелла.

– Не делай этого, Олег! – заверещала она. – Я твоя любовь.

– К чёрту любовь! – прошипел я, раскалывая её голову.

И её агония была страшной.

– Олег, я твой отец! – вопил демон Конрад. – Не делай этого!

– К чёрту родственников! – прорычал я, убивая его. – Тем более, если они не настоящие.

Я послюнявил палец и стёр со своего черепа родимое пятно, которым эти подлые демоны желали уверить меня в родственных связях с одним из них. Светоносный Лукошин не может иметь на теле дьявольских отметин!

– Всё к чёрту! – орал я. – Всё в бездну! Всё в забытьё, если это мешает творчеству! Вам не одолеть меня, демоны ада! Меня, писателя Олега Лукошина!

Голос мой разносился по всем Багамам, и испуганные мулаты недоумённо просыпались в своих постелях, гадая, что же происходит и что за существо является обладателем этого могучего голоса. Я держал свой топор в руках и улыбался. Я был победителем.

Потом я обмакнул палец в кровавую рану и крупными буквами написал:

КОНЕЦ

Выпив чая, я вернулся к компьютеру. Рассказ был уже закончен.

– Ну что же, – удовлетворённо потёр я руки. – Не придётся выдумывать финал. Всё уже написано.

Часы показывали 13.08.

– Быстро и сердито, – удовлетворённо отметил я. – Надо почаще загружать этого Лукошина. А то совсем обленился, бездельник.

Смерть интеллигентам!

Все интеллигенты – сволочи. Слабые, безвольные, немощные, но ужасно агрессивные в своих идиотских взглядах на жизнь и человека – разве годятся они на роль Капитанов Земли? Разве можно доверять им судьбы народов и государств? Разве способны они привести измотанное человечество к долгожданному благоденствию и процветанию?

Только в простых людях осталась сила. Только они, дети труда, ежедневным и безмолвным своим подвигом не позволяют человечеству погрузиться в вечную тьму. Только они, мускулистые, чумазые, сквернословящие, но поразительным образом понимающие грубую сущность мироздания двигают вперёд колесо истории.

Господи, как же мне благодарить тебя за то, что в этот мир я пришёл сыном рабочего?

Приходила ко мне недавно делегация. Интеллигенты, блин. Все очкастые, все с козлиными бородками, все кашляют в кулачок. Адские отродья, пиявки на теле пролетариата. Так и переубивал бы всех.

– Лукошин! – говорят мне. – Присоединяйтесь к нам! Вступайте в нашу интеллигентскую ложу. С вами наша победа станет необратимой. Ни один пролетарий не посмеет поднять против нас голову. Вы только представьте, какие дивиденды и блага принесёт вам абсолютная власть интеллигенции! Вечное интеллигентское царствие!

– Друзья, – снисходительно ответил я им. – Хотя, разумеется, никакие вы мне не друзья, я и срать рядом с вами не сяду. Я – сын рабочего, я плоть от плоти пролетарий. Неужели вы думаете, что Олег Лукошин способен на то, чтобы ради каких-то смутных и невнятных обещаний предать своё социальное происхождение?

– Но вы окончили институт, – возразили мне с сатанинским лукавством интеллигенты, – вы человек с высшим образованием. Значит, вы имеете полное право называться интеллигентом. Почему бы ни воспользоваться им?

– Хитро, хитро, – покивал я им с улыбкой. – Мягко стелете, господа интеллигенты, да вот, боюсь, больно будет падать. Нахер мне не усралось ваше высшее образование. Не принесло оно мне ни уважения, ни материального благополучия. Пять лет, спущенных в унитаз.

– Сейчас всё будет по-другому, – не унимались интеллигенты. – Раньше были смутные времена, мы просто не замечали вас. Сейчас ситуация изменилась. Ваш талант, ваша харизма, ваше красноречие приведёт нас к окончательной и бесповоротной победе. Вы – избранный. Вы принесёте нам всемирное торжество интеллигенции.

Вот он, момент истины, думал я. Вот оно, испытание на прочность. Устою ли, удержусь ли, смогу ли не польститься на заманчивые призывы?

– Знаете что, господа интеллигенты, – ответил я им сурово, – идите-ка вы к такой-то матери! Не завоевать вам пролетарского сердца. Не сбить вам с истинного пути сына трудового народа. Не будет на Земле торжествовать интеллигенция, потому что противоречит это сущности человеческой. Как были вы прыщавыми задротами, забитыми и испуганными, так ими и останетесь. Прощайте!

И ушли интеллигенты с позором, затаив на меня лютую злобу. Лишь глаза их полуслепые нехорошо сверкнули под линзами очков – на то они и интеллигенты гадкие, что не выражают эмоций вслух и прямо, а копят их на дне своих чёрных сердец.

Шли дни, не покладая рук я работал, а мыслью своей устремлялся к самым границам Вселенной – ибо мысль моя огромна и величественна, и покрывает она своими буйными переливами самоё мироздание. Разговор с интеллигентами забывался, я жил простой и неказистой жизнью рядом с простыми людьми, людьми труда, и не мог нарадоваться мгновениям такой жизни. Но умиротворение это длилось недолго.

И не подозревал я тогда, что интеллигенты не оставили своих коварных планов переманить меня на свою сторону. От прямолинейных действий они перешли к хитростям. Решили подсунуть мне бабу. Разумеется, интеллигентку.

Она вошла в мою действительность целеустремлённой походкой, некрашеная, одетая в толстый серый свитер с большим воротником и с философскими сентенциями на устах. От неё за версту несло Московским Государственным Университетом.

Замысел был воистину коварен, только через баб можно добиваться в этой жизни каких-то результатов. Хитрожопые интеллигенты рассчитывали, что и здесь этот старый верный способ поможет им переманить меня в свою кодлу. Но не тут-то было.

– Олег! – сказал мне мой внутренний голос. – Олег Лукошин! – сказал мне мой неистовый и страстный внутренний голос. – Олег Константинович Лукошин! – сказал мне мой величественный внутренний голос, голос русского пролетарского писателя. – Неужели ты променяешь на эту интеллигентную шалаву с впалыми щеками и тёмными кругами вокруг глаз, на эту университетскую фурию, одержимую саморазрушением, на эту ходячую запятую, болезненную и сутулую, неужели ты променяешь на неё милых и жизнерадостных продавщиц, крановщиц, асфальтоукладчиц, штукатурщиц, доярок? Неужели ты променяешь её на весёлых, визжащих девок, которых без зазрения совести можно завалить в любом месте и в любое время? Неужели ты променяешь её на дешёвых подъездных проституток, которые лакают из горла портвейн, закидывают ноги тебе на плечи и заразительно ржут от осознания собственной естественности? Неужели ты променяешь всё это великолепие на сомнительное удовольствие раз в неделю стыдливо потрогать свою женщину-интеллигентку за титьку? Помни, женщина-интеллигентка никогда не позволит тебе большего! Интеллигенты не трахаются, они презирают секс как нечто низменное и животное. Они размножаются исключительно клонированием. Они скрывают свой смех, свои слёзы, свои переживания. Господи боже мой, они даже не пукают! Неужели тебе нужна подобная девушка?

Да разве нужно было меня убеждать? Разве и сам я не понимал всю тщетность интеллигентского замысла?

– Ступай домой, девушка! – отклонил я ухаживания интеллигентки. – Нам с тобой не по пути. Сходи на поэтический вечер, сходи на концерт камерной музыки, сходи на выставку современного искусства, но не увивайся больше вокруг меня. Мы с тобой из разных стай.

И ушла интеллигентка, горделиво поведя плечами и презрительно сморщившись.

Думал я, что наступит наконец-то покой сердцу моему, но ой как далеко было ещё до покоя! Злые и обидчивые интеллигенты, вконец рассвирепев от моего непослушания, ворвались в мой дом ночью, связали меня и увезли в свои интеллигентские казематы. Здесь мне предстояло пройти очередное испытание на твёрдость.

Меня стали пытать. О, небо, как же изощрённо пытали меня интеллигенты! Круглые сутки в камере звучала классическая музыка. Рахманинов, Прокофьев, Стравинский, Шнитке. Друзья мои, сможете ли вы сутки напролёт слушать Стравинского и Шнитке? Да лучше на рудники, лучше в каменоломни, лучше на галеры!

Внутренне я сопротивлялся. Я закрывал ладонями уши и напевал простые пролетарские песни.

– А ты не лётчик, – бормотал я, – я а была так рада любить героя из лётного отряда…

Меня заставляли читать Шопенгауэра. Да, эти изверги принуждали меня погружаться в омерзительное произведение под идиотским названием «Мир как воля и представление». Я бесновался, я кричал, я кидался на стены.

– Это не тот мир! – вопил я интеллигентам. – Вы создали себе иллюзию! Мир прост и прекрасен, а вы вместе с олигофреном Шопенгауэром исказили и изуродовали его! Вы движетесь в пропасть!

Мне демонстрировали интеллектуальное кино. Меня выворачивало наизнанку, меня тошнило от всех этих Феллини, Годаров и Гринуэев. Я блевал кровавыми сгустками и умолял показать мне какую-нибудь простую и незатейливую комедию.

– «Американский пирог»! – взывал я к совести интеллигентов. – Покажите мне «Американский пирог»! Ну, или «Тупой и ещё тупее». Неужели в вашей видеотеке нет этого прекрасного фильма? Господи! – рыдал я, – ну хотя бы «Операцию «Ы» вы можете мне показать?!

Всё было напрасно. Жестокие и холодные интеллигенты планомерно уродовали мой внутренний мир.

Мне казалось, что всё, наступил конец. Что я сдамся, откажусь от своей сущности, предам своё естество и стану бархатным очкастым интеллигентом, который, щурясь, будет вчитываться в бессмысленные статьи в журнале «Вопросы литературы», смотреть по каналу «Культура» цикл передач «Графская усадьба» и дрочить под музыкальные экзерсисы Карла-Хайнца Штокхаузена.

Но чудесным образом всё изменилось. Пролетарские активисты, обеспокоенные моим долгим отсутствием, начали догадываться о том, что меня держат в интеллигентских казематах. Подготовив боевой отряд, они ворвались в эту обитель зла и освободили меня.