Полная версия
Доля ангела
Кейт Нанн
Доля ангела
© Kayte Nunn, 2017.
This edition published by arrangement with Black Inc., an imprint of SCHWARTZ BOOKS PTY LTD and Synopsis Literary Agency.
© Нанн Кейт
© Филиппова И.И., перевод на русский язык, 2023
* * *
Посвящается Фи, которую так любили!
Для чего мы уезжаем? Для того, чтобы потом вернуться. Чтобы место, из которого уезжал, предстало в новом свете и заиграло новыми красками. И чтобы здешние люди тоже взглянули на тебя по-новому. Вернуться туда, откуда начал, это совсем не то же самое, что не уезжать оттуда вовсе.
Терри Пратчетт. «Шляпа, полная неба»Глава 1
Матильда Кэмерон всматривалась в ветровое стекло, с которого дворники отбрасывали воду, потоком хлещущую с небес. В сумрачном предрассветном свете была едва различима длинная череда домов Ридженси-террас справа. С фасадом, украшенным белой вычурной лепниной, прямоугольными окнами и черными коваными балкончиками, Ридженси-террас напоминал сейчас раскисший под дождем свадебный торт. Слева лежал галечный пляж и расстилалась серая гладь – в этой части света она вполне сходила за океан.
Матильда очутилась здесь в такой безлюдный час – в час, когда при обычных обстоятельствах лежала бы в теплой постельке, – потому что сегодня снимали рекламу для новой кампании DeVere & Soames, одной из известнейших ювелирных марок Британии. Джейми Соумс назначался поставщиком королевского двора не менее четырех раз, был прапраправнуком одного из основателей компании, и, когда Матильда явилась к нему на встречу в офис на Албемарл-стрит несколько недель назад, проводил инструктаж.
– Вы, я уверен, понимаете, насколько важно сделать все идеально, – проговорил Соумс с натянутой улыбкой, не сходящей с аристократического лица.
– Конечно, все будет сделано идеально, – заверила она, удерживаясь от соблазна передразнить его чопорные интонации. – Вы в надежных руках, самых надежных во всей стране. Я убеждена, что вы будете в восторге от нашей работы.
Бизнес Соумса от результатов съемки мог приобрести или потерять. А для карьеры Матильды это был вопрос жизни и смерти.
Вот только погода сотрудничать пока отказывалась.
Мэтти заметила фургон Кары, стилиста, припаркованный всего в нескольких метрах, – в кузове громоздились сумки с костюмами, обувные коробки и шляпы, а рядом стояла машина Пола, любимейшего чародея Мэтти в области волос и мейка. «Нет, серьезно, этот парень и ржавую мочалку для оттирания сковородок причешет красиво!» – сказала Бьянка, начальница Мэтти в «Трех пчелах», когда впервые рекомендовала ей Пола. Двух юных моделей, Кассандры и Джемимы, которых Мэтти отобрала на прошлой неделе, видно не было, как и гримвагена – передвижной грим-уборной.
Матильда бросила взгляд на Орацио, который сидел в пассажирском кресле рядом с ней, барабанил пальцами по приборной панели и выглядел точь-в-точь как и положено вспыльчивому и сексуальному итальянскому фотографу. Его называли новым Демаршелье[1], и спрос на него в Лондоне и Нью-Йорке был так высок, что Мэтти просто неописуемо повезло заполучить его на необходимые даты. Удалось ей это только благодаря неутомимой настойчивости и жесткому подлизыванию к агенту фотографа. Машину Орацио не водил, поэтому она заехала за ним в его собственный дом в Пекхэме в убийственно ранний час – в половине шестого утра, – погрузила фотооборудование на заднее сиденье, и последние тридцать минут они сидели вдвоем в машине и лицезрели дождь на набережной Брайтона. Мэтти порылась в сумке в поисках таблеток, от волнения разболелся желудок. Перед выездом она успела только проглотить кофе, а все кафешки были еще закрыты. Да и все равно она не стала бы выходить из машины под таким ливнем. Разжевав похожую на мел таблетку, Мэтти решила занять себя хоть чем-то еще помимо тревог относительно погоды и принялась в очередной раз изучать план съемки. Пробежалась по сегодняшнему графику, прочитала техзадание для фотографа, просмотрела портретные снимки моделей, разрешения на проведение съемок и контакты всех участников, включая отсутствующую фирму, предоставляющую передвижную гримерку. Ну а еще на месте съемок по-прежнему не наблюдалось охранной службы DeVere & Soames с бриллиантами, рубинами и изумрудами общей стоимостью в миллиарды фунтов. Ради чего они, собственно, все здесь и собрались. Успех сегодняшних съемок, да и вообще всей рекламной кампании, зависел лично от Мэтти. Как не преминула напомнить ей Бьянка, случись что – крайней будет именно она. Все строилось на ее творческом решении, на ее стратегии, и Мэтти просто не могла себе позволить все запороть, если, конечно, ей дорого это рабочее место – не говоря уже о возможности уехать вовремя в долгожданный отпуск.
Десять дней. Швейцария. С Джонни. Снежные шапки горных вершин, домики-шале, как на открытках, и романтический огонь в камине. Она уже почти ощущала вкус взбитых сливок в сочетании с горячим шоколадом. Со вздохом Мэтти достала телефон и вбила в него один из номеров в списке. День будет длинный.
Пока она набирала номер, из-за угла с грохотом выехал грузовик с вычурно выведенным в стиле пятидесятых словом «Блеск».
– Ну что ж, одной головной болью меньше: гримваген на месте. По крайней мере, теперь девочкам будет где переодеться. Так, ну а с погодой что делать? – спросила она у Орацио, позаботившись, чтобы вопрос прозвучал бодро. Съемка была организована так, что времени на внимательное исследование локации не было, как не было и альтернативной даты для ее проведения, принимая во внимание супернасыщенный график Орацио. Не дожидаясь ответа, Мэтти набрала сообщение Каре: «Есть идеи, где Кассандра и Джемима?»
Ответ от Кары звякнул почти тут же: «У мамы Мими сдохла машина. Едут поездом в 8:30».
Мэтти нахмурилась. Зимой дневного света и без того было в обрез, а теперь они к тому же выбились из графика, еще даже не приступив. На одни только волосы и мейк уйдет не меньше часа. На каждую.
На сообщение терпения уже не осталось, и Мэтти набрала номер Кары. Та ответила раньше, чем раздался гудок.
– Я потом поеду их встречу, – сказала Мэтти. – Давай перетащим вещи из машины в фургон? Попрошу Пола все подготовить, и мы с Орацио пойдем осмотримся – может, найдем в этом богом забытом краю какое-нибудь сухое место, чтобы не под дождем снимать.
– Не волнуйся, Мэтс, у меня все под контролем.
Кара, как и Мэтти, принадлежала к австралийской рекламной мафии, понаехавшей с той стороны земли, они держали в заложниках все лондонские средства массовой информации благодаря своей стойкости, умению много работать и, главное, рисковать. Надо ли говорить, что более неторопливые и самокритичные британские коллеги их вообще не в состоянии были понять.
Кара в первую же их встречу вызвала у Мэтти одновременно восторг и священный ужас. Когда Мэтти в тот день вошла в офис «Трех пчел», из шкафа торчала миниатюрная задница стилиста, круглая как персик и обтянутая сияющими джинсами цвета меди.
– Твою ж мать, где новые образцы «Маноло»? – раздалось из шкафа. – Вот я кому-то влупоню, если взяли без спроса!
Когда Кара выпрямилась, Мэтти увидела перед собой платиновую блондинку с длинными идеально ровными волосами и чертами лица фарфоровой куклы. При такой стройной фигуре с тонким скелетом прима-балерины Кара, казалось, должна улететь при первом же сильном порыве ветра, но выяснилось, что она способна построить кого угодно, да еще и приложить крепким словечком на зависть грузчикам в порту. Это, да еще тот факт, что одевалась она по большей части так, будто направляется на показ к Стелле Маккартни, в совокупности приводило к тому, что Кара внушала страх и трепет не только всем сотрудникам фирмы, но также и их клиентам. Она выглядела, как выглядят все главные принцессы мира высокой моды, до которых Мэтти было как до луны (да и времени на это у нее все равно не нашлось бы). Но акцент у нее был такой родной, что у Мэтти отлегло от сердца.
– Кажется, я видела их у Жасмин, – предположила она.
– Ах, вон оно что, – сказала Кара, отступая от шкафа. – Спасибо, подруга. А то я чуть было не наехала тут на одну. Прямо зла не хватает!
На первый взгляд в них не было ровным счетом ничего общего: Мэтти носила короткую всклокоченную стрижку, а из одежды предпочитала джинсы с футболкой. Но после совместного ночного похода по барам девушки обнаружили, что обе питают необъяснимую страсть к мюзиклу «Отверженные», обе по уши влюблены в Эдди Редмэйна – «О, эти скулы…» – «Нет, а эти его припухшие сексуальные глаза… Боже, я бы ему дала не задумываясь!» – и к тому же обе любят коктейль «Скользкий сосок». После этого они стали лучшими подругами. И пусть Кара была до мозга костей городской и утверждала, будто у нее кружится голова, стоит оказаться на открытом пространстве, и если она когда и ночевала под звездами, то только в пятизвездочном отеле, а Мэтти, хоть и не рассказывала об этом, в глубине души больше всего на свете любила спать под миллионом звезд, – несмотря на все это они подружились и были неразлучны не только на работе, но и в свободное время.
Кара исповедовала сдержанную левоцентристскую эстетику, которая должна была идеально вписаться в то, что Мэтти придумала для съемок DeVere, поэтому она знала, что может полностью положиться на подругу, особенно если возникнут трудности. А судя по всему, именно к тому и шло. Они уже перетряхнули всю одежду, которую Кара подобрала под драгоценности – «произведения», как почтительно назвал их Джейми Соумс в беседе с Мэтти, – и теперь ей оставалось всего лишь отыскать с полдесятка локаций в Брайтоне и поблизости. Вполне посильная задача для любого нормального дня в любой нормальной стране, но Мэтти имела дело с Англией, и из-за сегодняшнего ливня ее работа становилась практически невозможна. Впрочем, она не собиралась пасовать ни перед чем – и уж точно не перед погодой! – и начала придумывать альтернативные локации, в которых можно укрыться от дождя.
– Яростно. Но свежо. Вот что нам нужно.
Орацио наставлял двух нескладных, невозможно худых и смертельно бледных девочек-подростков, которые сидели с огромными бигудями на голове, пока им делали мейк. Они, слава богу, все-таки приехали, и Мэтти тут же спровадила их на набережную – в гримваген, где Пол ждал во всеоружии, с кистями и щипцами наизготове. Мэтти напряглась, обнаружив, что с прошлой недели, когда проходил кастинг, Кассандра отстригла волосы не меньше чем на шесть дюймов.
– Чувак, сколько ты с собой захватил удлинителей волос? – спросила она Пола, чувствуя, как сводит желудок от волнения. – Потому что нам, похоже, понадобятся все, что есть.
Дождь чудесным образом вдруг начал утихать, и Мэтти разглядела слабый намек на просветление на горизонте, там, где водянистое солнце пыталось пробиться сквозь тучи. Сотрудник службы безопасности DeVere тоже приехал. Мэтти заметила, как Кара скользнула по нему глазами, разом оценив широкую грудь и крепкие бедра регбиста. Еще она заметила, что подруга косится на наручники, которыми пухлый чемоданчик прикреплен к его запястью, и с трудом сдержала улыбку. Она сразу поняла, о чем подумала Кара, и предупреждающе на нее зыркнула.
– Да какое там! – запротестовала Кара, с ходу разгадав смысл строгого взгляда.
Мэтти расхохоталась и тут же увидела, что дождь полностью прекратился. Хвала небесам за их нехитрые милости.
Когда достали первое ожерелье, Кара ахнула.
– Твою ж мать, зашибенная красота! – сказала она, склонившись над украшением, чтобы рассмотреть поближе.
Мэтти уже видела эти драгоценности в шоу-руме DeVere, когда разрабатывали план съемки. Украшения действительно были потрясающие, но лично она никогда не смогла бы надеть что-нибудь настолько драгоценное. Ее бюджет всегда был ниже уровня драгоценностей. Даже при выборе часов она ориентировалась не на внешний вид, а на прочность и надежность. И вообще, если бы кто-нибудь спросил у Мэтти о самом дорогостоящем предмете, которым она владеет, она, видимо, назвала бы две пары ботинок марки RM[2].
– Отлично, супер, прекрасно, si, вот так, да… Сделай опять так глазами, Джемима! – Орацио бешено щелкал фотоаппаратом, пока девушки неловко вышагивали на высоченных каблуках по галечному пляжу. – Забудь про холод, представь, что сейчас весеннее утро, тебе в лицо светит солнце, ты сама – весенний цветок, да, запрокинь голову вот так… Bellissimo.
Мэтти присмотрелась к девушкам, к их трепещущим на ветру шелковым платьям, худым рукам, посиневшим от холода, и драгоценностям, в меркнущем свете сверкающим точно лед. Ей вдруг пришла в голову одна мысль.
– А что, если вам забраться вот на эту штуковину? – Она посмотрела на Орацио, тот пожал плечами.
«Эта штуковина» была каменным парапетом высотой под два метра. Обе девушки взглянули на парапет с ужасом.
– Нет, серьезно, получится классный кадр, – уверяла их Мэтти. – Сейчас покажу, как я это вижу. Орацио, подсади, пожалуйста.
С помощью фотографа Мэтти вскарабкалась наверх, отыскивая мысками ботинок точки опоры, и наконец, подтянувшись, взгромоздилась на каменный выступ. Тот оказался уже, чем она думала, и к тому же скользкий после недавнего дождя, но Мэтти выпрямилась, раскинула руки в стороны и выставила одну ногу вперед.
– Видите? Вот так!
В детстве она обожала гимнастику и с тех пор ничуть не растеряла гибкости и ловкости, необходимых для этого вида спорта.
Здесь, наверху, у нее возникло ощущение, что стоит ей взмахнуть руками, будто крыльями, и она сорвется с узкого каменного выступа и поплывет над крышами, над морем и пирсом, вытянутым в море, точно палец, указывающий на Францию. Балансируя на одной ноге и глядя не вниз на землю, а вперед, Мэтти улыбнулась, припомнив вдруг давно забытое прозвище… Бесстрашная. Так однажды, давным-давно, назвал ее Чарли Драммонд. Удивительно, она уже сто лет о нем не вспоминала. А сейчас в памяти вдруг как живое возникло улыбающееся веснушчатое лицо, из-за которого ее девичье сердце трепетало и вздрагивало, как прозрачная волшебная рыбка, угадывающая настроение, – такие выпадают из рождественских хлопушек. Мэтти помотала головой, прогоняя воспоминание. Это было в другой жизни. В той, в которую она уже не вернется.
– На тебя посмотреть – так это как будто легко, – сказала Кассандра, обхватив себя руками и вытаращив глаза от ужаса.
– Да все получится, – сказала Мэтти, неохотно спрыгивая с парапета и приземляясь прямо перед Кассандрой. – Давай подсажу.
Несколько минут спустя Мэтти уже сидела, склонившись над укрытым от дождя ноутбуком, где по мере того, как Орацио щелкал затвором, появлялись изображения. Она наконец выдохнула – и только сейчас осознала, как давно, оказывается, не могла этого сделать. Мэтти обожала эту часть работы: все складывается точь-в-точь так, как ты видел у себя в голове, когда воображал снимки увеличенными до сверхчеловеческого размера на билбордах или красующимися на страницах глянцевых журналов. «Похоже, все получилось», – сказала она себе. Свет был идеальный: размытый и бледный. Драгоценности, на контрасте, светились едва сдерживаемым огнем. Мэтти испытала восторг от собственного достижения, восторг где-то глубоко внутри: она просто инстинктивно понимала, что сделала нечто особенное. Она не ошиблась, когда настояла, что снимать должен именно Орацио. И теперь все тревоги из-за погоды и моделей, горячие обсуждения и планирования до глубокой ночи, предшествующие дню съемки, можно было забыть, и на их место пришло осознание: все сделано идеально. Мэтти повернулась к Орацио и показала ему два больших пальца.
– Мы сделали это, чувак.
Он пожал плечами:
– Prego[3].
– Ты представляешь, завтра уже вот-вот настанет! – сказала Мэтти Каре, с которой они вместе собирали вещи.
Кара и Ник (друг Джонни) тоже ехали с ними кататься на лыжах.
Кара подмигнула.
– Еще только разок тут поспать, подруга. – Она порылась в своей огромной сумке. – Пулю?
– Малиновую? Еще бы! Ты же знаешь, что это мои любимые – черт возьми, где ты их берешь?[4]
– Специальная поставка от мамы. Знает, чего мне тут больше всего не хватает. И надеется, что я соблазнюсь и вернусь домой, – рассмеялась она.
– Ни за что! – ответила Мэтти.
Она разжевала малиновую конфету, покрытую белым шоколадом, и в ту же секунду перенеслась туда, в прошлое. Гул цикад. Бескрайние синие небеса. Мухи, которые сводят с ума. Задняя веранда, где можно сидеть и любоваться пышными рядами виноградных кустов, убегающих так далеко, насколько хватит взгляда, и призрачно темнеющими вдали холмами Шингл-Хиллз. Брат Марк сидит рядом и нехотя выдает конфеты из белого бумажного пакета, который держит у сестры над головой, чтобы та не увидела, сколько еще осталось. Он выше как минимум на метр и на десять лет старше, и все детство Мэтти проклинала свой маленький рост – особенно в моменты вроде этого. Она вспомнила испепеляюще жаркие дни, когда они охотились за тенью высоких речных эвкалиптов и пытались удержаться в седле, скользком от пота. Как заезжали на лошадях прямо в реку – всегда холодную как лед и темную как чернила, как бы сильно ни прогрелся воздух, – чтобы смыть с себя пыль после долгой прогулки верхом. Приложив немного усилий, Мэтти даже почти ощущала крепкий лошадиный запах обожаемой Шакиры, названной так в честь затянувшегося, хотя и опрометчивого, девичьего увлечения певицей колумбийского происхождения, и чувствовала под собой успокаивающе-твердую лошадиную холку. Мэтти до сих пор с удивлением обнаруживала щемящую боль в сердце каждый раз, когда вспоминала свою старую лошадь. Пожалуй, если она и скучала по дому, то именно из-за Шакиры.
Мэтти ответила Каре с высокомерной уверенностью, но ее вдруг накрыла тоска по беспощадной жаре и бескрайним горизонтам, по свету, настолько яркому, что приходилось все время щуриться. Прошло уже больше десяти лет с тех пор, как она села на самолет в аэропорту Сиднея, имея при себе лишь тоненькое портфолио, место в художественном колледже Святого Мартина и жгучее стремление порвать с сельским прошлым. Она намеренно превратила себя в совершенно другого человека. Женщина, с легкостью руководящая рекламными съемками стоимостью в миллион фунтов, и близко не напоминала Тилли Кэмерон, сердитую девочку-подростка, которая удирала из долины Шингл с такой скоростью, что за ней дымилась земля.
Глава 2
За полмира от Брайтона Роуз Беннетт никак не могла уснуть. Она посматривала на Марка, который спал рядом мертвецким сном и громко храпел, так что одеяла дрожали при каждом его выдохе. Накануне он проработал на винодельне почти пятнадцать часов. В долгие недели винтажа[5] он часто вкалывал буквально сутками и позволял себе лишь час-другой вздремнуть между сменами, предварительно убедившись, что сборщики хорошо понимают задачу, качество винограда, прибывающего на давильню, безупречно, брожение происходит при необходимой температуре, процесс не прекращается и сахар в винограде беспрепятственно превращается в алкоголь… – список жизненно важных работ в это время был почти бесконечный. А ко всему прочему теперь прибавился еще и новый повод для беспокойства: прошел слух, что к долине присматривается горнодобывающая компания.
В это время года Роуз почитала за счастье, если получала хоть немного больше, чем короткий разговор с Марком за торопливо проглоченной тарелкой макарон или чашкой чая. Но теперь сбор урожая был почти окончен, и через два дня они отправлялись с детьми на побережье. Она сгорала от нетерпения ничуть не меньше, чем Лео с Луизой, которые в последние две недели тоже почти не виделись с отцом.
До отъезда еще столько всего предстояло сделать.
Мысли кружили у Роуз в голове: Лео, которому исполнилось одиннадцать и в школе не все шло гладко, Луиза, очаровательная и в свои почти пять ужасно непослушная, встреча Марка с бухгалтером, назначенная на конец недели, незавершенные дела в ее ресторане, «Кладовая Тревелин», и чемодан, который Роуз еще даже не начинала собирать…
Когда примерно четыре часа спустя прозвенел будильник, Роуз проснулась разбитая и невыспавшаяся. Марк обхватил ее сзади, она ощутила спиной его тепло, такое родное и уютное, их тела соединились, как два подходящих друг другу элемента искусно сделанного пазла.
– Еще так рано, тебе точно уже пора? – прошептала она, настойчиво поерзав в его объятиях, несмотря на усталость.
Он простонал.
– Солнышко, еще четыре дня, и я весь твой.
Через мгновенье Роуз неохотно выпуталась из его рук и ног и выскользнула из постели.
– Ладно. Кофе?
– Ты лучшая.
Роуз прошлепала по широким ступенькам дома Калкари и вошла в солнечную кухню. В большом старом доме это была ее любимая комната. Она обожала бледно-желтую эмалированную плиту, встроенную в огромную нишу камина, и дубовый стол, который в это утро был почти сплошь завален бумагой, картонными коробками, клеем, скотчем и фломастерами. Лео и Луиза создавали проекты своих домов на дереве. Лео уже давно уговаривал Марка построить ему логово на ветвях одного из огромных ликвидамбаров[6], стоящих караульными в начале дороги, ведущей к дому, но Марк был слишком занят винтажем, чтобы всерьез задуматься о строительстве. Возможно, следует взять дело в свои руки и нанять кого-нибудь из местных, – подумала Роуз. – Вряд ли выйдет дорого – ну, если, конечно, они не станут воплощать в жизнь все грандиозные планы Лео, – мысленно добавила она, глядя на последний вариант конструкции, крайне причудливый и со множеством деталей.
Времени вечно ни на что не хватало. Роуз постоянно пыталась удержать в воздухе все мячики сразу: управляла еще неоперившимся собственным бизнесом, поддерживала Марка в его работе и изо всех сил старалась быть хорошей мачехой. Сил едва хватало, но Роуз и не думала жаловаться, ведь она все это страстно любила, каждую составляющую своей безумной жизни. Ну, пожалуй, за исключением беспорядка. Она бы предпочла, чтобы его было поменьше.
Роуз сгребла макеты домов на один край стола и стала дожидаться, пока закипит чайник. Снаружи доносились крики утреннего птичьего хора, и на его фоне отчетливо слышалось «кукареку» Наггета, здешнего петуха. Поднималось солнце, и, судя по всему, наступал еще один чудесный день. Чудесный и жаркий, если верить прогнозам. Школьников распустили на каникулы, и Лео нравилось проводить время в винодельне, хотя изнурительный процесс сбора винограда его не слишком привлекал, а ведь именно там Марку больше всего пригодилась бы помощь сына. Роуз прекрасно знала, что Луиза предпочла бы поиграть с ней и Астрид в кухне, где Роуз приходилось не только готовить обеды для сборщиков и бригады, работающей в винодельне, но и проводить предварительную подготовку продуктов для своего ресторана, расположенного в паре километров от дома. Раньше в здании ресторана располагался дом местных поставщиков винограда – Веры и Вайолет Тревелин, пока два года назад у них не случился пожар. Брат Роуз, Генри, купил поместье Тревелинс, Роуз провела в доме ремонт и проследила, чтобы ему вернули прежний славный вид, но при этом установила в доме профессиональную кухню, снесла некоторые перегородки на первом этаже и устроила там обеденную зону для ресторана. В ресторане подавали только обед и ужин с пятницы по воскресенье, но и в другие дни забот вечно было так много, что Роуз не терпелось переделать как можно больше до начала безумных выходных.
Она подумала, что, возможно, удастся выкроить время на небольшую пробежку, пока не стало слишком жарко и ее не завалило делами. С кружкой в руке Роуз вернулась наверх к Марку, стараясь пройти мимо детской на цыпочках, чтобы не разбудить детей.
Марк был уже в душе, так что она поставила его кофе на тумбочку у кровати, а сама надела майку, шорты и кроссовки, поспешила вниз – и через заднюю дверь выбежала на улицу.
Дом Калкари производил все такое же грандиозное впечатление, как и в тот день, когда она увидела его впервые: ранние лучи подсвечивали каменные стены медового цвета и отражались в стеклах больших квадратных окон. Роуз не уставала восхищаться видами здешних мест, которые теперь звала своим домом, и всякий раз, остановившись, чтобы окинуть взглядом бескрайнюю равнину, влюблялась во все это заново. Она упивалась красотой предутренней зелени виноградников, разбегающихся по долине и укрытых надежными склонами далеких холмов Шингл-Хиллз.
Воздух уже прогрелся, в нем пахло жимолостью, которая росла вдоль боковой стены дома. Роуз сделала вдох, смакуя свежий сладкий аромат. Она заметила одинокую сороку, скачущую по гравию перед домом, и судорожно поискала глазами ее подружку. Нет, сегодня без добра[7]. Роуз постаралась выкинуть из головы глупый стишок – «одна – на беду», собрала длинные темные волосы в хвост, нацепила беговой козырек и побежала по любимому круговому маршруту: вниз по подъездной дороге и дальше вверх по Шингл-роуд. Вскоре она разогналась до привычной скорости, побежала в ровном темпе – и когда взобралась на крутой холм за виноградником, все заботы на время позабылись.
