Полная версия
Жена комиссара
Светлана Шахова
Жена комиссара
От автора.
Роман написан по мотивам воспоминаний жены и дочери батальонного комиссара подполковника Ковалёва Ивана Семёновича.
Имена и некоторые события изменены.
Часть 1
Глава 1
– Внимание! Говорит Москва!
Елизавета медленно поднялась из-за стола. Вытянулась в струну перед чёрной тарелкой радиоприёмника. Под напряжённый голос Левитана в голове вспышкой промелькнули слова мужа: «Грянет, Лизонька, грянет».
– Передаём важное правительственное сообщение! Граждане и гражданки Советского Союза, сегодня в четыре часа утра без всякого объявления войны германские вооружённые силы атаковали границы Советского Союза. Началась Великая Отечественная война советского народа против немецко-фашистских захватчиков. Наше дело правое, враг будет разбит. Победа будет за нами!
– Вот и грянуло, – обернувшись к матери, чуть слышно проговорила Елизавета.
– О-о-ой! – жалобно протянула та и, придерживая руками неестественно толстые ноги, неуклюже спустила их с дивана.
Елизавета невольно остановила взгляд на оставшихся от пальцев ямках – следах водянки.
– Зачем я так надолго тут задержалась, загостилась? Что же станет с Ниночкой? Как она справится без меня? Петра, небось, из части не отпустят даже попрощаться… – продолжала стенать Варвара Тимофеевна.
Елизавету резанула обида: «Вот так всегда – у мамы главная забота о невестке. И пусть даже Нина глубоко в тылу, не то что мы – здесь, на самой границе».
Она молча вышла. Заглянув в соседнюю комнату, со щемящей тоской обвела взглядом милые лица. Старшая – Наденька – безмятежно посапывала на боку с ладошкой под щекой. Малютка Аринка, широко раскинувшись, улыбалась во сне. Коля же выглядел серьёзным, сосредоточенным, словно ему было не девять, а все девятнадцать. Дети, не дождавшись отца со службы, улеглись в три утра и теперь восполняли недостаток сна.
«Ох, деточки мои, деточки. Что же теперь будет? Как же уберечь-то вас?»
Но тут она решительно смахнула слезу, рвано вдохнула, длинно выдохнула. Выпрямилась, приняв обычную горделивую осанку. «Да что это со мной? Взялась ныть. Муж – офицер. И сама я сильная. С Божьей помощью справимся. Надо справиться!» – приказала себе и приступила к обыденным делам.
В ванной сняла со стены таз, наполнила водой. Понесла в комнату на вытянутых руках – прижимать мешал торчащий живот.
Обработав матери ноги, отправилась на кухню стряпать.
Вскоре семья собралась за столом. Дети ёрзали, в животах урчало.
– Мама-а-а, давайте уже ку-у-ушать, – пропищала Арина, потянувшись носом к закутанной в полотенце кастрюле.
Елизавета строго глянула. Малышка прикусила губу. Остальные уставились в пустые тарелки.
– Сколько ж будешь детей томить? – пробурчала Варвара Тимофеевна.
– Павла дождёмся и вместе начнём, – отрезала Елизавета.
Хлопнула входная дверь, из прихожей послышался шум. Елизавета вскинулась, чтобы поспешить навстречу мужу, но усталый подполковник, не сняв шинели, уже появился в комнате.
Дети вскочили с мест. Облепили отца. Подхватив Арину на руки, он свободной рукой на мгновение прижал к себе Надю. Потрепал по голове Колю. Оставив детей, дружелюбно кивнул Варваре Тимофеевне. Крепко обнял жену. Немного отстранившись, но всё ещё держа её за плечи, обласкал любящим взглядом и проговорил:
– Лиза, часть передислоцируют. Ты знаешь: большинство семей удалось вывезти из Бреста в тыл. К сожалению, вас не успели. Придётся оставаться здесь – в Северном городке. Береги детей, родная. Война закончится, я вас найду.
Развернулся и, не оглядываясь, вышел.
У Арины затряслась губа – вот-вот заревёт. Надя обняла сестрёнку. Вскинув глаза на мать, настороженно спросила:
– А куда это папа?
Елизавета сглотнула ком, перекрывший дыхание. Из груди вместо голоса вырвался хрип:
– На войну, дети… Пока вы спали, началась война.
***
Вечером Елизавета поднялась к соседке.
– Не нужна ли помощь, Маруся? – спросила участливо, дождавшись, пока та уложит детей.
– Да я и сама ещё не знаю. Мужей отправили неизвестно куда, нам остаётся только горевать.
– А ты, случайно, не слышала, что в городе происходит? Я-то сегодня из дома не выходила.
– Олеся Устинович забегала.
Елизавета вопросительно приподняла брови.
– Ну, та, что на станцию устроилась пару месяцев назад. Так вот, говорит, утром, как обычно, ждали товарняк с углём. Состав подошёл по расписанию. Но, когда грузчики двери откатили, вместо угля из вагонов повалили бандиты в военной форме с винтовками наперевес. «Банзай!» – орут. В здание вокзала забежали. Начальника станции и ещё каких-то служащих схватили. Но об этом Олеся позже из разговоров узнала, потому что, когда такое началось, забилась в кладовку и просидела там, пока всё не утихло… Эх, Лизонька, что ж теперь будет?
– Один Бог знает. Нам, Маруся, главное детей сберечь.
– Верно говоришь. Кстати… – Мария вышла ненадолго, вернулась с большой картонной коробкой.
– Вещи приготовила, тебе отдать. Тут пелёнки, распашонки и прочее малышовое. Сашеньке уже годик – выросла из этого. Придётся ли мне ещё рожать, не знаю. А тебе точно пригодится. Да, там школьные тетради есть, Наде – сарафан, Коле – пилотка и кое-что для младшенькой.
Она откинула верхние створки. Поверх белья лежал пупс размером с литровую банку. Елизавета ахнула, прижав ладони к щекам.
– С тех пор как Аринушка увидела у вас эту куклу, не может успокоиться. Мы с Павлом хотели ей такую на день рождения подарить – в марте четыре исполнилось – так нигде не нашли. Вот обрадуется! Спасибо, Маруся!.. Теперь побегу к своим. Будут новости, не задерживай. Я тоже сразу сообщу, если что важное узнаю.
Елизавета радовалась не столько вещам, сколько возможности отвлечь детей от страшного события дня, когда отец ушёл из дома на долгий срок, а может, и навсегда…
Открыв коробку, Арина на секунду замерла. Потом взвилась пружиной, выхватила куклу, прижала к груди, запрыгала, будто самый счастливый ребёнок в мире. Принялась рассматривать, крутить закреплённые на внутренних резинках ручки, ножки, головку.
Елизавета разобрала остальное, поманила пальцем.
– Аринушка, коробка-то, похоже, волшебная.
Дочка заглянула внутрь. На дне стояла игрушечная кроватка – точная копия настоящей: на железных ножках, с набалдашниками, венчающими прутья на спинках. Рядом стопкой лежали подушечки, простынка и одеяльце. Арина сгребла свалившееся богатство в охапку, понесла к себе на постель.
Глава 2
Несколько дней Елизавета не выпускала детей из дома. Этим утром отправила всех к Марии, сама же принялась хлопотать на кухне.
– Вон эта! Держи предательницу! – донеслось с улицы.
– Сто-о-й!
Елизавета выглянула в окно. Девочку лет десяти с криками преследовали мальчишки. У самого подъезда один догнал, схватил за косу, дёрнул, заставив остановиться. Сорвал берет, выхватил сумочку, отшвырнул в кусты.
– Пусти, дурак! Всё папе расскажу!
«Это же Оля – дочка Потапыча, старшего по дому», – поняла Елизавета, взбираясь на подоконник.
– А ну, прекратите, сорванцы! – закричала в форточку.
– Ещё чего! – бросил один из преследователей и толкнул жертву.
Оля, столкнувшись с другим, отлетела к третьему.
Елизавета неуклюже слезла на пол. Поспешила в прихожую. Прихватив с вешалки сыновний ремень, выскочила на лестничную площадку, сбежала по ступеням.
Во дворе хулиганы отбрасывали девчонку от себя, словно мяч, и зло шипели:
– Перебежчица! Шкура!
– Вот я вам сейчас задам! – грозно выпалила Елизавета, потрясая кожаной петлёй.
Двое мальчишек тут же побежали прочь. Третий задержался на миг, выставил ногу. Оля запнулась, повалилась лицом вниз.
– Что же это они негодные творят?!
Сокрушаясь, что не успела вовремя протянуть руки, Елизавета помогла рыдающей девочке подняться. Осмотрела лицо. Убедившись, что ссадины не глубокие, стала смахивать носовым платком пыль и приговаривать:
– Ничего-ничего, до свадьбы заживёт, – потом мягко добавила: – Пойдём, Оленька, домой тебя отведу, надо ранки обработать.
– Там… Там нет никого. Родители по…оздно придут, – всхлипывая, пробормотала та.
Елизавета повела соседскую дочку к себе. В подъезде пыталась разузнать, на что так обозлились мальчишки, но не услышала ничего вразумительного. «Какие же они жестокие. Ещё совсем дети. А если бы на месте Оли был кто-нибудь из моих, и никого из взрослых не оказалось бы рядом?..» – мысли болью отдавались в груди.
Она написала записку. Сбегала в соседний подъезд, оставила в замочной скважине.
Вечером за Олей пришёл отец. Взирая на поцарапанное лицо дочери, он будто даже не удивился, лишь спокойно поинтересовался, в чём дело. Елизавета рассказала, что знала. Иван Потапович скупо поблагодарил и, пропустив Олю вперёд, вышел следом.
Ночь прошла в беспокойстве ещё за одного ребёнка. И, когда на утро раздался стук в дверь, Елизавета почему-то испугалась именно за соседскую девочку, подумав, не стряслось ли что-нибудь опять.
Но нет, за дверью стояла Мария. Глаза её часто моргали, в пальцах трепетал листок бумаги, голос дрожал:
– Лиза, ты уже видела повестку?
– Мне никто не приносил. Да ты заходи, объясни толком.
Соседка шагнула через порог.
– В почтовом ящике смотрела?
– Нет ещё. А что стряслось?
– Всех вызывают в комендатуру с документами. Я так понимаю, новые власти проводят ревизию, – она помолчала, будто что-то решала. – Может, не ходить? Откуда они узнают, была я там или нет? Повестка-то без фамилии.
Елизавета задумалась.
– Маруся, – сказала тихо, – думаю, идти надо. Главное, ничего про мужа не говори.
– Так спросят же! – нервно теребя бланк, воскликнула Мария.
– Тс-с-с… Придумай что хочешь, но то, что офицер – забудь. И знаешь, я первая пойду. Сегодня же. Потом расскажу тебе, к чему быть готовой.
Елизавета забрала из почтового ящика «приглашение», собралась и отправилась по указанному адресу.
Ведомая мыслью, что всегда любила лето, а потому никогда не пряталась в тень, перебежала на противоположную сторону, залитую ярким солнцем. Однако сейчас жара показалось зловещей, грозящей испепелить всё нутро.
На входе в административное здание, приспособленное под комендатуру, сердце подскочило, заколотилось у самого горла. Елизавета предъявила повестку. Немецкий офицер кивком указал, куда пройти.
В коридоре в ожидании очереди молча сидели и стояли люди. Через несколько минут из кабинета вышла женщина. Из-за открытой двери у неё за спиной донеслось:
– Следующий!
«Какой знакомый голос», – подумала Елизавета.
Люди сменялись, и каждого выходящего сопровождало тоже самое восклицание.
Наконец подошла очередь Елизаветы. Войдя в кабинет, она невольно остановилась на полпути – глаза встретились с глазами старшего по дому. «Что?! Потапыч?!» – ударило в голову.
Немецкий офицер, восседающий в черном кожаном кресле, вскинул взгляд на стоящего по правую руку Ивана Потаповича и о чём-то спросил. Тот невозмутимо ответил, потом обратился к Елизавете:
– Гражданка, подойдите ближе. Предъявите паспорт.
«Значит, переводчик, – подумала она, протягивая документ. – Как же он мог переметнуться к врагам? Такой интеллигентный, доброй души человек, которого все ласково называют – Потапыч… Хотя-я… никто, никогда не говорил, чем он занимается. Все знают только, что он старший по дому».
Немец уставился в разворот паспорта. Потом, сверля Елизавету глазами, резко и грубо заговорил, будто залаял. В противовес ему зазвучал ровный голос переводчика, сократившего длинную речь в два лаконичных вопроса:
– Где супруг? За кого воюет?
Сердце затрепыхалось угодившей в силок птицей.
– Муж-то? Да сапожник он, – начала Елизавета, невероятным усилием принуждая себя выглядеть спокойной. – Много обуви отремонтировал, поехал развозить. А тут – война. Больше его не видела.
Она замолчала. Офицер и переводчик заговорили между собой.
«Теперь понятно, за что преследовали Олю, – подумала Елизавета, наблюдая за диалогом на вражьем языке. – Сейчас одно слово Потапыча, и мне конец. Ну, что ж, чему быть, того не миновать».
Офицер метнул в её сторону последний жалящий взгляд. Взялся за штамп, обмакнул в губку с чернилами и с силой приложил к открытой странице. В паспорте диагональю отпечаталась широкая ярко-красная полоса.
Елизавета не помнила, как покидала комендатуру, переходила через дорогу. Очнулась от внезапно раздавшихся криков и только теперь поняла, что идёт в сторону дома не по своей улице, а в обход.
Свернув за угол, она обмерла. Два здоровенных нациста выхватили из немногочисленных прохожих и поволокли под руки невысокого смуглого, лысоватого человека. Его чёрные глаза навыкате выражали крайний ужас, расширившись так, словно вот-вот вывалятся из глазниц. Он извивался, что-то умоляюще просил.
«Еврей», – поняла Елизавета. Хотелось бежать, но, теряя силы, она припала к стене дома и невольно наблюдала за страшной сценой.
Напавшие с каменными лицами вытащили беднягу на середину булыжной мостовой. Заткнув рот кляпом, швырнули лицом вниз, связали по рукам и ногам. Узник забился, как рыба на песке. Один из нацистов придавил его спину сапогом. Другой направился к машине. Вернулся с канистрой. Отвинтив крышку, плеснул на приговорённого.
Потянуло бензином. От сильного головокружения Елизавета покачнулась. «Боже! Что же они, изверги, творят!» – подумала, сползая по стене. Откуда-то, как из небытия, послышались безумные вопли. Запахло гарью. Взревел мотор и почти сразу раздалась автоматная очередь.
Когда Елизавета пришла в себя, всё стихло, улица опустела. Лишь на мостовой тлели обгоревшие человеческие останки и, распластавшись, покоились изрешечённые тела трёх мужчин, подростка и женщины в чёрном.
Глава 3
Первое сентября перестало быть праздником в семье. Елизавета даже решила не отправлять детей в школу. Две последующие недели провожала и встречала. Сегодня отпустила одних. Сама же принялась за генеральную уборку. Она замечала каждую пылинку, поэтому полдня тёрла и намывала, не следя за временем.
Всё это время Варвара Тимофеевна лежала, безучастно глядя в потолок. Вдруг прошептала чуть слышно:
– Плохо мне.
Елизавета в последний раз отжала половую тряпку, вытерла руки о фартук, присела рядом.
– Не печальтесь, мама. Лето пережили и осень переживём.
– А чего ждать-то? Ноги не ходят. Голодно.
– Так вы сами есть отказываетесь. Всё детям бережёте. А я, меж тем, с начала месяца регулярно хлеб по карточкам получаю. В городской управе обещали, что скоро на мясо, рыбу и молоко тоже станут карточки выдавать.
Пришла Арина с игрушками. Уселась на полу, принялась баюкать Ванечку. Вдруг она спешно положила «сыночка» в кроватку. Задрала халат вместе с майкой, уставилась на свой живот.
– Мам, а почему он у меня ходит? – спросила с тревогой.
– Животик-то? Так всё просто – ты же дышишь. Вдыхаешь, он надувается, а выдыхаешь – становится пустым и тонким, как мешок, из-под крупы, – пояснила Елизавета, а сама подумала, какая же Арина интересная девчушка.
Дочка тем временем продолжала:
– Гм, значит, я одна дышу, а другие нет? Вон у бабушки ничего не поднимается.
В прихожей зазвучали голоса.
– Ученики вернулись, – Елизавета вздохнула с облегчением, поднялась с дивана.
В дверном проёме показался Коля – на голове дарёная пилотка, на плече ранец.
– Всем здрасть, – сказал он деловито. – Аринка, чего тут с голым животом расселась? Есть пошли.
Та одёрнула подол и поспешила за братом.
– Аринушка, перед едой следует помыть руки, – напомнила Елизавета. – Давай вместе.
Из кухни потянуло сладким ванильным ароматом. Когда Елизавета с Ариной вошли, на плите, ворча, уже закипал чайник. Надя сидела за столом. Коля сосредоточенно нарезал кекс. На блюдо ложились ровные треугольники с волнообразными нежно-золотистыми бочками, мягко оттенявшими белоснежную пористую сердцевину.
– Откуда это?! – воскликнула Елизавета, всплеснув руками, и вопросительно посмотрела на сына.
– Вот, мама, хватит картошку да хлеб есть, – начал Николай деловито. – Теперь я знаю, как можно еду добывать. Мальчишки рассказали, что на станции помогают приезжим вещи носить. Ну, после школы пошёл с ними. Смотрю, в вокзале немец с тяжеленным чемоданом. Я подбежал первым. На пальцах объяснил, что хочу помочь. Дотащил до машины. А он мне – большой кекс.
– Какой добрый дядя! – воскликнула Арина, сглотнув слюнку.
– Никакой он не добрый! – взвился брат. – Просто заплатил мне за работу. Ненавижу фашистов! Вырасту, стану военным, как папа. Буду бить этих гадов беспощадно, – он замахал невидимой саблей. – С бешеной собаки хоть шерсти клок, так ведь, мама?
– Коленька, сыночек, как же ты? Такой-то худенький. Смотри, брючки узёхоньки, да и те под ремешком в гармошку собраны, а такую тяжесть тащил.
Елизавета всхлипнула. Арина обвила её шею ручками и тоже заплакала.
– Ой, женщины, вам бы только реветь. Давайте уже есть.
– И правда, мама, зря вы так убиваетесь, – подхватила Надя, разливая по стаканам кипяток. – Мы с Колей уже взрослые: ему девять, в мне вообще десять. Вас в обиду не дадим.
Арина размазала остатки слёз по щекам, последний раз всхлипнула.
– Я тоже скоро вырасту и тоже маму защитю, – проговорила уверенно и прижалась крепче.
Улыбнувшись, Елизавета убрала с лица дочери тонкую прядку тёмных волос. Пересадила на соседнюю табуретку. Положила кусочек бисквита на блюдце.
– Отнесу бабушке Варваре.
– Она же спит! – напомнила Арина.
– Оставлю на стуле в изголовье. Проснётся – обрадуется.
Справившись с лакомством, Арина принесла «сыночка». Принялась качать его, расхаживая по кухне и приговаривая:
– Вырастешь, Ванюшка, пойдёшь на войну. Будешь в фашистов стрелять. Но если увидишь доброго дядю – сразу не убивай. Сначала дотащи его чемодан, куда скажет. А когда даст тебе кекс, вот тогда и пали.
Старшие захихикали.
– Ну, ты, Аришка, сообразительная, – сказала Надя, трепля сестрёнку по голове.
– Вся в меня, – важно вставил Коля.
– Не! Я в папу, – отрезала Арина.
– Поели, посмеялись, а теперь всем быстро спать! – распорядилась Елизавета. – Вам завтра в школу, а мне – снова пороги обивать: может, карточки на мясо и молоко наконец дадут.
***
Ожидания не оправдались. Елизавета в который раз возвращалась из Городской управы ни с чем. Уныло взирая на красно-жёлтый хоровод листьев, гонимых осенним ветерком, она вспоминала, как подобные картины изумляли в детстве. Теперь же зрелище навевало тоску.
Сентябрь был на исходе, но карточек ни на что, кроме хлеба и овощей, опять не выдали. Дети исхудали. Мать от еды отказывалась. Теряя последние силы, уже не вставала с постели.
Придавленная мрачными мыслями, Елизавета вошла в такой же мрачный подъезд. Не поднимая головы, прошла тамбур между дверьми и вдруг заметила, как от стены под лестницей отделилась фигура.
– Тише, – прозвучал мужской шёпот раньше, чем она успела закричать.
Человек в чёрном кожаном плаще шагнул из полумрака.
– Иван Потапыч? – прошептала Елизавета.
Она не видела старшего по дому с той встречи в комендатуре. Первым желанием сейчас было поблагодарить, что не выдал тогда. Но он остановил жестом, приложив палец к губам, и тихо заговорил:
– Елизавета Тихоновна, участились доносы на семьи советских офицеров. Уходите с квартиры, как можно скорее.
– Куда же я пойду с детьми? – в ужасе зашептала она в ответ. – А что станет в мамой? Не бросать же её здесь одну.
– Учтите, тот немец в комендатуре засомневался, что вы жена сапожника. Пришлось дорабатывать вашу легенду на ходу… Это всё. Я предупредил. Дальше, как знаете, – закончил он и спешно вышел из подъезда.
Елизавета не помнила, как прошла несколько ступенек до квартиры, как отперла дверь, что кричала Арина, встречая у порога. В голову иглами вонзались мысли о страшном будущем.
Дочка не отставала, тянула за рукав.
– Мама! Бабушка не просыпается! Я её будила, будила, хотела дать воды, как вы велели, а она совсем не шевелится!
Наконец сознание ухватило смысл. Елизавета бросилась в комнату. Трепеща всем телом, на минуту замерла у дивана, где лежала мать. Склонилась над её лицом. Всмотревшись, приложилась губами ко лбу. Укрыла с головой и, упав на колени, беззвучно зарыдала.
Арина тоже разревелась.
– Как же бабушка будет дышать под одеялом?! – взволнованно проговорила она, захлёбываясь слезами.
Елизавета не ответила, лишь прижала дочку к груди.
Когда первый приступ прошёл, достала из комода черный платок. Свернув, повязала на голову. Взяла Арину на руки, направилась к выходу.
В квартиру шумно ввалились старшие дети, но, уставившись на Елизавету, тут же притихли.
– Идите за мной, – проговорила она скорбно.
Поднялись на второй этаж.
Сразу отозвавшись на стук, Мария коротко спросила с порога:
– Тётя Варя?
Елизавета кивнула.
– Проходите, родненькие, проходите, – засуетилась соседка. – Детишки, бегом в комнату и давайте за стол. Мои как раз кушают. Сейчас вам тоже картошечки мятой положу.
Лиза свернула в кухню. Остановилась у окна. Взгляд сам собой устремился вдаль, в сторону Кобринского моста: за ним – русская православная церковь и кладбище.
– Ну вот, детей заняла. Теперь рассказывай, – послышалось за спиной.
Елизавета развернулась.
– Отошла мама тихо, – проговорила она еле слышно. – Просто перестала дышать. Вот и всё.
– Царствие небесное, – Мария перекрестилась. – Соболезную, Лиза. Искренне соболезную. Но-о-о… – замялась и договорила: – Думаю, Бог вовремя матушку твою прибрал. В городе поговаривают, что новые власти выгоняют советских с квартир. Не ровен час и до нас доберутся.
– Да, Маруся, так и есть. Меня сегодня Потапыч как раз об этом предупредил. Надо уходить, не то убьют. Похороним маму по-человечески и отправимся с детьми куда глаза глядят. Ты молодец, уже собралась – в прихожей узлы видела.
– Дело-то недолгое. Нищему собраться – только подпоясаться. От тебя же это и услышала, – по лицу Марии тенью скользнула печальная улыбка. – Мы тремя семьями на завтра настроились. Хотела вечером забежать попрощаться. А ты вот сама заглянула… Да, вот ещё что: зря мы, кажется, Потапыча в предатели записали. Если бы он правда перебежчиком стал, зачем бы ему нас выгораживать и предупреждать об арестах?
– Думаю, он с партизанами, – шепнула Елизавета. – Я это поняла, когда в середине июля наши с самолётов листовки разбрасывали с призывами к партизанской борьбе. Я бы сама в такой отряд пошла, если бы не дети.
– Ох, отважная ты, Лиза. У меня бы духу не хватило, – проговорила Мария, стыдливо опуская глаза, но вновь оживилась: – Знаешь, давай-ка я за священником схожу. И ещё девчат попрошу, чтобы помогли тело к погребению подготовить. Детей на ночь оставляй здесь, нечего им с покойницей за стенкой спать.
Разговор о Потапыче и партизанах немного отвлёк, но теперь Елизавета снова ощутила леденящий холод.
– Спасибо, Маруся. Дай Бог выжить тебе и семье, – едва ворочая языком проговорила она и тенью поплыла к себе.
Лишь шагнула через порог, подступил приступ панического страха, смешанного с жалостью и к матери, ещё живой этим утром, и к себе. Навалившаяся тяжесть ослабила колени, вынудила сползти по стене. Тело задёргалось в рыданиях.
«Хорошо, что увела детей. Они не должны видеть меня слабой, – пронеслось в голове. – Никто не должен видеть меня слабой, потому что…»
Нервные судороги прекратились так же внезапно, как и начались. Елизавета медленно поднялась, выпрямилась во весь рост:
– Потому, что я сильная! – проговорила она вслух, чеканя каждое слово. – И эти силы ещё пригодятся. Раскисать жене комиссара не пристало. Надо детей сберечь.
Дверь приоткрылась от слабого стука. Елизавета не двинулась с места. Снаружи толкнули сильнее. На пороге возникли соседки с верхних этажей.
– Лизонька, Маша сказала, что тебе помощь нужна.
Вчетвером женщины с трудом дотащили отяжелевшее безжизненное тело до ванны. Обмыли. Вернув на постель, одели в погребальное.
В подъезде послышалась тяжёлая поступь. «Священник», – поняла Елизавета и поспешила встречать. Увидев на пороге отца Николая, она ахнула, благоговейно склонила голову для благословения, приложилась к протянутой руке.
Поднявшись, бросила благодарный взгляд в сторону Маруси за то, что привела именно этого батюшку – её духовника.
Шурша в полной тишине рясой, тот прошёл в комнату. Осенил крестом собравшихся. Прочитал молитвы.
